— Что вам угодно? — отвечал граф.— Я еще не окончил свой рассказ.— Это правда, — рассеянно проговорил граф.— Хотите, я закончу его?— Говорите, мой друг.— Дорогой мой, вас выдает тон вашего голоса. Ваши мысли находятся сейчас далеко отсюда. Несомненно, выдумаете о тех, кого покидаете.— Увы! — со вздохом промолвил граф. — Я один на земле. О чем и о ком мне жалеть? У меня нет ни друзей, ни родных.— Неблагодарный! — с упреком проговорил барон.— Это правда. Простите меня, дорогой, я не подумал о том, что говорю.— Я вас прощаю, но с условием, чтобы вы выслушали меня.— Обещаю вам это.— Друг мой, если вы хотите иметь успех, вам необходимы дружба и покровительство дофиеров, о которых я сейчас рассказывал.— Увы! Как я добьюсь дружбы и покровительства, я, жалкий, никому не известный человек? Я содрогаюсь теперь при мыслях об этой стране, в которой я мечтал создать такое чудесное будущее. Повязка спала с глаз моих, я вижу всю безосновательность своих планов, надежда покидает меня.— Так быстро! — воскликнул барон. — Дитя без воли, оно уже отказывается от борьбы, которой еще и не отведало! Безвольный человек, тряпка! Покровительство и дружба так вам необходимы. Если хотите, я укажу вам, как их найти.— Вы? — воскликнул, вздрогнув, граф.— Да, я! Неужели вы думаете, что я для одного удовольствия мучил вас два часа, играя с вами, как ягуар с ягненком, только для того, чтобы доставить себе наслаждение поглумиться? Нет, Гаэтан. Если вы так думаете, то ошибаетесь. Я вас люблю. Когда я узнал о вашем намерении, я торжествовал, вы поднялись в моих глазах. Когда сегодня вечером вы так откровенно объяснили нам ваше положение и посвятили в ваши планы, я узнал в вас себя, мое сердце затрепетало, я чувствовал себя одну минуту счастливым и решил вывести вас на путь такой широкий, великий и прекрасный, что не достигнуть успеха, идя по нему, можно только тогда, когда не желаешь его достигнуть.— О! — твердо проговорил граф. — Пусть мне будет суждено пасть в борьбе, которая нынче ночью начинается между мной и всем человечеством. Но не бойтесь, мой друг, я паду благородно, как подобает отважному бойцу.— Я убежден в этом. Мне теперь осталось сказать вам всего несколько слов. Я сам также был дофиером, я и теперь принадлежу к этому товариществу и, благодаря моим товарищам, я составил себе состояние. Возьмите этот бумажник, наденьте на шею эту цепочку с медальоном, а когда вы будете один, прочтите содержащиеся в бумажнике наставления и действуйте согласно им. Если вы будете в точности следовать им, то я ручаюсь за ваш успех. Вот дар, который я сохранил для вас и который я хотел отдать вам наедине.— О, Боже мой! — в волнении воскликнул граф.— А вот и застава, — проговорил барон, когда карета остановилась, — пора расставаться. Прощайте, друг мой, мужайтесь и не поддавайтесь унынию! Обнимите меня. Особенно не забывайте о бумажнике и медальоне.Оба друга горячо обнялись без лишних слов. Наконец барон открыл дверь и выпрыгнул из кареты.— Прощайте, — крикнул он в последний раз, — прощайте, Гаэтан! Прощайте же!Почтовая карета в это время уже катилась по большой дороге.Странная вещь, как только эти два человека расстались, оба они, словно в отчаянии, покачали головами и проговорили одно и то же слово, хотя один шел большими шагами по улице, а другой уносился в противоположную сторону на мягких подушках почтового экипажа.Слово это было следующее:— Может быть!Оно показало, что, несмотря на все их усилия, они только старались обмануть себя и питали, как тот, так и другой, весьма слабую надежду на успех. ГЛАВА V. Дофиеры Покинем теперь Старый Свет и перенесемся опять в Новый.В Америке существует необычный город, не сравнимый ни с каким другим городом на земном шаре. Этот город называется Вальпараисо.Не правда ли, какое красивое имя! Оно ласкает ухо, как припев нежной любовной песенки.И действительно, подобно кокетливой креолке, этот городок разбросался на берегу чудной бухты, наполнил ее шумом и жизнью, задрапировался зеленью тропических садов. Три величественные горы ревниво оберегают его, купая свои розовые основания в лазурных волнах Тихого океана и закутав задумчивые вершины в тяжелые, грозные тучи, которые идут от самого мыса Горн и густыми клубами крутятся, медленно и зловеще расползаясь по крутым склонам Кордильер.Хотя он и расположен на чилийском берегу, но в действительности он не признает никакой национальности или, лучше сказать, он признает их все, так как в нем находятся представители всех наций.В Вальпараисо встречаются искатели приключений из многих стран, там говорят на всех языках и процветает всякая торговля. Пестрое население его состоит из удивительнейших личностей, собравшихся со всех концов света в погоне за богатством. В этой погоне заатлантическая цивилизация пробила себе торную дорожку, и влияние ее чувствуется во всех проявлениях жизни южноамериканских республик.Вальпараисо, как почти все торговые центры Южной Америки, представляет собой странное скопление безобразных лачуг рядом с великолепными дворцами. Они занимают береговую полосу и карабкаются дальше по склонам окружающих гор.В эпоху, к которой относится наш рассказ, улицы его были узки, грязны, сюда не проникали ни лучи солнца, ни свежий воздух, мостовые отсутствовали, всякие нечистоты из домов выбрасывались, как в помойную яму, под ноги проезжающим, и зимние ливни размачивали почву до такой степени, что для того, чтобы перебраться к соседу, живущему напротив, приходилось седлать выносливую, привычную лошадь, так как нога пешехода увязала буквально выше колена.Вонь и миазмы в городе стояли ужасные, об ассенизации никто не помышлял, и жестокие дизентерии и лихорадки вместе со страшным бичом тропических стран — желтой лихорадкой — никогда не оставляли город своим милостивым вниманием, выхватывая из его населения обильное число жертв.Говорят, что ныне все это изменилось, Вальпараисо принарядился и стал чище. Охотно верим этому, хотя беспечность южноамериканского населения, превосходящая даже нашу собственную, делает это маловероятным, и мы с осторожностью относимся к подобному слуху.На одной из самых грязных и не пользовавшихся особенно хорошей репутацией улиц Вальпараисо стоял дом, который мы намерены сейчас описать.Надо признаться, что если архитектор выказал себя особенно воздержанным в распределении украшений этого здания, то он зато широко приспособил его к разнообразным вкусам, привычкам и занятиям его будущих владельцев, через руки которых ему предстояло пройти.Этот дом был построен из глины, смешанной с соломой, фасадом своим он выходил на Калле-де-ла-Мерсед, а задняя часть его, опираясь на столбы, немного выдавалась в море. В этом доме жил трактирщик. Вопреки традициям постройки европейских зданий, которые кверху сужаются, описываемый дом кверху расширялся, так что верхний его этаж был просторен и светел, а торговые помещения нижнего этажа страдали некоторой теснотой и отсутствием света.Нынешний владелец ловко воспользовался этим расположением и в безмерной толще стены нижнего этажа устроил комнату, в которую попадали по очень узкой лесенке, находившейся также внутри стены.Эта комната была построена таким образом, что малейший звук на улице долетал сюда совершенно ясно и отчетливо, тогда как внутри нее заглушались самые сильные крики, так что уже в соседнем помещении ничего не было слышно.Почтенный трактирщик, владелец этого дома, знался с самым разношерстным сбродом: контрабандистами, бродягами, шулерами и прочими людьми, ремесло которых привлекало иногда внимание чилийской полиции. Ввиду последнего обстоятельства окно, выходящее на море, столб, вбитый около него, и шлюпка, привязанная к кольцу в столбе, всегда готовы были дать последнее, крайнее убежище, на тот случай, если бы любопытство полицейского агента дошло до того, что угрожало бы проникнуть во все закоулки этой берлоги.Этот дом назывался и, конечно, называется и до сих пор, если только землетрясение или пожар не уничтожили его, локанда дель-Соль.На железном листе, висевшем на улице перед домом, неизвестным художником была изображена красная физиономия, окруженная оранжевыми лучами и долженствовавшая представлять солнце и объяснять название трактира, приведенного выше. Локанда дель-Соль — харчевня «Солнце».
Сеньор Бенито Сарсуэла, хозяин локанды дель-Соль, был сухопарый, худой детина с угловатым лицом и подозрительным взглядом. Он представлял помесь арауканской, негритянской и испанской крови и соединял в себе недостатки и пороки трех рас: красной, черной и белой, ни у одной из них не позаимствовав ничего положительного. Под видом содержания скромного трактира он обделывал еще десяток других дел и делишек, из которых самое невинное, если бы оно было открыто, привело бы его к пожизненному заключению в острог.Спустя приблизительно два месяца после событий, рассказанных в предыдущей главе, около одиннадцати часов вечера, холодного и туманного, сеньор Бенито Сарсуэла сидел за своей конторкой, печально созерцая пустую залу своего заведения.Снаружи ветер звенел вывеской, изображавшей солнце. Черные облака грозно ползли с юга, прорываясь по временам разрушительными ливнями на уже достаточно намокшую землю.— Ну вот, — вполголоса проговорил наконец трактирщик, — еще один день оканчивается так же дурно, как другие. Милосердный Боже! — прибавил он с выражением глубокой покорности воле Божьей. — Вот уже несколько дней, как нет мне никакой удачи. Если это продолжится еще неделю, я разорен.Действительно, вот уже почти месяц в силу каких-то необъяснимых обстоятельств локанда дель-Соль ни разу не видела в своих стенах обычного оживления, и ее удрученный владелец терялся и догадках, чему следует приписать такое затишье.В обширной зале не слышалось более чоканья стаканов, шумных разговоров и звона разбитой посуды, которую в пылу своих споров разгорячившиеся посетители нещадно колотили, лихо бросая на пол.Печальный пример превратности всего земного: полное до краев быстро сменяется безнадежно пустым.Можно было бы подумать, что чума заглянула в этот дом. Наполненные бутылки стояли правильными рядами на полках, но в течение дня заходили всего два-три посетителя, осушавших по стакану писко Писко — виноградный крепкий алкогольный напиток, вырабатываемая в городе Писко.
и тут же спешивших расплатиться и удалиться, несмотря на всю любезность хозяина, старавшегося их удержать, порасспросить о новостях и развлечь свою скуку.Произнеся приведенные выше слова, достойный Бенито небрежно поднялся и в самом скверном расположении духа приготовился запереть трактир, дабы сэкономить хотя бы на освещении, как вдруг вошел посетитель, за ним другой, третий, потом их стало шесть, десять, а потом хозяин и счет потерял.Все посетители были закутаны в широкие плащи. Надвинутые на глаза широкополые шляпы совершенно не позволяли разглядеть их лица.В зале стало тесно от странных посетителей. Все они пили, курили, но не проронили между собой ни единого слова. Все столы были заняты, но в локанде царили столь глубокое молчание и тишина, какие можно ожидать только в церкви. Можно было различить шум дождя на улице и шлепанье лошадиных ног, с трудом пробиравшихся по неимоверной грязи.Трактирщик, приятно удивленный таким неожиданным оборотом, едва успевал исполнять требования гостей. Но тут возникло обстоятельство, которого он далеко не ожидал. Хотя, как говорит испанская пословица, деньги считать никогда не устанешь, а пословицы составляют народную мудрость, но в данном случае дон Бенито пришел, в конце концов, в смущение. Очевидно, его заведение было избрано местом сборища какой-то неизвестной партии. Не прерывавшийся поток посетителей, как море во время прилива, наводнил большую залу, затем малую, соседнюю, потом проник на верхние этажи и заполонил их.Часы пробили одиннадцать. В локанде собралось более двухсот человек.Дон Бенито с характерной для него проницательностью сообразил, что готовится что-то необычайное и что дом его избран местом действия неизвестного спектакля.Неожиданно он почувствовал прилив ужаса. Он схватился за голову и в отчаянии никак не мог придумать средства избавиться от мрачных, молчаливых гостей.Наконец у него блеснула мысль, он поднялся с решительным видом и направился к выходной двери, словно желая ее запереть.Посетители продолжали оставаться немы как рыбы, ни один из них даже не пошевелился, они как будто ничего не видели. Дон Бенито чувствовал, что холодеет от ужаса.В это время ему на помощь неожиданно явился серено — ночной сторож, проходивший мимо и кричавший:— Ave Maria purissima! Las once hondado у llueve! Пречистая дева Мария! Пробило одиннадцать часов, идет дождь! (исп.)
Это был знак, что пора запирать торговые помещения и гасить огни. Фраза эта была произнесена нараспев с такими жалобными интонациями, что они должны были бы растопить даже каменное сердце, однако на застывших посетителей локанды не произвели ни малейшего впечатления.Ужас заставил сеньора Сарсуэлу сделать сверхъестественное усилие, и он попытался вступить в переговоры со своими настойчивыми посетителями. Он вышел на середину залы, напустил на себя самый беззаботный вид, подбоченился, поднял голову и начал так:— Сеньоры кабальеро! — Но, несмотря на все его усилия, в голосе его слышались дрожащие ноты. — Уже одиннадцать часов, постановлением полиции запрещено производить торговлю позднее этого часа, поэтому не угодно ли вам немедленно очистить мое заведение, дабы я его запер.Этот призыв, на который он возлагал столько надежд, произвел совершенно противоположное действие.Неизвестные крепко ударили своими стаканами о столы и сразу все вместе закричали:— Вина!Трактирщик даже подпрыгнул, пораженный этим ревом.— Однако, — попытался он снова, — полицейские постановления, кабальерос, говорят ясно. Уже одиннадцать часов и…Но ему не пришлось договорить. Рев возобновился еще сильнее, посетители заорали, и в нижней зале пронеслось подобно громовому раскату:— Вина!Тогда в душе трактирщика произошла весьма понятная реакция. Вообразив, что посетители желают принести вред лично ему и что здесь задеты его интересы, он сразу из труса превратился в скрягу, с отчаянием готового защищать то, что ему всего дороже, — свое добро.— А-а! — закричал он в исступлении. — Так вот вы как! Отлично, посмотрим, правда ли я не хозяин в своем доме. Я пойду позову алькальда!Эта угроза в устах почтенного Сарсуэлы показалась настолько забавной, что все собрание с замечательным единодушием разразилось гомерическим хохотом. Гнев трактирщика при этом превратился в бурное бешенство. Наклонив голову, как бык, он ринулся к дверям среди несмолкаемых взрывов хохота, свиста и улюлюканья.Но едва только он занес ногу за порог своего дома, как вновь входивший посетитель бесцеремонно взял его за руки и отбросил назад в залу, надменно и насмешливо проговорив:— Какая муха укусила вас, хозяин? Вы с ума сошли, выходить в такое время из дома с непокрытой головой?! Вы же схватите плеврит!И пока хозяин локанды, запуганный и смущенный этим толчком, старался удержаться на ногах и привести в порядок свои мысли, неизвестный без всякого стеснения, словно у себя дома, приказал закрыть окна ставнями и запереть дверь на замок и задвижку. Первое было исполнено несколькими посетителями, а второе самим Бенито с его обычным старанием и тщательностью.— Ну, теперь поговорим, земляк, если хочешь, — обратился вновь вошедший к опешившему хозяину. — Ах, да ты не узнаешь меня, что ли? — прибавил он, снимая шляпу и обнажая свою красивую голову и умное лицо, на котором в это время блистала насмешливая улыбка.— О! Сеньор дон Гаэтан, — проговорил Сарсуэла, которому это посещение не обещало ничего хорошего, а посему он едва смог скрыть ужасную гримасу.— Ну, тише, ни слова, — проговорил вновь вошедший. — Иди сюда.И он жестом пригласил трактирщика в отдаленный угол и там спросил его шепотом на ухо:— Есть у тебя кто-нибудь посторонний?— Вон, посмотрите, — с жалостливой миной указал он на толпу ранее ввалившихся посетителей, которые продолжали невозмутимо пить вино, — эта орава чертей с полчаса тому назад набилась в мое заведение. Пьют они здорово, но рожи у них больно подозрительны и не внушают особого доверия честному человеку.— Ну, их тебе нечего бояться, речь не о них. Я спрашиваю, нет ли у тебя посторонних гостей. Что касается этих, то ты, должно быть, знаешь их не хуже меня.— Внизу и наверху у меня сидят только эти кабальерос, которых, вы думаете, я знаю. Может быть, но так как они очень уж низко опустили свои шляпы, то я вижу только кончики их носов и никого не могу узнать.— Ты глуп, любезный. Эти люди, которые так интересуют тебя, — дофиеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Сеньор Бенито Сарсуэла, хозяин локанды дель-Соль, был сухопарый, худой детина с угловатым лицом и подозрительным взглядом. Он представлял помесь арауканской, негритянской и испанской крови и соединял в себе недостатки и пороки трех рас: красной, черной и белой, ни у одной из них не позаимствовав ничего положительного. Под видом содержания скромного трактира он обделывал еще десяток других дел и делишек, из которых самое невинное, если бы оно было открыто, привело бы его к пожизненному заключению в острог.Спустя приблизительно два месяца после событий, рассказанных в предыдущей главе, около одиннадцати часов вечера, холодного и туманного, сеньор Бенито Сарсуэла сидел за своей конторкой, печально созерцая пустую залу своего заведения.Снаружи ветер звенел вывеской, изображавшей солнце. Черные облака грозно ползли с юга, прорываясь по временам разрушительными ливнями на уже достаточно намокшую землю.— Ну вот, — вполголоса проговорил наконец трактирщик, — еще один день оканчивается так же дурно, как другие. Милосердный Боже! — прибавил он с выражением глубокой покорности воле Божьей. — Вот уже несколько дней, как нет мне никакой удачи. Если это продолжится еще неделю, я разорен.Действительно, вот уже почти месяц в силу каких-то необъяснимых обстоятельств локанда дель-Соль ни разу не видела в своих стенах обычного оживления, и ее удрученный владелец терялся и догадках, чему следует приписать такое затишье.В обширной зале не слышалось более чоканья стаканов, шумных разговоров и звона разбитой посуды, которую в пылу своих споров разгорячившиеся посетители нещадно колотили, лихо бросая на пол.Печальный пример превратности всего земного: полное до краев быстро сменяется безнадежно пустым.Можно было бы подумать, что чума заглянула в этот дом. Наполненные бутылки стояли правильными рядами на полках, но в течение дня заходили всего два-три посетителя, осушавших по стакану писко Писко — виноградный крепкий алкогольный напиток, вырабатываемая в городе Писко.
и тут же спешивших расплатиться и удалиться, несмотря на всю любезность хозяина, старавшегося их удержать, порасспросить о новостях и развлечь свою скуку.Произнеся приведенные выше слова, достойный Бенито небрежно поднялся и в самом скверном расположении духа приготовился запереть трактир, дабы сэкономить хотя бы на освещении, как вдруг вошел посетитель, за ним другой, третий, потом их стало шесть, десять, а потом хозяин и счет потерял.Все посетители были закутаны в широкие плащи. Надвинутые на глаза широкополые шляпы совершенно не позволяли разглядеть их лица.В зале стало тесно от странных посетителей. Все они пили, курили, но не проронили между собой ни единого слова. Все столы были заняты, но в локанде царили столь глубокое молчание и тишина, какие можно ожидать только в церкви. Можно было различить шум дождя на улице и шлепанье лошадиных ног, с трудом пробиравшихся по неимоверной грязи.Трактирщик, приятно удивленный таким неожиданным оборотом, едва успевал исполнять требования гостей. Но тут возникло обстоятельство, которого он далеко не ожидал. Хотя, как говорит испанская пословица, деньги считать никогда не устанешь, а пословицы составляют народную мудрость, но в данном случае дон Бенито пришел, в конце концов, в смущение. Очевидно, его заведение было избрано местом сборища какой-то неизвестной партии. Не прерывавшийся поток посетителей, как море во время прилива, наводнил большую залу, затем малую, соседнюю, потом проник на верхние этажи и заполонил их.Часы пробили одиннадцать. В локанде собралось более двухсот человек.Дон Бенито с характерной для него проницательностью сообразил, что готовится что-то необычайное и что дом его избран местом действия неизвестного спектакля.Неожиданно он почувствовал прилив ужаса. Он схватился за голову и в отчаянии никак не мог придумать средства избавиться от мрачных, молчаливых гостей.Наконец у него блеснула мысль, он поднялся с решительным видом и направился к выходной двери, словно желая ее запереть.Посетители продолжали оставаться немы как рыбы, ни один из них даже не пошевелился, они как будто ничего не видели. Дон Бенито чувствовал, что холодеет от ужаса.В это время ему на помощь неожиданно явился серено — ночной сторож, проходивший мимо и кричавший:— Ave Maria purissima! Las once hondado у llueve! Пречистая дева Мария! Пробило одиннадцать часов, идет дождь! (исп.)
Это был знак, что пора запирать торговые помещения и гасить огни. Фраза эта была произнесена нараспев с такими жалобными интонациями, что они должны были бы растопить даже каменное сердце, однако на застывших посетителей локанды не произвели ни малейшего впечатления.Ужас заставил сеньора Сарсуэлу сделать сверхъестественное усилие, и он попытался вступить в переговоры со своими настойчивыми посетителями. Он вышел на середину залы, напустил на себя самый беззаботный вид, подбоченился, поднял голову и начал так:— Сеньоры кабальеро! — Но, несмотря на все его усилия, в голосе его слышались дрожащие ноты. — Уже одиннадцать часов, постановлением полиции запрещено производить торговлю позднее этого часа, поэтому не угодно ли вам немедленно очистить мое заведение, дабы я его запер.Этот призыв, на который он возлагал столько надежд, произвел совершенно противоположное действие.Неизвестные крепко ударили своими стаканами о столы и сразу все вместе закричали:— Вина!Трактирщик даже подпрыгнул, пораженный этим ревом.— Однако, — попытался он снова, — полицейские постановления, кабальерос, говорят ясно. Уже одиннадцать часов и…Но ему не пришлось договорить. Рев возобновился еще сильнее, посетители заорали, и в нижней зале пронеслось подобно громовому раскату:— Вина!Тогда в душе трактирщика произошла весьма понятная реакция. Вообразив, что посетители желают принести вред лично ему и что здесь задеты его интересы, он сразу из труса превратился в скрягу, с отчаянием готового защищать то, что ему всего дороже, — свое добро.— А-а! — закричал он в исступлении. — Так вот вы как! Отлично, посмотрим, правда ли я не хозяин в своем доме. Я пойду позову алькальда!Эта угроза в устах почтенного Сарсуэлы показалась настолько забавной, что все собрание с замечательным единодушием разразилось гомерическим хохотом. Гнев трактирщика при этом превратился в бурное бешенство. Наклонив голову, как бык, он ринулся к дверям среди несмолкаемых взрывов хохота, свиста и улюлюканья.Но едва только он занес ногу за порог своего дома, как вновь входивший посетитель бесцеремонно взял его за руки и отбросил назад в залу, надменно и насмешливо проговорив:— Какая муха укусила вас, хозяин? Вы с ума сошли, выходить в такое время из дома с непокрытой головой?! Вы же схватите плеврит!И пока хозяин локанды, запуганный и смущенный этим толчком, старался удержаться на ногах и привести в порядок свои мысли, неизвестный без всякого стеснения, словно у себя дома, приказал закрыть окна ставнями и запереть дверь на замок и задвижку. Первое было исполнено несколькими посетителями, а второе самим Бенито с его обычным старанием и тщательностью.— Ну, теперь поговорим, земляк, если хочешь, — обратился вновь вошедший к опешившему хозяину. — Ах, да ты не узнаешь меня, что ли? — прибавил он, снимая шляпу и обнажая свою красивую голову и умное лицо, на котором в это время блистала насмешливая улыбка.— О! Сеньор дон Гаэтан, — проговорил Сарсуэла, которому это посещение не обещало ничего хорошего, а посему он едва смог скрыть ужасную гримасу.— Ну, тише, ни слова, — проговорил вновь вошедший. — Иди сюда.И он жестом пригласил трактирщика в отдаленный угол и там спросил его шепотом на ухо:— Есть у тебя кто-нибудь посторонний?— Вон, посмотрите, — с жалостливой миной указал он на толпу ранее ввалившихся посетителей, которые продолжали невозмутимо пить вино, — эта орава чертей с полчаса тому назад набилась в мое заведение. Пьют они здорово, но рожи у них больно подозрительны и не внушают особого доверия честному человеку.— Ну, их тебе нечего бояться, речь не о них. Я спрашиваю, нет ли у тебя посторонних гостей. Что касается этих, то ты, должно быть, знаешь их не хуже меня.— Внизу и наверху у меня сидят только эти кабальерос, которых, вы думаете, я знаю. Может быть, но так как они очень уж низко опустили свои шляпы, то я вижу только кончики их носов и никого не могу узнать.— Ты глуп, любезный. Эти люди, которые так интересуют тебя, — дофиеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33