Никогда раньше она не чувствовала ничего подобного — и это поразило ее, как поразил устремленный на нее пристальный взгляд Коулмэна. Она повернулась к нему боком и, пока Ли не насытился, не поднимала глаз.
Она только закончила заворачивать Ли в чистую пеленку, как по каравану пронеслось: все упряжки готовы. Ма говорила ей, что караван обычно делает в день десять-пятнадцать миль, но их здорово задержали весенние ливни.
После них поля и дороги стали сплошной жидкой грязью, проехать по которой было невероятно трудно. Реки и ручьи разбухли, вышли из берегов, пересекать их было небезопасно. Война же привела в негодность немногие оставшиеся мосты — вес фургонов они вряд ли смогли бы выдержать.
Росс, севший править, ловко выровнял фургон в линию с остальными. Фургоны тронулись — вначале медленно, постепенно набирая темп, который они постараются выдержать до первой остановки на полуденный отдых.
Свернув спальный тюфяк, Лидия отодвинула его к борту, чтобы освободить место. Она слегка прибралась в фургоне и даже сложила рубашки Коулмэна, предварительно решив, какие из них она выстирает вечером вместе с вещами Ли.
Некоторое время она не знала, чем себя занять. Все дела, которые могли найтись для нее в фургоне, она уже закончила, а пролежать еще день, совсем ничего не делая, ей не улыбалось. Поэтому мысль о свежем воздухе и окружавших их обширных пространствах показалась ей весьма привлекательной.
В некоторой нерешительности она высунула голову из-под полога фургона и легонько дотронулась до плеча мистера Коулмэна. Тело его сразу напряглось, как при выстреле, затем он медленно повернул голову. Она быстро отдернула руку.
— В чем дело? — спросил он резко.
Резкость его тона не понравилась ей. Он что же, думает, она не устала все время сидеть в фургоне? И не захочет, чтобы она села с ним рядом, где все видели бы ее — на том месте, где прежде сидела Виктория со своим неизменным кружевным зонтиком?
— Я бы хотела… немного посидеть снаружи, — ответ ее тоже прозвучал резко.
Не говоря ни слова, он подвинулся, освободив для нее место на плоском, широком сиденье. Фургон качало, и сесть было нелегко, но, держась рукой за покрышку, она одной ногой встала на сиденье и глянула вниз. Замерла на секунду. Земля оказалась где-то совсем далеко. Она и не представляла, что фургон такой высокий. Преодолев страх, она поставила на сиденье другую ногу.
Именно в этот злополучный момент под правое колесо фургона попал большой камень. Наткнувшись на него, фургон подпрыгнул. Лидия, потеряв равновесие, беспомощно пыталась ухватиться за воздух, пока рука ее не нашла наконец шляпу мистера Коулмэна. Шляпа приземлилась на сиденье фургона за миг до того, как сверху на нее со всего размаху плюхнулась Лидия.
На нее и, к несчастью, на мистера Коулмэна. Его рука оказалась прямо между ее грудей — бюст ее прошелся по ней от плеча до запястья. Пытаясь удержаться, она схватилась рукой за его бедро — но кисть соскользнула и утвердилась между ног мистера Коулмэна. Не упасть на землю Лидии помогло лишь то обстоятельство, что в данный момент тело ее покоилось поперек бедра Коулмэна, рука — между его ног, щекой же она касалась его колена.
Несколько секунд, не в силах пошевелиться, она тяжело дышала, борясь с головокружением и в то же время всем видом пытаясь показать, что ничего особенного не произошло. Наконец ей удалось выпрямиться, она отодвинулась — и тут поняла, что все это время сидела на его шляпе.
Когда она снова оперлась рукой о его бедро, приподнялась и извлекла на свет божий останки шляпы, из горла его вырвалось замысловатое ругательство.
— Простите, — она с трудом могла говорить: стыд сковал челюсти. — Я… в таких больших фургонах никогда раньше не ездила.
Взгляд, обращенный к ней, был прозрачным, ясным и полным ярости. Губы под завитками усов превратились в бледную, тонкую полоску.
— В другой раз постарайтесь быть осторожнее, — процедил он.
Лидия заметила, как еле движутся его губы и изменился даже тон голоса. Может быть, ему больно? Она, падая, его ударила?
Несколькими быстрыми движениями она вернула шляпе первоначальный вид и смущенно протянула ее владельцу. Интересно, зачем ему прятать под шляпой такую копну волос — темных, даже поблескивающих на солнце? Однако, когда он, забрав шляпу, надвинул ее до бровей, она не могла не признать, что так еще лучше.
Даже поношенная одежда сидела на нем отлично. Темные брюки плотно обтягивали длинные, стройные ноги: обут он был в те же высокие, до колен, сапоги, которые она видела на нем в первый раз. Рубашка — из грубого голубоватого хлопка, однако наброшенная сверху куртка из черной кожи была мягкой даже на вид. Вокруг шеи повязана пестрая косынка.
Боясь, что он заметит ее изучающий взгляд, Лидия перевела глаза на его руки, державшие поводья. Черные кожаные перчатки были подвернуты и открывали запястья, поросшие редкими темными волосками. Поводья он держал с кажущейся небрежностью, но упряжка повиновалась малейшему движению его рук. Необычайно сильные — но какими нежными, должно быть, могли они быть. А какими были они, когда он прикасался к своей супруге?
От подобных мыслей голова опять пошла кругом, и Лидия, заставив себя отвлечься от сидевшего рядом мужчины, принялась рассматривать окрестности. Впереди вытянулись цепочкой другие фургоны — штук, наверное, десять. Повернув голову, она посмотрела назад — при этом крепко держась за сиденье, чтобы не упасть снова. Но за фургоном ей было мало что видно, а слишком сильно перегибаться назад она опасалась.
— Где мы? — спросила она.
Вокруг простиралась зеленая, покрытая пышной растительностью равнина, усыпанная пестрыми созвездиями диких цветов. Ее окаймляли невысокие пологие холмы, поросшие густым лесом.
— К востоку от Мемфиса.
Росс почти оправился от случившегося, однако еще не вполне, и сейчас проклинал свою чувствительность — именно так оценил он свое состояние, когда увидел ее, прижимавшую к груди его сына. Слава Богу, что ей еще не пришло в голову совсем опустить корсаж — как прошлой ночью. В этот раз она лишь расстегнула его до пояса, высвободив для Ли одну грудь. Росс, несмотря на всю свою неприязнь, был до глубины души поражен выражением глубокого покоя, озарившим ее лицо, легкой улыбкой, приподнявшей уголки ее губ. Любой мужчина был бы рад видеть такое выражение на лице той, которая с ним рядом.
Росс раздраженно заерзал на сиденье. Какого черта эти мысли лезут в голову? Никогда еще ни одна женщина не смотрела на него с такой вот зовущей улыбкой. В молодости, буйной и беспорядочной, его интересовали лишь шлюхи. По сути, торговки, которые неизменно торопили его, чтобы побыстрее принять очередного покупателя.
А потом в его жизни появилась Виктория. Женщина, от которой он никогда не ожидал такого рода страсти. Ведь дамы ее круга не очень-то любят заниматься этим, да он был бы и неприятно поражен, если бы она оказалась иной. Но она была неизменно терпелива и уступчива с ним… даже нежна порою. Никогда не говорила «нет» — но никогда и не обнаруживала желания.
Он никогда не полюбит другую. Об этом нечего даже и говорить. Хотя неплохо, когда вдруг кто-то улыбнется тебе такой вот улыбкой, какую он видел на лице Лидии… Бог мой! Он уже называет ее мысленно Лидией!
Из какой преисподней свалилась она на него? До сих пор он чувствовал ее горячую ладонь у себя между ног. И руку до сих пор жгло от прикосновений ее груди.
Росс с шумом прочистил горло, словно сплевывая эти неизвестно откуда взявшиеся мысли.
— Может, послезавтра уже удастся перейти реку.
— Миссисипи?
Тупая эта девица, что ли?
— Разумеется, Миссисипи, — ответил он с хмурым недоумением.
— Вовсе не обязательно так уж важничать, — огрызнулась она. Выставив ее невежество, он словно дал ей пощечину. Конечно, она слышала о Миссисипи, но понятия не имела, где в точности эта река находится. Она ведь ходила только два года в начальную школу, а потом мама перевезла ее к Расселлам. И если она чего-то не знала — это была совсем не ее вина.
— Если не наденете шляпу, то обгорите, — проронил Росс, взглянув на уже начавший краснеть кончик ее носа.
— Нет у меня шляпы. — Взгляд, обращенный на него, вполне можно было назвать холодным и высокомерным.
Росс хлестнул вожжами по спинам лошадей, словно вымещая на них свой гнев. Почему эта девица так раздражала его — он и сам не знал. Может, он неважно себя чувствует…
Мимо их фургона то и дело рысцой проезжали всадники.
В основном это были знакомые Росса, и ему приходилось с неохотой представлять Лидию: «Это вот Лидия. Она ухаживает за Ли». Мужчины галантно приподнимали шляпы и называли себя. Она застенчиво опускала глаза, но во взглядах мужчин было скорее любопытство, нежели презрение, которое она ожидала увидеть.
Волноваться заставил ее лишь Скаут. Он прямо ел ее взглядом, а Россу ответил хитрой ухмылкой. «Рад с вами познакомиться, Лидия». Ей запомнились его длинные, светлые бакенбарды и густые, почти белые от солнца усы. Такому Лидия и на грош бы не поверила; к счастью, большую часть времени он находился далеко от каравана; работа же его, похоже, встречала всеобщее одобрение. Он ухитрился так спланировать путь, что, где возможно, они ехали по дорогам, а в другое время — по плотной, ровной ничейной земле. Пообещав, что, если все будет удачно, они каждую ночь смогут вставать лагерем у источника, он, похоже, был полон решимости выполнить свое обещание.
Когда солнце почти поднялось к зениту, на взмыленных лошадях подъехали Бубба и Люк Лэнгстоны.
— К ужину цыпленок! — радостно возгласил Люк. В лесу им удалось поймать двух тощих петухов, которых Люк держал сейчас за свернутые длинные шеи.
— Ма сказала, что зажарит их — так что присоединяйтесь!
Лидия внимательно смотрела на Росса, чьи губы расплылись в широкой усмешке: беззаботная жизнерадостность мальчишек ему явно нравилась. Улыбался он замечательно, и, глядя на него, она почувствовала, как что-то шевельнулось в ее груди. Не обычный прилив молока к соскам — это ощущение она уже знала. Скорее какая-то странная обеспокоенность, словно всколыхнулось что-то в самой глубине ее существа и сейчас всеми силами стремилось вернуться на прежнее место. Зубы Росса ярко блестели под темными усами на загорелом лице.
— Приму твое приглашение, если поведешь после полудня фургон, а мне позволишь дать ездку одной кобылке.
— Я ее с удовольствием для тебя сам выведу, Росс.
В голосе Буббы слышалось радостное волнение. Его голубые глаза чуть не вылезли из орбит, когда он увидел Лидию, сидевшую на передке рядом с Россом — там, где раньше было место Виктории. Но более всего его внимание привлекал, конечно, лиф ее платья. Он понимал, что Ма, если увидит, как он вытаращился на девушку, заживо сдерет с него кожу, и не был уверен, что не сделает того же и Росс; и пришел в себя лишь от собственного крика, в котором нашла наконец выход энергия, бурлившая в его юном теле.
Росс покачал головой.
— Тогда фургоном править будет некому.
— Я могу, — откликнулся Люк.
Ему было завидно, что Буббу первого попросили помочь мистеру Коулмэну. Ма всегда говорила, что Бубба — старший и ему как раз и полагается первому предлагать всю работу; но Люку вовсе не хотелось быть сброшенным со счетов, а то получалось, что в семье он значит не больше чем Сэмюэл, или Миках, или кто-то из сестер.
Росс обдумывал предложение, а оба парня затаив дыхание ждали его ответа.
— Да, думаю, так будет ладно. Я за тобой послежу, — обратился он к Люку, — а мы выведем вместо одной двух лошадей.
— Йе-хуу! — завопил Люк, поворачивая свою лошадь и нахлестывая ее, чтобы поскорее домчаться к фургону Лэнгстонов и сообщить всем эти потрясающие новости.
— Только если Ma позволит! — крикнул ему вслед Росс.
В полдень сделали короткий привал. Лидия хотела остаться в фургоне — покормить Ли, который еще до остановки проснулся и беспокойно заворочался в колыбели, — однако Росс мрачно посоветовал ей не пытаться на этот раз влезть внутрь, пока фургон не остановится.
Прискакал Люк — занять место Росса на передке — и протянул Лидии широкополую соломенную шляпу.
— Мистер Коулмэн сказал Ма, что у вас нос обгорает, — улыбнулся он. — Это шляпа Буббы, старая, но от солнца хорошо защищает.
Лидия взяла шляпу и долго вертела в руках, уставившись на нее невидящим взглядом; она не знала, что тронуло ее больше — щедрость Лэнгстонов или забота Коулмэна.
Оставшуюся часть дня она его не видела — только черную точку у горизонта, где они с Буббой объезжали двух молодых кобыл.
Дневное солнце быстро ее утомило, и Люк уговорил ее снова забраться в фургон. Там она расстегнула тесное платье, развернула тюфяк и легла, уложив с собой рядом Ли. Проснувшись, она обнаружила, что Люк уже ставит фургон в круг вместе с остальными.
Она покормила Ли и, установив его колыбельку у заднего борта фургона, там, где тени было побольше, принялась разводить костер, чтобы приготовить ужин. Она даже нашла время расчесать волосы и ополоснуть холодной водой руки, лицо и шею; как раз в эту минуту вернулся Росс, усталый, запыленный и потный.
— А мне казалось, мы собирались ужинать с Лэнгстонами, — бросил он, взглянув на булькавший над огнем котелок с бобами. Фраза прозвучала язвительно и сердито, но он ничего не мог поделать с собой. Домашний уют открывшейся перед ним сцены — ужин над костром, мирно посапывающий Ли иона, прихорашивающаяся, чтобы получше выглядеть, — вызвал у него чувство глухого, безотчетного раздражения.
— О да, но я весь день размачивала эти бобы — было бы просто глупо сейчас их не приготовить. Я послала передать Ма, что мы принесем их с собой — как нашу долю на ужин.
Ему не понравились слова «мы» и «нашу» — можно подумать, что они семейная пара!
— Можете отнести их как свою долю. А от себя я лучше помогу Зику перековать после ужина его лошадь.
— Слушаюсь, мистер Коулмэн, — огрызнулась она. — Я тут грела воду, чтобы вам помыться, но я тогда лучше постираю в ней подгузники Ли.
Она, не глядя, прошла мимо него, подобрав юбку, словно опасаясь ее запачкать об его пыльные сапоги.
На мгновение ему страстно захотелось схватить ее за волосы и дать наконец понять, что, если она ухаживает за его ребенком, это не значит, что она имеет какое-то отношение и к нему. Но она уже исчезла в фургоне — как раз когда нужные слова пришли наконец на ум; к тому же, если он дотронется до ее волос, совсем неизвестно, что ему захочется сделать дальше.
Росс рассерженно отвернулся, стараясь не думать о том, как здорово было бы сейчас ополоснуться теплой водичкой. Зайдя за фургон и оказавшись в относительном уединении, он смачно выругался и принялся стаскивать с себя рубашку.
Лидия, сложив возле себя стопкой грязное белье, сняла котелок с огня, чтобы вода не перегрелась. Намылив как следует каждую тряпку, она сложила их в котелок и принялась с силой мешать в нем палкой.
Плечи ее поднялись и вновь опустились во вздохе глубокой досады. Он снова придирается к ней, но вот с ее стороны было по меньшей мере глупо не предложить выстирать и его рубашку. Глубоко вздохнув еще раз, она, обогнув задний борт, зашла за фургон.
Росс стоял голый по пояс, в штанах, заправленных в сапоги. Его грудь и руки были белыми от мыльной пены. В течение нескольких секунд, пока он не заметил ее, Лидия следила, как его руки скользят по влажной намыленной коже широких плеч и груди, поросшей темными курчавыми волосами, шевелившимися под его проворными пальцами. Мускулы предплечий напрягались и опадали в скупых, точных движениях. Ровный ряд ребер напомнил ей стиральную доску; живот — плоский, клином сходящий к бедрам.
Заметив наконец ее, наблюдающую за ним, он застыл, как соляной столп. Мыльная пена стекала с его внезапно онемевших пальцев. Томительно долгую секунду они разглядывали друг друга, словно пораженные этим зрелищем. — Я постираю вашу рубашку, — выдавила наконец Лидия. Явно предпочитая избежать спора, а значит, и ее дальнейшего пребывания рядом, Росс поднял рубашку и молча протянул ее Лидии.
Он отвел взгляд, она так же молча приняла рубашку из его руки и тут же исчезла за фургоном. Росс отряхнулся и сунул голову в воду. И только вытершись насухо, он сообразил, что надеть ему нечего: рубашки ведь теперь нет. Перемахнув чрез задний борт, Росс шагнул внутрь фургона, чуть не наступив на Ли, спавшего в колыбели. Стукнувшись головой о дуги, Росс выругался, и настроение его еще более ухудшилось, когда, обозрев внутренность фургона, он не обнаружил ничего из своей одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Она только закончила заворачивать Ли в чистую пеленку, как по каравану пронеслось: все упряжки готовы. Ма говорила ей, что караван обычно делает в день десять-пятнадцать миль, но их здорово задержали весенние ливни.
После них поля и дороги стали сплошной жидкой грязью, проехать по которой было невероятно трудно. Реки и ручьи разбухли, вышли из берегов, пересекать их было небезопасно. Война же привела в негодность немногие оставшиеся мосты — вес фургонов они вряд ли смогли бы выдержать.
Росс, севший править, ловко выровнял фургон в линию с остальными. Фургоны тронулись — вначале медленно, постепенно набирая темп, который они постараются выдержать до первой остановки на полуденный отдых.
Свернув спальный тюфяк, Лидия отодвинула его к борту, чтобы освободить место. Она слегка прибралась в фургоне и даже сложила рубашки Коулмэна, предварительно решив, какие из них она выстирает вечером вместе с вещами Ли.
Некоторое время она не знала, чем себя занять. Все дела, которые могли найтись для нее в фургоне, она уже закончила, а пролежать еще день, совсем ничего не делая, ей не улыбалось. Поэтому мысль о свежем воздухе и окружавших их обширных пространствах показалась ей весьма привлекательной.
В некоторой нерешительности она высунула голову из-под полога фургона и легонько дотронулась до плеча мистера Коулмэна. Тело его сразу напряглось, как при выстреле, затем он медленно повернул голову. Она быстро отдернула руку.
— В чем дело? — спросил он резко.
Резкость его тона не понравилась ей. Он что же, думает, она не устала все время сидеть в фургоне? И не захочет, чтобы она села с ним рядом, где все видели бы ее — на том месте, где прежде сидела Виктория со своим неизменным кружевным зонтиком?
— Я бы хотела… немного посидеть снаружи, — ответ ее тоже прозвучал резко.
Не говоря ни слова, он подвинулся, освободив для нее место на плоском, широком сиденье. Фургон качало, и сесть было нелегко, но, держась рукой за покрышку, она одной ногой встала на сиденье и глянула вниз. Замерла на секунду. Земля оказалась где-то совсем далеко. Она и не представляла, что фургон такой высокий. Преодолев страх, она поставила на сиденье другую ногу.
Именно в этот злополучный момент под правое колесо фургона попал большой камень. Наткнувшись на него, фургон подпрыгнул. Лидия, потеряв равновесие, беспомощно пыталась ухватиться за воздух, пока рука ее не нашла наконец шляпу мистера Коулмэна. Шляпа приземлилась на сиденье фургона за миг до того, как сверху на нее со всего размаху плюхнулась Лидия.
На нее и, к несчастью, на мистера Коулмэна. Его рука оказалась прямо между ее грудей — бюст ее прошелся по ней от плеча до запястья. Пытаясь удержаться, она схватилась рукой за его бедро — но кисть соскользнула и утвердилась между ног мистера Коулмэна. Не упасть на землю Лидии помогло лишь то обстоятельство, что в данный момент тело ее покоилось поперек бедра Коулмэна, рука — между его ног, щекой же она касалась его колена.
Несколько секунд, не в силах пошевелиться, она тяжело дышала, борясь с головокружением и в то же время всем видом пытаясь показать, что ничего особенного не произошло. Наконец ей удалось выпрямиться, она отодвинулась — и тут поняла, что все это время сидела на его шляпе.
Когда она снова оперлась рукой о его бедро, приподнялась и извлекла на свет божий останки шляпы, из горла его вырвалось замысловатое ругательство.
— Простите, — она с трудом могла говорить: стыд сковал челюсти. — Я… в таких больших фургонах никогда раньше не ездила.
Взгляд, обращенный к ней, был прозрачным, ясным и полным ярости. Губы под завитками усов превратились в бледную, тонкую полоску.
— В другой раз постарайтесь быть осторожнее, — процедил он.
Лидия заметила, как еле движутся его губы и изменился даже тон голоса. Может быть, ему больно? Она, падая, его ударила?
Несколькими быстрыми движениями она вернула шляпе первоначальный вид и смущенно протянула ее владельцу. Интересно, зачем ему прятать под шляпой такую копну волос — темных, даже поблескивающих на солнце? Однако, когда он, забрав шляпу, надвинул ее до бровей, она не могла не признать, что так еще лучше.
Даже поношенная одежда сидела на нем отлично. Темные брюки плотно обтягивали длинные, стройные ноги: обут он был в те же высокие, до колен, сапоги, которые она видела на нем в первый раз. Рубашка — из грубого голубоватого хлопка, однако наброшенная сверху куртка из черной кожи была мягкой даже на вид. Вокруг шеи повязана пестрая косынка.
Боясь, что он заметит ее изучающий взгляд, Лидия перевела глаза на его руки, державшие поводья. Черные кожаные перчатки были подвернуты и открывали запястья, поросшие редкими темными волосками. Поводья он держал с кажущейся небрежностью, но упряжка повиновалась малейшему движению его рук. Необычайно сильные — но какими нежными, должно быть, могли они быть. А какими были они, когда он прикасался к своей супруге?
От подобных мыслей голова опять пошла кругом, и Лидия, заставив себя отвлечься от сидевшего рядом мужчины, принялась рассматривать окрестности. Впереди вытянулись цепочкой другие фургоны — штук, наверное, десять. Повернув голову, она посмотрела назад — при этом крепко держась за сиденье, чтобы не упасть снова. Но за фургоном ей было мало что видно, а слишком сильно перегибаться назад она опасалась.
— Где мы? — спросила она.
Вокруг простиралась зеленая, покрытая пышной растительностью равнина, усыпанная пестрыми созвездиями диких цветов. Ее окаймляли невысокие пологие холмы, поросшие густым лесом.
— К востоку от Мемфиса.
Росс почти оправился от случившегося, однако еще не вполне, и сейчас проклинал свою чувствительность — именно так оценил он свое состояние, когда увидел ее, прижимавшую к груди его сына. Слава Богу, что ей еще не пришло в голову совсем опустить корсаж — как прошлой ночью. В этот раз она лишь расстегнула его до пояса, высвободив для Ли одну грудь. Росс, несмотря на всю свою неприязнь, был до глубины души поражен выражением глубокого покоя, озарившим ее лицо, легкой улыбкой, приподнявшей уголки ее губ. Любой мужчина был бы рад видеть такое выражение на лице той, которая с ним рядом.
Росс раздраженно заерзал на сиденье. Какого черта эти мысли лезут в голову? Никогда еще ни одна женщина не смотрела на него с такой вот зовущей улыбкой. В молодости, буйной и беспорядочной, его интересовали лишь шлюхи. По сути, торговки, которые неизменно торопили его, чтобы побыстрее принять очередного покупателя.
А потом в его жизни появилась Виктория. Женщина, от которой он никогда не ожидал такого рода страсти. Ведь дамы ее круга не очень-то любят заниматься этим, да он был бы и неприятно поражен, если бы она оказалась иной. Но она была неизменно терпелива и уступчива с ним… даже нежна порою. Никогда не говорила «нет» — но никогда и не обнаруживала желания.
Он никогда не полюбит другую. Об этом нечего даже и говорить. Хотя неплохо, когда вдруг кто-то улыбнется тебе такой вот улыбкой, какую он видел на лице Лидии… Бог мой! Он уже называет ее мысленно Лидией!
Из какой преисподней свалилась она на него? До сих пор он чувствовал ее горячую ладонь у себя между ног. И руку до сих пор жгло от прикосновений ее груди.
Росс с шумом прочистил горло, словно сплевывая эти неизвестно откуда взявшиеся мысли.
— Может, послезавтра уже удастся перейти реку.
— Миссисипи?
Тупая эта девица, что ли?
— Разумеется, Миссисипи, — ответил он с хмурым недоумением.
— Вовсе не обязательно так уж важничать, — огрызнулась она. Выставив ее невежество, он словно дал ей пощечину. Конечно, она слышала о Миссисипи, но понятия не имела, где в точности эта река находится. Она ведь ходила только два года в начальную школу, а потом мама перевезла ее к Расселлам. И если она чего-то не знала — это была совсем не ее вина.
— Если не наденете шляпу, то обгорите, — проронил Росс, взглянув на уже начавший краснеть кончик ее носа.
— Нет у меня шляпы. — Взгляд, обращенный на него, вполне можно было назвать холодным и высокомерным.
Росс хлестнул вожжами по спинам лошадей, словно вымещая на них свой гнев. Почему эта девица так раздражала его — он и сам не знал. Может, он неважно себя чувствует…
Мимо их фургона то и дело рысцой проезжали всадники.
В основном это были знакомые Росса, и ему приходилось с неохотой представлять Лидию: «Это вот Лидия. Она ухаживает за Ли». Мужчины галантно приподнимали шляпы и называли себя. Она застенчиво опускала глаза, но во взглядах мужчин было скорее любопытство, нежели презрение, которое она ожидала увидеть.
Волноваться заставил ее лишь Скаут. Он прямо ел ее взглядом, а Россу ответил хитрой ухмылкой. «Рад с вами познакомиться, Лидия». Ей запомнились его длинные, светлые бакенбарды и густые, почти белые от солнца усы. Такому Лидия и на грош бы не поверила; к счастью, большую часть времени он находился далеко от каравана; работа же его, похоже, встречала всеобщее одобрение. Он ухитрился так спланировать путь, что, где возможно, они ехали по дорогам, а в другое время — по плотной, ровной ничейной земле. Пообещав, что, если все будет удачно, они каждую ночь смогут вставать лагерем у источника, он, похоже, был полон решимости выполнить свое обещание.
Когда солнце почти поднялось к зениту, на взмыленных лошадях подъехали Бубба и Люк Лэнгстоны.
— К ужину цыпленок! — радостно возгласил Люк. В лесу им удалось поймать двух тощих петухов, которых Люк держал сейчас за свернутые длинные шеи.
— Ма сказала, что зажарит их — так что присоединяйтесь!
Лидия внимательно смотрела на Росса, чьи губы расплылись в широкой усмешке: беззаботная жизнерадостность мальчишек ему явно нравилась. Улыбался он замечательно, и, глядя на него, она почувствовала, как что-то шевельнулось в ее груди. Не обычный прилив молока к соскам — это ощущение она уже знала. Скорее какая-то странная обеспокоенность, словно всколыхнулось что-то в самой глубине ее существа и сейчас всеми силами стремилось вернуться на прежнее место. Зубы Росса ярко блестели под темными усами на загорелом лице.
— Приму твое приглашение, если поведешь после полудня фургон, а мне позволишь дать ездку одной кобылке.
— Я ее с удовольствием для тебя сам выведу, Росс.
В голосе Буббы слышалось радостное волнение. Его голубые глаза чуть не вылезли из орбит, когда он увидел Лидию, сидевшую на передке рядом с Россом — там, где раньше было место Виктории. Но более всего его внимание привлекал, конечно, лиф ее платья. Он понимал, что Ма, если увидит, как он вытаращился на девушку, заживо сдерет с него кожу, и не был уверен, что не сделает того же и Росс; и пришел в себя лишь от собственного крика, в котором нашла наконец выход энергия, бурлившая в его юном теле.
Росс покачал головой.
— Тогда фургоном править будет некому.
— Я могу, — откликнулся Люк.
Ему было завидно, что Буббу первого попросили помочь мистеру Коулмэну. Ма всегда говорила, что Бубба — старший и ему как раз и полагается первому предлагать всю работу; но Люку вовсе не хотелось быть сброшенным со счетов, а то получалось, что в семье он значит не больше чем Сэмюэл, или Миках, или кто-то из сестер.
Росс обдумывал предложение, а оба парня затаив дыхание ждали его ответа.
— Да, думаю, так будет ладно. Я за тобой послежу, — обратился он к Люку, — а мы выведем вместо одной двух лошадей.
— Йе-хуу! — завопил Люк, поворачивая свою лошадь и нахлестывая ее, чтобы поскорее домчаться к фургону Лэнгстонов и сообщить всем эти потрясающие новости.
— Только если Ma позволит! — крикнул ему вслед Росс.
В полдень сделали короткий привал. Лидия хотела остаться в фургоне — покормить Ли, который еще до остановки проснулся и беспокойно заворочался в колыбели, — однако Росс мрачно посоветовал ей не пытаться на этот раз влезть внутрь, пока фургон не остановится.
Прискакал Люк — занять место Росса на передке — и протянул Лидии широкополую соломенную шляпу.
— Мистер Коулмэн сказал Ма, что у вас нос обгорает, — улыбнулся он. — Это шляпа Буббы, старая, но от солнца хорошо защищает.
Лидия взяла шляпу и долго вертела в руках, уставившись на нее невидящим взглядом; она не знала, что тронуло ее больше — щедрость Лэнгстонов или забота Коулмэна.
Оставшуюся часть дня она его не видела — только черную точку у горизонта, где они с Буббой объезжали двух молодых кобыл.
Дневное солнце быстро ее утомило, и Люк уговорил ее снова забраться в фургон. Там она расстегнула тесное платье, развернула тюфяк и легла, уложив с собой рядом Ли. Проснувшись, она обнаружила, что Люк уже ставит фургон в круг вместе с остальными.
Она покормила Ли и, установив его колыбельку у заднего борта фургона, там, где тени было побольше, принялась разводить костер, чтобы приготовить ужин. Она даже нашла время расчесать волосы и ополоснуть холодной водой руки, лицо и шею; как раз в эту минуту вернулся Росс, усталый, запыленный и потный.
— А мне казалось, мы собирались ужинать с Лэнгстонами, — бросил он, взглянув на булькавший над огнем котелок с бобами. Фраза прозвучала язвительно и сердито, но он ничего не мог поделать с собой. Домашний уют открывшейся перед ним сцены — ужин над костром, мирно посапывающий Ли иона, прихорашивающаяся, чтобы получше выглядеть, — вызвал у него чувство глухого, безотчетного раздражения.
— О да, но я весь день размачивала эти бобы — было бы просто глупо сейчас их не приготовить. Я послала передать Ма, что мы принесем их с собой — как нашу долю на ужин.
Ему не понравились слова «мы» и «нашу» — можно подумать, что они семейная пара!
— Можете отнести их как свою долю. А от себя я лучше помогу Зику перековать после ужина его лошадь.
— Слушаюсь, мистер Коулмэн, — огрызнулась она. — Я тут грела воду, чтобы вам помыться, но я тогда лучше постираю в ней подгузники Ли.
Она, не глядя, прошла мимо него, подобрав юбку, словно опасаясь ее запачкать об его пыльные сапоги.
На мгновение ему страстно захотелось схватить ее за волосы и дать наконец понять, что, если она ухаживает за его ребенком, это не значит, что она имеет какое-то отношение и к нему. Но она уже исчезла в фургоне — как раз когда нужные слова пришли наконец на ум; к тому же, если он дотронется до ее волос, совсем неизвестно, что ему захочется сделать дальше.
Росс рассерженно отвернулся, стараясь не думать о том, как здорово было бы сейчас ополоснуться теплой водичкой. Зайдя за фургон и оказавшись в относительном уединении, он смачно выругался и принялся стаскивать с себя рубашку.
Лидия, сложив возле себя стопкой грязное белье, сняла котелок с огня, чтобы вода не перегрелась. Намылив как следует каждую тряпку, она сложила их в котелок и принялась с силой мешать в нем палкой.
Плечи ее поднялись и вновь опустились во вздохе глубокой досады. Он снова придирается к ней, но вот с ее стороны было по меньшей мере глупо не предложить выстирать и его рубашку. Глубоко вздохнув еще раз, она, обогнув задний борт, зашла за фургон.
Росс стоял голый по пояс, в штанах, заправленных в сапоги. Его грудь и руки были белыми от мыльной пены. В течение нескольких секунд, пока он не заметил ее, Лидия следила, как его руки скользят по влажной намыленной коже широких плеч и груди, поросшей темными курчавыми волосами, шевелившимися под его проворными пальцами. Мускулы предплечий напрягались и опадали в скупых, точных движениях. Ровный ряд ребер напомнил ей стиральную доску; живот — плоский, клином сходящий к бедрам.
Заметив наконец ее, наблюдающую за ним, он застыл, как соляной столп. Мыльная пена стекала с его внезапно онемевших пальцев. Томительно долгую секунду они разглядывали друг друга, словно пораженные этим зрелищем. — Я постираю вашу рубашку, — выдавила наконец Лидия. Явно предпочитая избежать спора, а значит, и ее дальнейшего пребывания рядом, Росс поднял рубашку и молча протянул ее Лидии.
Он отвел взгляд, она так же молча приняла рубашку из его руки и тут же исчезла за фургоном. Росс отряхнулся и сунул голову в воду. И только вытершись насухо, он сообразил, что надеть ему нечего: рубашки ведь теперь нет. Перемахнув чрез задний борт, Росс шагнул внутрь фургона, чуть не наступив на Ли, спавшего в колыбели. Стукнувшись головой о дуги, Росс выругался, и настроение его еще более ухудшилось, когда, обозрев внутренность фургона, он не обнаружил ничего из своей одежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43