«Питер, ты знаешь, тут просто нет „Икарусов" и „Камазов"…» Думаю, что любого «трэффик копа», так у них называют местных гаишников, ввело бы в предынфарктное состояние зрелище клубов черного дыма, вырывающегося из выхлопной трубы нашего дизеля. Водителя, как мне кажется, арестовали бы на недельку и оштрафовали на пару штук грина, а владельца – лишили права заниматься эксплуатацией транспорта пожизненно. «Икарус» же провел бы остаток своих дней либо на штрафстоянке, либо на свалке.
Конечно, с возрастом память начинает нам сильно изменять. Хоть убей не помню, как назывался бродвейский мюзикл, посвященный истории степа (у них это называется тэп). Я ходил на него дважды во время приездов в Нью-Йорк и не уставал восторгаться тем, как профессионально люди работали. Вся история степа прослеживалась от рабовладельческого строя и до наших дней. Участвовало там всего человек десять: два вокалиста-чтеца, два барабанщика, которые барабанят по всему чему угодно. У них стояли рамы, на которых были развешаны кастрюли, какие-то другие неведомые предметы, а они с их помощью создавали чудесные звуки. Еще шестеро танцевали. Оформлено все было достаточно скупо, но довольно точно. Вся сценография – это бегущая строка поверху, на которую выводится название каждой сцены, а на задник проецируются слайды – от плантаций до небоскребов, В заключение, когда артисты выходят на поклон, на экран проецируются фотоизображения их ног без обуви, то есть босиком. И зрители видят кровавые мозоли, которые люди зарабатывают во время репетиций и выступлений.
А еще у небольших бродвейских театров есть интересная особенность: из экономии места такая роскошь как фойе как-то не предусматривается. Поэтому в антракте все зрители выходят покурить и подышать воздухом на улицу. Так вот, в непосредственной близости от театра работала молодежная банда (по виду, во всяком случае, именно банда), которая установила какие-то бочки и во всю мочь барабанила по ним. Ритм отбивался потрясающий, а несколько пацанов тут же танцевали степ. Причем все это выглядело гармоничным продолжением спектакля, только на улице. Не знаю, были это молодые профессиональные актеры или просто любители, но спектакль они дополняли классно.
Кстати, походив на американские мюзиклы, я понял, что в России никому и никогда создать успешный американский мюзикл не удастся. Будь он даже самим Филиппом Киркоровым с деньгами Аллы Пугачевой! Дело в том, что это в принципе не наша культура, которой научиться, причем за несколько месяцев, невозможно. И если настоящие мюзиклы типа «Кошек» шли в Штатах лет двадцать, причем все время с аншлагами, то у нас они загнулись за сезон-другой. То же самое с «Чикаго». Европейский «Нотр-Дам» продержался чуть больше. У нас просто нет таких артистов, которые могут делать все: танцевать, играть и петь, причем по-английски. И не просто танцевать и петь, а делать это гениально и работать до кровавых мозолей. В Америке этим занимаются уже лет сто, и есть множество профессионалов этого жанра: композиторы, балетмейстеры, либреттисты. Сценография, режиссура – все это оттачивалось десятилетиями. В Америку со всего мира съезжаются люди, чтобы посмотреть на бродвейские мюзиклы. А в Россию, в Москву, едут за другим: иностранцы – посмотреть на Кремль, наши – на Черкизовский рынок. А все, кто по какой-то неведомой причине захотел посмотреть мюзикл на русском языке и в исполнении наших артистов, в этом деле в общем-то дилетантов, получили свое – увидели что-то типа концерта художественной самодеятельности американского провинциального колледжа.
Одна из самых прикольных наших поездок была в Республику Мозамбик. Повторю еще раз: я не знаю, кому и зачем мы были там нужны, но работали мы там на Новый год в самом престижном столичном ночном клубе, который держал какой-то португалец. Вообще-то о Мозамбике я знал до этого совсем немного. Мои знания были примерно как у перуанского подростка, который на вопрос журналиста, знает ли он, что такое Англия, ответил, что это такая страна, где правит королева и поют «Роллинг Стоунз». Кто там правил, я, в общем-то, не знал, но, судя по обилию наших «советников», это были какие-то коммунисты. Португальских колонизаторов по большей части свободолюбивые афро-африкаицы прогнали, гостиницы загадили, дороги привели в такое же состояние, как у нас сейчас, а работать сами не хотели и жили за счет «интернациональной помощи». С советской стороны, естественно. Поэтому русских там очень любили, во всяком случае в столице. Правда, чуть дальше, особенно в сторону ЮАР, запросто могли поймать и отрезать голову. И еще время от времени там что-то взрывали.
Мы жили в высотной гостинице, слава Богу, не на последнем этаже, но пользоваться лифтом приходилось. К сожалению, некоторые неприятные моменты, в конце концов заставляли нас поступиться комфортом. Дело в том, что в единственный лифт набивалось человек по двадцать, из них лишь мы – с белым цветом кожи. Все остальные – местные ребята. Может быть, они в душе очень хорошие люди, но у них есть забавная традиция: мыться очень редко. А жара как-то располагает к обильному потовыделению. Ну, спуск с пятого этажа еще как-то можно выдержать, задержав дыхание и зажав пальцами нос, но вот если случалась диверсия и взрывали подстанцию или опору линии электропередач, то ты попадал в ловушку. Минут десять – пятнадцать в компании говорливых местных жителей, плюс ароматерапия – этого было вполне достаточно для обморока. В общем, стали мы качать мышцы ног и ходить пешком. Или ездить ночью, когда местные, в основном, спали. И не вздумайте обвинять меня в ксенофобии! Мне совершенно по фигу, кто рядом со мной: африканец, швейцарец или китаец, главное, чтобы он мыться не забывал…
Мозамбик – вообще страна лентяев. Я видел там очень немного мужчин, которые занимались какой-либо полезной деятельностью. Женщины – да, они шустрили, что-то там таскали, ходили в магазины, собирали плоды на деревьях. А вот мужики… Макаревич, который, надо отдать ему должное, человек наблюдательный, как-то раз не на шутку испугался. Сидя в шезлонге и слушая шум океана, он вдруг с удивлением обнаружил, что в мозгу у него нет ни одной мысли. Такого с ним не было с того времени, как он осознал себя личностью, то есть лет с двух. Он жутко впал в состояние аффекта и срочно полетел в номер, чтобы немедленно что-нибудь написать. А то вдруг Муза покинет, изменив ему с каким-нибудь Африкой Симоном. Кстати, Африк Симон – единственный мозамбикский артист, который достиг еще в далекие семидесятые довольно большой известности, причем не только в странах Варшавского договора. Кстати, на португальском языке есть, по-моему, вообще только два хита: его «Ха-фа-на-на» и «Ламбада» бразильской певицы Каомы.
Макар рассказывал нам такой случай. Как-то раз, часов в девять утра, он решил прогуляться по центру города. И вдруг видит типичного государственного служащего: молодого, высокого негра в черных брюках, белой рубашке и галстуке. Впечатление усиливал еще и атташе-кейс, которым тот размахивал, вызывая завистливые взгляды окружающих. По всему видно было, что примерный молодой чиновник, из тех, за кем будущее, спешит на работу. Но вот он подошел к газону, поравнялся с пальмой… Движения его стали плавными, потом вообще замедлились. Затем он остановился, подошел к пальме, положил чемоданчик на травку, а точнее, себе под голову и вытянулся во всю длину. Через пять секунд он уже спал. Макаревич постоял минут пятнадцать, думая, что это может быть какой-нибудь местный Штирлиц, который через пятнадцать минут по неведомому будильнику вскочит и понесется строить социализм, но глубоко ошибся– Макар тяжело вздохнул, подумал, что коммунизму в Мозамбике не бывать, и поплелся завтракать.
Вот в такой замечательной стране я встретил своего приятеля, с которым познакомился года за два до этого. Он служил в Мозамбике военным переводчиком. Как-то раз после концерта он пригласил меня провести вечерок в компании друзей, попить рома, поесть шашлыка. Его друзья забрали меня от отеля на вазовской «шестерке», причем с правым рулем, поскольку движение там левостороннее. Приехали мы куда-то за город, сильно надрались, но больше всех напился водитель «шестерки». Ну я и предложил свои услуги в качестве водителя. Хотя было уже темновато, но дороги все пустые, машин крайне мало, и доехать до отеля было нетрудно. Если бы не чудовищная доза рома. В общем, я сел за руль, четверо наших разместились в салоне и тут же заснули, Я довольно прытко передвигался в правильную, как мне. казалось, сторону, но через часок заметил, что дорога становится все уже и уже, а ночные пейзажи за окном все менее знакомыми. Пришлось остановиться и разбудить друзей. Оглядевшись, водитель немедленно протрезвел. Он прошипел: «Немедленно выключай фары!» Как выяснилось позже, я лихо ломанулся в сторону границы с ЮАР, как раз на территорию, которая контролировалась повстанцами, для которых захватить пятерых русских было мечтой всей жизни. Осмотрелись. Я стал разворачиваться, но дорога оказалась настолько узкой, что мы задними колесами съехали в песчаный кювет, Пришлось толкать. Достоинство «Жигулей» – это легкость. Мы вытолкнули машину, я даванул на газ, и через какие-то полтора часа меня сдали с рук на руки обеспокоенному директору группы. На вопрос, где я был, он услышал краткую фразу: «В гостях у партизан». А потом я пошел спать, вернее, поехал на лифте, поскольку местных рядом не было.
Но в Африке отнюдь не все так плохо. Через пять лет после описываемых событий мы большой компанией с Ленькой Ярмольником, Макаревичем, Якубовичем и спонсорами, которые это все оплатили, ездили в Кению. Главное было – так называемое «наблюдательное сафари». Дело в том, что охота в Кении уже лет двадцать как запрещена, во всяком случае, для всех, кроме представителей коренного населения, – племени масаи. Так что проехать по национальному парку – это необыкновенное удовольствие. В нескольких десятках метров непуганые животные – прайд львов, антилопы, слоны там всякие. Самые прикольные, конечко, обезьяны. Представляете себе такого здоровенного типа из обезьяньего племени, который стоит на обочине дороги и выпрашивает у пассажиров джипа еду, причем стоит в классической «позе просителя», да еще с протянутой рукой. А когда джип проезжает мимо (нас специально предупредили, что животных кормить нельзя и вообще стекла в машине должны быть подняты), обезьян начинал ругаться, воздевать свои длиннющие руки к небу, стучать ими в грудь – в общем, выражал все свое презрение к туристам. Сразу напомнило мне анекдот о том, как Кинг-Конг поймал какого-то типа с рюкзаком и посохом. Спрашивает: «Ты кто?» – «Турист». А Кинг-Конг и говорит: «Нет, брат, это я турист, а ты – завтрак туриста».
В племени масаи мы посетили замечательные хатки, которые они строят из дерьма. Собирают буйволиные лепешки и лепят из них что-то типа низеньких чумов. Запашок там, скажу я вам, тот еще, хотя свежее дерьмо пахнет сильнее. А подсохнет на воздухе – вроде и ничего. Ведь живут же люди где-нибудь у нас в Капотне или в Новомосковске, к примеру, там, где химзавод, делающий всякие стиральные порошки. Принюхаются, и вроде так и надо. Ну и комфорт там относительный. Мебели никакой, лежат себе циновки. Ну из лука пострелял я там, даже в мишень попал пару раз. В общем, в Кении мне понравилось, кроме говнохижин, естественно…
Конечно, для нас, во взрослом уже возрасте вырвавшихся на свободу, многое было в новинку. Потому и запомнилось. Но ведь во второе десятилетие моего пребывания в «Машине» происходило и множество эпохальных событий внутреннего плана. Может быть, когда-нибудь кто-то и будет допытываться: «А что вы, батенька, делали 19 августа 1991 года? Часов в шесть утра, к примеру? И далее в том же духе. Может быть, когда-то эта дата и забудется. Но я все же отвечу: в шесть часов утра 19 августа я мирно спал в гостинице «Турист» на окраине Брянска. А вот в семь… В семь ко мне вломился крайне возбужденный Женька Маргулис с криком: «Ну вот, я же говорил, что валить надо. А сейчас поздно уже!» Ничего не понимая, я включил телевизор и увидел «Лебединое озеро». Точно так же, как и многие советские граждане, я подумал, что умер кто-то калибра Горбачева. Такая тогда была замечательная традиция: ежели кто умирал, из видных деятелей КПСС естественно, то по радио и ТВ передавали классику. И кто-то еще думал, что ее, эту классику, народ от этого будет больше любить. Вместо того чтобы приучить народ к такой музыке, наши «деятели культуры и телерадиовещания» просто отвращали народ от нее. Во всяком случае, в период 1982–1985 гг. классика четко ассоциировалась с похоронами. «Кого хоронят?» – спросил я у Женьки. «Кого-кого… Нас с тобой хоронят», – оптимистично ответил он. Мы посидели немного и решили, что надо выпить.
Через несколько часов бессмысленного сидения перед телевизором и прослушивания сообщений ГКЧП мы, наконец, дождались пресс-конференции. Скажу честно, у меня уже тогда появилось впечатление того, что вся эта затея обречена на неудачу. Более того, я пришел к тому мнению, что сами гэкачеписты уже не верили в успех своего предприятия. Дрожащие руки Янаева, бегающие глазки остальных – все это оставляло впечатление неуверенности и даже какой-то опереточности. Понятно было, что у таких дебилов ничего не получится. Наши концерты, как и все прочие развлекательные мероприятия, были отменены, и мы собрались в Москву. Поездом, по каким-то причинам, уехать не удалось, поэтому Макар с Кутиковым отправились чуть ли не автостопом. Им и досталась вся слава «защитников Белого дома». Мы же с Маргулисом и Ефремовым уехали только 20-го. Естественно, я пошел к Белому дому, потусовался там, встретил множество знакомых и не знакомых, но знающих меня людей. Тогда еще не было никакой ограды, такой как сегодняшний забор, отделяющий власть от народа. Я даже выпил с защитниками баррикад под дружные крики «Ура! Подгородецкий с нами!», как будто я это был не я, а, по крайней мере, командир танковой дивизии. Настроение в народе было разное, но большинство людей находились в ожидании большой крови. Более того, были готовы ее пролить. Стрельба, время от времени слышавшаяся откуда-то издалека, только подогревала народ. Думаю, что если бы гэкачеписты решились на штурм, то погибших было бы много, но всю эту компанию очень быстро бы перевешали на фонарях. В отличие от Макара и Сашки, я не стад фотографироваться на баррикадах, давать интервью корреспондентам, а просто несколько часов походил и посмотрел на то, как бывшие советские люди, уже почувствовавшие вкус свободы, были готовы ее защищать…
В 1993 году никто не показывал «Лебединого озера», зато была трансляция CNN, благодаря которой все можно было рассмотреть в деталях. Третье число я провел дома на диване, слушая «Эхо Москвы» и смотря телевизор, который не постоянно, но показывал происходящее. А вот на следующий день я добрался почти до центра событий. Нашел себе укрытие и оттуда наблюдал, как танки долбали по Белому дому. Больше всего меня поразили не танки, а люди. У меня закралось впечатление, что наш народ – один из самых кровожадных в мире. К примеру, американцы при крике «У него пистолет!» ломанутся кто куда, лишь бы подальше от источника опасности. Залягут, спрячутся, лишь бы в них не попали, даже и случайно. Наши же спросят: «Где пистолет?» – и повалят толпой посмотреть, кто и кого будет убивать. Вот и 4-го октября на набережной Шевченко и дальше у гостиницы «Украина» собралось довольно много желающих посмотреть, как люди будут убивать друг друга. Мамаши с колясками, дама с собачкой… И по фигу им были шальные и не очень шальные пули, летевшие от Белого дома, – все равно они стояли и смотрели. Кто-то далее аплодировал удачным попаданиям из танковых орудий в окна будущего Дома правительства.
А уже позлее я услышал по «Эху Москвы», что обстреливают любимый мной «Московский комсомолец». Вот тут я уже всерьез забеспокоился, поскольку моих друзей и просто приятных мне людей там было много. Оказывается, они даже собирались обороняться! Все оружие, которое было в редакции, – это пистолет главного редактора, который ему выдали как министру печати московского правительства, два «Макарова» его охранников и карабин СКС, принадлежавший заведующему редакцией и хранившийся у него в сейфе. В то время как от автоматных очередей сыпались стекла в кабинете главного редактора и, соседних помещениях, один из охранников Павла Гусева собрался «снять» автоматчиков из карабина. Но как только он высунул голову, чтобы оглядеться, автоматная очередь с крыши соседнего дома прошила, окно в сантиметрах над ним. Кстати, только на фасаде редакции можно было насчитать более сотни отметин от пуль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Конечно, с возрастом память начинает нам сильно изменять. Хоть убей не помню, как назывался бродвейский мюзикл, посвященный истории степа (у них это называется тэп). Я ходил на него дважды во время приездов в Нью-Йорк и не уставал восторгаться тем, как профессионально люди работали. Вся история степа прослеживалась от рабовладельческого строя и до наших дней. Участвовало там всего человек десять: два вокалиста-чтеца, два барабанщика, которые барабанят по всему чему угодно. У них стояли рамы, на которых были развешаны кастрюли, какие-то другие неведомые предметы, а они с их помощью создавали чудесные звуки. Еще шестеро танцевали. Оформлено все было достаточно скупо, но довольно точно. Вся сценография – это бегущая строка поверху, на которую выводится название каждой сцены, а на задник проецируются слайды – от плантаций до небоскребов, В заключение, когда артисты выходят на поклон, на экран проецируются фотоизображения их ног без обуви, то есть босиком. И зрители видят кровавые мозоли, которые люди зарабатывают во время репетиций и выступлений.
А еще у небольших бродвейских театров есть интересная особенность: из экономии места такая роскошь как фойе как-то не предусматривается. Поэтому в антракте все зрители выходят покурить и подышать воздухом на улицу. Так вот, в непосредственной близости от театра работала молодежная банда (по виду, во всяком случае, именно банда), которая установила какие-то бочки и во всю мочь барабанила по ним. Ритм отбивался потрясающий, а несколько пацанов тут же танцевали степ. Причем все это выглядело гармоничным продолжением спектакля, только на улице. Не знаю, были это молодые профессиональные актеры или просто любители, но спектакль они дополняли классно.
Кстати, походив на американские мюзиклы, я понял, что в России никому и никогда создать успешный американский мюзикл не удастся. Будь он даже самим Филиппом Киркоровым с деньгами Аллы Пугачевой! Дело в том, что это в принципе не наша культура, которой научиться, причем за несколько месяцев, невозможно. И если настоящие мюзиклы типа «Кошек» шли в Штатах лет двадцать, причем все время с аншлагами, то у нас они загнулись за сезон-другой. То же самое с «Чикаго». Европейский «Нотр-Дам» продержался чуть больше. У нас просто нет таких артистов, которые могут делать все: танцевать, играть и петь, причем по-английски. И не просто танцевать и петь, а делать это гениально и работать до кровавых мозолей. В Америке этим занимаются уже лет сто, и есть множество профессионалов этого жанра: композиторы, балетмейстеры, либреттисты. Сценография, режиссура – все это оттачивалось десятилетиями. В Америку со всего мира съезжаются люди, чтобы посмотреть на бродвейские мюзиклы. А в Россию, в Москву, едут за другим: иностранцы – посмотреть на Кремль, наши – на Черкизовский рынок. А все, кто по какой-то неведомой причине захотел посмотреть мюзикл на русском языке и в исполнении наших артистов, в этом деле в общем-то дилетантов, получили свое – увидели что-то типа концерта художественной самодеятельности американского провинциального колледжа.
Одна из самых прикольных наших поездок была в Республику Мозамбик. Повторю еще раз: я не знаю, кому и зачем мы были там нужны, но работали мы там на Новый год в самом престижном столичном ночном клубе, который держал какой-то португалец. Вообще-то о Мозамбике я знал до этого совсем немного. Мои знания были примерно как у перуанского подростка, который на вопрос журналиста, знает ли он, что такое Англия, ответил, что это такая страна, где правит королева и поют «Роллинг Стоунз». Кто там правил, я, в общем-то, не знал, но, судя по обилию наших «советников», это были какие-то коммунисты. Португальских колонизаторов по большей части свободолюбивые афро-африкаицы прогнали, гостиницы загадили, дороги привели в такое же состояние, как у нас сейчас, а работать сами не хотели и жили за счет «интернациональной помощи». С советской стороны, естественно. Поэтому русских там очень любили, во всяком случае в столице. Правда, чуть дальше, особенно в сторону ЮАР, запросто могли поймать и отрезать голову. И еще время от времени там что-то взрывали.
Мы жили в высотной гостинице, слава Богу, не на последнем этаже, но пользоваться лифтом приходилось. К сожалению, некоторые неприятные моменты, в конце концов заставляли нас поступиться комфортом. Дело в том, что в единственный лифт набивалось человек по двадцать, из них лишь мы – с белым цветом кожи. Все остальные – местные ребята. Может быть, они в душе очень хорошие люди, но у них есть забавная традиция: мыться очень редко. А жара как-то располагает к обильному потовыделению. Ну, спуск с пятого этажа еще как-то можно выдержать, задержав дыхание и зажав пальцами нос, но вот если случалась диверсия и взрывали подстанцию или опору линии электропередач, то ты попадал в ловушку. Минут десять – пятнадцать в компании говорливых местных жителей, плюс ароматерапия – этого было вполне достаточно для обморока. В общем, стали мы качать мышцы ног и ходить пешком. Или ездить ночью, когда местные, в основном, спали. И не вздумайте обвинять меня в ксенофобии! Мне совершенно по фигу, кто рядом со мной: африканец, швейцарец или китаец, главное, чтобы он мыться не забывал…
Мозамбик – вообще страна лентяев. Я видел там очень немного мужчин, которые занимались какой-либо полезной деятельностью. Женщины – да, они шустрили, что-то там таскали, ходили в магазины, собирали плоды на деревьях. А вот мужики… Макаревич, который, надо отдать ему должное, человек наблюдательный, как-то раз не на шутку испугался. Сидя в шезлонге и слушая шум океана, он вдруг с удивлением обнаружил, что в мозгу у него нет ни одной мысли. Такого с ним не было с того времени, как он осознал себя личностью, то есть лет с двух. Он жутко впал в состояние аффекта и срочно полетел в номер, чтобы немедленно что-нибудь написать. А то вдруг Муза покинет, изменив ему с каким-нибудь Африкой Симоном. Кстати, Африк Симон – единственный мозамбикский артист, который достиг еще в далекие семидесятые довольно большой известности, причем не только в странах Варшавского договора. Кстати, на португальском языке есть, по-моему, вообще только два хита: его «Ха-фа-на-на» и «Ламбада» бразильской певицы Каомы.
Макар рассказывал нам такой случай. Как-то раз, часов в девять утра, он решил прогуляться по центру города. И вдруг видит типичного государственного служащего: молодого, высокого негра в черных брюках, белой рубашке и галстуке. Впечатление усиливал еще и атташе-кейс, которым тот размахивал, вызывая завистливые взгляды окружающих. По всему видно было, что примерный молодой чиновник, из тех, за кем будущее, спешит на работу. Но вот он подошел к газону, поравнялся с пальмой… Движения его стали плавными, потом вообще замедлились. Затем он остановился, подошел к пальме, положил чемоданчик на травку, а точнее, себе под голову и вытянулся во всю длину. Через пять секунд он уже спал. Макаревич постоял минут пятнадцать, думая, что это может быть какой-нибудь местный Штирлиц, который через пятнадцать минут по неведомому будильнику вскочит и понесется строить социализм, но глубоко ошибся– Макар тяжело вздохнул, подумал, что коммунизму в Мозамбике не бывать, и поплелся завтракать.
Вот в такой замечательной стране я встретил своего приятеля, с которым познакомился года за два до этого. Он служил в Мозамбике военным переводчиком. Как-то раз после концерта он пригласил меня провести вечерок в компании друзей, попить рома, поесть шашлыка. Его друзья забрали меня от отеля на вазовской «шестерке», причем с правым рулем, поскольку движение там левостороннее. Приехали мы куда-то за город, сильно надрались, но больше всех напился водитель «шестерки». Ну я и предложил свои услуги в качестве водителя. Хотя было уже темновато, но дороги все пустые, машин крайне мало, и доехать до отеля было нетрудно. Если бы не чудовищная доза рома. В общем, я сел за руль, четверо наших разместились в салоне и тут же заснули, Я довольно прытко передвигался в правильную, как мне. казалось, сторону, но через часок заметил, что дорога становится все уже и уже, а ночные пейзажи за окном все менее знакомыми. Пришлось остановиться и разбудить друзей. Оглядевшись, водитель немедленно протрезвел. Он прошипел: «Немедленно выключай фары!» Как выяснилось позже, я лихо ломанулся в сторону границы с ЮАР, как раз на территорию, которая контролировалась повстанцами, для которых захватить пятерых русских было мечтой всей жизни. Осмотрелись. Я стал разворачиваться, но дорога оказалась настолько узкой, что мы задними колесами съехали в песчаный кювет, Пришлось толкать. Достоинство «Жигулей» – это легкость. Мы вытолкнули машину, я даванул на газ, и через какие-то полтора часа меня сдали с рук на руки обеспокоенному директору группы. На вопрос, где я был, он услышал краткую фразу: «В гостях у партизан». А потом я пошел спать, вернее, поехал на лифте, поскольку местных рядом не было.
Но в Африке отнюдь не все так плохо. Через пять лет после описываемых событий мы большой компанией с Ленькой Ярмольником, Макаревичем, Якубовичем и спонсорами, которые это все оплатили, ездили в Кению. Главное было – так называемое «наблюдательное сафари». Дело в том, что охота в Кении уже лет двадцать как запрещена, во всяком случае, для всех, кроме представителей коренного населения, – племени масаи. Так что проехать по национальному парку – это необыкновенное удовольствие. В нескольких десятках метров непуганые животные – прайд львов, антилопы, слоны там всякие. Самые прикольные, конечко, обезьяны. Представляете себе такого здоровенного типа из обезьяньего племени, который стоит на обочине дороги и выпрашивает у пассажиров джипа еду, причем стоит в классической «позе просителя», да еще с протянутой рукой. А когда джип проезжает мимо (нас специально предупредили, что животных кормить нельзя и вообще стекла в машине должны быть подняты), обезьян начинал ругаться, воздевать свои длиннющие руки к небу, стучать ими в грудь – в общем, выражал все свое презрение к туристам. Сразу напомнило мне анекдот о том, как Кинг-Конг поймал какого-то типа с рюкзаком и посохом. Спрашивает: «Ты кто?» – «Турист». А Кинг-Конг и говорит: «Нет, брат, это я турист, а ты – завтрак туриста».
В племени масаи мы посетили замечательные хатки, которые они строят из дерьма. Собирают буйволиные лепешки и лепят из них что-то типа низеньких чумов. Запашок там, скажу я вам, тот еще, хотя свежее дерьмо пахнет сильнее. А подсохнет на воздухе – вроде и ничего. Ведь живут же люди где-нибудь у нас в Капотне или в Новомосковске, к примеру, там, где химзавод, делающий всякие стиральные порошки. Принюхаются, и вроде так и надо. Ну и комфорт там относительный. Мебели никакой, лежат себе циновки. Ну из лука пострелял я там, даже в мишень попал пару раз. В общем, в Кении мне понравилось, кроме говнохижин, естественно…
Конечно, для нас, во взрослом уже возрасте вырвавшихся на свободу, многое было в новинку. Потому и запомнилось. Но ведь во второе десятилетие моего пребывания в «Машине» происходило и множество эпохальных событий внутреннего плана. Может быть, когда-нибудь кто-то и будет допытываться: «А что вы, батенька, делали 19 августа 1991 года? Часов в шесть утра, к примеру? И далее в том же духе. Может быть, когда-то эта дата и забудется. Но я все же отвечу: в шесть часов утра 19 августа я мирно спал в гостинице «Турист» на окраине Брянска. А вот в семь… В семь ко мне вломился крайне возбужденный Женька Маргулис с криком: «Ну вот, я же говорил, что валить надо. А сейчас поздно уже!» Ничего не понимая, я включил телевизор и увидел «Лебединое озеро». Точно так же, как и многие советские граждане, я подумал, что умер кто-то калибра Горбачева. Такая тогда была замечательная традиция: ежели кто умирал, из видных деятелей КПСС естественно, то по радио и ТВ передавали классику. И кто-то еще думал, что ее, эту классику, народ от этого будет больше любить. Вместо того чтобы приучить народ к такой музыке, наши «деятели культуры и телерадиовещания» просто отвращали народ от нее. Во всяком случае, в период 1982–1985 гг. классика четко ассоциировалась с похоронами. «Кого хоронят?» – спросил я у Женьки. «Кого-кого… Нас с тобой хоронят», – оптимистично ответил он. Мы посидели немного и решили, что надо выпить.
Через несколько часов бессмысленного сидения перед телевизором и прослушивания сообщений ГКЧП мы, наконец, дождались пресс-конференции. Скажу честно, у меня уже тогда появилось впечатление того, что вся эта затея обречена на неудачу. Более того, я пришел к тому мнению, что сами гэкачеписты уже не верили в успех своего предприятия. Дрожащие руки Янаева, бегающие глазки остальных – все это оставляло впечатление неуверенности и даже какой-то опереточности. Понятно было, что у таких дебилов ничего не получится. Наши концерты, как и все прочие развлекательные мероприятия, были отменены, и мы собрались в Москву. Поездом, по каким-то причинам, уехать не удалось, поэтому Макар с Кутиковым отправились чуть ли не автостопом. Им и досталась вся слава «защитников Белого дома». Мы же с Маргулисом и Ефремовым уехали только 20-го. Естественно, я пошел к Белому дому, потусовался там, встретил множество знакомых и не знакомых, но знающих меня людей. Тогда еще не было никакой ограды, такой как сегодняшний забор, отделяющий власть от народа. Я даже выпил с защитниками баррикад под дружные крики «Ура! Подгородецкий с нами!», как будто я это был не я, а, по крайней мере, командир танковой дивизии. Настроение в народе было разное, но большинство людей находились в ожидании большой крови. Более того, были готовы ее пролить. Стрельба, время от времени слышавшаяся откуда-то издалека, только подогревала народ. Думаю, что если бы гэкачеписты решились на штурм, то погибших было бы много, но всю эту компанию очень быстро бы перевешали на фонарях. В отличие от Макара и Сашки, я не стад фотографироваться на баррикадах, давать интервью корреспондентам, а просто несколько часов походил и посмотрел на то, как бывшие советские люди, уже почувствовавшие вкус свободы, были готовы ее защищать…
В 1993 году никто не показывал «Лебединого озера», зато была трансляция CNN, благодаря которой все можно было рассмотреть в деталях. Третье число я провел дома на диване, слушая «Эхо Москвы» и смотря телевизор, который не постоянно, но показывал происходящее. А вот на следующий день я добрался почти до центра событий. Нашел себе укрытие и оттуда наблюдал, как танки долбали по Белому дому. Больше всего меня поразили не танки, а люди. У меня закралось впечатление, что наш народ – один из самых кровожадных в мире. К примеру, американцы при крике «У него пистолет!» ломанутся кто куда, лишь бы подальше от источника опасности. Залягут, спрячутся, лишь бы в них не попали, даже и случайно. Наши же спросят: «Где пистолет?» – и повалят толпой посмотреть, кто и кого будет убивать. Вот и 4-го октября на набережной Шевченко и дальше у гостиницы «Украина» собралось довольно много желающих посмотреть, как люди будут убивать друг друга. Мамаши с колясками, дама с собачкой… И по фигу им были шальные и не очень шальные пули, летевшие от Белого дома, – все равно они стояли и смотрели. Кто-то далее аплодировал удачным попаданиям из танковых орудий в окна будущего Дома правительства.
А уже позлее я услышал по «Эху Москвы», что обстреливают любимый мной «Московский комсомолец». Вот тут я уже всерьез забеспокоился, поскольку моих друзей и просто приятных мне людей там было много. Оказывается, они даже собирались обороняться! Все оружие, которое было в редакции, – это пистолет главного редактора, который ему выдали как министру печати московского правительства, два «Макарова» его охранников и карабин СКС, принадлежавший заведующему редакцией и хранившийся у него в сейфе. В то время как от автоматных очередей сыпались стекла в кабинете главного редактора и, соседних помещениях, один из охранников Павла Гусева собрался «снять» автоматчиков из карабина. Но как только он высунул голову, чтобы оглядеться, автоматная очередь с крыши соседнего дома прошила, окно в сантиметрах над ним. Кстати, только на фасаде редакции можно было насчитать более сотни отметин от пуль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25