Сбор грибов – означал начало вербовки дезертиров. На связь с нами командование «Армии» пока не выходило. По-видимому, там пока «переваривали» полученную информацию. От Виктора вестей не было.
Французы говорят «ищи женщину» и они тысячу раз правы. Расследование закончило свою работу полной реабилитацией Паскевича. Во всем виноватой оказалась Светка. Она, как выяснилось, по уши влюбилась в нашего хирурга. Этому способствовало и то, что Паскевич поддержал ее сексуальные реформы, «назначил в адъютанты», не говоря уже о том, что был, что называется, красивым мужчиной. Наталья же, раскусив намерения Светки, способствовала их осуществлению. Здесь сыграло чувство соперничества с Евгенией. После памятной битвы на лесной дороге между ними постепенно зрела неприязнь, которую Наталья, естественно, тщательно скрывала. Но разве женщина может что-либо скрыть от другой женщины? Это мы, мужчины, ничего не замечаем и легко попадаемся в расставленные ловушки.
По предложению комиссии Светку, которую собрание вывело из состава Трибуната, направили работать на свиноферму под начало Веры. Это был первый случай наказания в нашей общине. Комиссия, которая теперь преобразовалась в судебный орган и должна будет избираться сроком на три года, определила Светке срок наказания – два года работы на свиноферме разнорабочим.
Свиноферма находилась в Грибовичах. Светку доставили туда, предупредив о «невыезде» под угрозой продления срока. То же собрание постановило вывести Наталью из состава Совета с запрещением участвовать в его работе четыре года.
Паскевич вернулся в Совет. Он сидел теперь мрачный, с печатью глубокой обиды на лице. Мы его старались успокоить, Оксана принесла извинения. Затем мы предложили Александру Ивановичу разработать сценарий будущего камуфляжа. Постепенно он стал оттаивать. Вскоре мы, однако, узнали, что он ушел от Натальи.
– Паскевич не может жить с женщиной, которая скомпрометировала его своим поведением, – заявил он нам.
Жил он один недолго. Спустя три дня после его ухода от Натальи к нему перебралась… Оксана. Вот и пойми после этого женщин!
Наталья после работы запиралась у себя дома и нигде не появлялась. Утром, как всегда, она выходила в поле, но глаза у нее были красные от слез. Мне было искренне жаль ее, но чем я мог помочь? Что касается Жени, то она, казалось, прониклась к Наталье симпатией и чуть ли не каждый день приглашала к себе в гости. Наталья отмалчивалась и приглашения не принимала. Я не сразу понял, что выражение сочувствия у женщины является проявлением самого утонченного издевательства. Когда я понял, то запретил своей жене так делать.
Между тем, приготовления к предстоящей операции шли полным ходом. Я хотел провести ее еще в сентябре, не дожидаясь октябрьской распутицы.
Мы несколько раз допрашивали пленного мальчишку из банды, уточняя по карте подходы к бандитскому логову. Сама база занимала бывшую помещичью усадьбу, в которой до эпидемии размещались музей, клуб и управление большого совхоза. Рабы жили в полутора километрах в небольшом селе, со всех сторон окруженном пахотными полями и пастбищами. Их почти не охраняли, так как в окрестностях бродили большие стаи собак. Охранялись только пастбища, да и только когда там паслись животные.
Бандиты, если не отправлялись в очередной налет, постоянно находились в усадьбе, пьянствовали, насиловали женщин. В основном, банда состояла из бывших уголовников, которых начало эпидемии застало в местах отбывания заключения. Как ни обидно, но именно эта группа населения пострадала от эпидемии меньше всего. Дело в том, что тюрьмы и колонии были естественным карантином. Это спасло многих из них. Выбрались они на свободу уже тогда, когда эпидемия шла на убыль. Не поняв поначалу всей глубины разразившейся катастрофы, они некоторое время прятались в безлюдных местах, а когда эпидемия уже закончилась, вышли из своих убежищ и положили начало второй волне террора и насилия. Этот террор, хотя и не носил такого массового и разнузданного характера, как первая волна во время социального шока, вызвала у меня большее беспокойство. Первая волна террора была бесцельным безумием. Теперь же проводники террора ставили перед собой далеко идущие цели. И это крайне опасно. Ибо в случае осуществления этих целей, вся наша история начнет повторяться в самом худшем своем варианте.
Наконец, после долгого ожидания мы получили весточку от Виктора. Операция началась. Позже я попросил его подробно описать свои злоключения. Я привожу его записи здесь почти без изменений, исключив из них только некоторые подробности его пребывания в банде и сцены, которые нельзя читать без содрогания и ужаса.
Глава XXI
«ТРИНАДЦАТЫЙ АПОСТОЛ»
Я приоткрыл люк и выставил наружу палку с белой тряпкой. Выстрелы прекратились. Я еще немного помахал белым флагом и показался из башни.
Из-за ворот вышли трое. Направив на меня автоматы, они подошли на несколько шагов и остановились. Здоровенный детина в потертой кожаной куртке приказал:
– Вылазь!
Я соскочил на землю.
– Иди сюда! Да подними руки!
Я подчинился. Меня обыскали. Убедившись, что оружия нет, они опустили автоматы и подтолкнули меня к воротам.
– Можешь опустить руки, – разрешил старший бандит.
– Закурить найдется?
– Ты гляди на него! Откуда ты такой взялся? – старший порылся в карманах и вытащил сигареты. – Держи!
Мы вошли в большой двор. Там толпились бандиты. Посыпались вопросы, реплики, замечания. Не обращая на них внимания, меня повели к дому.
В роскошно обставленной комнате, больше похожей на антикварный магазин, меня встретил мужчина лет пятидесяти пяти, грузный, с породистым носом и чуть рыжеватыми, тронутыми сединой волосами. Он развалился на тахте, застланной пушистым ковром. Такие же ковры были расстелены на полу.
От меня не укрылось то, что несколько минут назад в этой комнате, по-видимому, царила суматоха. Дверца массивного сейфа у стены была приоткрыта и в замочной скважине торчала связка ключей. На полу валялись осколки большой фарфоровой вазы.
Главарь проследил за моим взглядом, нахмурился, встал, закрыл сейф и положил ключи в карман.
– Ну, с чем пожаловал? – обратился он ко мне.
– Тебе привет, – решив говорить ему тоже «ты», – от Бронислава. Вот он перед смертью прислал на память, – я протянул ему массивный перстень с черным камнем.
Он повертел его в руках.
– Да, это перстень Бронислава. Что с ним?
– Умер на моих руках. Да, вот еще, чуть было не забыл, – я порылся в кармане и достал еще один перстень.
– Ого! – Бандит полюбовался игрой крупного бриллианта.
– Это тоже передал Бронислав, чтоб ты помянул.
– Где он его раздобыл?
Я пожал плечами.
– Так что с ним?
– Напоролся на воинскую часть из «Армии Возрождения». Человек двадцать погибли, остальных взяли живыми.
– Откуда знаешь?
– Так я же участвовал в разгроме отряда Бронислава.
– Ты?!
– На этом самом танке.
– Не понял?
– Что тут понимать? Я давно хотел смотаться, да случая не предоставлялось. Жизнь в армии не сладкая.
– Что за армия?
Я рассказал.
– Ну ладно. Так что случилось с Брониславом?
– Я говорю, что хотел смотаться, да не знал куда. А тут взяли мы ваших, допросили. Я при допросе присутствовал, в охране. Тогда и смекнул, что к чему, и шепнул Брониславу, чтобы он мотал со мною. Он понял. Уходить собрались на моем танке. Он не успел нырнуть в люк, достали очередью. Дальше что? В нашем отряде только мой танк и был. Я развернулся, таранил грузовик и – ходу. Что они мне могли сделать? Отъехал я, значит, километров десять. Смотрю, а Бронислав весь в крови. Перевязал его как мог. Жил он часов шесть. Перед смертью и рассказал, как до вас добраться. Да вот передал кольцо и перстень.
– Тебя не преследовали?
– А на чем? Грузовик я смял. На нем рация была. Пока они там пешком, да на подводах до части доберутся – пройдет еще пять-шесть дней.
– Так что в части пока не знают о твоем побеге?
– Возможно.
– Слушай, а, может, ты сразу скажешь, кто тебя сюда подослал и зачем? Чтоб без хлопот?
– Конечно подослали, да еще в подарок танк приложили!
Бандит некоторое время пристально смотрел на меня, потом рассмеялся.
– А ведь верно! Что-то я не слышал, чтобы шпиона на танке засылали. Значит, говоришь, тебе там не шибко нравилось? Ну ничего. У нас здесь житье вольное, казацкое!
– Как? – он обратился к стоящей в дверях группе бандитов, – зачислим танкиста в наш курень? Вместе с танком?
– То добрэ дило!
– Так ты, хлопче, в технике шось кумекаешь?
– А как же!
– Так ты нам дуже пригодишься. Я вот думаю, – он уже говорил всем, – надо нам технику осваивать. Слыхали все, что он тут рассказывал. Армия объявилась. Так вот, как бы нам эта армия сала за ворот не налила. Как ты думаешь? – он теперь обращался ко мне.
– Думаю, что может. Танки у них, вертолеты. Нам тоже это нужно.
– А ты сможешь обучить моих вояк?
– Конечно!
– Ну и добро! Надо пошарить там на воинских складах. У нас были грузовики. Но, черт подери, наши хлопцы аккумуляторы посадили.
– Их надо перебирать. А что, у вас нет ни одного шофера или механика?
– Ха! Тут у нас шоферы больше по чужим квартирам и карманам! Нет, такие, что баранку крутить могут, есть! А вот чтобы починить что-нибудь, так хрен! Словом так, парень… как тебя зовут?
Я назвался.
– Виктор значит… Ну, хорошо… Так вот, Виктор, ты посмотри там, что к чему, перебери эти аккумуляторы и потом обучи ребят. Вот «тачку», например, водить твою.
– Одной моей «тачки» будет маловато. Надо иметь хотя бы три танка и столько же вертолетов.
– Так кто будет вертолеты водить? Это же сколько учиться надо?
– Ничего! Нужда заставит – быстро научатся. К лету должны быть готовы, а нет, так надо отсюда сматываться подальше.
– Ты думаешь, к лету сюда пожалуют?
– Обязательно!
Он прищурился.
– А не раньше?
– Может и раньше.
– Ты, я вижу, беспокоишься.
– Как мне не беспокоиться. Вас если поймают, то кого как. Кого к стенке, а кого в солдаты. А меня уж точно к стенке, а то и повесят. Как пить дать!
– И то верно! Слушай! Расскажи-ка ты мне о себе подробнее, – приказал он, делая знак стоящим в дверях бандитам, что они могут идти.
Я рассказал ему всю правду о себе, ничего не утаивая, кроме последних месяцев моей жизни.
Он слушал внимательно, несколько раз переспрашивал фамилии моих бывших «друзей» – уголовников. Оказывается, некоторых из них он знал. Как бы проверяя меня, он расспрашивал как они выглядят внешне, по какой статье сидели и т. п.
– Так выходит мы с тобой коллеги! – сказал он в заключение, – только я был раньше прокурором, а ты – адвокатом. Так что, коллеги-противники, – он засмеялся своей шутке.
– В общем, теория твоя мне кажется верной! – заключил он после того, как я изложил ему те свои доводы, которые приводил Владимиру в памятный день крушения моих планов, – я сам тоже приблизительно придерживаюсь таких же взглядов, – он стал вдруг говорить иным, более культурным языком, не вставляя жаргонные словечки:
– Вы правы, – он внезапно перешел на «вы», – в том, что при данной ситуации общество деградирует до более ранних ступеней своего социального развития. Мы это с вами понимаем. А то, что вам и мне независимо друг от друга пришла идея использовать для этой цели уголовников, подтверждает, что мы с вами выбрали верный путь. Действительно, нам нужны решительные исполнители наших замыслов. А именно такие люди, которые в своей социальной морали как раз находятся на этом исходном уровне. Другие для этого мало пригодны. Пока до них дойдет истина, можно погибнуть в этой заварухе и не создать никакой организации. А организация нужна во что бы то ни стало! Без организации человечество обречено на гибель. А что касается внешнего проявления, то что тут можно поделать? Приходится мириться, да и самому не отставать, если хочешь иметь авторитет среди этой братии. Впрочем, ко всему можно привыкнуть! И вам советую не выделяться. Иначе вас не поймут. Здесь долго не раздумывают! Знаете, – продолжал он, – у меня до сих пор, пока вы мне не рассказали всего и не изложили свои взгляды, было сомнение. Теперь я вам верю как себе, потому что вижу в вас единомышленника.
Сейчас это был совсем другой человек. Это был не простой главарь банды, а мыслящий человек. И от этого становилось еще страшнее. Собственно говоря, это была гиперболизированная копия меня самого, моего короткого, но неизгладимого прошлого. Сгладится ли когда-нибудь оно в памяти? В моей и тех людей, которые были тому свидетелями?
– Сейчас мы с вами перекусим. И еще раз хочу вам напомнить: не удивляйтесь и не выделяйтесь. Будьте как все. Берите пример с меня. Иначе мы с вами быстро окажемся здесь инородным телом! И вот что! Мы с вами культурные люди среди этого сброда. Но свою культуру надо прятать подальше. Вы меня извините, но при всех я буду говорить вам – ты!
– Да, конечно, я понимаю!
– И это еще не все! Вам может быть будет трудно преодолеть себя, но прошу вас это сделать, иначе я не гарантирую вам безопасность. Вы не только не должны вмешиваться, если увидите что-то такое, что вам может не понравиться, но и сами вести себя так же! Это обязательно! Вы меня поняли? Я еще раз вас предупреждаю! Иначе вас могут принять за шпиона и тихо прирезать!
Он мне давал советы, но в них видна была попытка самооправдания. Ему, видимо, доставляло удовольствие снова почувствовать себя на какое-то мгновение «культурным» человеком, он хотел, чтобы именно так я его и воспринимал: как человека, который ради высшей цели вынужден маскироваться, приспосабливаться к окружающим. Может быть это была игра, а может быть, в какой-то мере и правда. Я не смог этого понять. Но в то же время он дал мне ценный совет, не последовав которому, я был бы мгновенно «засвечен».
Степан Можиевский был великолепным артистом. Он умел мгновенно преображаться. Когда я впервые его увидел, передо мной был обыкновенный бандюга, и вдруг эта маска слетела, и на меня смотрели умные, проницательные глаза. Так что до сих пор я не знаю, который из двух Можиевских был настоящим. Мы еще не раз с ним встречались наедине, и я ловил себя на мысли, что говорю с другим человеком.
Мне приходилось участвовать в пьяных оргиях, которые сопровождались самым гнусным развратом и насилием. Вокруг Можиевского сформировалась элита из двенадцати человек.
– Мои двенадцать апостолов, – говорил он, – ты будешь тринадцатым.
Можиевский не отставал от своих приближенных ни в пьянстве, ни в разврате. Я заметил, что он зорко следит за мной во время таких оргий и постарался не «засвечиваться». Это только Штирлиц мог хранить верность своей советской супруге, не вызывая подозрения у коллег. Я не Штирлиц. Честно говоря, мне до омерзения противно вспоминать свое поведение. Но что делать? Единственное, что доставляло облегчение – это сознание того, что осталось недолго и что этот вертеп насилия и разврата будет скоро уничтожен.
Мне еще не удавалось выбраться в лес, где я спрятал рацию. По-видимому, бандиты не совсем мне доверяли, так как не оставляли одного. Один раз мне удалось посетить крепостное хозяйство или жилище рабов. Обычно там, в самом селе, жил десяток бандитов, которые утром выгоняли людей на работу, охраняли стадо и работающих в поле людей от собак. О том, чтобы уничтожить собачьи городища здесь не додумались. Поэтому каждый день в поле и на лугах слышны были автоматные очереди.
Скота было много: около четырехсот коров, большая свиноферма, в каждом дворе бродили куры. Зерновые уже были убраны и люди теперь выгонялись на сбор картофеля.
При первом посещении мне так и не удалось избавиться от сопровождающих меня бандитов и переброситься хотя бы несколькими словами с работающими в поле людьми. Я обратил внимание, что в поле было сравнительно много мужчин.
– Сколько у вас этих? – поинтересовался я у своих спутников.
– Где-то около шестисот.
– А мужиков?
– Двести наберется.
– Это все?
– Нет, еще в усадьбе. Ну,там больше баб.
– У вас большое хозяйство! – сказал я Можиевскому вечером, когда мы остались одни.
– Я думаю его расширить! К сожалению, все труднее и труднее добывать людей. Километрах в двухстах мы уже всех подобрали.
– И в Польше тоже?
– Да, но там очень мало кто остался. Больше – в Белоруссии. Здесь в лесах много глухих сел.
– А вы не пытались поискать среди них людей с техническим образованием или, по крайней мере, знающих технику? Ведь в селах должны были быть механизаторы.
– Вы представляете как мы их брали? Вы думаете, что они согласятся нам помочь? Лопатой копать – можно заставить, сено косить, пахать. Но попробуй заставить его показать свои знания и умение. Да он в жизни не признается!
– Но полевые работы не легче. Я думаю, что если бы по-хорошему, то многие согласятся работать по специальности.
– Полевые работы… Знаете, как их заставили работать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Французы говорят «ищи женщину» и они тысячу раз правы. Расследование закончило свою работу полной реабилитацией Паскевича. Во всем виноватой оказалась Светка. Она, как выяснилось, по уши влюбилась в нашего хирурга. Этому способствовало и то, что Паскевич поддержал ее сексуальные реформы, «назначил в адъютанты», не говоря уже о том, что был, что называется, красивым мужчиной. Наталья же, раскусив намерения Светки, способствовала их осуществлению. Здесь сыграло чувство соперничества с Евгенией. После памятной битвы на лесной дороге между ними постепенно зрела неприязнь, которую Наталья, естественно, тщательно скрывала. Но разве женщина может что-либо скрыть от другой женщины? Это мы, мужчины, ничего не замечаем и легко попадаемся в расставленные ловушки.
По предложению комиссии Светку, которую собрание вывело из состава Трибуната, направили работать на свиноферму под начало Веры. Это был первый случай наказания в нашей общине. Комиссия, которая теперь преобразовалась в судебный орган и должна будет избираться сроком на три года, определила Светке срок наказания – два года работы на свиноферме разнорабочим.
Свиноферма находилась в Грибовичах. Светку доставили туда, предупредив о «невыезде» под угрозой продления срока. То же собрание постановило вывести Наталью из состава Совета с запрещением участвовать в его работе четыре года.
Паскевич вернулся в Совет. Он сидел теперь мрачный, с печатью глубокой обиды на лице. Мы его старались успокоить, Оксана принесла извинения. Затем мы предложили Александру Ивановичу разработать сценарий будущего камуфляжа. Постепенно он стал оттаивать. Вскоре мы, однако, узнали, что он ушел от Натальи.
– Паскевич не может жить с женщиной, которая скомпрометировала его своим поведением, – заявил он нам.
Жил он один недолго. Спустя три дня после его ухода от Натальи к нему перебралась… Оксана. Вот и пойми после этого женщин!
Наталья после работы запиралась у себя дома и нигде не появлялась. Утром, как всегда, она выходила в поле, но глаза у нее были красные от слез. Мне было искренне жаль ее, но чем я мог помочь? Что касается Жени, то она, казалось, прониклась к Наталье симпатией и чуть ли не каждый день приглашала к себе в гости. Наталья отмалчивалась и приглашения не принимала. Я не сразу понял, что выражение сочувствия у женщины является проявлением самого утонченного издевательства. Когда я понял, то запретил своей жене так делать.
Между тем, приготовления к предстоящей операции шли полным ходом. Я хотел провести ее еще в сентябре, не дожидаясь октябрьской распутицы.
Мы несколько раз допрашивали пленного мальчишку из банды, уточняя по карте подходы к бандитскому логову. Сама база занимала бывшую помещичью усадьбу, в которой до эпидемии размещались музей, клуб и управление большого совхоза. Рабы жили в полутора километрах в небольшом селе, со всех сторон окруженном пахотными полями и пастбищами. Их почти не охраняли, так как в окрестностях бродили большие стаи собак. Охранялись только пастбища, да и только когда там паслись животные.
Бандиты, если не отправлялись в очередной налет, постоянно находились в усадьбе, пьянствовали, насиловали женщин. В основном, банда состояла из бывших уголовников, которых начало эпидемии застало в местах отбывания заключения. Как ни обидно, но именно эта группа населения пострадала от эпидемии меньше всего. Дело в том, что тюрьмы и колонии были естественным карантином. Это спасло многих из них. Выбрались они на свободу уже тогда, когда эпидемия шла на убыль. Не поняв поначалу всей глубины разразившейся катастрофы, они некоторое время прятались в безлюдных местах, а когда эпидемия уже закончилась, вышли из своих убежищ и положили начало второй волне террора и насилия. Этот террор, хотя и не носил такого массового и разнузданного характера, как первая волна во время социального шока, вызвала у меня большее беспокойство. Первая волна террора была бесцельным безумием. Теперь же проводники террора ставили перед собой далеко идущие цели. И это крайне опасно. Ибо в случае осуществления этих целей, вся наша история начнет повторяться в самом худшем своем варианте.
Наконец, после долгого ожидания мы получили весточку от Виктора. Операция началась. Позже я попросил его подробно описать свои злоключения. Я привожу его записи здесь почти без изменений, исключив из них только некоторые подробности его пребывания в банде и сцены, которые нельзя читать без содрогания и ужаса.
Глава XXI
«ТРИНАДЦАТЫЙ АПОСТОЛ»
Я приоткрыл люк и выставил наружу палку с белой тряпкой. Выстрелы прекратились. Я еще немного помахал белым флагом и показался из башни.
Из-за ворот вышли трое. Направив на меня автоматы, они подошли на несколько шагов и остановились. Здоровенный детина в потертой кожаной куртке приказал:
– Вылазь!
Я соскочил на землю.
– Иди сюда! Да подними руки!
Я подчинился. Меня обыскали. Убедившись, что оружия нет, они опустили автоматы и подтолкнули меня к воротам.
– Можешь опустить руки, – разрешил старший бандит.
– Закурить найдется?
– Ты гляди на него! Откуда ты такой взялся? – старший порылся в карманах и вытащил сигареты. – Держи!
Мы вошли в большой двор. Там толпились бандиты. Посыпались вопросы, реплики, замечания. Не обращая на них внимания, меня повели к дому.
В роскошно обставленной комнате, больше похожей на антикварный магазин, меня встретил мужчина лет пятидесяти пяти, грузный, с породистым носом и чуть рыжеватыми, тронутыми сединой волосами. Он развалился на тахте, застланной пушистым ковром. Такие же ковры были расстелены на полу.
От меня не укрылось то, что несколько минут назад в этой комнате, по-видимому, царила суматоха. Дверца массивного сейфа у стены была приоткрыта и в замочной скважине торчала связка ключей. На полу валялись осколки большой фарфоровой вазы.
Главарь проследил за моим взглядом, нахмурился, встал, закрыл сейф и положил ключи в карман.
– Ну, с чем пожаловал? – обратился он ко мне.
– Тебе привет, – решив говорить ему тоже «ты», – от Бронислава. Вот он перед смертью прислал на память, – я протянул ему массивный перстень с черным камнем.
Он повертел его в руках.
– Да, это перстень Бронислава. Что с ним?
– Умер на моих руках. Да, вот еще, чуть было не забыл, – я порылся в кармане и достал еще один перстень.
– Ого! – Бандит полюбовался игрой крупного бриллианта.
– Это тоже передал Бронислав, чтоб ты помянул.
– Где он его раздобыл?
Я пожал плечами.
– Так что с ним?
– Напоролся на воинскую часть из «Армии Возрождения». Человек двадцать погибли, остальных взяли живыми.
– Откуда знаешь?
– Так я же участвовал в разгроме отряда Бронислава.
– Ты?!
– На этом самом танке.
– Не понял?
– Что тут понимать? Я давно хотел смотаться, да случая не предоставлялось. Жизнь в армии не сладкая.
– Что за армия?
Я рассказал.
– Ну ладно. Так что случилось с Брониславом?
– Я говорю, что хотел смотаться, да не знал куда. А тут взяли мы ваших, допросили. Я при допросе присутствовал, в охране. Тогда и смекнул, что к чему, и шепнул Брониславу, чтобы он мотал со мною. Он понял. Уходить собрались на моем танке. Он не успел нырнуть в люк, достали очередью. Дальше что? В нашем отряде только мой танк и был. Я развернулся, таранил грузовик и – ходу. Что они мне могли сделать? Отъехал я, значит, километров десять. Смотрю, а Бронислав весь в крови. Перевязал его как мог. Жил он часов шесть. Перед смертью и рассказал, как до вас добраться. Да вот передал кольцо и перстень.
– Тебя не преследовали?
– А на чем? Грузовик я смял. На нем рация была. Пока они там пешком, да на подводах до части доберутся – пройдет еще пять-шесть дней.
– Так что в части пока не знают о твоем побеге?
– Возможно.
– Слушай, а, может, ты сразу скажешь, кто тебя сюда подослал и зачем? Чтоб без хлопот?
– Конечно подослали, да еще в подарок танк приложили!
Бандит некоторое время пристально смотрел на меня, потом рассмеялся.
– А ведь верно! Что-то я не слышал, чтобы шпиона на танке засылали. Значит, говоришь, тебе там не шибко нравилось? Ну ничего. У нас здесь житье вольное, казацкое!
– Как? – он обратился к стоящей в дверях группе бандитов, – зачислим танкиста в наш курень? Вместе с танком?
– То добрэ дило!
– Так ты, хлопче, в технике шось кумекаешь?
– А как же!
– Так ты нам дуже пригодишься. Я вот думаю, – он уже говорил всем, – надо нам технику осваивать. Слыхали все, что он тут рассказывал. Армия объявилась. Так вот, как бы нам эта армия сала за ворот не налила. Как ты думаешь? – он теперь обращался ко мне.
– Думаю, что может. Танки у них, вертолеты. Нам тоже это нужно.
– А ты сможешь обучить моих вояк?
– Конечно!
– Ну и добро! Надо пошарить там на воинских складах. У нас были грузовики. Но, черт подери, наши хлопцы аккумуляторы посадили.
– Их надо перебирать. А что, у вас нет ни одного шофера или механика?
– Ха! Тут у нас шоферы больше по чужим квартирам и карманам! Нет, такие, что баранку крутить могут, есть! А вот чтобы починить что-нибудь, так хрен! Словом так, парень… как тебя зовут?
Я назвался.
– Виктор значит… Ну, хорошо… Так вот, Виктор, ты посмотри там, что к чему, перебери эти аккумуляторы и потом обучи ребят. Вот «тачку», например, водить твою.
– Одной моей «тачки» будет маловато. Надо иметь хотя бы три танка и столько же вертолетов.
– Так кто будет вертолеты водить? Это же сколько учиться надо?
– Ничего! Нужда заставит – быстро научатся. К лету должны быть готовы, а нет, так надо отсюда сматываться подальше.
– Ты думаешь, к лету сюда пожалуют?
– Обязательно!
Он прищурился.
– А не раньше?
– Может и раньше.
– Ты, я вижу, беспокоишься.
– Как мне не беспокоиться. Вас если поймают, то кого как. Кого к стенке, а кого в солдаты. А меня уж точно к стенке, а то и повесят. Как пить дать!
– И то верно! Слушай! Расскажи-ка ты мне о себе подробнее, – приказал он, делая знак стоящим в дверях бандитам, что они могут идти.
Я рассказал ему всю правду о себе, ничего не утаивая, кроме последних месяцев моей жизни.
Он слушал внимательно, несколько раз переспрашивал фамилии моих бывших «друзей» – уголовников. Оказывается, некоторых из них он знал. Как бы проверяя меня, он расспрашивал как они выглядят внешне, по какой статье сидели и т. п.
– Так выходит мы с тобой коллеги! – сказал он в заключение, – только я был раньше прокурором, а ты – адвокатом. Так что, коллеги-противники, – он засмеялся своей шутке.
– В общем, теория твоя мне кажется верной! – заключил он после того, как я изложил ему те свои доводы, которые приводил Владимиру в памятный день крушения моих планов, – я сам тоже приблизительно придерживаюсь таких же взглядов, – он стал вдруг говорить иным, более культурным языком, не вставляя жаргонные словечки:
– Вы правы, – он внезапно перешел на «вы», – в том, что при данной ситуации общество деградирует до более ранних ступеней своего социального развития. Мы это с вами понимаем. А то, что вам и мне независимо друг от друга пришла идея использовать для этой цели уголовников, подтверждает, что мы с вами выбрали верный путь. Действительно, нам нужны решительные исполнители наших замыслов. А именно такие люди, которые в своей социальной морали как раз находятся на этом исходном уровне. Другие для этого мало пригодны. Пока до них дойдет истина, можно погибнуть в этой заварухе и не создать никакой организации. А организация нужна во что бы то ни стало! Без организации человечество обречено на гибель. А что касается внешнего проявления, то что тут можно поделать? Приходится мириться, да и самому не отставать, если хочешь иметь авторитет среди этой братии. Впрочем, ко всему можно привыкнуть! И вам советую не выделяться. Иначе вас не поймут. Здесь долго не раздумывают! Знаете, – продолжал он, – у меня до сих пор, пока вы мне не рассказали всего и не изложили свои взгляды, было сомнение. Теперь я вам верю как себе, потому что вижу в вас единомышленника.
Сейчас это был совсем другой человек. Это был не простой главарь банды, а мыслящий человек. И от этого становилось еще страшнее. Собственно говоря, это была гиперболизированная копия меня самого, моего короткого, но неизгладимого прошлого. Сгладится ли когда-нибудь оно в памяти? В моей и тех людей, которые были тому свидетелями?
– Сейчас мы с вами перекусим. И еще раз хочу вам напомнить: не удивляйтесь и не выделяйтесь. Будьте как все. Берите пример с меня. Иначе мы с вами быстро окажемся здесь инородным телом! И вот что! Мы с вами культурные люди среди этого сброда. Но свою культуру надо прятать подальше. Вы меня извините, но при всех я буду говорить вам – ты!
– Да, конечно, я понимаю!
– И это еще не все! Вам может быть будет трудно преодолеть себя, но прошу вас это сделать, иначе я не гарантирую вам безопасность. Вы не только не должны вмешиваться, если увидите что-то такое, что вам может не понравиться, но и сами вести себя так же! Это обязательно! Вы меня поняли? Я еще раз вас предупреждаю! Иначе вас могут принять за шпиона и тихо прирезать!
Он мне давал советы, но в них видна была попытка самооправдания. Ему, видимо, доставляло удовольствие снова почувствовать себя на какое-то мгновение «культурным» человеком, он хотел, чтобы именно так я его и воспринимал: как человека, который ради высшей цели вынужден маскироваться, приспосабливаться к окружающим. Может быть это была игра, а может быть, в какой-то мере и правда. Я не смог этого понять. Но в то же время он дал мне ценный совет, не последовав которому, я был бы мгновенно «засвечен».
Степан Можиевский был великолепным артистом. Он умел мгновенно преображаться. Когда я впервые его увидел, передо мной был обыкновенный бандюга, и вдруг эта маска слетела, и на меня смотрели умные, проницательные глаза. Так что до сих пор я не знаю, который из двух Можиевских был настоящим. Мы еще не раз с ним встречались наедине, и я ловил себя на мысли, что говорю с другим человеком.
Мне приходилось участвовать в пьяных оргиях, которые сопровождались самым гнусным развратом и насилием. Вокруг Можиевского сформировалась элита из двенадцати человек.
– Мои двенадцать апостолов, – говорил он, – ты будешь тринадцатым.
Можиевский не отставал от своих приближенных ни в пьянстве, ни в разврате. Я заметил, что он зорко следит за мной во время таких оргий и постарался не «засвечиваться». Это только Штирлиц мог хранить верность своей советской супруге, не вызывая подозрения у коллег. Я не Штирлиц. Честно говоря, мне до омерзения противно вспоминать свое поведение. Но что делать? Единственное, что доставляло облегчение – это сознание того, что осталось недолго и что этот вертеп насилия и разврата будет скоро уничтожен.
Мне еще не удавалось выбраться в лес, где я спрятал рацию. По-видимому, бандиты не совсем мне доверяли, так как не оставляли одного. Один раз мне удалось посетить крепостное хозяйство или жилище рабов. Обычно там, в самом селе, жил десяток бандитов, которые утром выгоняли людей на работу, охраняли стадо и работающих в поле людей от собак. О том, чтобы уничтожить собачьи городища здесь не додумались. Поэтому каждый день в поле и на лугах слышны были автоматные очереди.
Скота было много: около четырехсот коров, большая свиноферма, в каждом дворе бродили куры. Зерновые уже были убраны и люди теперь выгонялись на сбор картофеля.
При первом посещении мне так и не удалось избавиться от сопровождающих меня бандитов и переброситься хотя бы несколькими словами с работающими в поле людьми. Я обратил внимание, что в поле было сравнительно много мужчин.
– Сколько у вас этих? – поинтересовался я у своих спутников.
– Где-то около шестисот.
– А мужиков?
– Двести наберется.
– Это все?
– Нет, еще в усадьбе. Ну,там больше баб.
– У вас большое хозяйство! – сказал я Можиевскому вечером, когда мы остались одни.
– Я думаю его расширить! К сожалению, все труднее и труднее добывать людей. Километрах в двухстах мы уже всех подобрали.
– И в Польше тоже?
– Да, но там очень мало кто остался. Больше – в Белоруссии. Здесь в лесах много глухих сел.
– А вы не пытались поискать среди них людей с техническим образованием или, по крайней мере, знающих технику? Ведь в селах должны были быть механизаторы.
– Вы представляете как мы их брали? Вы думаете, что они согласятся нам помочь? Лопатой копать – можно заставить, сено косить, пахать. Но попробуй заставить его показать свои знания и умение. Да он в жизни не признается!
– Но полевые работы не легче. Я думаю, что если бы по-хорошему, то многие согласятся работать по специальности.
– Полевые работы… Знаете, как их заставили работать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46