Филлис Криди, мать Натали и Джека-младшего, и Анжела Томпсон, мать Фреда и Роджера, сейчас наводили порядок в своих новых временных жилищах. Беспокойные сыновья Томпсона вели себя сегодня просто примерно: помогали Джеку Криди-младшему при разгрузке, потом помогали устанавливать палатки, носили вещи обеих семей, помогали матери и миссис Криди – Натали было всего двенадцать, и Филлис Криди с радостью приняла мужскую помощь, пусть даже и от двух мальчишек.
– Как там мои? – спросил Томпсон.
– Нормально, твои Фред и Роджер наработались, еле ноги волочат – помогали транспорты разгружать.
– Молодцы, что не отлынивали.
– Да они же у тебя совсем взрослые мужики, Алекс, все отлично понимают, что к чему.
– Это да, – довольно усмехнулся Томпсон.
– Наши старухи уже устроились, я заходил полчаса назад проверить – так они уже всех проглотов накормили, сами сидят себе, кофе пьют с булочками. Итальянец этот, Валлоне – толковый мужик, команда у него ничего себе. Это же, прикинь, на такую ораву еду наготовить.
– Так ты же говорил, что наши половины сами готовили?
– Ну, кто семейный – тем проще, жены еду готовят или дочки, а технарям и солдатам или неженатым – надо же питаться нормально. Наши только за булочками и сдобой сходили. Слышишь, ученые наши, – оживляется Джек, – говорят, вообще с самого утра не ели ничего – так в работу ударились. Мазаев лично распорядился, чтобы все ели в три смены.
– Да, я знаю. Наши тоже по ротам в столовую бегали.
Снова – молчание, его нарушает Томпсон:
– Что там твой Джек?
– Младший с самого утра в башне пропал, – улыбается старший Криди, – мне, слышишь, по рации докладывается, мол, па, к обеду не жди, приду, как стемнеет, дел полно. Слыхал, «дел полно»? – он довольно смеется.
– Он у тебя головастый.
– Да, – с гордостью за сына подтверждает Криди, – у нас в роду дураков не было. Джек, наверное, в деда подался. Отец мой с малолетства на земле трудился, но любил всякие штуки хитрые придумывать. У нас воду из колодца насос от ветряка вытягивал, повернул рычаг – и само полилось. Мог сам часы сделать, да такие точные что за год только на минуту опаздывали. Делал пугала такие, что сами руками-палками от ветра мотали, как живые, у нас сроду ни одной вороны на полях не было. Сам бочки делал, сейчас такого искусства уже никто и не помнит, а зачем, когда стальную бочку можно купить, – с горечью сказал Криди. – Никто отца не учил, сам придумал. Все сам мог сделать своими руками, все починить мог.
Снова молчание. И Томпсон и Криди из той породы мужчин, для которых паузы в разговорах часто важнее любых слов.
– Как он? – негромко спрашивает Джек, кивая в сторону широкоплечей фигуры Майкла, медленно идущего вдоль проволочного забора.
– Держится, – тихо отвечает Томпсон.
– Это же надо такая беда – в первый же день парня потеряли, – качает головой Джек.
– Судьба, – меланхолично пожимает плечами Томпсон, привыкший к потерям за долгие годы службы в миротворческом батальоне по всему миру, – тут уж как написано, так и будет. А комбат наш молоток – с каждым поговорит, пошутит, спросит, что да как. Первый бой вообще чисто прошел – сколько волков положили.
– Да что там «положили», – морщится Криди, как от кислого, – много ума надо, чтобы зверей стрелять в упор.
– Не скажи, старина, – возражает Томпсон, – ты в этих делах – бревно, вот и не суйся. Бой был грамотный, потому как стреляли все мало, но точно, и положили зверюг много, всех, которые из леса вышли.
– А как же паренька этого, в лесу? – осторожно спрашивает Криди.
– А так, – вздыхает солдат, – лес-то видишь, какой густой?
– Ну, чащоба страшная.
– Вот, мы же твоего Джексона и ваших вывели травы накосить. Ваши косили, косили, когда наши начали кричать, что видят зверя по термооптике. Комбат сразу приказал сворачиваться, я думаю, правильно, потому что где один – там могут и еще быть. Мы начали отходить, а эта зверюга начала вокруг нас носиться, пугать, рычать. Мы начали в него палить – да куда там, он быстрый оказался, верткий. Стреляли мы во все стороны – у страха глаза велики. И смотрели все, понятное дело, в ту сторону, где зверь бегал. Потом волк убежал, мы огляделись, смотрим – а Докса из первого взвода и нет. Только винтовка его на земле лежит. Комбат мне приказал людей отводить, а сам с первым отделением побежал по следам, хотел парня у волков отбить. Да не успели они, мертвым нашли, метрах в ста от нас.
– Да-а-а, дела, – протянул Криди. – Я в башне слышал, наши собирались праздничный ужин по случаю прибытия устроить, теперь то уже вряд ли.
– Конечно, какое тут теперь торжество.
– Ты когда домой, что Анжеле сказать? – спросил Криди.
– Точно не знаю, как дежурство на постах установим, так забегу на пару часов. Скажи, чтобы не волновалась.
– Ладно. Увидимся.
– Увидимся, Джек…
Майкл снова входит в госпиталь. В одном из многочисленных брезентовых «отсеков» он находит Сергеева. Хирург уже успел снять синий прорезиненный халат, в который он был одет во время вскрытия тела Докса и теперь он в такой же камуфляжной форме, в которую одеты почти все колонисты. Он сидит за столом и читает какие-то компьютерные распечатки, временами удивленно приподнимая брови.
– Заходи, присаживайся, – говорит вошедшему Майклу Сергеев, решительно сворачивая свои бумаги и освобождая стол.
Майкл осторожно садится на складной стул. Тонкий проволочный каркас со скрипом прогибается под сотней килограммов, Майкл напряженно замирает, но стул решает выдержать. Сергеев открывает один из ящиков, штабелем поставленных в углу «кабинета» и ставит на стол металлическую литровую канистру с пластмассовой пробкой. Из другого, маленького, ящика хирург достает два пластиковых стаканчика и бутылку минеральной воды.
– А я думал, что насчет спирта ты несерьезно, – усмехается Майкл.
– Я никогда не шучу насчет спирта, – серьезно говорит Сергеев, но глаза его улыбаются, – тот, кто шутит насчет спирта, может навлечь на себя серьезные неприятности.
– А может, не надо, Слава, не пожалеем ли мы потом, что растратили впустую то, что больным понадобится? – уже серьезно спрашивает Майкл.
– Насчет больных – сплюнь и постучи.
Майкл недоуменно смотрит на Сергеева и тот, улыбаясь, поясняет:
– У нас дома обычай такой есть, суеверие: чтобы не накликать беду, не сглазить, нужно три раза сплюнуть через правое плечо и постучать по дереву.
Майкл послушно плюет три раза и оглядывается вокруг.
– Тут же нигде дерева нет.
– Тогда по голове себе постучи, легонько.
– Издеваешься?
– Майк, – прижимает руки к груди Сергеев, – ни разу никогда.
– Ладно, – Майкл стучит костяшками пальцев по лбу. – Странные у вас, русских, обычаи.
– У кого как, – философски замечает хирург, – я вот у Марка Твена, в «Приключениях Геккльбери Фина» читал, как мальчик бросал соль через левое плечо и перевязывал волосы ниткой от дурного глаза. Или когда убиваешь паука, – он наморщил лоб, вспоминая, – точно не помню.
– Сам не помню, – рассмеялся Майкл, – я давно Твена читал, еще в школе.
– Да я тоже в школе. Ты как, спиритус так примешь или развести?
– Разведи, пожалуйста.
– Пополам?
– Да.
– Чувствуется подход специалиста, – с уважением говорит Сергеев, тщательно разливая спирт по стаканчикам.
От воды спирт быстро мутнеет. Сергеев отставляет канистру в сторону и достает из пластмассового тюбика две оранжевые таблетки.
– Ты, что, док, хочешь, чтобы мы от спирта с «колесами» загнулись?
– Не дергайся, это недельная норма витаминов, – успокаивает Сергеев, – с завтрашнего дня заставлю всех принимать. Пока еще наши ботаники найдут какие-нибудь травки местные полезные. Ну, давай, за упокой души Майкла Докса, светлая ему память.
Мужчины встали, как по команде, и поднесли стаканчики к губам. Складки брезентовой «двери» раздвинулись и в «кабинет» Сергеева вошла невысокая черноволосая женщина с тарелками в руках. Это была жена Сергеева, Марина, тоже врач, только женский. Она насмешливо посмотрела на мужчин, ее карие глаза лукаво прищурились.
– А я слышу…, – начала она, но Сергеев взглядом остановил ее, показав глазами на Майкла.
Марина была умной женщиной и поняла, почему они стоят и собираются пить стоя.
– Давайте, мужики, поминайте, и я с вами.
– Давай, Майк, – Сергеев поднял стаканчик, выдохнул, опрокинул в себя разведенный спирт, подождал секунду и резко выдохнул.
Майкл проделал ту же операцию, только выдохи его были гораздо тяжелее, чем у хирурга.
– Не по-русски сидите, мужики, – с улыбкой смотрит на витамины, лежащие перед мужчинами. – Ты что, собирался закусывать этим? И гостя угощать?
– Ну, дорогая, чем богаты, – разводит руками Сергеев.
– Балда, – говорит Сергеева, быстро расставляя тарелки на столе.
На тарелках – хлеб, нарезанная кусками консервированная ветчина, консервированные маслины, огурцы и помидоры.
– Я всегда говорила: если мужиков не покормишь – с голоду подохнут, а не догадаются в собственный холодильник заглянуть, – она раскладывает вилки и садится рядом с мужем.
– Спасибо, дорогая, – Сергеев ласково гладит ее по плечу.
Марина, усмехаясь, сбрасывает его руку:
– Наливай-ка и мне, дорогой.
– Выполняем, – отвинчивает красную пробку Сергеев.
– Майкл, вы кушайте, мой вас еще успеет догнать, – на тарелке перед Майклом мгновенно вырастает горка ветчины, заботливо окруженной пятком огурцов.
– Спасибо, – Майкл смущенно и благодарно смотрит на Марину.
Он откусывает кусок хлеба и понимает, как же он проголодался.
– Тебе на треть, дорогая?
– Да. Слышишь, Сергеев, а тебе не стыдно тратить казенное имущество?
– Стыдно, – признается он, разливая Майклу и себе, – но, представь себе, я сегодня успел договориться с Ченем Ли по поводу устройства аппарата для возгонки спирта из подручных средств.
– Это же из каких таких подручных средств?
– Да из чего угодно, что может бродить, из зерна, например. Найдем же мы где-нибудь в округе зерно, в конце концов.
– А если не найдем?
– Значит, посадим и вырастим. Ну, что ты привязалась, я же не фермер, – улыбаясь, смотрит на жену Сергеев. – Да и спирта у нас пока достаточно.
– Знаю я твое это «пока», – смеется Марина.
Майкл, улыбается, глядя на них. Не в первый раз в жизни он жалеет, что не нашел себе жену. Глядя на таких женщин, как Марина, и их мужей, таких как Слава Сергеев, Майкл понимал, чего он лишен в своей упрямо холостяцкой жизни. Еще двадцать минут назад он думал, что сойдет с ума, если не поговорит с кем-нибудь, кроме Майкла и Ричарда (их он не хотел загружать своими проблемами). Просто поговорит, поговорит о чем угодно, кроме смерти Майкла Докса. Ему казалось, что он не сможет проглотить ни кусочка пищи, горло было сжато стальными тисками спазма. Теперь, сидя за столом с Сергеевыми, он понимал, что жизнь продолжается, что надо продолжать жить и что он не виноват в смерти своего солдата. Он понимал, что Марина и Слава спорят между собой, говорят так, как будто бы ничего не случилось, потому, что понимают, как на душе у Майкла. И он был благодарен им.
– Давайте выпьем, друзья, – он поднял свой стакан.
Они подняли стаканы и выпили. Минуту посидели молча и Марина негромко сказала:
– Совсем еще молоденький.
– Да, – выдохнул Майкл.
– Моложе нашего Олега.
– Вашего сына?
– Да.
– У Олега неплохой бизнес в Штатах, – почему-то устало сказал Сергеев. – Он уехал туда на учебу по приглашению Калифорнийского университета, да там и остался.
– Мы ему посылали деньги первые два года, звонили каждую неделю, хоть это и было дорого, а он отвечал письмом раз в год, – горько сказала Марина, рассеянно вертя в руках вилку, – письмом из двух строчек. «Все нормально, жив, здоров». Ни «как у вас дела», ни «как живете», ничего.
– Ты думаешь, что Майклу интересны наши семейные дела, Мариш?
– Я же знаю, что вы подумали, Майкл, – улыбнувшись уголками губ, сказала Марина, пристально глядя на него. – Вы подумали, как же мы могли оставить там нашего сына, если любим его.
– Ну, – замялся Майкл.
– Вот видите, я угадала, – загадочная улыбка на миг возникла на губах женщины и тут же пропала.
– Мы где-то проморгали собственного сына, – сказал Сергеев.
– Не где-то, Слав. Ты – с утра до вечера в больнице, операции, операции, приходишь домой без задних ног и валишься от усталости. Я с утра до вечера в роддоме, когда и всю ночь, когда и весь день. А Олег всегда один – в школу, из школы, так и вырос, сам себе и сам в себе.
– Ну, один раз у него все-таки родственные чувства проснулись – он нас все-таки вызвал к себе, – сказал Сергеев.
– Да, вызвал, – спокойно ответила Марина.
Было видно, что ее гложет какая-то боль, старая незажившая рана.
– Вызвал, только на пять лет забыл про мои и твои дни рождения. Забыл сказать, что женился, что у него родились дети, наши с тобой внуки.
– Знаете, Майкл, страшно это было – смотрят на тебя твои внуки и боятся тебя, плачут, – говорит Сергеев.
– Потому, что их папочка постарался, – говорит Марина.
– И вы почувствовали себя чужими? – осторожно спрашивает Майкл.
– Да, – кивает Слава. – А потом как-то случайно Маринка увидела рекламу по телевизору о вашем фонде. Еще смеялась, мол, бесплатно проедемся через всю страну на поезде, природу посмотрим.
– Ну, смеялась, ну и что? – гордо смотрит на мужчин Марина.
– Адам взял нас за руки, – вспоминает Сергеев, – нас скрутило, сидим, как пришибленные. А потом Маринка мне и говорит: «Слышишь, Сергеев, мы же с тобой не старики еще, поехали, а?» И мы поехали.
– Как же вы не побоялись, Марина Петровна? – восхищенно смотрит на Сергееву Майкл.
– А чего бояться? – она совершенно так же, как муж, пожимает плечами. – Мы с Сергеевым в Чечне были три года, такого там навидались, что ни в одном кошмарном сне не увидишь. Сергеев, как всегда, хирургом, а я работу в роддоме бросила, по всем инстанциям прошла, в какие только двери не стучала, со сколькими только болванами в министерствах не ругалась, а все-таки уехала с ним вместе медсестрой.
– Страшно было? – спрашивает Майкл. – Говорили, там война серьезная вышла.
– Поначалу страшно, но привыкли. Я там потом в травмпункт при госпитале устроилась, легкораненых зашивала, вот ему, – она легонько толкает мужа в плечо, – на операциях ассистировала.
– Вам говорили, что вы великая женщина? – торжественным голосом спрашивает Майкл.
– Майкл, – утрированным тоном Отелло рычит Сергеев, его выдает только улыбка, – я ревную!
– Простите, – смущается Майкл, – простите, друзья, я что-то не то несу сегодня.
– Не ревнуй его, Сергеев, – Марина кладет голову мужу на плечо, – он правду говорит.
Они, улыбаясь, смотрят друг на друга – Сергеевы и Майкл.
– Вы держитесь, Майкл, – тихо говорит Марина, – вам нужно держаться, вы же солдат, должны понимать, что вам нельзя раскисать.
– Да я не раскисаю, Марина Петровна, – смотрит на нее Майкл и впервые в жизни не стесняется того, что у него в глазах появляются слезы и что голос предательски дрожит.
– Наливай, Сергеев, – решительно выпрямляется Марина.
– Слушаюсь, дорогая…
На смотровой площадке Адам и младший Джек смотрят на то, как диск чужого солнца медленно валится к горизонту. В первый раз на этой планете человеческий глаз наблюдает эту картину.
– Возвращай его, Джек.
– Хорошо.
Черное пятно медленно поворачивается округлым носом к башне. Дирижабль возвращается домой…
Из динамиков всех раций на частоте, предназначенной для экстренных сообщений, доносится взволнованный голос Верховина:
– Внимание, всем внимание! Включаем ток для внешних заграждений! Будьте внимательны! Отойдите от заграждений на безопасное расстояние!
Сообщение повторяется три раза. На первом ярусе башни Николай Верховин поворачивает верхний рубильник на распределительном пульте контроля. На щите загораются зеленые индикаторы – свидетельство того, что на ограждения секторов периметра подано напряжение.
Ни один красный индикатор не горит – аварий и неполадок нет. Стрелки, показывающие силу и напряжение тока, перемещаются в рассчитанные положения. Все в порядке.
Раздаются негромкие аплодисменты. Хлопают все, кто в данный момент находится на первом ярусе.
– Ф-ф-фу, – Верховин вытирает пот со лба, – управились.
Он с улыбкой смотрит на горящие зеленые огоньки, похожие на глаза волшебных кошек из сказок Бажова.
– Хорошо поработали, – улыбается Верховин.
Люди радостно хлопают его по плечам, он качается из стороны в сторону – радость окружающих его людей велика, и он понимает это.
– Спасибо, спасибо, – бормочет он устало и смущенно, – простите, а где тут можно чего-нибудь съесть? Кушать хочется ужасно.
Его обступает смеющаяся веселая толпа и бережно под руки ведет его, довольного и усталого, в столовую, ведет торжественно и почтительно, как только что коронованного короля…
Снаружи по проволочному забору из тончайшей проволоки бегут смертоносные для всего живого ярко-голубые искры, похожие на падающие звезды…
Ричард Вейно вместе со снайперами лежит на крыше транспорта, на разостланном толстом стеганом одеяле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33