Тридцать два – степень житейской суеты.
– У твоего Бубы получалось семьдесят-семьдесят пять процентов, – поправляю я Самелина.
– Если определить какую-то ситуацию как реальную, она действительно становится реальной по своим последствиям. – Безногий хитро смотрит на меня и жует предложенный мной кусок черного хлеба с селедкой.
– Это тебе Буба сказал? – спрашиваю обжору.
– Нет, это теорема американского социолога Томаса – я позже специально интересовался. – Самелин тыльной стороной ладони вытирает жирные от селедки губы и тянется вилкой к упаковке с салатом.
– А где сейчас Буба? – отвлекая его вопросом, я пытаюсь спасти салат от уничтожения.
– Я не знаю, где сейчас Буба, но каждый раз, вспоминая его постановки, я думаю о том, что раньше не понимал ни капли из сказанного им. – Салат не мешает Самелину говорить и жевать одновременно.
– Было прикольно смотреть по обкурке эти спектакли и слушать его умозаключения. Лишь спустя двадцать лет я начинаю понимать этого парня. Возможно, выводы Бубы – это только случайные совпадения, возможно. Но случайность, это как мина – не найденная нами, скрытая от нас закономерность. Любое обстоятельство, возникавшее тогда, имело все шансы осуществиться в виде конкретного события. И если этого не происходило, просто исчезнуть, не материализовавшись, оно не должно было. Иначе не могло быть – в природе не появляется ничего лишнего, даже рассыпуха, – Самелин говорит, роняя крошки себе прямо на культи. – Кропаль благополучно закончил службу. Переболел тифом, но вернулся из госпиталя в роту и демобилизовался, как все нормальные парни. Сейчас, наверное, кропалит у себя дома – откусывает куски от родной Мордовии.
Сидящий напротив меня человек без ног продолжает говорить. Я его внимательно слушаю, заедая услышанное салатом из свеклы с орехами. Людям вовсе не свойственно говорить одинаково. В том, как мыслит и говорит Самелин, и заключается его сущность. Язык Самелина – это и есть сам Самелин. Описывая свои истории про то, как он взорвался, про Бубу и его историю с Болтом, Самелин создает волну новых переживаний. Смысл его историй передается мне словами, которые соответствуют моему жизненному опыту, и потому, в данный момент, просто всплывают в моей памяти. Они открывают доступ к прошлому и способствуют новому осмыслению пережитого. Момент, в который я перестаю осознавать рассказанное им, ускользает от моего сознания, и я понимаю, что уже никогда во всех деталях услышанное мной не повторится в будущем. Я дожидаюсь конца его истории про Улькуса, достаю новую бутылку водки и сдвигаю стаканы в центр расстеленной на полу газеты.
– Очень жуткая и противная история, но до боли оптимистичная. У Улькуса было то, чего сегодня нет у многих – вера в то, что они делают. – Наливая водку в пластиковый стакан, я кажусь себе практически трезвым. – Богатство и нищета дети одной мамы – веры. За нее – за маму веру!
Я опрокидываю в желудок очередную порцию. Движение водки по организму почти не чувствуется, но добавляется такой нужный сейчас пофигизм. Самелин грузит меня своими историями про Болта, про Душу, про Пулю, про соседского «фирменного» кота и невозвратный долг. От передозировки информации и алкоголя мозг отключается и включается только на следующее утро.
Маленькая однокомнатная квартира на пятом этаже. Шестнадцать квадратных метров, крохотная кухня, совмещенный санузел и маленький застекленный балкончик. В правом углу единственной комнаты на собственной коробке стоит четырнадцатидюймовая видеодвойка Samsung. Напротив, у противоположной стены, «убитое» трюмо. Такие же три стула и две панцирные кровати с полированными спинками. У кроватей, стоящих вдоль стен буквой «Г», на полу лежит ковер с остатками вчерашнего «банкета». На нерасстеленной кровати, укрывшись курткой, свесившись головой вниз, лежу я. Передо мной стоят чьи-то ноги в ботинках. Поднимаю недоуменно глаза – это протезы Самелина. Сам он уже журчит водой в ванной. Жизнь до отказа набивает меня обыденностью вещей. Невозможно верить в незнакомое и непривычное, когда перед глазами всегда есть привычное и знакомое.
Уже утро, а вчерашние слова все еще живут в моей голове. Истории Самелина показались бы совершенно бестолковыми, окажись они на листе бумаги, но рассказанные им лично, они развернули мою душу от центра к ее окраинам. Оказалось, в центре у меня – злоба на тех, кого вижу каждый день, на периферии – доброта и жалость к тем, кого совсем не знаю – Самелину, Бубе, Пуле и Кропалю. Возлюби ближнего своего – заповедь хитрая. Кто хочет, – понимает под ближним любого другого; кто не хочет так понимать, – подразумевает ближнего по духу. Не хочешь любить ближнего, возлюби дальнего. Пожалел вчера уродов, которых не знаю, и не выстрелил вслед уезжающей от меня машине. Ниточка моих искушений, привязанная к курку пистолета, натягивается.
Стоп, пистолет! Я нервно взвешиваю в руках куртку и вскакиваю от отсутствия привычной тяжести. Растерянно похлопав по карманам, озираюсь вокруг. CZ спокойно лежит у меня за спиной, в лунке панцирной сетки кровати, продавленной моей задницей. Что ж, пистолет тем и хорош, что с ним невольно чувствуешь себя как-то увереннее и спокойнее, но главный недостаток – притупляется чувство бдительности! Забываешь даже о том, что у тебя есть пистолет, и что носишь его при себе совершенно незаконно.
Нахлынувшие переживания мешают воспринимать реальность. «Рассыпуха» и угон машины по смыслу довольно далеки друг от друга, хотя сейчас возможно, что одно означает другое – ресурс, непригодный к повторному использованию. Так иногда кажется, что яркая реклама означает высокое качество рекламируемого продукта, а заявление о сдаче найденного оружия с подписью, но без даты – честные намерения предъявителя. Патроны в пистолете мне уже не кажутся упущенной вчера удачей.
Когда не можешь ничего сделать, стараешься чем-нибудь воспользоваться. Поэтому таскаешь с собой по жизни кучу ненужных вещей. То, чем не можешь воспользоваться, тебе уже не принадлежит. Тогда зачем подбирать то, от чего позже придется избавляться? Так незаметно собственную жизнь и превращаешь в рюкзак для рассыпухи. Если верить Самелину, то РД с рассыпухой – это кладбище неиспользованной уверенности. Россыпь разрозненных ожиданий наполняет жизнь обязательствами и правами, которыми мы так и не смогли воспользоваться. Так лыжи, велосипед, удочки, рюкзак с палаткой, спальником и туристическими ботинками навечно прописываются в гараже или на балконе; гидрокостюм с аквалангом, винтовка и охотничий нож, любимый автомобиль и яхта – так и остаются там, где мы их первый раз увидели на витрине.
Нагружая на себя такой «боекомплект», мы истощаем себя ожиданием исполнения собственных желаний. Не реализуя их, мы сами часто провоцируем противостояние, ресурсом для которого служит наш неиспользованный потенциал. Накапливая в жизни то, что, могло нам пригодиться, но не пригодилось, мы невольно создаем собственный мир упущенных возможностей, который, в свою очередь, начинает провоцировать скрытые перемены в нашей реальной жизни. Отказываясь строить мир собственных решений, мы остаемся жить в мире, где решения за нас принимают уже другие. Не съеденные нами когда-то яблоки растут за чужим забором, их едят другие, которые не прочь занять наше место – так наша собственная рассыпуха оборачивается против нас. Госпиталя, забитые не успевающими стареть ветеранами, сберкассы с очередями пенсионеров – разве это не переполненные «рассыпухой» ящики в оружейной комнате главнокомандующего?
Сегодня патроны в обойме уже не кажутся мне рассыпухой – они отражают степень моей готовности принять решение. Чем отличаются патроны россыпью от патронов в обойме – самореализацией! Самореализация – это свойство правильно принятого решения. Именно неспособность принимать решения превращает наши потенциальные возможности в рассыпуху – ресурс, не пригодный для повторного использования.
Бессмысленно говорить о том, что нужно, до тех пор, пока не знаешь, кто это будет делать. В ситуации, для которой пистолет только единственно возможное решение, надо попытаться сначала найти другие варианты выхода. Если их нет, то действует правило «расчета на худшее»: если сомневаешься, то принимай отрицательное решение. Принятие такого решения в условиях риска – процесс психологический, и основополагающие принципы действия определяются простыми правилами.
Максимум выигрыша – это ясность цели. Оптимальная вероятность результата – это точность прицеливания. Оптимальная устойчивость результата – это правильно выбранная позиция. Оптимальное соотношение величин выигрыша и риска – это реально оцененный предел максимально возможных потерь.
Кто принимает такие решения, тот и управляет патронами в моем пистолете. Но не следует делать того, что навязывает тебе противник. В этом весь здравый смысл моих будущих поступков – в пяти патронах из шестнадцати, что оставил мне Паша. Угнанная вчера машина это не потерянный кошелек – это же «stop-loss»! И расыпуха это тот же «stop-loss» – предел максимальных потерь. Логично, что его превышение внимательный Буба считал сигналом о нарушении равновесия.
Разбуженная печальными воспоминаниями память воссоздает нечто такое, что однажды уже наполняло мою жизнь в качестве живого опыта. На когда-то уже пройденном пути, подобно дорожным указателям, в памяти всплывают слова – «клад», «кладовка», «кладбище», «stop-loss».
Поиск общих корней этих слов и связанных с ними переживаний превращает услышанные вчера истории в последовательные воспоминания. В точности совмещаясь с сеткой породивших их событий, они создают большое бесшовное двухмерное пространство – проекцию переживаний, промелькнувших в моей жизни, подобно двадцать пятому кадру.
Клад
ШУРУП.
Патрон 7,62 х 25 мм ТТ: вес пули – 6.175 грамма, тип пули – FMJ (Full Metal Jacket), цельнометаллическая, бронебойный сердечник из закаленной инструментальной стали. Дульная скорость – 430 метров в секунду, дульная энергия – 510 Дж. Предназначен для бронированных целей с III– IV степенью защиты – бронежилеты не представляют для него никакого препятствия.
Осень1992 года.
Торговля оружием – дело интимное. Люди, чей бизнес – нелегальная торговля оружием, довольно осторожны, и клиентам «с улицы» ствол не продадут. Выручил Тубус – хитрый, вкрадчивый, себе на уме, бывший поисковик из военно-патриотического клуба, ставший затем профессиональным кладоискателем.
Тубус начинал учителем физкультуры в средней школе. Первый его поисковый опыт – поездка еще студентом в археологическую экспедицию на скифские курганы. Южане жили чище, веселее, играли с детьми, в их домах висели красивые иконы, по улицам ходили красивые женщины. Палатки, солнце, яблоки, местный самогон, агрессивно настроенные местные парни и сексуально расторможенные хуторянки – все это рождало ощущения чужой отстоявшейся жизни, которую он с интересом наблюдал со стороны. Все это беспечное созерцание реальности умерло в один миг.
Курган, на котором они работали, во время войны был оборудован под огневую точку. Окоп, в котором лежали останки засыпанного землей лейтенанта, Тубус нашел лично. Пулеметную точку – звено в цепи наспех организованной линии обороны – сначала бомбили, а потом просто расстреляли из самолета. Тубуса поразила откопанная им рука погибшего лейтенанта – обе лучевые кости оторванной снарядом авиационной пушки руки были перебиты, плечевая кость густо посечена мелкими металлическими осколками, черными точками въевшимися в нее. Тубуса поразила смерть этого, израненного осколками, потерявшего руку, брошенного всеми и заваленного землей в собственном окопе офицера. Подробности чужой смерти, неожиданно открывшиеся Тубусу в то лето, навсегда перевернули все его сознание. Словно в батискафе, он опустился в беспросветный мрак забвения и оцепенел при виде обратной стороны социальной гармонии. Тубус превратился в этического провокатора, выработавшего иммунитет к злу, кочуя по развалинам и заброшенным местам былой боевой славы. Добро в жизни Тубуса стало составной частью зла. Нельзя рассматривать ад без фильтра – душа может ослепнуть.
– Зачем тебе пистолет? – спрашивает меня Тубус.
– Для самообороны.
– Ты что, в себе не уверен?
– В себе-то я уверен, я в тебе не уверен, – отвечаю я хитрому как муха Тубусу.
ТТ довоенного производства с крупным рифлением на кожухе и пластмассовыми щечками лежит передо мной на столе. Взвесив в руке пистолет, я осматриваю его, стараясь обнаружить на наружных частях следы явных повреждений, ржавчину, выеденные коррозией раковины, трещины, забоины. Пистолет со следами плохого обращения мне не нужен.
Вынимаю магазин, он снаряжен восемью патронами. Выщелкиваю один. Трехсантиметровый солдатик в полной боеготовности – готов метнуть пулю в цель быстрее звука! Столько мощи в десяти граммах этого малыша! Оттягиваю затвор в крайнее заднее положение и закрепляю его затворной задержкой. Повернув пистолет казенной частью к свету, смотрю в канал ствола с дульной стороны. Ищу затемнения на зеркальной внутренней поверхности – первичные признаки поражения металла. Плохо видно. Я хочу, чтобы моя уверенность в исправности подержанного пистолета основывалась не на слепой вере обещаниям Тубуса, а на тщательной проверке надежности его механизмов. Осмотрев пистолет, я начинаю его разбирать.
Концом крышки магазина сдвигаю пружину назад и удерживаю затвор. Надавив на освобожденный конец стержня, извлекаю ее. Поддерживая возвратную пружину, снимаю с рамки затвор со стволом.
– Обычно у них быстро слабеет пружина. У этой тридцать два витка, – Тубус ревниво наблюдает за моими действиями.
– Почти столько, сколько я прожил. Свой экзамен войной она, наверное, сдала? – я поворачиваю затвор возвратной пружиной вверх, нажимаю на головку направляющего стержня, вывожу его из затвора и снимаю вместе с наконечником.
– Ресурс пружины, ствола и других деталей – шесть тысяч выстрелов. Это по два магазина в день, в течение всего года. Будь спокоен, твоя тысяча выстрелов тебе достанется, – Тубус, бережно повертев в руках, возвращает пружину на стол.
Отделяю направляющую втулку затвора, поворачиваю ее относительно затвора на сто восемьдесят градусов. Расцепляю ствол с затвором и вынимаю его за дульную часть. Еще раз проверяю канал ствола на свет в поисках раковин, сколов и царапин. Больше всего боюсь увидеть вздутия – темные кольца на стенках канала. Вроде все нормально – удивительно для оружия такого возраста. Удерживая рамку за рукоятку, извлекаю колодку ударно-спускового механизма. Закончив неполную разборку, сравниваю номера на рамке и затворе.
– Где ты его взял? – спрашиваю я, восхищаясь почти идеальным состоянием пистолета.
– Нашел клад в деревне под Воронежем, – Тубус поднимает с пола упавший со стола патрон и вставляет его в магазин.
Тубус давно планировал эту поездку. В Воронеж они с товарищем приехали в субботу ночью, с твёрдым намерением посетить с металлоискателем места боевой славы и, если повезет, – древние городища. Целью поездки был курган в районе деревни Новосолдатка. С автобуса сошли за километр до села и двинули дальше. Через час скитаний между полями они пришли к заброшенной деревне, что примостилась на краю огромного оврага, в нескольких километрах от Новосолдатки.
Серые осенние поля. Тонкая сетка голых стволов на краю оврага – скинувший листву орешник. Разбитая дождями и тракторами дорога. Деревушка, оживающая только летом. Вдалеке на пригорке – руины церкви. Плотная стена почерневших от ночных заморозков стеблей подсолнечника на неубранном колхозном поле – последний рубеж проигранной битвы за урожай. Обычный среднерусский пейзаж.
В мире нет, наверное, другой такой страны, на огромном пространстве которой происходило бы столько войн, вражеских нашествий и смут. И каждая возникавшая в России очередная «перестройка» немедленно вызывала в людях желание как-нибудь подальше и понадежнее спрятать то, что могло пропасть, быть отнято или сожжено. Уйти – некуда, с собой унести – нельзя. Значит, надо спрятать, а потом, Бог даст, вернуться и откопать. Эффективное во все времена средство. Но Бог был милостив далеко не всегда – по грехам нашим. И чаще всего ценности оставались там, где их положил хозяин. В русской земле всегда есть что искать. И они, двое кладоискателей, стоящие на обочине дороги, вооруженные лопатой, кайлом и металлоискателем, знали это совершенно определенно, и с пустыми руками с этого поля уходить не собирались. Небольшой холмик двадцать на сорок метров, усеянный окопами и воронками, срезанный сбоку бульдозером при расчистке заброшенной полевой дороги, был первым объектом их исследования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
– У твоего Бубы получалось семьдесят-семьдесят пять процентов, – поправляю я Самелина.
– Если определить какую-то ситуацию как реальную, она действительно становится реальной по своим последствиям. – Безногий хитро смотрит на меня и жует предложенный мной кусок черного хлеба с селедкой.
– Это тебе Буба сказал? – спрашиваю обжору.
– Нет, это теорема американского социолога Томаса – я позже специально интересовался. – Самелин тыльной стороной ладони вытирает жирные от селедки губы и тянется вилкой к упаковке с салатом.
– А где сейчас Буба? – отвлекая его вопросом, я пытаюсь спасти салат от уничтожения.
– Я не знаю, где сейчас Буба, но каждый раз, вспоминая его постановки, я думаю о том, что раньше не понимал ни капли из сказанного им. – Салат не мешает Самелину говорить и жевать одновременно.
– Было прикольно смотреть по обкурке эти спектакли и слушать его умозаключения. Лишь спустя двадцать лет я начинаю понимать этого парня. Возможно, выводы Бубы – это только случайные совпадения, возможно. Но случайность, это как мина – не найденная нами, скрытая от нас закономерность. Любое обстоятельство, возникавшее тогда, имело все шансы осуществиться в виде конкретного события. И если этого не происходило, просто исчезнуть, не материализовавшись, оно не должно было. Иначе не могло быть – в природе не появляется ничего лишнего, даже рассыпуха, – Самелин говорит, роняя крошки себе прямо на культи. – Кропаль благополучно закончил службу. Переболел тифом, но вернулся из госпиталя в роту и демобилизовался, как все нормальные парни. Сейчас, наверное, кропалит у себя дома – откусывает куски от родной Мордовии.
Сидящий напротив меня человек без ног продолжает говорить. Я его внимательно слушаю, заедая услышанное салатом из свеклы с орехами. Людям вовсе не свойственно говорить одинаково. В том, как мыслит и говорит Самелин, и заключается его сущность. Язык Самелина – это и есть сам Самелин. Описывая свои истории про то, как он взорвался, про Бубу и его историю с Болтом, Самелин создает волну новых переживаний. Смысл его историй передается мне словами, которые соответствуют моему жизненному опыту, и потому, в данный момент, просто всплывают в моей памяти. Они открывают доступ к прошлому и способствуют новому осмыслению пережитого. Момент, в который я перестаю осознавать рассказанное им, ускользает от моего сознания, и я понимаю, что уже никогда во всех деталях услышанное мной не повторится в будущем. Я дожидаюсь конца его истории про Улькуса, достаю новую бутылку водки и сдвигаю стаканы в центр расстеленной на полу газеты.
– Очень жуткая и противная история, но до боли оптимистичная. У Улькуса было то, чего сегодня нет у многих – вера в то, что они делают. – Наливая водку в пластиковый стакан, я кажусь себе практически трезвым. – Богатство и нищета дети одной мамы – веры. За нее – за маму веру!
Я опрокидываю в желудок очередную порцию. Движение водки по организму почти не чувствуется, но добавляется такой нужный сейчас пофигизм. Самелин грузит меня своими историями про Болта, про Душу, про Пулю, про соседского «фирменного» кота и невозвратный долг. От передозировки информации и алкоголя мозг отключается и включается только на следующее утро.
Маленькая однокомнатная квартира на пятом этаже. Шестнадцать квадратных метров, крохотная кухня, совмещенный санузел и маленький застекленный балкончик. В правом углу единственной комнаты на собственной коробке стоит четырнадцатидюймовая видеодвойка Samsung. Напротив, у противоположной стены, «убитое» трюмо. Такие же три стула и две панцирные кровати с полированными спинками. У кроватей, стоящих вдоль стен буквой «Г», на полу лежит ковер с остатками вчерашнего «банкета». На нерасстеленной кровати, укрывшись курткой, свесившись головой вниз, лежу я. Передо мной стоят чьи-то ноги в ботинках. Поднимаю недоуменно глаза – это протезы Самелина. Сам он уже журчит водой в ванной. Жизнь до отказа набивает меня обыденностью вещей. Невозможно верить в незнакомое и непривычное, когда перед глазами всегда есть привычное и знакомое.
Уже утро, а вчерашние слова все еще живут в моей голове. Истории Самелина показались бы совершенно бестолковыми, окажись они на листе бумаги, но рассказанные им лично, они развернули мою душу от центра к ее окраинам. Оказалось, в центре у меня – злоба на тех, кого вижу каждый день, на периферии – доброта и жалость к тем, кого совсем не знаю – Самелину, Бубе, Пуле и Кропалю. Возлюби ближнего своего – заповедь хитрая. Кто хочет, – понимает под ближним любого другого; кто не хочет так понимать, – подразумевает ближнего по духу. Не хочешь любить ближнего, возлюби дальнего. Пожалел вчера уродов, которых не знаю, и не выстрелил вслед уезжающей от меня машине. Ниточка моих искушений, привязанная к курку пистолета, натягивается.
Стоп, пистолет! Я нервно взвешиваю в руках куртку и вскакиваю от отсутствия привычной тяжести. Растерянно похлопав по карманам, озираюсь вокруг. CZ спокойно лежит у меня за спиной, в лунке панцирной сетки кровати, продавленной моей задницей. Что ж, пистолет тем и хорош, что с ним невольно чувствуешь себя как-то увереннее и спокойнее, но главный недостаток – притупляется чувство бдительности! Забываешь даже о том, что у тебя есть пистолет, и что носишь его при себе совершенно незаконно.
Нахлынувшие переживания мешают воспринимать реальность. «Рассыпуха» и угон машины по смыслу довольно далеки друг от друга, хотя сейчас возможно, что одно означает другое – ресурс, непригодный к повторному использованию. Так иногда кажется, что яркая реклама означает высокое качество рекламируемого продукта, а заявление о сдаче найденного оружия с подписью, но без даты – честные намерения предъявителя. Патроны в пистолете мне уже не кажутся упущенной вчера удачей.
Когда не можешь ничего сделать, стараешься чем-нибудь воспользоваться. Поэтому таскаешь с собой по жизни кучу ненужных вещей. То, чем не можешь воспользоваться, тебе уже не принадлежит. Тогда зачем подбирать то, от чего позже придется избавляться? Так незаметно собственную жизнь и превращаешь в рюкзак для рассыпухи. Если верить Самелину, то РД с рассыпухой – это кладбище неиспользованной уверенности. Россыпь разрозненных ожиданий наполняет жизнь обязательствами и правами, которыми мы так и не смогли воспользоваться. Так лыжи, велосипед, удочки, рюкзак с палаткой, спальником и туристическими ботинками навечно прописываются в гараже или на балконе; гидрокостюм с аквалангом, винтовка и охотничий нож, любимый автомобиль и яхта – так и остаются там, где мы их первый раз увидели на витрине.
Нагружая на себя такой «боекомплект», мы истощаем себя ожиданием исполнения собственных желаний. Не реализуя их, мы сами часто провоцируем противостояние, ресурсом для которого служит наш неиспользованный потенциал. Накапливая в жизни то, что, могло нам пригодиться, но не пригодилось, мы невольно создаем собственный мир упущенных возможностей, который, в свою очередь, начинает провоцировать скрытые перемены в нашей реальной жизни. Отказываясь строить мир собственных решений, мы остаемся жить в мире, где решения за нас принимают уже другие. Не съеденные нами когда-то яблоки растут за чужим забором, их едят другие, которые не прочь занять наше место – так наша собственная рассыпуха оборачивается против нас. Госпиталя, забитые не успевающими стареть ветеранами, сберкассы с очередями пенсионеров – разве это не переполненные «рассыпухой» ящики в оружейной комнате главнокомандующего?
Сегодня патроны в обойме уже не кажутся мне рассыпухой – они отражают степень моей готовности принять решение. Чем отличаются патроны россыпью от патронов в обойме – самореализацией! Самореализация – это свойство правильно принятого решения. Именно неспособность принимать решения превращает наши потенциальные возможности в рассыпуху – ресурс, не пригодный для повторного использования.
Бессмысленно говорить о том, что нужно, до тех пор, пока не знаешь, кто это будет делать. В ситуации, для которой пистолет только единственно возможное решение, надо попытаться сначала найти другие варианты выхода. Если их нет, то действует правило «расчета на худшее»: если сомневаешься, то принимай отрицательное решение. Принятие такого решения в условиях риска – процесс психологический, и основополагающие принципы действия определяются простыми правилами.
Максимум выигрыша – это ясность цели. Оптимальная вероятность результата – это точность прицеливания. Оптимальная устойчивость результата – это правильно выбранная позиция. Оптимальное соотношение величин выигрыша и риска – это реально оцененный предел максимально возможных потерь.
Кто принимает такие решения, тот и управляет патронами в моем пистолете. Но не следует делать того, что навязывает тебе противник. В этом весь здравый смысл моих будущих поступков – в пяти патронах из шестнадцати, что оставил мне Паша. Угнанная вчера машина это не потерянный кошелек – это же «stop-loss»! И расыпуха это тот же «stop-loss» – предел максимальных потерь. Логично, что его превышение внимательный Буба считал сигналом о нарушении равновесия.
Разбуженная печальными воспоминаниями память воссоздает нечто такое, что однажды уже наполняло мою жизнь в качестве живого опыта. На когда-то уже пройденном пути, подобно дорожным указателям, в памяти всплывают слова – «клад», «кладовка», «кладбище», «stop-loss».
Поиск общих корней этих слов и связанных с ними переживаний превращает услышанные вчера истории в последовательные воспоминания. В точности совмещаясь с сеткой породивших их событий, они создают большое бесшовное двухмерное пространство – проекцию переживаний, промелькнувших в моей жизни, подобно двадцать пятому кадру.
Клад
ШУРУП.
Патрон 7,62 х 25 мм ТТ: вес пули – 6.175 грамма, тип пули – FMJ (Full Metal Jacket), цельнометаллическая, бронебойный сердечник из закаленной инструментальной стали. Дульная скорость – 430 метров в секунду, дульная энергия – 510 Дж. Предназначен для бронированных целей с III– IV степенью защиты – бронежилеты не представляют для него никакого препятствия.
Осень1992 года.
Торговля оружием – дело интимное. Люди, чей бизнес – нелегальная торговля оружием, довольно осторожны, и клиентам «с улицы» ствол не продадут. Выручил Тубус – хитрый, вкрадчивый, себе на уме, бывший поисковик из военно-патриотического клуба, ставший затем профессиональным кладоискателем.
Тубус начинал учителем физкультуры в средней школе. Первый его поисковый опыт – поездка еще студентом в археологическую экспедицию на скифские курганы. Южане жили чище, веселее, играли с детьми, в их домах висели красивые иконы, по улицам ходили красивые женщины. Палатки, солнце, яблоки, местный самогон, агрессивно настроенные местные парни и сексуально расторможенные хуторянки – все это рождало ощущения чужой отстоявшейся жизни, которую он с интересом наблюдал со стороны. Все это беспечное созерцание реальности умерло в один миг.
Курган, на котором они работали, во время войны был оборудован под огневую точку. Окоп, в котором лежали останки засыпанного землей лейтенанта, Тубус нашел лично. Пулеметную точку – звено в цепи наспех организованной линии обороны – сначала бомбили, а потом просто расстреляли из самолета. Тубуса поразила откопанная им рука погибшего лейтенанта – обе лучевые кости оторванной снарядом авиационной пушки руки были перебиты, плечевая кость густо посечена мелкими металлическими осколками, черными точками въевшимися в нее. Тубуса поразила смерть этого, израненного осколками, потерявшего руку, брошенного всеми и заваленного землей в собственном окопе офицера. Подробности чужой смерти, неожиданно открывшиеся Тубусу в то лето, навсегда перевернули все его сознание. Словно в батискафе, он опустился в беспросветный мрак забвения и оцепенел при виде обратной стороны социальной гармонии. Тубус превратился в этического провокатора, выработавшего иммунитет к злу, кочуя по развалинам и заброшенным местам былой боевой славы. Добро в жизни Тубуса стало составной частью зла. Нельзя рассматривать ад без фильтра – душа может ослепнуть.
– Зачем тебе пистолет? – спрашивает меня Тубус.
– Для самообороны.
– Ты что, в себе не уверен?
– В себе-то я уверен, я в тебе не уверен, – отвечаю я хитрому как муха Тубусу.
ТТ довоенного производства с крупным рифлением на кожухе и пластмассовыми щечками лежит передо мной на столе. Взвесив в руке пистолет, я осматриваю его, стараясь обнаружить на наружных частях следы явных повреждений, ржавчину, выеденные коррозией раковины, трещины, забоины. Пистолет со следами плохого обращения мне не нужен.
Вынимаю магазин, он снаряжен восемью патронами. Выщелкиваю один. Трехсантиметровый солдатик в полной боеготовности – готов метнуть пулю в цель быстрее звука! Столько мощи в десяти граммах этого малыша! Оттягиваю затвор в крайнее заднее положение и закрепляю его затворной задержкой. Повернув пистолет казенной частью к свету, смотрю в канал ствола с дульной стороны. Ищу затемнения на зеркальной внутренней поверхности – первичные признаки поражения металла. Плохо видно. Я хочу, чтобы моя уверенность в исправности подержанного пистолета основывалась не на слепой вере обещаниям Тубуса, а на тщательной проверке надежности его механизмов. Осмотрев пистолет, я начинаю его разбирать.
Концом крышки магазина сдвигаю пружину назад и удерживаю затвор. Надавив на освобожденный конец стержня, извлекаю ее. Поддерживая возвратную пружину, снимаю с рамки затвор со стволом.
– Обычно у них быстро слабеет пружина. У этой тридцать два витка, – Тубус ревниво наблюдает за моими действиями.
– Почти столько, сколько я прожил. Свой экзамен войной она, наверное, сдала? – я поворачиваю затвор возвратной пружиной вверх, нажимаю на головку направляющего стержня, вывожу его из затвора и снимаю вместе с наконечником.
– Ресурс пружины, ствола и других деталей – шесть тысяч выстрелов. Это по два магазина в день, в течение всего года. Будь спокоен, твоя тысяча выстрелов тебе достанется, – Тубус, бережно повертев в руках, возвращает пружину на стол.
Отделяю направляющую втулку затвора, поворачиваю ее относительно затвора на сто восемьдесят градусов. Расцепляю ствол с затвором и вынимаю его за дульную часть. Еще раз проверяю канал ствола на свет в поисках раковин, сколов и царапин. Больше всего боюсь увидеть вздутия – темные кольца на стенках канала. Вроде все нормально – удивительно для оружия такого возраста. Удерживая рамку за рукоятку, извлекаю колодку ударно-спускового механизма. Закончив неполную разборку, сравниваю номера на рамке и затворе.
– Где ты его взял? – спрашиваю я, восхищаясь почти идеальным состоянием пистолета.
– Нашел клад в деревне под Воронежем, – Тубус поднимает с пола упавший со стола патрон и вставляет его в магазин.
Тубус давно планировал эту поездку. В Воронеж они с товарищем приехали в субботу ночью, с твёрдым намерением посетить с металлоискателем места боевой славы и, если повезет, – древние городища. Целью поездки был курган в районе деревни Новосолдатка. С автобуса сошли за километр до села и двинули дальше. Через час скитаний между полями они пришли к заброшенной деревне, что примостилась на краю огромного оврага, в нескольких километрах от Новосолдатки.
Серые осенние поля. Тонкая сетка голых стволов на краю оврага – скинувший листву орешник. Разбитая дождями и тракторами дорога. Деревушка, оживающая только летом. Вдалеке на пригорке – руины церкви. Плотная стена почерневших от ночных заморозков стеблей подсолнечника на неубранном колхозном поле – последний рубеж проигранной битвы за урожай. Обычный среднерусский пейзаж.
В мире нет, наверное, другой такой страны, на огромном пространстве которой происходило бы столько войн, вражеских нашествий и смут. И каждая возникавшая в России очередная «перестройка» немедленно вызывала в людях желание как-нибудь подальше и понадежнее спрятать то, что могло пропасть, быть отнято или сожжено. Уйти – некуда, с собой унести – нельзя. Значит, надо спрятать, а потом, Бог даст, вернуться и откопать. Эффективное во все времена средство. Но Бог был милостив далеко не всегда – по грехам нашим. И чаще всего ценности оставались там, где их положил хозяин. В русской земле всегда есть что искать. И они, двое кладоискателей, стоящие на обочине дороги, вооруженные лопатой, кайлом и металлоискателем, знали это совершенно определенно, и с пустыми руками с этого поля уходить не собирались. Небольшой холмик двадцать на сорок метров, усеянный окопами и воронками, срезанный сбоку бульдозером при расчистке заброшенной полевой дороги, был первым объектом их исследования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12