— Сюда приходят люди, — говорил Берглунд, — большей частью золотоискатели, но, бывает, и фермеры заглядывают, и скотоводы. Страна растет…
— Данны часто появляются?
— Почти каждый день. Они тут оставляют много денег, но меня их посещения вовсе не радуют. И Кудряш еще не самый худший из них. Он по калибру ни в какое сравнение не идет с Олли Хаммером или Жестяной Кружкой Хоуном. Жестяная Кружка, или просто Жестянка, получил свое прозвище в лагере золотоискателей, который назывался Жестяная Кружка. Они не то выгнали маршала с помощниками из городка, не то перебили их, а Жестяная Кружка был один из самых прожженных негодяев в тамошней шайке. Потом он встретился с Олли, стакнулся с ним, они приехали сюда и нанялись пасти коров к старику Данну и его сынишкам. Гнусная компания…
Я поднялся на ноги, поблагодарил его и вышел наружу. Солнце еще ярко освещало горы, хотя скоро должно было спрятаться за ними. Я перешел через улицу, слегка прихрамывая, и вошел в лавку.
Галлоуэй уже успел побывать и тут, предупредил, что я могу появиться, так что я обзавелся новыми штанами, рубашками, бельем и носками. Посмотрел и револьверы, но решил оставить старый шестизарядный «данс-и-парк». Кажется, этот револьвер приносит мне удачу.
Возвращаясь в салун, я тащил на себе полный комплект снаряжения, вплоть до новехонького винчестера. И хотите кое-что знать? Это первый раз в жизни я заимел новое оружие. До того ко мне в руки попадали только подержанные ружья, сменившие до меня с полдюжины владельцев.
У Берглунда за баром была задняя комната, и я там переоделся во все новое
— кроме сапог. Я их оставил на потом, на то время, когда ноги заживут как следует. Потом взял этот винчестер и зарядил, забил патронами до отказа. Это была модель семьдесят третьего года, она вмещает семнадцать патронов — шестнадцать в магазине и один в патроннике.
Когда я снова появился в салуне, Берглунд на меня поглядел и говорит:
— Ну, вы просто, неотразимы, хоть сейчас свататься идти. И кто же она? Мег Росситер?
— Да она на меня и смотреть не хочет, — сказал я. — Так что свататься я не пойду. Но я вам скажу, что собираюсь сделать. Я собираюсь написать письмо. У вас найдутся письменные принадлежности?
Ну, Берглунд снабдил меня бумагой и пером, а потом пошел подшуровать огонь. В этом Шалако такая теплынь днем, что можно спать под одним одеялом. Мне тут нравилось все больше.
Письмо, которое я писал, предназначалось Пармали. Он был из равнинных Сакеттов — разговоры про этих людей мы слышали, но никогда с ними не встречались до той заварухи в Конто-Бэсин, когда Тайлер и Пармали Сакетт себя показали…
Он был человек образованный. У этих равнинных Сакеттов водились денежки. Они были люди состоятельные, Пармали ходил в школу и всякое такое. Хотя, надо сказать, стрелять он от этого хуже не стал, так что, полагаю, школа — это дело желательное. Впрочем, мне лично желания никогда не приносили ничего хорошего.
У Пармали имелся скот, а здесь были отличные пастбища; а еще у Пармали имелось кое-что, что тут ему пригодится. У него имелось мужество.
Когда я закончил письмо к Пармали, в котором описал здешние пастбища, мне вдруг пришла в голову неожиданная мысль. Мы ведь собирались схлестнуться с Даннами, а это вполне достаточная причина, чтобы написать Логану.
Логан принадлежал к Сакеттам из Клинч-Маунтин, а парни из Клинч-Маунтин — крепкие орешки. Находились, правда, такие люди, что утверждали, будто Логан не в ладах с законом, но, тем не менее, он был из нашей семьи и большой умелец по части всякого огнестрельного железа.
Так что я написал и ему.
Вся закавыка была в том, что стрельба может начаться и кончиться раньше, чем кто-нибудь из этих ребят успеет добраться сюда, кроме разве Пармали, который находился в Нью-Мексико, чуть южнее границы.
Он мог бы поспеть вовремя. И внезапно у меня появилось предчувствие, что он нам тут крепко понадобится.
Потому что в этих местах назревала война.
Глава 9
Оставил я свое барахло в заведении у Берглунда, сел на этого самого грулью и съехал вниз с береговой террасы в пойму реки Ла-Плата. Очень тихо тут было. Долина поросла травой, куда ни глянь, повсюду высились высокие белоствольные осины. Я остановился у самой речки и дал мустангу напиться холодной воды — реку питали тающие снега в горах.
Потом перебрался на другой берег и поехал вверх между деревьями. Чуть выше находилось плато, поросшее густыми травами, то здесь, то там попадались заросли карликового дуба — свежая, зеленая земля раскинулась у подножия гор.
По горным склонам росли сосны, среди которых выделялись более светлой зеленью густые осиновые рощицы. Осина первая из всех деревьев прорастает по гарям после лесных пожаров, и осиновые рощи дают обильный прокорм дикому зверю и птахе.
Я ехал не спеша вдоль края гор, постепенно поднимаясь все выше по склону под покровом леса; я знал уже, что это — мои места, вот тут мне хочется жить. Это та самая земля, которую я искал, и никакие Данны, сколько бы их ни набралось, меня отсюда не выгонят.
Я повернул обратно в Шалако. Первым, кого я увидел, войдя в салун, был старина Галлоуэй, — ну, в жизни другого такого пригожего парня не встречал.
— Да ты, брат, здорово осунулся, — сказал он мне и улыбнулся. — Куда ж это годится — стоило мне первый раз оставить тебя без присмотра, как ты тут же сделал все, чтобы тебя убили… ну, почти убили. Познакомься, Флэган, это Ник Шэдоу, мой друг.
— Здравствуйте.
— Очень приятно.
Мы вместе сели за стол, поговорили обо всем; что произошло, и пришли к соглашению насчет Кудряша Данна. Галлоуэй с чрезвычайным любопытством поглядывал на меня, когда я рассказывал о Мег Росситер, и я почувствовал, что краснею. Больше от того, что он на меня глядел, чем еще от чего. Вовсе не с чего ему было думать, что между нами что-то там такое заварилось… а мне — тем более.
Единственное, что она от меня хотела, — это чтоб я держался подальше, да и я вовсе не рвался затевать стрельбу с Кудряшом Данном из-за девчонки, которая меня в упор не видит. Все это чистая ерунда. А вот что мне действительно нужно было им рассказать — это про землю, которую я видел, и они настроились слушать.
Говорил я для Шэдоу. Галлоуэю и так все было ясно, мы с ним смотрим на вещи одинаково, и если мне что нравится, так и ему — и наоборот. И этот Ник Шэдоу, хороший друг Галлоуэя, мне тоже приглянулся. Он высокий, красивый, ученый, и в жизни понимает, а это — вовсе не одно и то же. Приходилось мне встречать людей, которые были жуть как сильны в своей книжной науке; но не умели отличить черное от белого, когда надо было оценить человека или положение дел.
Что до черного и белого, то я в этом деле, конечно, следую Священному писанию, хотя почему-то мне ближе Ветхий завет, чем Новый. Я верю, что врагов своих надо прощать, но когда делаешь это, держи руку на револьвере, хотя бы мысленно. Потому что пока ты его прощаешь, он, может, придумывает способ, как добраться до твоей шкуры.
Я люблю человека, своего ближнего, но не забываю, что он носит в себе изрядную толику сатаны и всегда сумеет найти добрые причины для любых своих недобрых дел. Я, скажем, не хотел никаких неприятностей с Даннами и постарался бы не давать им никаких поводов, но в то же время имел достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что они могут смотреть на это дело по-другому. Если человек воображает, что другие стремятся к добру, потому что он сам к нему стремится, так этот человек просто-напросто не в своем уме. Приходилось мне хоронить людей, которые так думали… добрых, мирных людей, которые не хотели неприятностей и сами никогда их не затевали.
Когда приходит время пожрать, то ястреб никого так не любит, как доброго, мирного, толстого голубя.
— Мы можем оформить заявку на землю, — сказал я, — но нам нужно держать на ней скот. Я написал письмо Пармали.
— У меня есть несколько голов, — сказал Шэдоу. — Можно пригнать их вместе с остальными.
Мы просидели весь вечер, толкуя о ранчо, которое нам хотелось устроить, о том, как пригоним гурт скота, о будущем этого края. В верховьях реки Анимас есть — или был когда-то — форт, и Берглунд нам сообщил, что там остался дом, «если вам угодно так его называть». Так что мы в этих местах не одни. Был тут такой ирландец по имени Тим Макклур, который далеко забрался в глубь этой страны, так вот он ладил с племенем юта — выходит, это дело возможное.
Этот Макклур рассказывал Берглунду, что юты и хикариллы обычно не ссорятся, так что тот отряд, что за мной охотился, состоял, по-видимому, из отступников, нарушивших законы собственного племени и готовых ограбить любого встречного. Среди индейцев такие люди встречаются, как и среди белых.
Мы поставили лошадей в платную конюшню и устроились ночевать на сеновале. Засыпая в эту ночь, я думал о своем собственном хозяйстве, а во сне чувствовал запах свежего сена.
Утром мы выехали из города на запад, перебрались на западный берег Ла-Платы и разбили лагерь в осиновой роще, а перед нами раскинулась прекрасная страна. Мы решили, что несколько дней поработаем все вместе и начнем обустраивать свой участок, а после этого Ник Шэдоу выедет на юг — встретит Пармали и сгонит свой скот, чтобы присоединить его к гурту.
— Нет нужды напоминать вам, ребята, — сказал он, — но не спускайте глаз с Даннов. Это компания крутая, на законы они плевать хотели, и так легко не стерпят, что мы тут устроились. Особенно после того, как вы оба успели перекинуться словечком-другим с Кудряшом.
Прежде всего мы огородили корраль, а после построили сараюшку для жилья. Строились мы не на самой опушке, а чуть глубже в лесок, чтобы между нами и открытым местом оставался заслон из деревьев. Потом забрались поглубже в рощу, срубили немного сучьев то здесь, то там, разбросали их среди стволов, а кое-где свалили и целые деревья, так что получилось что-то вроде примитивного заграждения от всякого, кто попытается обойти нас с тыла.
Конечно, засека эта никого бы не остановила, но зато никто не сумел бы через нее перебраться так, чтоб мы не услышали.
Мы с Галлоуэем не похожи на обычных ковбоев — те скорее дадут себя выпороть, чем возьмутся за какую-то работу, которую нельзя сделать, сидя на лошади. Мы оба — фермерские парни с холмов, и если надо, можем проложить плугом прямую борозду не хуже любого другого. Вскопали мы кусок земли, перелопатили дерн хорошенько и съездили в лавку за семенами. Для начала посадили картофель, морковь, тыкву и кукурузу. Мы представления не имели, как оно все будет расти, но если что-то вырастет, то будет нам подспорье. Устраиваться на пустом месте — это вам не фунт изюма, но мы и не надеялись, что дело будет легкое.
Работа мне доставляет не больше удовольствия, чем любому другому, но куда денешься — если тебе нужно что-то, то другого пути нет; впрочем, мы находили достаточно предлогов, чтобы вскочить в седло и покататься по окрестностям. Конечно, тоже не без дела.
Мы выбрали себе место вблизи прогалины, где протекал ручеек под названием Сухостойная речка, к западу от нас поднимался высокий хребет, а к востоку — Лысая гора, по-простому — Лысуха.
Пищу нам себе приходилось добывать охотой или собирательством — так мы, Сакетты, для этого рождены. А этот Ник Шэдоу — он, может быть, и родился в замке, но знал, как держать в руках топор, и очень быстро схватывал все, что мы ему показывали, — как добывать пищу в лесу да и все остальное.
Вот так мы работали, добывали себе пропитание — и старались никому на глаза не попадаться. Сами мы никого не видели, даже следов не встречали. Каждый из нас в течение дня много колесил по округе, а вечером у огня мы рассказывали, кто что видел, так что уже через несколько, дней хорошо представляли себе окружающую местность.
Вечерами, бывало, сидели мы вокруг костра и разговаривали. Ник Шэдоу был человек образованный, но наши горские словечки и выражения мог слушать без конца. Мы их чуток порастеряли, пока добирались на Запад, но, к примеру, человека задиристого, любителя споров и ссор, по-прежнему звали «заядлый» — а Нику это казалось страшно смешным.
— У нас не так много слов, как у вас, — говорил я ему, — так что приходится нам те, что есть, гонять в хвост и гриву, заставлять становиться на дыбы и выделывать всякие трюки. Я никогда не считал, что язык — штука застывшая и окаменелая. Он нужен для того, чтобы передавать значение, чтобы ты мог сообщить другим людям, про что думаешь, и не вижу я ничего страшного, если человек, когда ему слова не хватает, сам изобретет новое. Когда мы говорим о бобах, которые уже вытащены из стручков, мы их зовем «шелушеные бобы», потому что они были в шелухе. Если присмотреться, это просто…
— Учиться, — добавил Галлоуэй, — это не только ходить в школу. Это значит смотреть, слушать, и делать что-то. Если человек небогатый или живет в диких местах, так он поневоле начинает соображать и изобретать. Наш па всегда нас учил, что надо сесть и пораскинуть мозгами, взять свое затруднение, пожевать его, повертеть так и этак, пока не появится решение. Вот мы и научились изобретать выход. У себя там в горах мы не могли много чего купить, и всяких хитрых приспособлений у нас там не было, так что приходилось придумывать. Тут найдешь одно, там — другое, сложишь одно с одним, а потом прицепишь еще к чему-то…
Ник — он знал чертову уйму стихов, а нам стихи нравились, как большинству одиноких, бродячих людей. Иногда по вечерам он устраивался у огня и начинал читать наизусть. Он знал пропасть стихов этого парня По, который умер примерно тогда, когда я родился. Он же за горами, в Вирджинии… за горами, если от нас считать, мы-то жили на западном склоне хребта.
Мы никогда не придавали большого значения разговорам Ника Шэдоу о золоте. С давних времен в Колорадо были испанцы, а после туда понаехали французы из Нового Орлеана, когда Колорадо было частью Луизианы. Те истории, что нам Ник рассказывал о золоте, были известны и другим людям. Однако в краях, где добывают золото, рассказы о сокровищах возникают десятками, и каждый встречный-поперечный имел в прошлом золотые копи ценой в миллион долларов, а то и в два, три миллиона — в зависимости от того, сколько стаканчиков успел опрокинуть владелец этих самых копей.
Как-то-вечером Ник нам рассказал такую историю.
— Найти крупный клад, где зарыты миллионы, — начал он, — это дело случая, потому что никто не знает точно, где припрятан такой клад; но есть одно сокровище, которое можно разыскать, так что я вам о нем хочу рассказать…
Был у моего деда брат, по имени Арно, который охотился на пушного зверя в здешних местах около пятидесяти лет назад, и когда он сюда приехал, то многие знаки, оставленные прежними французскими и испанскими золотоискателями и рудокопами, были еще хорошо видны.
Его спутники никогда не слушали ни рассказов о золоте, которое находили на Ла-Плате, ни менее известных историй о найденных там алмазах, а Арно был не такой человек, чтобы им рассказывать, но он умел держать глаза открытыми и имел представление, где нужно начинать присматриваться.
— В общем, нет нужды вдаваться в подробности, но я полагаю, что сейчас мы находимся не далее чем в десяти милях от этого золота.
— Десять миль — это здоровенный кусок земли, — заметил Галлоуэй.
— Они поднимались вверх по Ла-Плате, собираясь свернуть на старую индейскую тропу, идущую вдоль гребня гор, и Арно считал впадающие в реку ручьи. И как только они миновали приток, который был по его счету шестым, он увидел то, что искал, — едва заметную тропку, ведущую в горы.
Они двигались еще с милю или около того, а потом он предложил остановиться половить бобров в пруду, что им подвернулся по дороге. Арно вызвался отправиться на охоту, добыть мяса, и двинулся дальше по реке, но, как только скрылся из виду, тут же повернул обратно, нашел примеченную тропку и двинулся по ней вверх…
Это была крутая тропа, которой давным-давно никто не пользовался. По его прикидкам, пройдя по ней около двух миль, он поднялся больше чем на три тысячи футов… отчасти он судил по изменениям растительности.
Он достиг высокой седловины, перевалил через нее и двинулся вниз. Арно искал ручей, стекающий с горы, он видел ущелье, по которому должен протекать этот ручей, но тропы больше не было. Она исчезла, когда он достиг гребня хребта.
Было очень холодно и трудно идти. Он был вынужден двигаться медленно из-за большой высоты. Как я уже сказал, он перевалил через седловину, но едва успел двинуться вниз, как услышал выстрел в той стороне, где оставил своих друзей. Одиночный выстрел — а потом сразу несколько.
Можете себе представить, какие его раздирали противоречивые чувства! Если двинуться обратно, на помощь друзьям, то ему потребовался бы почти час, идти быстрее он не имел возможности, — а за это время любая, стычка закончится.
А может быть, они просто убили оленя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17