В 1986 году он приобрел «Rickenbaker» выпуска начала шестидесятых годов, очень похожий на те гитары, которые использовали «Битлз». Звучал инструмент очень здорово, и Макар возил его на все гастроли. Во время летней поездки 1986 года в Сочи и случилась трагедия.
В «Машине» в то время работали двое рабочих – Люлякин и Дудукин. Как-то раз после концерта Дудукин не вытащил из гитары, стоявшей на сцене на подставке, штекер. Люлякин же, стремясь как можно быстрее свернуть все провода, резко дернул, и… инструмент рухнул и разбился на две части. Осколки и щепки усылали сцену. Когда Стефанович и Алексеич пришли к Макару в номер, он сидел и тупо смотрел на раскрытый кофр, в котором лежали бренные останки. Гастроли было решено прервать, благо был отыгран предпоследний концерт. Ну а Макаревичу предложили выпить водки, на что он опрометчиво согласился. Трезвый Стефанович все время оставался на разливе, а Макар стал пить с Алексеичем. Понятное дело, через пару часов он рухнул, а его товарищи затеяли диспут на тему «Можно ли было избежать советско-финской войны 1939–1940 гг.». Все это время Макар ворочался в кресле» стонал и всячески мешал беседе. Тогда его взяли за руки и за ноги и потащили в спальню. Он стал извиваться и, не открывая глаз, кричать: «Не несите меня в вытрезвитель, я артист!» «Артист, артист, а чего нажрался-то?» – спросил Стефанович строгим тоном. В ответ Макар тяжело вздохнул и изрек: «Ну ладно, х… с вами, несите!» Кстати, утром был очень удивлен, что находится не в вытрезвителе, а в своем отеле.
Второе место по алкоголизму занимал я (это за счет того, что иногда подсаживался на наркотики и почти не пил). Третий – Валерка Ефремов. Он – очень хороший спортсмен, поэтому иногда жертвовал выпиванием водки ради какого-нибудь тенниса. Правда, помню, был случай, когда они с Алексеичем выпивали до пяти утра (дело было в 1982 году), а в десять уже были в раздевалке хоккейного клуба МГУ, за который Алексеич тогда играл, и надевали хоккейную форму. А затем Ефремов бросал десять штрафных бросков в ворота Алексеича. Чтобы выиграть пари, ему нужно было забить две шайбы, но забил он только одну, после чего все (участники, зрители, судьи) отправились париться в баню. И пить водку, естественно.
Долгое время четвертое место было за Евгением Маргулисом, который очень любил пить на халяву. Пил он поэтому много, и очень разные напитки. Результатом стало то, что последние несколько лет он не выпивает вообще. Но если уж он запил… Помню, на новый 1991 год мы отправились в волшебную республику Мозамбик. На какой хрен мы там понадобились – никто не знает, просто кому-то из наших аппаратчиков захотелось поощрить коллектив приличным гонораром и пребыванием на африканском курорте. Условия там, правда, были не самые лучшие, поскольку местные коммунисты, выгнав «португальских эксплуататоров», смогли очень быстро уничтожить или изгадить все, что те постраили за много лет своего владычества, в том числе и отели. В общем, сломанные унитазы, вырванные с корнем выключатели и прочее – это было в порядке вещей. 31 декабря мы должны были давать концерт в лучшем клубе, который держал один из немногих не уехавших из страны португальцев. Часов в семь вечера я собрался, чтобы идти на площадку, делать «саундчек». Как обычно, жил я один, поскольку мой храп вынести никто не мог (может быть, меня выгнали за это?). Кутиков с Маргулисом жили напротив меня на этом же этаже, ну я и решил зайти за ними. Слышу, в номере тихонько играет музычка, но больше ничего не слышно. Постучал – реакции никакой, открываю дверь и вижу такую картину: две кровати, между ними тумбочка, на ней стоит плеер с двумя колонками и в режиме автореверса крутит пленку. А на койках пластом лежат два на вид неживых тела. Оба вытянуты в длину, руки по швам, глаза в потолок. Оказалось, что накануне они выпивали с нашими вертолетчиками. Выпивали спирт, так что я решил их даже не будить. Я написал им записку относительно того, что попробую провести «саундчек» без них, и ушел. Плеер выключил. Пришел я на площадку, мы с Ефремовым отстроили барабаны, и я решил в гостиницу не возвращаться, а засесть в баре, тем более что времени до концерта оставалось часа два. А там, в Мозамбике, очень хорошо идет джин-тоник. Ну взял я на грудь один, второй, третий, десятый… Короче, к концерту я наджинтонился очень прилично.
Концерт шел своим чередом, как вдруг ко мне обернулся выспавшийся Маргулис и спросил: «Ты что играешь?» «Костер», – говорю. Он говорит: «Нет, ты не то играешь». А я упрямлюсь. «Смотри сам, – говорю, – на эти вот клавиши жму, потом на те!» А все это происходит во время концерта, и остальные не могут понять, что у нас за спор с Маргулисом. Оказалось, что были неправы оба, поскольку играли мы «Я сюда еще вернусь».
Как я уже отмечал, по слухам, Маргулис поступил со своей любовью к алкогольным напиткам самым радикальным образом – перестал выпивать вообще. Во всяком случае, такую версию я слышал от многих общих знакомых, оказывавшихся с ним в одной тусовке. Я, правда, думаю, что он склонился к скрытому алкоголизму, то есть пьет исключительно дома, в присутствии жены, сидя за накрытым столом. Пьет мало и неинтересно. Но это все лишь догадки…
Саша Кутиков всегда стремился к тому, чтобы пить культурно. Он даже иногда мог удивить эрудицией в области спиртных напитков, во всяком случае, названия «Ахашени», «Баракони», «Ахмета» и пр. не были для него пустыми звуками. Конечно, стремился он пить только хорошие напитки, но не всегда это получалось. Иногда приходилось пять что дают. Но как! В городе Альметьевске в начале девяностых годов мы были приглашены выступить на дне рождения местного авторититета, который, собственно, держал весь город. Братки скинулись и подарили ему новенький 126-й «Мерседес» со всеми возможными «наворотами» и концерт «Машины времени», которую тот очень любил. При этом в честь дня рождения «папы» мы отыграли два концерта для города (зрители приходили на них бесплатно) в большом легкоатлетическом манеже и один, собственно, на дне рождения. Проходило это все в загородном пансионате. Играли мы при этом не в кабаке, а в зале, провозглашая время от времени здравицы в честь хозяина, ну а потом переместились вместе со всеми гостями за стол. Когда я увидел стол и тех, кто за ним сидел… Это было что-то! Там собрались «авторитетные ребята» со всей страны. Женщин не было вообще, зато бритоголовых, с наколками, с цепями и без таковых братков было предостаточно. И все они, как выяснилось, любили не какой-то там шансон, а «Машину времени». Я еще раз взглянул на стол и понял, что если вовремя под благовидным предлогом не соскочу, то живым не уйду точно. Через часок застолья, уже основательно нагрузившись, я под предлогом «пойти отлить» тихонечко сбежал к себе в номер и не отвечал ни на стуки в дверь, ни на телефонные звонки.
А вот Кутиков этого не сделал и в отсутствие других артистов (они тоже свалили через какое-то время) исполнял роль главного. В общем, на следующий день, когда нужно было отиравляться в аэропорт (ехать на машине по зимней дороге чуть ли не в Казань), Саша сидел у своей кровати, икал, изредка блевал, но сказать ничего не мог. Нами он был признан нетранспортабельным, но при предложении хозяев остаться – погостить еще пару дней – на его лице отразился такой ужас, что даже мы, закаленные в боях, попросили ребят как-то перебазировать его в машину. Четверо братков перекатили артиста на простыню, взяли ее за углы и бодро потащили к автомобилю. Затем впихнули Сашу на заднее сиденье. Как он провел дорогу – лучше не рассказывать. В аэропорту его все на той же простыне, правда уже не такой девственно чистой, занесли в самолет и усадили в кресло. Очень не повезло его соседям по полету, как впереди, так и сбоку, поскольку попасть в самолетный пакет, предназначенный для определенных целей, Кутиков, ввиду полной потери ориентации в пространстве, никак не мог. Но на подлете к Москве он протрезвел настолько, что убоялся жены своей Екатерины и сказал: «Ребята, мне в таком виде домой нельзя, Катя убьет, если увидит. Увезите меня хоть куда-нибудь». Так что его отправили на дачу к Савинову, где он три дня отмокал, отстирывал одежду, приходил в себя, а мы все скрывались от Катиных звонков – типа, задержались на гастролях и еще не вернулись. Покрывали друга и покрыли, в конце концов. Катя ни о чем не догадалась.
Говорят, что сегодня Саша Кутиков считает себя серьезным знатоком итальянских и испанских сухих вин и даже держит у себя небольшую коллекцию этих напитков. В обычное время он, кроме этих самых вин, ничего не пьет, но я уверен, что когда-нибудь наступит миг, и он «развяжет», выпьет своего любимого в прошлом коньяка «Юбилейный» (если найдет настоящий) или просто хорошей водки и отправится в дорогу на простынях под бдительным присмотром уголовников. А может быть, и нет. Старость не радость, знаете ли…
В прошлые времена в составе «Машины времени» было довольно много профессиональных алкоголиков. Например, Сергей Кузьменок, который играл в 1977 году на трубе, «отметился» тем, что попал на принудительное лечение в так называемый «лечебно-трудовой профилакторий» или в просторечии ЛТП. Его как музыканта время от времени отпускали оттуда за нотами или струнами, и он звонил Макаревичу с просьбами достать что-то из «музыки». А Макаревич тогда, первый из «Машины», поставил у себя дома автоответчик, Как только в его отсутствие раздавался звонок, голос Макара говорил: «Добрый день, вы позвонили в квартиру Андрея Макаревича. У вас есть тридцать секунд, чтобы оставить сообщение после сигнала». Однажды, приехав с гастролей, Андрей обнаружил у себя полностью заполненную кассету. С интервалами (на ответ) на ней звучали следующие слова: «Андрей, это я, Кузя, Андрей, это Кузя, возьми трубку, Андрей, отвечай, это Кузя…» Несмотря на свое довольно короткое пребывание в составе «Машины», «отметился» на алкогольном фронте и Сергей Рыженко. Как рассказывал наш художник по свету Саша Заборовский, особняком стоял день рождения Сергея в сентябре 1983 года.
В одну из двух комнат маленькой квартирки на улице Танеевых набилось, наверное, человек двадцать. «Машину» представляли Кутиков, Заборовский, Макаревич и Алексеич. Макаревич пришел позднее других, что сыграло с ним злую шутку. Дело в том, что по причине финансовой и прочей ограниченности Рыженко главным напитком за праздничным столом был самогон, причем крепостью градусов в семьдесят. Он был совершенно прозрачным и разлитым в бутылки из-под «Столичной». Запоздавший Макар нарвался на «штрафную», но, увидев, что наливают «Столичную», не стал возражать против половины стакана. Сказав тост, он решительно опрокинул пойло себе в рот. И тут все увидели удивительную сцену: глаза Макаревича стали вылезать из орбит. Некоторое время он был похож на пучеглазую рыбу, потом все же сумел вдохнуть и запить самогон водой. Ну а остальные только радовались произведенному эффекту. Часа через полтора стало скучно, Макар ушел, а Алексеич собрал «антипартийную группу» в составе Кутикова и Заборовского и предложил им пойти к нему, чтобы выпить армянского коньяка. Уходить, дабы не обидеть именинника, решили по одному.
Первым ушел Алексеич. Когда собрался Кутиков, его долго не хотели отпускать, но ему удалось вырваться. Правда, когда он выходил из подъезда, на него с десятого (рыженковского) этажа полетела пустая бутылка. Если бы метра на полтора точнее, то одним артистом в «Машине» стало бы меньше. А так, Кутиков посмотрел наверх и пошел пить коньяк к Богомолову. Остававшийся наверху Заборовский заметил, что бутылку бросил только что вернувшийся с зоны племянник одного из гостей, и стал с ним разбираться. Поскольку физические данные были неравны: против крупного Саши тот выглядел пигмеем, Заборовский ограничился внушением и решил под это дело покинуть мероприятие, тем более что друзья и коньяк ждали его с нетерпением. Рыженко вышел с ним на лестничную площадку и попытался удержать Забора, но тот вырвался и зашел в лифт. Тогда ничего не понимавший гость, как выяснилось позже, кардиохирург, годом позже уехавший в Америку и успешно там работавший, кинулся на Заборовского и ударил его в подбородок. Саша не отреагировал и получил еще один удар, причем прямо в область больного зуба. Ответ был страшен. Голова хирурга билась об стену, кулаки Заборовского разбивались в кровь, Рыженко прыгал вокруг и норовил лягнуть Сашу в пах. Наконец обидчик упал, и Заборовский ударил его ногой. Попал, к сожалению, в голову и сломал себе большой палец. Потом, выслушав угрозу племянника хирурга (это он бросил в Кутикова бутылку) зарезать Забора при первом удобном случае, отправился к Алексеичу за подкреплением. Живописный вид имела группа из трех товарищей, возвращавшаяся со Смоленки на-Арбат для «разборок». Впереди шел хромающий Заборовский с топорщащимися усами и в хоккейном нагруднике. В руках он держал немецкий штык-нож. Средним был Кутиков, сжимавший в руке ракетницу, а завершал шествие огромный Алексеич с вратарской клюшкой в руках.
Когда компания вернулась к Рыженко, ее встретили с распростертыми объятиями. Все, кроме «бросателя бутылок», который предпочел немедленно сбежать. А кардиохирург, сидевший на кухне, кинулся в объятия к Заборовскому и, рыдая, сообщил ему, показывая на свою разбитую физиономию: «Представляешь, Саша, какая-то сволочь меня избила, а я даже не знаю кто и за что». Допрошенный с пристрастием Рыженко сознался, что хотел лягнуть Забора в яйца, но только лишь для того, чтобы избежать убиения хирурга. А остальные свидетели сообщили, что врач, увидив Забора, вырывающегося из гостеприимных рук Рыженко, подумал, что Сергея бьют, и решил вступиться. Ну а поскольку он находился в невменяемом состоянии, все и кончилось так плачевно. Впрочем, не так уж плачевно – одна разбитая физиономия, один сломанный палец и один испуганный Кутиков…
Сергей Кавагое – человек, вместе с Макаром основавший «Машину» и десять лет игравший в ней, несмотря на свое японское происхождение, выпивал как нормальный русский человек. С ним связано множество историй, которые со временем, возможно, составят золотой фонд группы. Расскажу лишь одно предание, относящееся к тем временам, когда мяса в советских магазинах достать было невозможно, то есть восьмидесятым годам прошлого века. Соскучившийся по свежему мясу Кава прослышал, что километрах в пятидесяти от Москвы есть свиноферма, на которую можно пробраться через дыру в заборе, поймать там поросенка и тем же путем уйти. Решение поесть свежей молодой свининки зрело с каждым днем, и, наконец, Кавагое решился. Надел сапоги, телогрейку, взял с собой мешок, острый топор и отправился в путь. Будь это в наше время, его задержали бы на первой станции в метро и по подозрению в терроризме отправили бы в обезьянник, но тогда все было гораздо спокойнее. Он добрался до вокзала, сел в электричку и достал бутылку водки. С аппетитом откушал ее и через час был уже на станции назначения.
Осеннее небо темнело стремительно, но дорогу к ферме Кава нашел – все-таки опыт почти профессионального охотника и рыбака сказывался. Сидя в кустах, стал дожидаться окончательной темноты, согревая себя глотком-другим из оставшейся в запасе «чекушки». Затем, по наступлении часа «Ч», пролез через дыру в заборе и стал присматривать поросенка, достойного стать жертвой. Глаза у него разбегались, свинюков было множество, разной комплекции и шустрости. Обнажив топор, он стал гоняться за свиньями, в надежде нанести одной из них точный удар. Было скользко. Слой навоза превышал несколько сантиметров, так что, когда Кава падал, вставать ему приходилось с трудом. Наконец, по прошествии получаса он сумел хватить какого-то зазевавшегося свиненка по шее топором, поднял его, загрузил в мешок и отправился в обратный путь. Сел в электричку и от сознания выполненного долга, тепла и выпитой водки задремал. Проснулся минут через сорок на подъезде к Москве. Народ толпился в проходах, все сидячие места были заняты, только на пять мест в Кавином отсеке никто не претендовал. И немудрено. Представьте себе, сидит бородатый, узкоглазый, явно нетрезвый мужик, сапоги у него до середины в говне, телогрейка тоже не блещет чистотой, спортивная шапочка надвинута на глаза, а рядом лежит мешок, из которого торчит топорище. К тому же из-под мешка расплывается довольно большая лужа крови. Удивительно, но факт: Каву не только не сдали в милицию по прибытии на станцию, но он в таком виде даже доехал от «Комсомольской» до Юго-Запада и принес вожделенную добычу домой. Потом разделал ее, часть съел, а остальное загрузил в морозилку и оставил до Рождества.
Единственным иногородним артистом, который был принят в свое время в «Машину времени», был Юрий Ильченко – известный автор и основатель питерской группы «Мифы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
В «Машине» в то время работали двое рабочих – Люлякин и Дудукин. Как-то раз после концерта Дудукин не вытащил из гитары, стоявшей на сцене на подставке, штекер. Люлякин же, стремясь как можно быстрее свернуть все провода, резко дернул, и… инструмент рухнул и разбился на две части. Осколки и щепки усылали сцену. Когда Стефанович и Алексеич пришли к Макару в номер, он сидел и тупо смотрел на раскрытый кофр, в котором лежали бренные останки. Гастроли было решено прервать, благо был отыгран предпоследний концерт. Ну а Макаревичу предложили выпить водки, на что он опрометчиво согласился. Трезвый Стефанович все время оставался на разливе, а Макар стал пить с Алексеичем. Понятное дело, через пару часов он рухнул, а его товарищи затеяли диспут на тему «Можно ли было избежать советско-финской войны 1939–1940 гг.». Все это время Макар ворочался в кресле» стонал и всячески мешал беседе. Тогда его взяли за руки и за ноги и потащили в спальню. Он стал извиваться и, не открывая глаз, кричать: «Не несите меня в вытрезвитель, я артист!» «Артист, артист, а чего нажрался-то?» – спросил Стефанович строгим тоном. В ответ Макар тяжело вздохнул и изрек: «Ну ладно, х… с вами, несите!» Кстати, утром был очень удивлен, что находится не в вытрезвителе, а в своем отеле.
Второе место по алкоголизму занимал я (это за счет того, что иногда подсаживался на наркотики и почти не пил). Третий – Валерка Ефремов. Он – очень хороший спортсмен, поэтому иногда жертвовал выпиванием водки ради какого-нибудь тенниса. Правда, помню, был случай, когда они с Алексеичем выпивали до пяти утра (дело было в 1982 году), а в десять уже были в раздевалке хоккейного клуба МГУ, за который Алексеич тогда играл, и надевали хоккейную форму. А затем Ефремов бросал десять штрафных бросков в ворота Алексеича. Чтобы выиграть пари, ему нужно было забить две шайбы, но забил он только одну, после чего все (участники, зрители, судьи) отправились париться в баню. И пить водку, естественно.
Долгое время четвертое место было за Евгением Маргулисом, который очень любил пить на халяву. Пил он поэтому много, и очень разные напитки. Результатом стало то, что последние несколько лет он не выпивает вообще. Но если уж он запил… Помню, на новый 1991 год мы отправились в волшебную республику Мозамбик. На какой хрен мы там понадобились – никто не знает, просто кому-то из наших аппаратчиков захотелось поощрить коллектив приличным гонораром и пребыванием на африканском курорте. Условия там, правда, были не самые лучшие, поскольку местные коммунисты, выгнав «португальских эксплуататоров», смогли очень быстро уничтожить или изгадить все, что те постраили за много лет своего владычества, в том числе и отели. В общем, сломанные унитазы, вырванные с корнем выключатели и прочее – это было в порядке вещей. 31 декабря мы должны были давать концерт в лучшем клубе, который держал один из немногих не уехавших из страны португальцев. Часов в семь вечера я собрался, чтобы идти на площадку, делать «саундчек». Как обычно, жил я один, поскольку мой храп вынести никто не мог (может быть, меня выгнали за это?). Кутиков с Маргулисом жили напротив меня на этом же этаже, ну я и решил зайти за ними. Слышу, в номере тихонько играет музычка, но больше ничего не слышно. Постучал – реакции никакой, открываю дверь и вижу такую картину: две кровати, между ними тумбочка, на ней стоит плеер с двумя колонками и в режиме автореверса крутит пленку. А на койках пластом лежат два на вид неживых тела. Оба вытянуты в длину, руки по швам, глаза в потолок. Оказалось, что накануне они выпивали с нашими вертолетчиками. Выпивали спирт, так что я решил их даже не будить. Я написал им записку относительно того, что попробую провести «саундчек» без них, и ушел. Плеер выключил. Пришел я на площадку, мы с Ефремовым отстроили барабаны, и я решил в гостиницу не возвращаться, а засесть в баре, тем более что времени до концерта оставалось часа два. А там, в Мозамбике, очень хорошо идет джин-тоник. Ну взял я на грудь один, второй, третий, десятый… Короче, к концерту я наджинтонился очень прилично.
Концерт шел своим чередом, как вдруг ко мне обернулся выспавшийся Маргулис и спросил: «Ты что играешь?» «Костер», – говорю. Он говорит: «Нет, ты не то играешь». А я упрямлюсь. «Смотри сам, – говорю, – на эти вот клавиши жму, потом на те!» А все это происходит во время концерта, и остальные не могут понять, что у нас за спор с Маргулисом. Оказалось, что были неправы оба, поскольку играли мы «Я сюда еще вернусь».
Как я уже отмечал, по слухам, Маргулис поступил со своей любовью к алкогольным напиткам самым радикальным образом – перестал выпивать вообще. Во всяком случае, такую версию я слышал от многих общих знакомых, оказывавшихся с ним в одной тусовке. Я, правда, думаю, что он склонился к скрытому алкоголизму, то есть пьет исключительно дома, в присутствии жены, сидя за накрытым столом. Пьет мало и неинтересно. Но это все лишь догадки…
Саша Кутиков всегда стремился к тому, чтобы пить культурно. Он даже иногда мог удивить эрудицией в области спиртных напитков, во всяком случае, названия «Ахашени», «Баракони», «Ахмета» и пр. не были для него пустыми звуками. Конечно, стремился он пить только хорошие напитки, но не всегда это получалось. Иногда приходилось пять что дают. Но как! В городе Альметьевске в начале девяностых годов мы были приглашены выступить на дне рождения местного авторититета, который, собственно, держал весь город. Братки скинулись и подарили ему новенький 126-й «Мерседес» со всеми возможными «наворотами» и концерт «Машины времени», которую тот очень любил. При этом в честь дня рождения «папы» мы отыграли два концерта для города (зрители приходили на них бесплатно) в большом легкоатлетическом манеже и один, собственно, на дне рождения. Проходило это все в загородном пансионате. Играли мы при этом не в кабаке, а в зале, провозглашая время от времени здравицы в честь хозяина, ну а потом переместились вместе со всеми гостями за стол. Когда я увидел стол и тех, кто за ним сидел… Это было что-то! Там собрались «авторитетные ребята» со всей страны. Женщин не было вообще, зато бритоголовых, с наколками, с цепями и без таковых братков было предостаточно. И все они, как выяснилось, любили не какой-то там шансон, а «Машину времени». Я еще раз взглянул на стол и понял, что если вовремя под благовидным предлогом не соскочу, то живым не уйду точно. Через часок застолья, уже основательно нагрузившись, я под предлогом «пойти отлить» тихонечко сбежал к себе в номер и не отвечал ни на стуки в дверь, ни на телефонные звонки.
А вот Кутиков этого не сделал и в отсутствие других артистов (они тоже свалили через какое-то время) исполнял роль главного. В общем, на следующий день, когда нужно было отиравляться в аэропорт (ехать на машине по зимней дороге чуть ли не в Казань), Саша сидел у своей кровати, икал, изредка блевал, но сказать ничего не мог. Нами он был признан нетранспортабельным, но при предложении хозяев остаться – погостить еще пару дней – на его лице отразился такой ужас, что даже мы, закаленные в боях, попросили ребят как-то перебазировать его в машину. Четверо братков перекатили артиста на простыню, взяли ее за углы и бодро потащили к автомобилю. Затем впихнули Сашу на заднее сиденье. Как он провел дорогу – лучше не рассказывать. В аэропорту его все на той же простыне, правда уже не такой девственно чистой, занесли в самолет и усадили в кресло. Очень не повезло его соседям по полету, как впереди, так и сбоку, поскольку попасть в самолетный пакет, предназначенный для определенных целей, Кутиков, ввиду полной потери ориентации в пространстве, никак не мог. Но на подлете к Москве он протрезвел настолько, что убоялся жены своей Екатерины и сказал: «Ребята, мне в таком виде домой нельзя, Катя убьет, если увидит. Увезите меня хоть куда-нибудь». Так что его отправили на дачу к Савинову, где он три дня отмокал, отстирывал одежду, приходил в себя, а мы все скрывались от Катиных звонков – типа, задержались на гастролях и еще не вернулись. Покрывали друга и покрыли, в конце концов. Катя ни о чем не догадалась.
Говорят, что сегодня Саша Кутиков считает себя серьезным знатоком итальянских и испанских сухих вин и даже держит у себя небольшую коллекцию этих напитков. В обычное время он, кроме этих самых вин, ничего не пьет, но я уверен, что когда-нибудь наступит миг, и он «развяжет», выпьет своего любимого в прошлом коньяка «Юбилейный» (если найдет настоящий) или просто хорошей водки и отправится в дорогу на простынях под бдительным присмотром уголовников. А может быть, и нет. Старость не радость, знаете ли…
В прошлые времена в составе «Машины времени» было довольно много профессиональных алкоголиков. Например, Сергей Кузьменок, который играл в 1977 году на трубе, «отметился» тем, что попал на принудительное лечение в так называемый «лечебно-трудовой профилакторий» или в просторечии ЛТП. Его как музыканта время от времени отпускали оттуда за нотами или струнами, и он звонил Макаревичу с просьбами достать что-то из «музыки». А Макаревич тогда, первый из «Машины», поставил у себя дома автоответчик, Как только в его отсутствие раздавался звонок, голос Макара говорил: «Добрый день, вы позвонили в квартиру Андрея Макаревича. У вас есть тридцать секунд, чтобы оставить сообщение после сигнала». Однажды, приехав с гастролей, Андрей обнаружил у себя полностью заполненную кассету. С интервалами (на ответ) на ней звучали следующие слова: «Андрей, это я, Кузя, Андрей, это Кузя, возьми трубку, Андрей, отвечай, это Кузя…» Несмотря на свое довольно короткое пребывание в составе «Машины», «отметился» на алкогольном фронте и Сергей Рыженко. Как рассказывал наш художник по свету Саша Заборовский, особняком стоял день рождения Сергея в сентябре 1983 года.
В одну из двух комнат маленькой квартирки на улице Танеевых набилось, наверное, человек двадцать. «Машину» представляли Кутиков, Заборовский, Макаревич и Алексеич. Макаревич пришел позднее других, что сыграло с ним злую шутку. Дело в том, что по причине финансовой и прочей ограниченности Рыженко главным напитком за праздничным столом был самогон, причем крепостью градусов в семьдесят. Он был совершенно прозрачным и разлитым в бутылки из-под «Столичной». Запоздавший Макар нарвался на «штрафную», но, увидев, что наливают «Столичную», не стал возражать против половины стакана. Сказав тост, он решительно опрокинул пойло себе в рот. И тут все увидели удивительную сцену: глаза Макаревича стали вылезать из орбит. Некоторое время он был похож на пучеглазую рыбу, потом все же сумел вдохнуть и запить самогон водой. Ну а остальные только радовались произведенному эффекту. Часа через полтора стало скучно, Макар ушел, а Алексеич собрал «антипартийную группу» в составе Кутикова и Заборовского и предложил им пойти к нему, чтобы выпить армянского коньяка. Уходить, дабы не обидеть именинника, решили по одному.
Первым ушел Алексеич. Когда собрался Кутиков, его долго не хотели отпускать, но ему удалось вырваться. Правда, когда он выходил из подъезда, на него с десятого (рыженковского) этажа полетела пустая бутылка. Если бы метра на полтора точнее, то одним артистом в «Машине» стало бы меньше. А так, Кутиков посмотрел наверх и пошел пить коньяк к Богомолову. Остававшийся наверху Заборовский заметил, что бутылку бросил только что вернувшийся с зоны племянник одного из гостей, и стал с ним разбираться. Поскольку физические данные были неравны: против крупного Саши тот выглядел пигмеем, Заборовский ограничился внушением и решил под это дело покинуть мероприятие, тем более что друзья и коньяк ждали его с нетерпением. Рыженко вышел с ним на лестничную площадку и попытался удержать Забора, но тот вырвался и зашел в лифт. Тогда ничего не понимавший гость, как выяснилось позже, кардиохирург, годом позже уехавший в Америку и успешно там работавший, кинулся на Заборовского и ударил его в подбородок. Саша не отреагировал и получил еще один удар, причем прямо в область больного зуба. Ответ был страшен. Голова хирурга билась об стену, кулаки Заборовского разбивались в кровь, Рыженко прыгал вокруг и норовил лягнуть Сашу в пах. Наконец обидчик упал, и Заборовский ударил его ногой. Попал, к сожалению, в голову и сломал себе большой палец. Потом, выслушав угрозу племянника хирурга (это он бросил в Кутикова бутылку) зарезать Забора при первом удобном случае, отправился к Алексеичу за подкреплением. Живописный вид имела группа из трех товарищей, возвращавшаяся со Смоленки на-Арбат для «разборок». Впереди шел хромающий Заборовский с топорщащимися усами и в хоккейном нагруднике. В руках он держал немецкий штык-нож. Средним был Кутиков, сжимавший в руке ракетницу, а завершал шествие огромный Алексеич с вратарской клюшкой в руках.
Когда компания вернулась к Рыженко, ее встретили с распростертыми объятиями. Все, кроме «бросателя бутылок», который предпочел немедленно сбежать. А кардиохирург, сидевший на кухне, кинулся в объятия к Заборовскому и, рыдая, сообщил ему, показывая на свою разбитую физиономию: «Представляешь, Саша, какая-то сволочь меня избила, а я даже не знаю кто и за что». Допрошенный с пристрастием Рыженко сознался, что хотел лягнуть Забора в яйца, но только лишь для того, чтобы избежать убиения хирурга. А остальные свидетели сообщили, что врач, увидив Забора, вырывающегося из гостеприимных рук Рыженко, подумал, что Сергея бьют, и решил вступиться. Ну а поскольку он находился в невменяемом состоянии, все и кончилось так плачевно. Впрочем, не так уж плачевно – одна разбитая физиономия, один сломанный палец и один испуганный Кутиков…
Сергей Кавагое – человек, вместе с Макаром основавший «Машину» и десять лет игравший в ней, несмотря на свое японское происхождение, выпивал как нормальный русский человек. С ним связано множество историй, которые со временем, возможно, составят золотой фонд группы. Расскажу лишь одно предание, относящееся к тем временам, когда мяса в советских магазинах достать было невозможно, то есть восьмидесятым годам прошлого века. Соскучившийся по свежему мясу Кава прослышал, что километрах в пятидесяти от Москвы есть свиноферма, на которую можно пробраться через дыру в заборе, поймать там поросенка и тем же путем уйти. Решение поесть свежей молодой свининки зрело с каждым днем, и, наконец, Кавагое решился. Надел сапоги, телогрейку, взял с собой мешок, острый топор и отправился в путь. Будь это в наше время, его задержали бы на первой станции в метро и по подозрению в терроризме отправили бы в обезьянник, но тогда все было гораздо спокойнее. Он добрался до вокзала, сел в электричку и достал бутылку водки. С аппетитом откушал ее и через час был уже на станции назначения.
Осеннее небо темнело стремительно, но дорогу к ферме Кава нашел – все-таки опыт почти профессионального охотника и рыбака сказывался. Сидя в кустах, стал дожидаться окончательной темноты, согревая себя глотком-другим из оставшейся в запасе «чекушки». Затем, по наступлении часа «Ч», пролез через дыру в заборе и стал присматривать поросенка, достойного стать жертвой. Глаза у него разбегались, свинюков было множество, разной комплекции и шустрости. Обнажив топор, он стал гоняться за свиньями, в надежде нанести одной из них точный удар. Было скользко. Слой навоза превышал несколько сантиметров, так что, когда Кава падал, вставать ему приходилось с трудом. Наконец, по прошествии получаса он сумел хватить какого-то зазевавшегося свиненка по шее топором, поднял его, загрузил в мешок и отправился в обратный путь. Сел в электричку и от сознания выполненного долга, тепла и выпитой водки задремал. Проснулся минут через сорок на подъезде к Москве. Народ толпился в проходах, все сидячие места были заняты, только на пять мест в Кавином отсеке никто не претендовал. И немудрено. Представьте себе, сидит бородатый, узкоглазый, явно нетрезвый мужик, сапоги у него до середины в говне, телогрейка тоже не блещет чистотой, спортивная шапочка надвинута на глаза, а рядом лежит мешок, из которого торчит топорище. К тому же из-под мешка расплывается довольно большая лужа крови. Удивительно, но факт: Каву не только не сдали в милицию по прибытии на станцию, но он в таком виде даже доехал от «Комсомольской» до Юго-Запада и принес вожделенную добычу домой. Потом разделал ее, часть съел, а остальное загрузил в морозилку и оставил до Рождества.
Единственным иногородним артистом, который был принят в свое время в «Машину времени», был Юрий Ильченко – известный автор и основатель питерской группы «Мифы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25