– Поедешь в машине. Будешь указывать шоферу направление.
– Вас понял.
Когда шофер ушёл с ним, Роман спросил:
– И вы надеетесь, что робот…
– Уверен, – твёрдо ответил Гордей Васильевич. – Это у него здорово получается.
– Всегда ты был чудаком, Гордеюшка, – невесело, но уже мягко проговорил Иван Варфоломеевич. – Роман, неси шахматы. Хоть немного отвлечемся. А ты, Гордеюшка, прости меня за несдержанность.
– Что ты, Иванушка… Я перед тобой виноват…
Сейчас я попытаюсь, уважаемые читатели, объяснить вам поведение Гордея Васильевича, в котором кое-кому из вас может показаться многое непонятным. Но это лишь на первый взгляд. Помнится, я уже сообщал, и не однажды, что Гордей Васильевич почему-то сразу был абсолютно убежден, что Сергей Иванович – никакой не сын его старого друга, а самый, так сказать, обыкновенный агент иностранной разведки. Его к нам забросили с целью немедленно выкрасть секрет изобретения Ивана Варфоломеевича. А тут ещё неожиданно обнаружилось, что границы применения эликсира грандиозус наоборотус невероятно расширились. А подлинное лицо Сергея Ивановича будет, вполне возможно, выяснено уже завтра (и в этом известное значение будет иметь детское фото Серёженьки подлинного). И Гордей Васильевич старался хотя бы до завтра оттянуть время. Ему думалось, хотя он больше доверял сердцу, чем разуму, что сумеет как-то смягчить удар, который готовит судьба его дорогому другу. И ещё он боялся, очень тревожился, что сегодня же, пользуясь доверчивостью своего так называемого отца, Серёженька попытается завладеть секретом его выдающегося изобретения.
И тут вдруг ученого словно озарило: он понял, что не такой уж простак Иван Варфоломеевич, и тем более у него хватит мужества достойно встретить удар судьбы.

А Дорогуша сейчас ехал в машине на поиски Лапы. В металлической голове робота попискивало, жужжало, гудело.
Он изредка обращался к шоферу:
– Попрошу налево… попрошу прямо… Попрошу ещё раз налево…
Трудность поиска заключалась в том, что Дорогуша, вернее, его великолепный электронный мозг, замечательные электронные глаза должны были обнаружить, причем на расстоянии до пяти километров, лицо Лапы, чего пока не удавалось. Пока оно улавливалось либо в профиль, либо чаще Лапа оказывался к Дорогуше затылком.
Но вот в металлической голове робота запопискивало, зажужжало, загудело значительно громче. Чаще звучал и его голос:
– Попрошу быстрее… попрошу направо… ещё раз попрошу направо… быстрее…
Дело в том, что Лапа с коварной девочкой Верочкой катались в такси. А случилось всё это так.
Эликсир грандиозус наоборотус продолжал действовать на организм Лапы, понемногу возвращая ему мальчишеские качества. В нём самым удивительным образом соседствовали старик и мальчик, пребывая в почти беспрестанном споре. И теперь частенько упрямство и беззаботность мальчика побеждали. Старик возмущался, а мальчик торжествовал.
И когда они с коварной девочкой Верочкой вышли из дому, Лапа мысленно отмахнулся от строгих предупреждений старика вести себя разумно, спросил:
– Чем могу служить?
– Верным рыцарем! – с обворожительной улыбкой ответила она. – Способны вы на это?
– Надеюсь. Вернее, льщу себя надеждой. Будьте настолько любезны сообщить мне, а что, собственно, для этого требуется?
– Во-первых, некоторое наличие валюты и, во-вторых, желание интересно и весело провести время, стараясь доставить мне как можно больше удовольствия! – Она действовала нагло, и Лапа решил отомстить ей за все её предыдущие коварства по отношению ко всем её жертвам.
Илларион Венедиктович умолял его прекратить глупости, вернуться домой, ведь там их ждут, а его жизнь в опасности, но Лапа развязно спросил свою спутницу:
– С чего начнем, дорогая? Попробую оправдать ваши представления о рыцарстве!
– Вы очаровательны! – восхитилась и даже немного похихикала от восторга коварная девочка Верочка. – Если не возражаете, начнем с кафе, где масса вкуснейших вещей и светомузыка. Достаточно ли у вас валюты?
– Какие пустяки! Жаль, что нас не пустят в ресторан, а кафе, простите, для младенцев.
– Жаль, что лицо у вас в синяках, – нежно проворковала коварная девочка Верочка, беря Лапу под руку, – но, с другой стороны, это придаёт вам своеобразную загадочность! Знаете, мой прежний поклонник…
– Робик? – Лапа с трудом удержался, чтобы не вырвать свою руку. – Он же Робка-Пробка, он же Робертина, а теперь Дыня? И по вашим понятиям, он является рыцарем?
Она решила пока не замечать его поразительной осведомленности, хотя внутренне вся насторожилась, ответила презрительно:
– По сравнению с вами, он полное ничтожество. Никчемность Робика не скрывали даже прекрасные волосы. Я пресекла всякие отношения с ним. Но простите; я ведь даже не знаю вашего имени, мой верный рыцарь!
– Я предпочитаю жить инкогнито, – гордо ответил мальчик, – а прозвище мое – Лапа.
– Неизящно, – поморщилась коварная девочка Верочка. – Но, в принципе, мне симпатична ваша грубость. Это от внутренней силы, да? И тот удар ваш по тому месту, и даже неприличное выражение, которое вы не постеснялись употребить при мне, шокировали меня. Но зато я сразу поняла, что предо мною необычная, не похожая на других личность!
– Вы получили по заслугам, дорогая.
– Спорный вопрос, но я вас простила. Как, впрочем, надеюсь, что и вы меня за всё простите, и вообще… позвольте надеяться на вашу благосклонность.
Здесь, уважаемые читатели, нельзя не отметить, если вспомнить мои вышеизложенные рассуждения о месте в нашей жизни ничтожных натур, следующий немаловажный факт. Они ничтожны по своим стремлениям и духовным качествам, но силы для исполнения своих ничтожных желаний они прилагают огромные. Так вот и вела себя сейчас одна из ничтожнейших натур. И будь на месте Лапы обыкновенный мальчик, коварная девочка Верочка крутила бы им как угодно.
А в Лапе сейчас мальчик старику совершенно не подчинялся, и старик был доволен: они не позволят торжествовать ничтожеству! И как замечательно – быть в детстве!
Коварная же девочка Верочка продолжала наступление:
– В конце концов, Лапа, у нас есть что-то общее. Мы, согласитесь без излишней скромности, незаурядные натуры.
Илларион Венедиктович крякнул от возмущения, а Лапа присвистнул. Коварная девочка Верочка сделала вид, что ничего не заметила.
В кафе они заняли отдельный столик, и вскоре он был заставлен вазочками с различных сортов мороженым, стаканами с соками и молочными коктейлями, тарелочками со всевозможнейшими пирожными, и всё это странная пара, на которую оглядывались посетители, уничтожала стремительно.
А в зале была полутьма, сверкала разноцветными огнями и гремела светомузыка, и разомлевшая от счастья и угощений коварная девочка Верочка ухитрялась есть, пить и шептать:
– Обратите внимание, с какой завистью смотрят на нас все! Я обожаю жить только так, чтобы мне за-ви-до-ва-ли! Откуда у вас деньги?
– Я честно заработал их, – сквозь зубы процедил Лапа.
– А Робик регулярно воровал у деда! Но такой роскоши он не мог мне предоставить… Дорогой Лапочка, неужели я не сумею вам понравиться? Не лишайте меня хотя бы надежды!
– Вы не только не способны мне понравиться, – с презрением ответил Лапа, – я приложу все усилия, чтобы разоблачить вас перед всеми. Я докажу, что вы не воспитанная девочка Вероника, а коварное существо Верочка.
– И юмор у вас грубый! И это вам идет! – расхихикалась она, хотя невольно поерзала на стулике, вспомнив тот удар. – Мне жаль терять вас, Лапочка!
– Вот из-за этой ерунды? – Он показал на опустошенный стол. – До чего же вы испорчены! – почти с сожалением воскликнул он. – Чего бы вы ещё хотели, дорогая?
– Пусть я испорчена! – с достоинством отозвалась она и немного похихикала. – Но я живу интересно! Свободно! Ведь выпало же мне счастье быть с вами! Кстати, я обожаю кататься в машине!
– Такси вас устраивает?
– Вполне!
Илларион Венедиктович уже совершенно сурово спросил Лапу, что тот задумал. А Лапа не мог ему признаться, что в нём борются уже два противоположных желания: доставить удовольствие той, которую полагал полным ничтожеством, и отомстить ей за все коварства.
Словно учуяв это, она горячо защебетала, крепко держа Лапу под руку и наклонившись к его уху:
– Вы переполнены предрассудками и, простите, не очень современны… Такси! Такси! – закричала коварная девочка Верочка.
Сначала шофер не хотел пускать их в машину, но Лапа вежливо спросил:
– Почему? Вы свободны. Маршрутом мы вас не ограничиваем. Нам просто хочется покататься. Деньги у нас есть. Если же вас смущают мои синяки…
– Он один схватился с целой бандой! – гордо сообщила коварная девочка Верочка. – Один! И вышел победителем!
– Убедили, – невесело сказал шофер, – поехали. Но родители вас балуют, а это к добру не приведет.
Они промолчали на это замечание, через некоторое время спутница спросила Лапу:
– Откуда у вас так много сведений обо мне? Кто и зачем помогает вам собирать клевету и сплетни?
– Вы прекрасно знаете, что это не клевета и не сплетни, – не сдержавшись, громко ответил Лапа, не гляди на неё. – Мне о вас много рассказывал, например, генерал-лейтенант в отставке Илларион Венедиктович Самойлов.
– Генерал-лейтенант в отставке! – насмешливо воскликнула коварная девочка Верочка. – Этот старикашка?
– Кто вам дал право, – гневно спросил Илларион Венедиктович, – так неуважительно отзываться о пожилом человеке, который воевал за ваше будущее?
– Я его не просила!
Машина резко остановилась, и шофер, не оборачиваясь к пассажирам, тихо, но грозно сказал:
– Вот что… Как бывший фронтовик, я эту… дальше не повезу.
– Совершенно справедливое решение, – устало ответил Лапа. – Прошу вас. – Он открыл дверцу, помог ничего не подозревающей спутнице выйти, быстро сел обратно и едва, захлопнул, дверцу, как машина тронулась с места и быстро покатила вперёд.
Ни шофер, ни Лапа не. услышали возмущенного, истошного вопля коварной девочки Верочки: ведь её оставили почти на окраине города.
– Откуда только берутся такие? – даже не сердито, а растерянно спросил шофер. – А ты, парень, молодец. Больше с такими не связывайся.
– Я, пожалуй, пройдусь пешком, – печально сказал Илларион Венедиктович в полном согласии с Лапой, расплатился и вылез из машины.
Не успел он пройти и ста шагов, как у него больно кольнуло сердце, пришлось присесть на скамью.
«Ну, чего ты добился?» – спросил Илларион Венедиктович, а Лапа ответил: «Будто не знаешь? Немного отвёл душу. Отомстил ничтожеству». «Вполне понимаю тебя, – согласился Илларион Венедиктович, – а я хоть немножечко, да побыл в детстве! Но что мы обнаружили? – И сам ответил: – В войне за сердца и умы людей врагам нашим, к сожалению, есть на кого рассчитывать даже среди детей».
Голова у него словно налилась свинцом, весь он ослаб, сидел, держась руками за спинку скамьи, раздумывал вяло и туманно: «Что-то делает со мной грандиозус наоборотус… Но ведь мне захотелось пройтись пешком… А до дома так далеко… А там меня ждут… Позвать на помощь?.. Или так пройдет?»
Илларион Венедиктович потерял сознание, однако продолжал сидеть, инстинктивно держась руками за спинку скамьи, мгновениями сознание возвращалось к нему, он ещё крепче сжимал руки…
– Попрошу прямо и как можно быстрее! – скомандовал в это время Дорогуша шоферу. Звуки в металлической голове робота почти совсем затихли: он обнаружил того, кого искал.

А вокруг лежавшего на скамье Лапы уже собрались любопытные и оживлённо обсуждали, что могло случиться с мальчиком. Он был уже в глубоком обмороке.
– Попрошу остановиться!
Из машины вышел Дорогуша, перед ним все расступились в удивлении. Он бережно взял Лапу на свои механические руки, с помощью шофера уложил его на заднее сиденье, сам устроился в ногах.
По дороге Илларион Венедиктович очнулся, открыл глаза, увидел Дорогушу, сообразил, где они находятся, прошептал:
– Быстро к Ивану…
– Не понял, – ответил робот.
– Я понял, – сказал шофер, – мы, Дорогуша, едем к Гордею Васильевичу,
– Вас понял.
К концу пути Илларион Венедиктович пришёл в себя, но когда машина остановилась у подъезда, Дорогуша всё-таки помог ему выйти, под руку ввёл в лифт, вывел и, не убрав своей металлической руки, вошёл с ним в квартиру, сказал:
– Задание выполнено.
Все его начали благодарить, а Иван Варфоломеевич попросил:
– Ну, Лапа, рассказывай, что с тобой было. Обморок? Неожиданный? Что ж… В принципе лечить тебя, вернее, исследовать, могу только я. Сейчас привезут дозу одной составной части грандиозуса наоборотуса… Надо что-то придумать. И чтобы врачи были рядом.
– Как ты себя сейчас чувствуешь? – обеспокоенно спросил Роман. – Почему ты непослушен, как ребенок?
Илларион Венедиктович слабо улыбнулся и ответил:
– Это сложно объяснить. Физически я просто немного устал. А вот в остальном… Понимаете, во мне одновременно живут, действуют и непрестанно спорят мальчик и старик… И вот когда побеждает мальчик, мне необыкновенно… непередаваемо… мне даже стала чуть-чуть нравиться одна, правда, непорядочная, девочка…
– Папуля! – изумленно воскликнул Роман.
– А что? – весело отозвался Илларион Венедиктович. – Ты же был влюбчив с самого раннего детства, можно сказать… Так вот, к вашему сведению, я наслаждался тем, что я в детстве… Временами я совершенно забывал о старике, который живёт во мне… И, что бы со мной ни случилось, мои дорогие, я УЖЕ ни о чём не жалею! Я по-прежнему мечтаю пожить Лапой! Я сумею принести пользу детям! Я полагаю…
– А я полагаю, что ты элементарно заговариваешься, – проворчал, впрочем, не очень уж и сердито, Иван Варфоломеевич. – В тебе действительно появилось что-то младенческое. Хорошо ещё, что я примерно предполагаю, как действует эликсир. При-мер-но, учти. Но вот как он будет действовать дальше, понятия не, имею. Ты только подумай: неизвестно, какая участь ждёт тебя.
– Меня это не пугает, – с виноватой улыбкой сказал Илларион Венедиктович. – В любом случае это будет небесполезно для науки. И ещё: моя вина не так уж и велика. Я ведь не намеренно выпил твой грандиозус наоборотус.
– Конечно, конечно, во всём виноват я! – разгорячился Иван Варфоломеевич. – Это меня и гнетёт!
– И совершенно напрасно, – осторожно заговорил молчавший до сих пор Гордей Васильевич. – Я убежден, что Иван доведет своё изумительное открытие до блестящего завершения. Но! – он даже встал от внезапного волнения. – Ни на минуту мы не должны забывать о том, что если мы тревожимся о судьбах детей нашей, можно прямо сказать, многострадальной планеты, то враги интересуются не зверюшками-игрушками. Для них твоё изобретение, дорогой Иван, – оружие против человечества, если они им завладеют!
– Этого не случится, – твёрдо произнес Иван Варфоломеевич. – Я разделяю твои чувства и мысли, дорогой Гордеюшка. Не беспокойся, я выполню свой гражданский долг.
– Никто в этом и не сомневается, – сказал Илларион Венедиктович. – Дети нуждаются в нашей помощи, всё равно, я убежден, мы должны заниматься ими больше, чем занимаемся. Каждый из них, понимаете, каждый нужен стране. Ни одного из них, даже обормота или обормотки, нельзя отдавать врагам! Я знаю, что, враги уже тянутся к ним, пытаются на них воздействовать! И наш гражданский, отцовский и дедовский долг – напоминать людям об этом! Ведь они только ростом маленькие, потомчики-то наши! Они растут так быстро, что мы иногда не успеваем воспитать их! Ведь какое это великое горе, когда из сына или внука, дочери или внучки вырастает обормот или обормотка! И чтобы этого не случалось, жизни жалеть не надо!
В это время из лаборатории доставили требуемую дозу составной части эликсира грандиозус наоборотус, прибывшие врачи долго обследовали Лапу и вынесли решение: нормальный, но не по годам развитый мальчик.
После ухода врачей Илларион Венедиктович выпил дозу эликсира, спросил:
– А поесть мне можно?
– Ешь и пей сколько хочешь, – разрешил Иван Варфоломеевич. – Часа через два примешь ещё дозу… До этого времени я побуду с тобой. Всё равно Серёженьки нет дома. Ну, и придётся доложить куда следует. Об этом мы попросим Гордеюшку. Я слишком взволнован. Рома, расставляй шахматы.
Теперь нам с вами, уважаемые читатели, надо спешить в квартиру-универмаг почти со всеми отделами бывшего собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт, он же Эдик, он же агент иностранной разведки по кличке Суслик.
Там, если вы помните, Григорий Григорьевич взялся своим кастрюльным методом излечить малюсенькую собачку, злобную, как взрослый тигр-людоед, и увидел, что за оконной портьерой стоит человек в зеркальных очках и с ножом в руке.
Как ветеран войны и милицейской службы, Григорий Григорьевич приказал себе действовать хладнокровно и выполнить свой долг до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33