«Персивал, Эммануэл Персивал». Ну и имечко: Эммануэл, это не тот, что приносит добрые вести? Они что, по-вашему, и меня собираются посылать за границу?
— А тебе хотелось бы?
— Я всегда мечтал когда-нибудь работать в Лоренсу-Маркише. Нашего человека там пора ведь уже менять. Там должен быть хороший портвейн, а? Революционеры — они наверняка тоже пьют портвейн. Вот если бы еще со мной поехала Синтия…
— А я считал, что тебе больше по душе холостяцкая жизнь.
— Я имел в виду не женитьбу. Джеймс Бонд ведь так и не женился. И потом, мне нравится португальская кухня.
— Сейчас кухня там, наверно, африканская. Ты знаешь что-нибудь о тех местах, кроме того, что сообщает нам в своих телеграммах Шестьдесят девять-триста?
— Я собрал целую картотеку ночных заведений и ресторанов до того, как у них произошла эта чертова революция. Сейчас они, возможно, все закрыты. А что до остального, то не думаю, чтобы Шестьдесят девять-триста знал половину того, что знаю о тех местах я. У него нет картотеки, да и вообще он такой чертовски серьезный — наверно, и в постели работает. Подумайте, сколько мы вдвоем могли бы списать на счет служебных трат.
— Вы вдвоем?
— Мы с Синтией.
— Какой же ты мечтатель, Дэвис. Да она никогда не выйдет за тебя. У нее же отец — генерал-майор.
— У каждого есть своя мечта. А о чем мечтаете вы, Кэсл?
— О, пожалуй, я мечтаю порой о безопасности. Не в том смысле, как понимает это Дэйнтри. А о безопасности жизни в отставке. С хорошей пенсией. Достаточной, чтобы я мог содержать и себя и жену…
— И вашего маленького паршивца?
— Да, и моего маленького паршивца, конечно.
— Не слишком-то они щедры на пенсии в нашем Управлении.
— Нет, не слишком, потому я и думаю, что ни ты, ни я не сумеем осуществить свою мечту.
— В любом случае… эта медицинская проверка должна что-то означать, Кэсл. Когда я был в Лиссабоне… наш человек повез меня в такую пещеру за Эсторилом, где слышно, как под твоим столиком плещет вода… Таких омаров я никогда больше не ел. Я читал, что такой же ресторан есть в Лоренсу-Маркише… Мне нравится даже их молодое вино, Кэсл. Право же, мне надо быть там, а не этому Шестьдесят девять-триста. Он не умеет ценить хорошую жизнь. Вы-то ведь знаете эти места, да?
— Мы провели там с Сарой две ночи — семь лет назад. В отеле «Полана».
— Всего две ночи?
— Я срочно покидал Преторию — ты эту историю знаешь: мне надо было опередить БОСС [управление государственной безопасности в ЮАР]. Я не чувствовал себя в безопасности так близко от границы. Мне хотелось, чтобы между Сарой и БОСС лег океан.
— Ах да, у вас ведь была Сара. Счастливчик. В отеле «Полана». С Индийским океаном за окном.
Кэслу вспомнилась холостяцкая квартира Дэвиса — немытые стаканы, журналы «Пентхаус» и «Нэйчур».
— Если, Дэвис, ты это серьезно надумал, я поговорю с Уотсоном. Предложу тебя в качестве замены.
— Достаточно серьезно. Я хочу бежать отсюда, Кэсл. Отчаянно хочу.
— Неужели тебе так худо?
— А что мы тут делаем — сидим и составляем никому не нужные телеграммы. И задираем нос от важности, потому что чуть больше других знаем про земляные орехи или про то, что сказал Мобуту [Мобуту (р. 1930) — политический и военный деятель республики Заир, с 1965 г. ее президент] на ужине в частном доме… А ведь я, знаете ли, пришел сюда в поисках волнующих впечатлений. Волнующих, Кэсл. Какой же я был болван! Просто не понимаю, как вы выдержали здесь столько лет.
— Возможно, оно легче, когда ты женат.
— Если я когда-нибудь женюсь, ни за что не стану жить здесь всю жизнь. Надоела мне до смерти эта чертова дряхлая страна, Кэсл: перерывы в снабжении электричеством, забастовки, инфляция. Цена на еду меня не волнует — убивает меня цена на хороший портвейн. Я поступил сюда в надежде поехать за границу, выучил португальский, а сижу здесь и отвечаю на телеграммы из Заира, в которых сообщается про земляные орехи.
— А мне всегда казалось, что ты доволен жизнью. Дэвис.
— О да, доволен, когда немного выпью. Влюбился я в эту девицу, Кэсл. Не могу выбросить ее из головы. Вот и паясничаю, чтобы ей понравиться, и чем больше паясничаю, тем хуже она ко мне относится. Может, если бы меня послали в Лоренсу-Маркиш… Она как-то тут сказала, что тоже хотела бы уехать за границу.
Зазвонил телефон.
— Это ты, Синтия?
Но это была не она. Это был Уотсон, шеф Шестого отдела.
— Это вы, Кэсл?
— Это Дэвис.
— Передайте трубку Кэслу.
— Да, — сказал Кэсл, — я у телефона. Слушаю вас.
— Шеф хочет вас видеть. Зайдите за мной, пожалуйста, по пути, когда будете спускаться.
Спускаться надо было долго, так как кабинет шефа находился в подвальном этаже, в бывшем винном погребе, сооруженном в 90-х годах прошлого века для одного миллионера. В помещении, где Кэсл и Уотсон ждали, когда над дверью шефа загорится зеленый свет, в свое время держали уголь и дрова, тогда как в кабинете шефа хранили лучшие в Лондоне вина. Ходили слухи, будто в 1946 году, когда Управление завладело этим домом и архитектор начал его перестраивать, в винном погребе была обнаружена фальшивая стена, за которой лежало, словно мумии, замурованное сокровище миллионера — вина редчайших урожаев. Какой-то невежественный клерк из министерства общественных работ — гласила легенда — продал их по цене обычных столовых вин военному универмагу. Скорее всего это был сплошной вымысел, но всякий раз, как на аукционе «Кристи» продавали старое, представляющее историческую ценность вино, Дэвис мрачно говорил:
— Это из наших запасов.
Красный свет горел бесконечно долго. Вот так же бесконечно долго сидишь в машине и ждешь, когда очистят дорогу от обломков аварии.
— Вы не знаете, что стряслось? — спросил Кэсл.
— Нет. Он просто попросил меня представить ему всех, кто работает в Шестом отделе и кого он еще не видел. Он уже покончил с сектором Шесть-Б, и теперь ваш черед. Я вас представлю и уйду. Так принято. Остатки колониальных времен, на мой взгляд.
— С бывшим шефом я однажды встречался. Перед тем, как в первый раз поехать за границу. У него был монокль с черным стеклом. Жутковато как-то, когда на тебя смотрит этакое черное О, но шеф тогда лишь пожал мне руку и пожелал удачи. Меня, случайно, не собираются снова посылать за границу?
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Напомните мне, пожалуйста, поговорить о Дэвисе.
Загорелся зеленый свет.
— Надо было мне сегодня утром тщательнее побриться, — сказал Кэсл.
В облике Харгривза — в отличие от прежнего шефа — не было ничего, наводящего жуть. На столе у него лежала пара мертвых фазанов, а сам он говорил по телефону.
— Я привез их сегодня утром. Мэри подумала, что это может доставить вам удовольствие. — Он указал рукой на два кресла.
«Так вот, значит, где полковник Дэйнтри провел уик-энд, — подумал Кэсл. — Стрелял фазанов или докладывал о состоянии безопасности?» Будучи хорошо знаком с протоколом, Кэсл выбрал себе кресло поменьше и более жесткое.
— Она вполне здорова. Немного дает себя знать ревматизм в левой ноге, но это и все, — сказал Харгривз и повесил трубку.
— Это Морис Кэсл, сэр, — сказал Уотсон. — Он возглавляет сектор Шесть-А.
— «Возглавляет» звучит как-то уж слишком значительно, — заметил Кэсл. — Нас ведь только двое.
— Вы имеете допуск к сугубо секретной информации, верно? Вы… и находящийся под вашим руководством Дэвис.
— А также под руководством Уотсона.
— Да, конечно. Но Уотсон отвечает за весь Шестой отдел. Я полагаю, немало дел вы препоручаете вести им самим, Уотсон?
— Я считаю, что только сектор Шесть-С требует моего неослабного внимания: Уилкинс ведь не так давно у нас. Он еще должен вжиться.
— Ну, не буду вас задерживать, Уотсон. Благодарю, что привели Кэсла. — Харгривз провел рукой по перьям одной из убитых птиц. И сказал: — Я тоже вживаюсь, как Уилкинс. Насколько я понимаю, мало что изменилось с тех пор, когда я в молодости служил в Западной Африке. Уотсон — это как бы комиссар провинции, а вы — комиссар района и в рамках своей территории предоставлены в значительной мере самому себе. Но вы, конечно, и Африку тоже знаете, верно?
— Только Южную Африку, — сказал Кэсл.
— Да, совсем забыл. В моем представлении Южная Африка никогда не была подлинной Африкой. Да и Северная — тоже. Этим занимается сектор Шесть-С, верно? Дэйнтри все это мне разъяснил. Во время уик-энда.
— Хорошо постреляли, сэр? — осведомился Кэсл.
— Средне. По-моему, Дэйнтри не вполне удовлетворен. Будущей осенью надо вам туда приехать и попробовать самому.
— От меня мало толку, сэр. Я ни разу в жизни еще не стрелял, даже в человека.
— Вот тут вы правы: человек — это наилучшая мишень. Откровенно говоря, мне тоже птицы наскучили. — Шеф опустил взгляд на лежавшую перед ним бумагу. — Вы отлично поработали в Претории. Тут сказано, что вы первоклассный администратор. Вы значительно сократили расходы резидентуры.
— Я принял пост после человека, который умел блестяще вербовать агентов, но плохо соображал по части финансов. А мне это дается легко. До войны я некоторое время работал в банке.
— Дэйнтри пишет тут, что у вас в Претории были неприятности личного характера.
— Я бы не назвал это «неприятностями». Я влюбился.
— Да. Так тут и сказано. В африканку. Эти ребята называют их всех без разбора «банту». Вы нарушили их расовые законы.
— Теперь мы вне опасности: мы женаты. Но там нам действительно пришлось туго.
— Да. Вы нам об этом сообщали. Хотел бы я, чтобы все наши люди, когда у них случаются неприятности, так же правильно поступали. Вы боялись, что южноафриканская полиция доберется до вас и уж отделает как следует.
— Нельзя было человеку столь уязвимому оставаться вашим резидентом.
— Как видите, я весьма внимательно просмотрел ваше досье. Мы велели вам тут же убираться оттуда, хотя нам и в голову не приходило, что вы можете взять с собой эту девицу.
— Ее проверили в Центре. Ничего дурного не было обнаружено. Вы считаете, что мне не следовало увозить ее оттуда? Она ведь была моей связной с африканскими агентами. Моей легендой было серьезное изучение апартеида в свободное от работы время, но полиция, если бы забрала мою нынешнюю жену, могла бы расколоть ее. Поэтому я и вывез ее через Свазиленд в Лоренсу-Маркиш.
— О, вы правильно поступили, Кэсл. А теперь вы женаты и у вас есть ребенок. Надеюсь, все хорошо?
— Ну, если не считать того, что в данный момент у моего сына — корь.
— А, в таком случае надо следить за его глазами. Глаза — это слабое место. Собственно, я хотел вас видеть, Кэсл, в связи с визитом, который должен нанести нам через несколько недель некий господин Корнелиус Мюллер, один из руководителей БОСС. Я думаю, вы знали его, когда были в Претории.
— Безусловно, знал.
— Мы намерены ознакомить его с некоторыми материалами, которыми вы занимаетесь. Конечно, для того лишь, чтобы доказать нашу готовность сотрудничать с ними — до известных пределов.
— Он знает о Заире больше нас.
— Главным образом его интересует Мозамбик.
— В таком случае вам нужен Дэвис, сэр. Он больше в курсе дела, чем я.
— О да, конечно! Дэвис. Я с ним пока не встречался.
— И еще одно соображение, сэр. Когда я был и Претории, мы с Мюллером не очень ладили. Если вы еще раз заглянете в мое досье, то увидите, что именно он пытался шантажировать меня при помощи законов о взаимоотношениях между расами. Вот почему ваш предшественник велел мне убираться оттуда как можно скорее. Поэтому не думаю, чтобы это могло способствовать установлению контактов между мной и Мюллером. Лучше пусть с ним имеет дело Дэвис.
— Но вы же стоите над Дэвисом — естественнее, вам и встречаться с Мюллером. Это будет нелегко, я понимаю. Обе стороны наточат ножи, но элемент неожиданности даст вам очко. Вы отлично знаете, что ему не надо показывать. Крайне важно не раскрывать наших агентов — даже если для этого придется затемнить кое-какой важный материал. У Дэвиса же нет вашею опыта соприкосновения с БОСС… и с этим их Мюллером.
— А почему мы должны что-то ему показывать, сэр?
— Вы когда-нибудь задумывались, Кэсл, что произойдет с Западом, если золотые копи Южной Африки закроются из-за расовой войны. И война эта ведь может быть проиграна, как во Вьетнаме. До того, как политики успеют договориться, чем заменить золото. И Россия станет главным его поставщиком. Это будет, пожалуй, посложнее нефтяного кризиса. А еще алмазные копи… Компания «Де Бирс вест» покрупнее, чем «Дженерал моторс». Алмазы ведь не устаревают, как автомобили. А есть и кое-что посерьезнее золота и алмазов — там же добывают уран. Я полагаю, вам еще не говорили про секретный документ Белого дома об операции под кодовым названием «Дядюшка Римус».
— Нет. Ходили, правда, слухи…
— Так вот хотите вы или нет, а мы, Южная Африка и Штаты будем осуществлять совместно операцию «Дядюшка Римус». Поэтому мы должны держаться любезно с господином Мюллером — даже если он и шантажировал вас.
— И мне надо будет показать ему?..
— Информацию о партизанах, о поставках, осуществляемых, невзирая на блокаду, в Родезию, о новых людях, ставших у власти в Мозамбике, о проникновении русских и кубинцев… информацию экономического характера.
— А что же остается?
— Попридержите информацию о китайцах. Южноафриканцы склонны валить их в одну кучу с русскими. А может настать день, когда китайцы нам понадобятся. Мне эта операция «Дядюшка Римус» нравится не больше, чем вам. Политические деятели называют это «реалистической политикой», а реалистический подход в той Африке, которую я знал, никогда еще никому не сослужил доброй службы. Моя Африка была моей сентиментальной любовью. Я по-настоящему любил ту Африку, Кэсл. Китайцы, да и русские и американцы не любят ее… тем не менее мы должны работать рука об руку с Белым домом и господином Мюллером и участвовать с ними в операции «Дядюшка Римус». До чего же все было легко в добрые старые времена, когда мы имели дело с вождями племен и шаманами, и школами в буше, и дьяволами, и королевами дождя. Моя Африка еще была немного похожа на ту, которую описывал Райдер Хаггард [Хаггард Генри Райдер (1856-1925) — английский писатель, автор приключенческих романов, действие их происходит на разных континентах, в том числе и в Африке, в изображении которой превалируют экзотические мотивы и утверждается культ сильной личности, прежде всего белого человека]. Неплохое было местечко. Император Чака [Чака (ок. 1787-1828) — зулусский правитель, глава объединения родственных южноафриканских племен] был намного лучше фельдмаршала Амина Дада [Амин Дада (р. 1925) — политический и военный деятель Уганды, в 1971 г. пришел к власти в результате переворота, в 1979 г. был свергнут]. Ну, в общем, постарайтесь быть пообходительнее с Мюллером. Он ведь личный представитель самого шефа БОСС. Я бы предложил вам сначала принять его дома — в порядке оздоровительной шокотерапии.
— Не знаю, согласится ли жена.
— Скажите ей, что это я прошу. Но решение за ней: если ей это слишком мучительно…
Уже на пороге Кэсл обернулся, вспомнив о своем обещании.
— Можно мне замолвить слово за Дэвиса, сэр?
— Конечно. А в чем дело?
— Слишком долго он сидит в Лондоне. Мне кажется, надо бы его послать при первой же возможности в Лоренсу-Маркиш. Пусть сменит агента Шестьдесят девять-триста — тот тоже наверняка уже нуждается в перемене мест.
— Это Дэвис просил вас со мной поговорить?
— Не совсем, но мне кажется, он был бы рад уехать из Лондона — куда угодно. У него нервы на пределе, сэр.
— В связи с чем?
— Сложности с девушкой, насколько я понимаю. И надоело ему сидеть за канцелярским столом.
— О, насчет того, что надоело сидеть за канцелярским столом, — это я понимаю. Посмотрим, что можно для него сделать.
— Я действительно немного за него беспокоюсь.
— Обещаю вам, Кэсл, не забыть о нем. Кстати, этот визит Мюллера — сугубо секретен. Вы же знаете, как мы любим, чтобы наши ящики были крепко закрыты. Так вот, у вас теперь будет ваш личный ящичек. Я не говорил об этом даже Уотсону. А вы не должны ничего говорить Дэвису.
2
В середине октября Сэм все еще считался в карантине. Осложнений у него не было, и, значит, в будущем хотя бы с этой стороны можно было ничего не опасаться, а его будущее всегда представлялось Кэслу полным непредсказуемых ловушек. Шагая в воскресенье утром по Главной улице, Кэсл вдруг почувствовал желание воздать благодарность Богу — пусть даже мифическому — за то, что опасность для Сэма миновала, и зашел на несколько минут в приходскую церковь. Служба близилась к концу, и прихожане — принарядившиеся, и немолодые, и совсем старые — пели стоя, со своеобразным вызовом «Там, вдали, зеленый холм за городской стеной», словно в глубине души сомневались в этом факте. Простая, немудреная эта сценка с единственным цветным пятном вызвала в памяти Кэсла местный пейзаж, который часто можно увидеть на примитивных картинках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— А тебе хотелось бы?
— Я всегда мечтал когда-нибудь работать в Лоренсу-Маркише. Нашего человека там пора ведь уже менять. Там должен быть хороший портвейн, а? Революционеры — они наверняка тоже пьют портвейн. Вот если бы еще со мной поехала Синтия…
— А я считал, что тебе больше по душе холостяцкая жизнь.
— Я имел в виду не женитьбу. Джеймс Бонд ведь так и не женился. И потом, мне нравится португальская кухня.
— Сейчас кухня там, наверно, африканская. Ты знаешь что-нибудь о тех местах, кроме того, что сообщает нам в своих телеграммах Шестьдесят девять-триста?
— Я собрал целую картотеку ночных заведений и ресторанов до того, как у них произошла эта чертова революция. Сейчас они, возможно, все закрыты. А что до остального, то не думаю, чтобы Шестьдесят девять-триста знал половину того, что знаю о тех местах я. У него нет картотеки, да и вообще он такой чертовски серьезный — наверно, и в постели работает. Подумайте, сколько мы вдвоем могли бы списать на счет служебных трат.
— Вы вдвоем?
— Мы с Синтией.
— Какой же ты мечтатель, Дэвис. Да она никогда не выйдет за тебя. У нее же отец — генерал-майор.
— У каждого есть своя мечта. А о чем мечтаете вы, Кэсл?
— О, пожалуй, я мечтаю порой о безопасности. Не в том смысле, как понимает это Дэйнтри. А о безопасности жизни в отставке. С хорошей пенсией. Достаточной, чтобы я мог содержать и себя и жену…
— И вашего маленького паршивца?
— Да, и моего маленького паршивца, конечно.
— Не слишком-то они щедры на пенсии в нашем Управлении.
— Нет, не слишком, потому я и думаю, что ни ты, ни я не сумеем осуществить свою мечту.
— В любом случае… эта медицинская проверка должна что-то означать, Кэсл. Когда я был в Лиссабоне… наш человек повез меня в такую пещеру за Эсторилом, где слышно, как под твоим столиком плещет вода… Таких омаров я никогда больше не ел. Я читал, что такой же ресторан есть в Лоренсу-Маркише… Мне нравится даже их молодое вино, Кэсл. Право же, мне надо быть там, а не этому Шестьдесят девять-триста. Он не умеет ценить хорошую жизнь. Вы-то ведь знаете эти места, да?
— Мы провели там с Сарой две ночи — семь лет назад. В отеле «Полана».
— Всего две ночи?
— Я срочно покидал Преторию — ты эту историю знаешь: мне надо было опередить БОСС [управление государственной безопасности в ЮАР]. Я не чувствовал себя в безопасности так близко от границы. Мне хотелось, чтобы между Сарой и БОСС лег океан.
— Ах да, у вас ведь была Сара. Счастливчик. В отеле «Полана». С Индийским океаном за окном.
Кэслу вспомнилась холостяцкая квартира Дэвиса — немытые стаканы, журналы «Пентхаус» и «Нэйчур».
— Если, Дэвис, ты это серьезно надумал, я поговорю с Уотсоном. Предложу тебя в качестве замены.
— Достаточно серьезно. Я хочу бежать отсюда, Кэсл. Отчаянно хочу.
— Неужели тебе так худо?
— А что мы тут делаем — сидим и составляем никому не нужные телеграммы. И задираем нос от важности, потому что чуть больше других знаем про земляные орехи или про то, что сказал Мобуту [Мобуту (р. 1930) — политический и военный деятель республики Заир, с 1965 г. ее президент] на ужине в частном доме… А ведь я, знаете ли, пришел сюда в поисках волнующих впечатлений. Волнующих, Кэсл. Какой же я был болван! Просто не понимаю, как вы выдержали здесь столько лет.
— Возможно, оно легче, когда ты женат.
— Если я когда-нибудь женюсь, ни за что не стану жить здесь всю жизнь. Надоела мне до смерти эта чертова дряхлая страна, Кэсл: перерывы в снабжении электричеством, забастовки, инфляция. Цена на еду меня не волнует — убивает меня цена на хороший портвейн. Я поступил сюда в надежде поехать за границу, выучил португальский, а сижу здесь и отвечаю на телеграммы из Заира, в которых сообщается про земляные орехи.
— А мне всегда казалось, что ты доволен жизнью. Дэвис.
— О да, доволен, когда немного выпью. Влюбился я в эту девицу, Кэсл. Не могу выбросить ее из головы. Вот и паясничаю, чтобы ей понравиться, и чем больше паясничаю, тем хуже она ко мне относится. Может, если бы меня послали в Лоренсу-Маркиш… Она как-то тут сказала, что тоже хотела бы уехать за границу.
Зазвонил телефон.
— Это ты, Синтия?
Но это была не она. Это был Уотсон, шеф Шестого отдела.
— Это вы, Кэсл?
— Это Дэвис.
— Передайте трубку Кэслу.
— Да, — сказал Кэсл, — я у телефона. Слушаю вас.
— Шеф хочет вас видеть. Зайдите за мной, пожалуйста, по пути, когда будете спускаться.
Спускаться надо было долго, так как кабинет шефа находился в подвальном этаже, в бывшем винном погребе, сооруженном в 90-х годах прошлого века для одного миллионера. В помещении, где Кэсл и Уотсон ждали, когда над дверью шефа загорится зеленый свет, в свое время держали уголь и дрова, тогда как в кабинете шефа хранили лучшие в Лондоне вина. Ходили слухи, будто в 1946 году, когда Управление завладело этим домом и архитектор начал его перестраивать, в винном погребе была обнаружена фальшивая стена, за которой лежало, словно мумии, замурованное сокровище миллионера — вина редчайших урожаев. Какой-то невежественный клерк из министерства общественных работ — гласила легенда — продал их по цене обычных столовых вин военному универмагу. Скорее всего это был сплошной вымысел, но всякий раз, как на аукционе «Кристи» продавали старое, представляющее историческую ценность вино, Дэвис мрачно говорил:
— Это из наших запасов.
Красный свет горел бесконечно долго. Вот так же бесконечно долго сидишь в машине и ждешь, когда очистят дорогу от обломков аварии.
— Вы не знаете, что стряслось? — спросил Кэсл.
— Нет. Он просто попросил меня представить ему всех, кто работает в Шестом отделе и кого он еще не видел. Он уже покончил с сектором Шесть-Б, и теперь ваш черед. Я вас представлю и уйду. Так принято. Остатки колониальных времен, на мой взгляд.
— С бывшим шефом я однажды встречался. Перед тем, как в первый раз поехать за границу. У него был монокль с черным стеклом. Жутковато как-то, когда на тебя смотрит этакое черное О, но шеф тогда лишь пожал мне руку и пожелал удачи. Меня, случайно, не собираются снова посылать за границу?
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Напомните мне, пожалуйста, поговорить о Дэвисе.
Загорелся зеленый свет.
— Надо было мне сегодня утром тщательнее побриться, — сказал Кэсл.
В облике Харгривза — в отличие от прежнего шефа — не было ничего, наводящего жуть. На столе у него лежала пара мертвых фазанов, а сам он говорил по телефону.
— Я привез их сегодня утром. Мэри подумала, что это может доставить вам удовольствие. — Он указал рукой на два кресла.
«Так вот, значит, где полковник Дэйнтри провел уик-энд, — подумал Кэсл. — Стрелял фазанов или докладывал о состоянии безопасности?» Будучи хорошо знаком с протоколом, Кэсл выбрал себе кресло поменьше и более жесткое.
— Она вполне здорова. Немного дает себя знать ревматизм в левой ноге, но это и все, — сказал Харгривз и повесил трубку.
— Это Морис Кэсл, сэр, — сказал Уотсон. — Он возглавляет сектор Шесть-А.
— «Возглавляет» звучит как-то уж слишком значительно, — заметил Кэсл. — Нас ведь только двое.
— Вы имеете допуск к сугубо секретной информации, верно? Вы… и находящийся под вашим руководством Дэвис.
— А также под руководством Уотсона.
— Да, конечно. Но Уотсон отвечает за весь Шестой отдел. Я полагаю, немало дел вы препоручаете вести им самим, Уотсон?
— Я считаю, что только сектор Шесть-С требует моего неослабного внимания: Уилкинс ведь не так давно у нас. Он еще должен вжиться.
— Ну, не буду вас задерживать, Уотсон. Благодарю, что привели Кэсла. — Харгривз провел рукой по перьям одной из убитых птиц. И сказал: — Я тоже вживаюсь, как Уилкинс. Насколько я понимаю, мало что изменилось с тех пор, когда я в молодости служил в Западной Африке. Уотсон — это как бы комиссар провинции, а вы — комиссар района и в рамках своей территории предоставлены в значительной мере самому себе. Но вы, конечно, и Африку тоже знаете, верно?
— Только Южную Африку, — сказал Кэсл.
— Да, совсем забыл. В моем представлении Южная Африка никогда не была подлинной Африкой. Да и Северная — тоже. Этим занимается сектор Шесть-С, верно? Дэйнтри все это мне разъяснил. Во время уик-энда.
— Хорошо постреляли, сэр? — осведомился Кэсл.
— Средне. По-моему, Дэйнтри не вполне удовлетворен. Будущей осенью надо вам туда приехать и попробовать самому.
— От меня мало толку, сэр. Я ни разу в жизни еще не стрелял, даже в человека.
— Вот тут вы правы: человек — это наилучшая мишень. Откровенно говоря, мне тоже птицы наскучили. — Шеф опустил взгляд на лежавшую перед ним бумагу. — Вы отлично поработали в Претории. Тут сказано, что вы первоклассный администратор. Вы значительно сократили расходы резидентуры.
— Я принял пост после человека, который умел блестяще вербовать агентов, но плохо соображал по части финансов. А мне это дается легко. До войны я некоторое время работал в банке.
— Дэйнтри пишет тут, что у вас в Претории были неприятности личного характера.
— Я бы не назвал это «неприятностями». Я влюбился.
— Да. Так тут и сказано. В африканку. Эти ребята называют их всех без разбора «банту». Вы нарушили их расовые законы.
— Теперь мы вне опасности: мы женаты. Но там нам действительно пришлось туго.
— Да. Вы нам об этом сообщали. Хотел бы я, чтобы все наши люди, когда у них случаются неприятности, так же правильно поступали. Вы боялись, что южноафриканская полиция доберется до вас и уж отделает как следует.
— Нельзя было человеку столь уязвимому оставаться вашим резидентом.
— Как видите, я весьма внимательно просмотрел ваше досье. Мы велели вам тут же убираться оттуда, хотя нам и в голову не приходило, что вы можете взять с собой эту девицу.
— Ее проверили в Центре. Ничего дурного не было обнаружено. Вы считаете, что мне не следовало увозить ее оттуда? Она ведь была моей связной с африканскими агентами. Моей легендой было серьезное изучение апартеида в свободное от работы время, но полиция, если бы забрала мою нынешнюю жену, могла бы расколоть ее. Поэтому я и вывез ее через Свазиленд в Лоренсу-Маркиш.
— О, вы правильно поступили, Кэсл. А теперь вы женаты и у вас есть ребенок. Надеюсь, все хорошо?
— Ну, если не считать того, что в данный момент у моего сына — корь.
— А, в таком случае надо следить за его глазами. Глаза — это слабое место. Собственно, я хотел вас видеть, Кэсл, в связи с визитом, который должен нанести нам через несколько недель некий господин Корнелиус Мюллер, один из руководителей БОСС. Я думаю, вы знали его, когда были в Претории.
— Безусловно, знал.
— Мы намерены ознакомить его с некоторыми материалами, которыми вы занимаетесь. Конечно, для того лишь, чтобы доказать нашу готовность сотрудничать с ними — до известных пределов.
— Он знает о Заире больше нас.
— Главным образом его интересует Мозамбик.
— В таком случае вам нужен Дэвис, сэр. Он больше в курсе дела, чем я.
— О да, конечно! Дэвис. Я с ним пока не встречался.
— И еще одно соображение, сэр. Когда я был и Претории, мы с Мюллером не очень ладили. Если вы еще раз заглянете в мое досье, то увидите, что именно он пытался шантажировать меня при помощи законов о взаимоотношениях между расами. Вот почему ваш предшественник велел мне убираться оттуда как можно скорее. Поэтому не думаю, чтобы это могло способствовать установлению контактов между мной и Мюллером. Лучше пусть с ним имеет дело Дэвис.
— Но вы же стоите над Дэвисом — естественнее, вам и встречаться с Мюллером. Это будет нелегко, я понимаю. Обе стороны наточат ножи, но элемент неожиданности даст вам очко. Вы отлично знаете, что ему не надо показывать. Крайне важно не раскрывать наших агентов — даже если для этого придется затемнить кое-какой важный материал. У Дэвиса же нет вашею опыта соприкосновения с БОСС… и с этим их Мюллером.
— А почему мы должны что-то ему показывать, сэр?
— Вы когда-нибудь задумывались, Кэсл, что произойдет с Западом, если золотые копи Южной Африки закроются из-за расовой войны. И война эта ведь может быть проиграна, как во Вьетнаме. До того, как политики успеют договориться, чем заменить золото. И Россия станет главным его поставщиком. Это будет, пожалуй, посложнее нефтяного кризиса. А еще алмазные копи… Компания «Де Бирс вест» покрупнее, чем «Дженерал моторс». Алмазы ведь не устаревают, как автомобили. А есть и кое-что посерьезнее золота и алмазов — там же добывают уран. Я полагаю, вам еще не говорили про секретный документ Белого дома об операции под кодовым названием «Дядюшка Римус».
— Нет. Ходили, правда, слухи…
— Так вот хотите вы или нет, а мы, Южная Африка и Штаты будем осуществлять совместно операцию «Дядюшка Римус». Поэтому мы должны держаться любезно с господином Мюллером — даже если он и шантажировал вас.
— И мне надо будет показать ему?..
— Информацию о партизанах, о поставках, осуществляемых, невзирая на блокаду, в Родезию, о новых людях, ставших у власти в Мозамбике, о проникновении русских и кубинцев… информацию экономического характера.
— А что же остается?
— Попридержите информацию о китайцах. Южноафриканцы склонны валить их в одну кучу с русскими. А может настать день, когда китайцы нам понадобятся. Мне эта операция «Дядюшка Римус» нравится не больше, чем вам. Политические деятели называют это «реалистической политикой», а реалистический подход в той Африке, которую я знал, никогда еще никому не сослужил доброй службы. Моя Африка была моей сентиментальной любовью. Я по-настоящему любил ту Африку, Кэсл. Китайцы, да и русские и американцы не любят ее… тем не менее мы должны работать рука об руку с Белым домом и господином Мюллером и участвовать с ними в операции «Дядюшка Римус». До чего же все было легко в добрые старые времена, когда мы имели дело с вождями племен и шаманами, и школами в буше, и дьяволами, и королевами дождя. Моя Африка еще была немного похожа на ту, которую описывал Райдер Хаггард [Хаггард Генри Райдер (1856-1925) — английский писатель, автор приключенческих романов, действие их происходит на разных континентах, в том числе и в Африке, в изображении которой превалируют экзотические мотивы и утверждается культ сильной личности, прежде всего белого человека]. Неплохое было местечко. Император Чака [Чака (ок. 1787-1828) — зулусский правитель, глава объединения родственных южноафриканских племен] был намного лучше фельдмаршала Амина Дада [Амин Дада (р. 1925) — политический и военный деятель Уганды, в 1971 г. пришел к власти в результате переворота, в 1979 г. был свергнут]. Ну, в общем, постарайтесь быть пообходительнее с Мюллером. Он ведь личный представитель самого шефа БОСС. Я бы предложил вам сначала принять его дома — в порядке оздоровительной шокотерапии.
— Не знаю, согласится ли жена.
— Скажите ей, что это я прошу. Но решение за ней: если ей это слишком мучительно…
Уже на пороге Кэсл обернулся, вспомнив о своем обещании.
— Можно мне замолвить слово за Дэвиса, сэр?
— Конечно. А в чем дело?
— Слишком долго он сидит в Лондоне. Мне кажется, надо бы его послать при первой же возможности в Лоренсу-Маркиш. Пусть сменит агента Шестьдесят девять-триста — тот тоже наверняка уже нуждается в перемене мест.
— Это Дэвис просил вас со мной поговорить?
— Не совсем, но мне кажется, он был бы рад уехать из Лондона — куда угодно. У него нервы на пределе, сэр.
— В связи с чем?
— Сложности с девушкой, насколько я понимаю. И надоело ему сидеть за канцелярским столом.
— О, насчет того, что надоело сидеть за канцелярским столом, — это я понимаю. Посмотрим, что можно для него сделать.
— Я действительно немного за него беспокоюсь.
— Обещаю вам, Кэсл, не забыть о нем. Кстати, этот визит Мюллера — сугубо секретен. Вы же знаете, как мы любим, чтобы наши ящики были крепко закрыты. Так вот, у вас теперь будет ваш личный ящичек. Я не говорил об этом даже Уотсону. А вы не должны ничего говорить Дэвису.
2
В середине октября Сэм все еще считался в карантине. Осложнений у него не было, и, значит, в будущем хотя бы с этой стороны можно было ничего не опасаться, а его будущее всегда представлялось Кэслу полным непредсказуемых ловушек. Шагая в воскресенье утром по Главной улице, Кэсл вдруг почувствовал желание воздать благодарность Богу — пусть даже мифическому — за то, что опасность для Сэма миновала, и зашел на несколько минут в приходскую церковь. Служба близилась к концу, и прихожане — принарядившиеся, и немолодые, и совсем старые — пели стоя, со своеобразным вызовом «Там, вдали, зеленый холм за городской стеной», словно в глубине души сомневались в этом факте. Простая, немудреная эта сценка с единственным цветным пятном вызвала в памяти Кэсла местный пейзаж, который часто можно увидеть на примитивных картинках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32