– И вы действительно хотите сказать, что тревожное ожидание лишило меня способности произнести незначительное слово?
– Для меня это неопровержимо. Вспомните, как вы разделили слово, затем переключили на ассоциации: мощи, разжижение, жидкость.
– Признаюсь, что леди – итальянка и я ездил с нею в Неаполь. Однако все это может быть случайностью?
– Судите сами, являются ли все увязки случайными. Могу тем не менее сказать, что любой случай, схожий с рассмотренным нами, приведет вас к столь же поразительной «случайности».
Когда позднее он опубликовал рассказ об этом, многие читатели были с ним согласны.
22 января 1901 года на шестьдесят четвертом году своего правления умерла английская королева Виктория. Зигмунд много читал об истории Англии и понимал, что закончилась эпоха, в которой сам образ монарха противостоял утверждениям доктора Фрейда о сексуальной природе человека. В первый месяц второго года двадцатого столетия Зигмунд потешил себя надеждой, что новый век будет более справедливым, менее лицемерным, менее фанатичным и предубежденным в отношении нормальной сексуальности человека; что этот век признает, что у женщин есть бедра, а не только ноги; согласится, что все дети рождаются с нормальным сексуальным влечением. Он раздумывал, доживет ли сам до изменений в умах людей. Дарвин также думал об этом. Зигмунд читал об оскорблениях, сыпавшихся на голову Дарвина; они были столь же грубыми, как проклятия прессы в его адрес. Универсальность фанатизма людей была, конечно, слабым утешением.
Работая быстро, он закончил «Психопатологию обыденной жизни» и направил рукопись издателю Циену, обещавшему опубликовать ее летом. По дороге к матери Зигмунда на воскресный обед, являвшийся событием для Амалии, Марта спокойно спросила:
– Зиги, ты говорил, что написал большую статью для широкой публики. Почему же ты предлагаешь ее не обычной газете, а журналу психиатрии и неврологии? Потому что ты взял назад у них рукопись о Доре Гизль?
– Отчасти. Просто для врача неудобно публиковать медицинские материалы в обычной печати. Он должен писать в научные журналы.
– Как же тогда твои материалы станут достоянием широкой публики?
– Путем просачивания. Как газ из земли или вода с плоской крыши.
Затем впервые за пять лет со времени его злополучной лекции об этиологии истерии в Обществе психиатрии и неврологии ему предложили выступить перед Философским обществом, членами которого были авторитетные лица из различных отделений университета. При своем зарождении эта группа собиралась приватным образом в кафе «Кайзерхоф», но в 1888 году была признана философским отделением университета и ей был выделен лекционный зал. Ряд лет Зигмунд слушал блестящие лекции и дискуссии в Философском обществе не только по медицине, но и по философии. В числе членов общества были лишь две женщины, но многие женщины посещали лекции с мужьями и родственниками. Общество играло важную роль в интеллектуальной жизни Вены.
Поскольку члены общества не имели прямого контакта с доктором Зигмундом Фрейдом, они обратились к нему через Йозефа Брейера. Тот написал Зигмунду, настаивая принять приглашение. Зигмунд был на седьмом небе. Он читал лекции о сновидениях в обществе «Бнай Брит» немногим записавшимся на его курс, но эти лекции организовывались по его просьбе. Полученное приглашение предоставляло ему одну из наиболее уважаемых в Европе трибун. Он принял решение написать сильный, убедительный, понятный доклад.
Но, перечитав написанное, он понял, что в нем слишком много сексуального материала, который аудитория сочтет шокирующим и неприемлемым. Он послал уведомление обществу с предложением отменить лекцию. К нему на Берггассе пришли два директора общества с просьбой пересмотреть решение об отказе.
– Хорошо, господа, но при одном условии – на следующей неделе вечером вы придете ко мне и прослушаете лекцию. Если вы не найдете ничего недопустимого в ней, я буду рад прочитать ее перед обществом.
Они пришли, прослушали часовое выступление Зигмунда, обдумали его. Когда они благодарили за то, что он уделил им время, один из них заметил:
– Члены нашего общества – люди воспитанные, господин доктор; они много путешествуют и образованны. Ваши тезисы вызовут некоторое удивление, может быть, даже шок, но никак не взрыв морального возмущения. Мы соберем подходящую аудиторию для такого нового подхода к неврологии.
О лекции было объявлено в «Нойе Фрайе Прессе», и она вызвала значительный интерес. Утром в день выступления на Берггассе пришло срочное письмо. В извинительном тоне представитель Философского общества объяснял: произошла утечка информации о содержании лекции доктора Фрейда, некоторые мужчины возражают. Не будет ли любезен доктор Фрейд начать выступление с нейтральных, несексуальных примеров? Когда же подойдет к материалу, который кое–кому может показаться оскорбительным, то не может ли он поделикатнее объявить, что переходит к описанию некоторых сомнительных вопросов, и подождать некоторое время, «в течение которого женщины смогут покинуть зал»?
Он отменил лекцию, послав такую возмущенную записку, что слова, казалось, прожигали бумагу. Марта спросила:
– Не мог бы ты прочитать лекцию о психопатологии обыденной жизни? Ты сам говорил, что это легкий путь к подсознанию и в книге очень мало ссылок на сексуальность.
– Да, мог, если бы с самого начала они попросили прочитать такую лекцию. Но после представления мной основной части работы заявить, что девяносто процентов ее текста непристойны или предосудительны, было бы признанием порочности моей деятельности. Если эти мужчины думают, что уши их женщин слишком деликатны, чтобы слышать о половой жизни хомо сапиенса, тогда мне лучше не появляться на их арене боя быков.
– Будь выбор, – хихикнула Марта, – кем бы ты стал: матадором или быком?
– При каждой фиесте я появляюсь роскошно одетый под матадора, а к концу состязания превращаюсь в пронзенного шпагой быка, стоящего на коленях в опилках арены.

12

Александр, преподававший по вечерам диспетчерскую службу и тарифы торговых перевозок в Экспортной академии по соседству, частенько заходил после лекций на чашечку кофе. Ему исполнилось тридцать четыре года, он владел крупным пакетом акций в судоходном деле, хорошо одевался, бывал в обществе и слушал любимые оперетты. Как полагали Зигмунд и Марта, у него все еще не было желания серьезно влюбиться или жениться.
– Есть еще время остепениться. В следующие пять лет Мориц Муенец выйдет в отставку. Тогда поищу жену.
Когда Леопольд Кёнигштейн получил наконец пост помощника профессора, Марта устроила в субботу праздничный ужин, пригласив старых друзей. Затем Александр был назначен помощником профессора по тарифам в Экспортной академии. Марта пригласила родственников на праздничный обед в воскресенье. Встреча была несколько подпорчена для Зигмунда, когда его мать заявила за столом:
– Никогда не ожидала, что мой младший сын станет профессором раньше старшего.
Зигмунд удержался от замечания: «Мама, Экспортная академия всего лишь торговая школа. Это не Венский университет». Вместо этого он сказал:
– В семье Фрейд выращивают только гениев.
Тем не менее, его сердило неосторожное замечание матери. Он думал: «Мне следует возобновить ходатайства перед министром образования. Но каким образом?»
Вильгельм Флис написал ему, что пытается убедить фрау Добльхоф поехать в Вену лечиться у Зигмунда, поскольку берлинские врачи не смогли ей помочь. Вильгельм уверял фрау и господина профессора Добльхофа, что приват–доцент Фрейд сумеет помочь ей благодаря его новой терапевтической методике. Зигмунд был сбит с толку этой информацией. Он воскликнул:
– Он делает то же, что профессор Нотнагель: «Я не верю в ваш метод, и вот пациент, которому никто не может помочь. Может быть, вы поможете?» Кто он, последний судия?
В начале июня он отправился на разведку в Баварию, чтобы снять дом для летнего отдыха семьи; сел на поезд в Зальцбург, где посетил Минну и фрау Бернейс, отдыхавших в Рейхенгалле, а затем, путешествуя в экипаже, отдал предпочтение соседнему Тумзее – небольшому живописному озеру. Альпийские розы спускались с гор прямо к дороге, вокруг удивительные леса, земляника, множество цветов, грибов… Вилл для аренды не было, но незадолго до этого умер доктор, владевший небольшим постоялым двором, и Зигмунд сделал заявку на это помещение.
Тумзее стало мини–раем для семьи. Дети истребляли пищу, как галчата, дрались из–за лодок на озере, уходили на целый день, унося с собой сытные походные завтраки. Мартин, одиннадцати лет, Оливер, десяти, и Эрнст, девяти, одевались в одинаковые костюмы: короткие кожаные штаны с нашивными карманами, ботинки, плотные гольфы до колен, мягкие куртки, белые рубашки, галстуки в горошек и круглые шляпы с перышком на ленте. Зигмунд иногда сопровождал их, но жаловался, что чувствует себя глупым на рыбной ловле. Чаще он прогуливался по лесу, собирая ягоды, с девочками: тринадцатилетней Матильдой, восьмилетней Софией и пятилетней Анной. Марта была очарована местной природой и уютным постоялым двором.
Зигмунд же не находил себе места. После завершения «Психопатологии обыденной жизни» он ощущал усталость. Он злился на себя из–за отсутствия новых идей. У него был удачный год частной практики, но, поскольку стало меньше пациентов, ослабло и напряжение. Все предрасполагало к хорошему настроению, и все же он не знал, чем заполнить свободное время. Днем его преследовали грезы, а ночью – сновидения, будто в Пасху он находится в Риме. Хотя он много читал о греческой археологии и, читая, «наслаждался путешествиями, которых у меня никогда не будет, и сокровищами, какими никогда не буду обладать», его внимание вновь обратилось к Риму. Он изучал план города, чтобы знать, как пройти, если когда–либо наберется отваги и преодолеет предубеждение против поездки. Он спрашивал себя: «Из собственного анализа я выяснил, почему я подавил это желание. Почему я не свободен поехать сейчас? Я должен поехать!»
– Мне нужно провести пару недель в стране вина и оливкового масла, – сказал он Марте.
– Почему бы тогда не поехать, дорогой? Новые места освежат тебя для предстоящей работы.
Он никак не мог собраться. Вместе с Мартой он поехал в Зальцбург послушать оперу, затем проливной дождь задержал его на постоялом дворе на несколько дней. За это время он прочитал введение к «Загадке сфинкса» доктора Людвига Лейстнера, доказывавшего, будто можно проследить, как возникают мифы в снах. Затем отложил книгу, когда увидел, что у автора нет ясного представления о том, как складываются сновидения. Единственным сообщением в газетах, взволновавшим его, было известие о раскопках Артуром Званом Кносского дворца на Крите, в центре рождения ранней греческой культуры за 1500 лет до нашей эры. По утверждениям, это было месторасположение оригинального лабиринта Миноса.
Взволнованный этими находками в греческой археологии, он вернулся к мысли о неистребимом желании посетить Рим. Это было бы новым этапом: его приезд в Рим стал бы сигналом завершения анализа, символическим актом, необходимым для обретения независимости.
Он помчался под проливным дождем на постоялый двор, нашел Марту в гостиной читающей детям при свете керосиновой лампы. Она заметила выражение искрящегося возбуждения в его глазах.
– Зиги, что случилось? У тебя такой вид, будто тебя чем–то ударило.
– Вот именно. Молния. Первого сентября мы уезжаем в Рим. На две недели. Что скажешь, Марта?
– Скажу «аллилуйя». Я знаю, как долго и страстно ты хотел поехать. – Она немного подумала, затем обняла Зигмунда за талию и нежно сказала: – Ценю, что ты хочешь поделиться со мной этим большим событием. Но я вижу, что ты пытаешься проглотить за две недели две тысячи лет римской истории, и все это в зверскую жару римского лета с его малярией. А не лучше ли мне поехать с тобой в следующий раз, когда ты будешь хорошо знать город и примешь его философски?
В конечном счете он решил пригласить Александра поехать с ним.
На второй день путешествия в полдень они прибыли на Центральный вокзал и сели в экипаж, чтобы добраться до гостиницы «Милано» на площади Монтечиторио. Зигмунд волновался, когда они проезжали по улицам, особенно в местах, о которых читал: у чарующего фонтана Наяд на площади Эзедры, у колонны Марка Аврелия на площади Колонны; у обелиска, доставленного Августом из Гелиополя в Рим и установленного на Марсовом поле, он боялся, что у него перехватит дыхание.
В гостинице «Милано» был зарезервирован просторный номер с электрическим светом, а не с газовыми лампами, к которым он привык во время поездок. Он быстро принял горячую ванну, переоделся и, глядя на себя в зеркало, заметил:
– Чувствую себя истым римлянином, хотя мне больше бы хотелось поблаженствовать в горячей воде терм Каракаллы в окружении сотни сенаторов и патрициев, играющих в кости на разграфленном полу.
– Говоришь фразами из путеводителя, что у тебя в кармане, – пошутил Алекс.
– Ну–ка, Алекс, давай поищем хороший ресторан, а затем просто побродим в наш первый полдень. На остальные дни я составил жесткое расписание.
– Нисколечко не сомневаюсь, – проворчал Александр, – ляжем сегодня пораньше. Наверняка мы будем наблюдать восход солнца в Колизее.
– Не в этот раз. Это великий момент в моей жизни, и я хочу прочувствовать его во всей полноте. Ты даже не знаешь, как я счастлив, находясь в Риме, как это много для меня значит.
На следующее утро в семь тридцать они посетили собор Святого Петра, обозрев накануне с террасы Пьяцале дель Пинчо величественный купол, выполненный по проекту Микеланджело, прошли через массивную центральную дверь и быстро достигли центрального придела, где задержались, пораженные прекрасно уравновешенной громадностью собора. Зигмунд видел, как первые прихожане целовали ногу Святого Петра; спустился под центральный алтарь к могиле Петра; затем они поднялись по бесчисленным ступеням на вершину купола, чтобы с высоты взглянуть на обширную площадь под ними. С открытых балконов, украшенных гигантскими скульптурами, они окинули взором величественную панораму Рима, замок Святого Ангела перед ними, Тибр, рассекающий город.
Из собора Святого Петра они пошли в Ватикан. Ничто из прочитанного или увиденного Зигмундом не подготовили его к восприятию великолепных сводов Сикстинской капеллы, где Микеланджело отобразил в живописи Ветхий Завет. Он ходил по капелле с запрокинутой головой, пытаясь впитать это чудо в красках, образы пророков, сивилл, сотворение человека, потоп, с трудом схватывая необъятное. Это была очищающая и вдохновляющая проверка искусством. Почти то же самое чувство испытал он, подойдя к торцу капеллы посмотреть на «Страшный суд» с мощным, мужественным Христом, изгоняющим грешников в ад, и нежной, красивой Марией, сидящей рядом с ним в прозрачной одежде.
Он возвратился в гостиницу «Милане» в состоянии оцепенения, написал Марте: «И подумать только, что много лет я боялся приехать в Рим!»
На следующее утро они провели два с половиной часа в Римском национальном музее с его коллекцией античных греческих скульптур, затем гуляли под теплым солнцем на маленькой площади Треви и бросили монеты в мощную струю фонтана, чтобы, согласно преданию, вновь вернуться в Рим. В полдень они пообедали в открытом ресторане под сенью огромных каменных тритонов, несущих крылатую колесницу. После вкусных феттучине и осси букки, из которых костный мозг извлекался с помощью длинного ножа с желобком, они направились к древнему Пантеону с его шестнадцатью монолитными колоннами, такому огромному внутри, что трудно себе представить; через круглое отверстие в своде можно было любоваться чистым итальянским небом. Вторую половину дня они провели в Колизее.
К вечеру они поужинали в ресторане на площади Навона с ее прекрасными фонтанами Бернини в стиле барокко, затем отправились домой, обласканные теплым воздухом. Зигмунду нравилось наблюдать, как ведут себя римляне на улицах города: матери, кормящие грудью детей на пороге домов; пары, покупающие ужин у разносчиков, жующие на ходу, поющие, спорящие, жестикулирующие; парни и девушки в объятиях друг друга, прислоняющиеся к стене при поцелуях, как на улицах Парижа.
– Мне нравятся современные римляне в той же мере, как и античные, – заметил Зигмунд Александру. – Они живут на открытом воздухе. В Вене мы можем делать что угодно в стенах и ничего на публике, разве только выпьем кофе.
Дни были полны фантасмагории сцен, звуков и откровений. Он никогда не чувствовал себя так хорошо. Они наняли экипаж на четыре часа, чтобы осмотреть город, посетили Палатин, ставший для Зигмунда любимым холмом в Риме, даже более дорогим, чем прекрасно задуманный Микеланджело Капитолий с Сенатским дворцом и статуей Марка Аврелия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113