Почти всю ночь читая и перечитывая список приглашенных на пробы, она едва смогла уснуть – так возмутило ее, что участвуют теперь уже не пять, а шесть актрис. ШЕСТЬ!!! Нелепо. Ей пришлось перевернуть весь город, чтобы добиться приглашения, и от такого унижения она приходила в ярость.– Ты понимаешь, насколько унизительно для меня участвовать в пробах, особенно на равных с этой мексиканской потаскухой? – кидалась она на Сэма, в то время как он, расслабившись в кресле, пытался смотреть по телевизору бейсбол.– Да, дорогая, я представляю, – отвечал Сэм, невозмутимо усиливая громкость телевизора. – Но ты же хотела участвовать, Сисси. Ты достаточно поднажала на Эбби, чтобы добиться этих проб. Теперь нельзя выходить из игры, дорогая. Ты будешь выглядеть глупо.Единственное, чего не могла вынести Сисси, так это предстать в глупом виде. Она бросила взгляд на мужа, который был всецело поглощен бейсболом, и отправилась в постель, пытаясь пораньше заснуть; но сон не шел, несмотря на три таблетки валиума и даже стакан вина, который в отчаянии ей пришлось выпить в три часа ночи. Она крутилась в постели всю ночь, мысли бешено носились вокруг предстоящего испытания. В половине седьмого она наконец уснула.Ровно в семь часов ее горничная Бонита принесла спартанский завтрак на белом плетеном подносе.– Buenos dias, senora, – прошептала она, раздвигая портьеры.За окном дождь безжалостно хлестал про мокшие печальные пальмы.Сисси что-то пробормотала, переворачиваясь в постели, и продолжала спать, не обращая внимания на стоящие перед ней стакан горячей воды с лимонным соком и нарезанный ломтиками ананас.Только когда Сэм, отправляясь на очередную игру в сквош, во второй раз пришел ее будить, Сисси выскочила из постели, опрокинув поднос на дорогие белоснежные простыни и осыпая бранью всех, кто попадался на глаза, даже своих любимых пекинесов.Запахнувшись в новую соболью накидку, в крепдешиновой блузке, габардиновых брюках и лакированных сапогах, с шелковым шарфом фирмы «Гермес» на голове и огромных темных очках, скрывавших ее налитые кровью глаза, она плюхнулась на заднее сиденье «роллс-ройса» и заорала на шофера, чтобы тот поторопился.– Ваше имя? – спросил полицейский у ворот студии.Сисси злобно уставилась на него сквозь затемненное стекло «роллса».Крестьянин, он что, не бывает в кино? Если она получит роль, он немедленно будет уволен.– Мисс Сисси Шарп, пробы на «Сагу», – почтительно сказал Харри, подмигнув полицейскому.Сисси сжала зубы. Харри отныне тоже в числе кандидатов на увольнение.– О да, конечно. Привет, Сисси. – Полицейский фамильярно улыбнулся, махнув им рукой.Сисси придирчиво оглядела свою гардеробную. Зная, что актерам на телевидении, как правило, достаются крохотные комнатки или трейлеры, она настояла на том, чтобы ей предоставили роскошный фургон мужа. В нем были кровать, плита, телевизор, туалетный столик с зеркалом, подсвечиваемым розовыми лампочками.Сисси снималась в кино как раз в те времена, когда к звездам относились с особым вниманием – как к изнеженным домашним орхидеям, им угождали во всем. Век телевидения породил новую смену чрезмерно молодых и горячих актеров и дал приют вышедшим в тираж, но благодарным звездам, которых не особенно волновало, где они будут переодеваться – в гараже или еще где, они были рады уже тому, что им дали работу. Потом, в случае успеха фильма, их претензии чрезмерно вырастали. Тогда уж они требовали всего, от личного телефона до личной сауны, а актрисы настаивали также на выходных во время менструаций и перерывах на кормление грудных детей, которых приносили с собою в студию.Каждый сезон работники телекомпании с ужасом наблюдали, как «растут» их актеры, некогда бывшие в тени. Они, с таким рвением начинавшие работать за разумное жалованье, вскоре становились ноющими эгоистами, которые, уже зная себе цену, наслаждались своей властью над студией, продюсерами и телекомпанией. Телекомпании любили создавать звезд, но не суперзвезд. «Чем ярче звезды, тем больше публика любит их и тем большими монстрами они становятся», – с грустью замечал Эбби. Это повторялось из года в год. А любовь публики к новым, свежим лицам на экране порождала новых телезвезд.– Мы обязаны держать их в узде, черт возьми, – кричала Гертруда. – Я настаиваю на том, чтобы в «Саге» у всех было равное жалованье – у всех.– Это невозможно, – возражал Эбби. – У нас снимаются и юнцы и звезды. Нельзя всем им дать одинаковое жалованье, не будь дурой.– Ну хорошо, тогда мы должны попытаться сохранить равенство в другом, – не сдавалась Гертруда. – Никаких роскошных уборных, Эбби. Никаких бесплатных нарядов, астрономических телефонных счетов. Никаких привилегий, за исключением лишь одной – привилегии работать на нас в «Саге».– Попробуй, Герт, – цинично ухмыльнулся Эбби. – Попытайся, милочка. Ничего не получится, ты же знаешь. Мы уже создали прецедент с Сэмом Шарпом. Он получает этот чертов лимузин, роскошный фургон, Дуг Хайвард будет прилетать из Лондона на эти идиотские примерки. Странно, что мы еще не включили в его контракт молодого гомика, который будет развлекать его во время обеденного перерыва. Черт знает что еще. Неужели ты действительно думаешь, что другие звезды не захотят того же?– Сэм Шарп – высокоуважаемая кинозвезда. Он заработал свое место под солнцем, – продолжала настаивать Герт. – У него в контракте есть пункт «о режиме наибольшего благоприятствования». Никто не смеет просить такого же жалованья, как у него.– Да уж, мы платим ему далеко не крохи, и все благодаря тебе, Герт, – сказал Эбби, в порыве злости закуривая третью за день сигару. – Тридцать пять тысяч за эпизод в новом фильме вышедшему в тираж актеру – это уж чересчур, детка, чересчур.– Эбби, образ Стива Гамильтона очень важен для успеха «Саги». Ты знаешь это, – жестко ответила Гертруда. – Если он не получится достойным главой рода, прирожденным лидером, динамичным, сериала не будет. А Сэм Шарп воплощает все эти качества. Они уже у него в крови, он их вырабатывал годами, играя всех этих достопочтенных янки. И, кроме того, его телеквота огромна. Его последние три фильма собрали по меньшей мере сорок процентов лучшего эфирного времени.– Да, и побили кассовые рекорды, – уныло заметил Эбби.– Он великая звезда, – настаивала Гертруда.– Бывшая, – вздохнул Эбби.– Он нам нужен, – не унималась Гертруда.– Хорошо, хорошо. Может быть, ты и права, Герт. Может, он и звезда, но и отвратительный педераст. Как мы избавимся от такой его репутации, которую тут же подхватит помойная пресса?– Очень просто, – ответила Гертруда. – Если ему тридцать лет удавалось пускать пыль в глаза публике, я не вижу причин, почему бы ему не продолжать в том же духе. Особенно, если роль Миранды исполнит Сисси.– Что? Сисси? Эта сморщенная потаскуха? О, только не это. Она не годится, не годится для Миранды. Я согласился посмотреть ее только из-за Сэма. Ей никогда не сыграть Миранду. Миранда сексуальна, женственна, чувственна. Сисси слишком – слишком… – Он не мог подобрать подходящего слова.– Резкая? – подсказала Гертруда.– Да, резкая, ей не хватает…– Сексуальности?– Да. А в Миранде секс бьет через край.– Но она блестящая актриса, Эбби.– О да, в подходящей роли она будет просто бесподобна. Я как раз не отрицаю ее таланта, но не знаю, у кого из мужчин она может вызвать желание.– Ну хорошо, тогда давай попробуем ее на роль Сайроп?– Сайроп! Боже упаси, ведь это же вторая Дева Мария. И нам нужна святая на эту роль. А в этом городе не так много святых, особенно среди сорокалетних.– Но давай все-таки попробуем ее, – с вкрадчивой улыбкой сказала Гертруда. – Я думаю, она будет великолепна. Шлюха в роли святоши – это оригинально, Эбби.– О Боже, Герт. Но она совсем не то, что нужно.– Эбби, Эбби, ну что мы теряем? Она знаменитая актриса, все еще в прекрасной форме, и у нее как раз сейчас вид падшего ангела. Даже затаенная боль в глазах.– Боль? – вновь взорвался Эбби. – Я знаю по меньшей мере десяток режиссеров, которые охотнее работали бы с акулами в «Челюстях», чем с ней. Но, ладно, ладно, хорошо, если ты думаешь, что это может задеть Сэма, я дам согласие на ее пробы в обеих ролях.– Правда? – Гертруда поняла, что одержала верх. – В конце концов все решат пробы, Эбби.
Сисси со смешанным чувством восприняла известие, что ее будут пробовать на обе роли – и Миранды и Сайроп. Она не могла понять, то ли телекомпания идет ей навстречу, воздавая должное ее заслугам и таланту, то ли ведет двойную игру. Она сидела в фургончике Сэма и в задумчивости смотрела на стоявшие на столе бутылку «Дом Периньона» в ведерке со льдом, банку черной икры и блюдо с тертыми яйцами, черным хлебом и мелко нарезанным луком. «Добро пожаловать, с любовью – Эбби и Гертруда» , – приветствовала звезду открытка, оставленная на столе. На кофейном столике красного дерева стояла хрустальная ваза с лилиями и белыми розами и запиской: «Болею за тебя, дорогая. Твой Сэм». Сисси скорчила гримасу. Почему он всегда присылал ей белые лилии? Они ведь лишь для похорон. Одному Богу известно, сколько раз она говорила и Сэму, и его цветочнику, что ненавидит эти цветы, но все равно по любому поводу появлялись именно лилии. Лилии и еще белые розы. Как же она устала от этого!Орхидея в простом каменном горшке была куда привлекательнее. Записка, вложенная в цветок, была лаконична: «Срази их». Это прислал Робин Феликс, ее новый агент – человек, который слишком хорошо знал, как удержать клиента, и характером своим совсем не походил на ее прежнего агента, Дуга. Сисси была довольно выгодным клиентом, но иногда, следовало признать, бывала просто несносной – самой трудной актрисой, с которой Робину доводилось работать. Тем не менее, несмотря на ее капризы, он чувствовал, что внутренне она согласна на роль Сайроп, которая ей, кстати, и подходила, и Робин собирался присутствовать на пробах и употребить все свое влияние на телебоссов.– Все готово для вас, мисс Шарп, – почтительно сказала Дебби, постучав в дверь фургона.Сисси была единственной из актрис, кто имел собственные апартаменты. Остальные ютились в клетушках.– Могу ли я предложить вам что-нибудь поесть или выпить?– Нет, спасибо, милая, – великодушно произнесла Сисси. – Я никогда не ем и не пью перед съемкой. Только проследи, чтобы кто-нибудь положил бутылку «Перье» и пачку «Данхилла» рядом с моим стулом, и сделай так, чтобы стул мой стоял рядом со стулом главного осветителя, мистера Доминика.– Будет сделано, мисс Шарп, – защебетала Дебби и тут же упорхнула.Сисси заходила в гримерную, в то время как через другую дверь оттуда выходила Розалинд. Бен наносил на лицо Хлои последние штрихи. Она выглядела на редкость соблазнительно. Это было совсем не то бледное, выцветшее лицо, что утром. Сейчас оно было исполнено экзотической красоты, сексуальности, это было лицо колдуньи, шлюхи, но вместе с тем мягкое и женственное – Бен хорошо поработал, хотя природная красота Хлои была благодатным материалом для гримеров.Она выглядит простушкой, подумала Сисси, для которой любая женщина с весом более ста фунтов и объемом груди более тридцати трех дюймов была простушкой. Простушка и толстуха. Легким кивком головы они с Хлоей поздоровались и больше уже не обращали друг на друга внимания, тем более что гримерша Де-Де начала наносить бежевую пудру на тело Хлои.Когда в десять тридцать Хлоя наконец появилась на съемочной площадке, ее ладони были влажными от пота. Сабрина и Розалинд уже сыграли свои сцены и ушли. У съемочной группы был небольшой перерыв. Подошел Роберт Джонсон и вновь с улыбкой представился.– В последний раз мы с вами встречались на приеме у Стива, когда он был еще женат на Али. Я тот самый парень, который участвовал с ним в велогонках по дюнам Транкаса. Вы нас еще обозвали тогда сумасшедшими, вспоминаете?Хлоя не помнила, но сделала вид, что узнала Роберта. Подошел режиссер, чтобы обсудить сцену.Хлоя слушала его вполуха. У нее были свои представления о героине, вполне определенные. И она собиралась играть ее по-своему.Пандора Кинг, вбежавшая в гримерную, бросилась Хлое на шею, шумно приветствуя ее. Пандора была выносливой, трудолюбивой актрисой и к тому же лишенной чванства. Ее отличал лишь огромный косметический набор, который сопровождал ее повсюду.– Дорогая, дорогая, мы должны вместе пообедать и обсудить этот бред. Я ведь участвую в пробах сразу на две роли – это ли не идиотизм? – Пандора смеялась, показывая крепкие белые зубы, пережевывающие слишком много жвачки.Хотя к ее макияжу еще не приступали, на лице у нее уже был тонкий слой крем-пудры, румяна, губы блестели, глаза были обведены контуром, а голову украшал светлый, в завитках, парик. Пандора не была красавицей, но очень старалась, и даже смерть, казалось, не застанет ее ненакрашенной.– Готовы, мисс Кэррьер? – Дебби просунула голову в дверь. – Как только будете одеты, вас ждут обратно в студию.Хлоя стояла в центре съемочной площадки, чувствуя себя уже спокойнее. Милтон, режиссер пробных съемок, поставил сцену почти так, как она ее себе представляла. Теперь ей предстояло играть в полную силу, показать все, на что она способна. Роберт встал за камерой, оттуда он должен был подавать реплики.– Все в порядке, готова, дорогая? – спросил Милтон.– Да, все хорошо, я готова.Бен в последний раз провел пуховкой по ее щекам, Тео взбил густые черные кудри, Трикси поправила кружево на плечах, Хэнк щелкнул перед носом «хлопушкой», Ласло направил луч прожектора ей в лицо и отдал последние инструкции осветителю, который стоял в двадцати футах от площадки.– О'кей, Чак, опусти свет немного пониже, – крикнул Ласло осветителю.– Хорошо, – отозвался Чак.И вот они все ушли. Хлоя осталась один на один с камерой, готовой записывать все ее эмоции и переживания. Она была одна, хотя семьдесят пять человек молчаливо стояли вокруг, наблюдая за ней, оценивая. Одна. Пришло время показать, на что она способна.– Мотор! – взревел Милтон.– Я никогда не любила тебя, Стив, – спокойно говорила Хлоя, обращаясь к Роберту, чувствуя, как внутри загорается пламя. Она вспоминала свой последний разговор с Джошем. Последний. Эмоции захлестнули ее. – Для меня ты был лишь тем, кем можно пользоваться, как ты всегда пользовался мною. Ты мне мог дать то, что я хотела, что мне было нужно.– Я не верю тебе, Миранда, – с достоинством сказал Роберт.– Это правда, Стив. Бог свидетель, это правда. Как я могла любить тебя, если я знала, что ты убил Николаса? – Ее глаза были полны слез.Настоящих слез. Она чувствовала, как они сдавливают горло, и ей пришлось призвать на помощь свое актерское самообладание, чтобы не разрыдаться.– Это подлая ложь, и ты это знаешь.– О нет, Стив. У меня есть доказательство. Я ведь была там той ночью, когда ты был с Николасом. – Хлоя сделала шаг навстречу камере; ее игра становилась все глубже, напряженнее.Нервы были на пределе. Она отдавала этим двум страницам текста все, что могла, от нее не ускользнул ни один нюанс. Ее жизненный опыт словно подсказывал ей, разжигал ее эмоции. Она оскорбляла Роберта, издевалась над ним, высмеивала, говорила, что ее чувство к Николасу, ее любовнику, никогда не иссякнет и что она будет ненавидеть Стива до конца своих дней и сделает все, чтобы погубить его. Играя эту сцену, она все время думала о Джоше. Именно ему изливала она сейчас душу. Джошу, который разбил ее сердце, опустошил ее, заставил страдать. Она думала о том, как страстно она когда-то любила его, как вновь могла бы полюбить, если только… если только…Когда Хлоя закончила сцену, пот ручейками стекал по ее платью, лицо было мокрым от слез. Милтон взревел от восторга, а часть съемочной группы не удержалась от аплодисментов.– И сразу в работу! Это было потрясающе, дорогая, совершенно невероятно. Ты великолепна! Никто другой нам и не нужен.– Проверь запись! – заорал Хэнк.– Все в порядке, – ответил Билл, оператор.– Спасибо, дорогая, спасибо, – восторгался Милтон. – Это было удивительно, ты заставила меня плакать. – Он склонился к Хлое и прошептал: – Надеюсь, ты получишь роль.Поблагодарив всех, Хлоя ушла с площадки. Помощники покинули ее, готовясь к съемкам следующей участницы. Она сама разделась, расчесала волосы, склеенные лаком, сняла накладные ресницы. Когда Хлоя уже заканчивала одеваться, она увидела в зеркале, что прибыли Эмералд и компания.Эмералд никогда не являлась налегке, в одиночестве и вовремя. Это было своеобразной реакцией на ее «звездное» детство, когда ей приходилось вставать каждый день в пять утра и жить по распорядку. Когда Эмералд исполнилось тридцать, она, прожившая двадцать семь лет по часам, зареклась, что никогда больше не повторит эту пытку.Итак, она опоздала на сорок пять минут, что для нее было почти пунктуальностью. Выглядела она бесподобно. Светлые волосы, совсем недавно подкрашенные, обрамляли точеное, заново подтянутое лицо, а фигура вновь обрела те же роскошные формы, что и в пятидесятых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39