Сам караван тоже как-то уменьшился, и Эмери впервые задумалась. Она вспомнила, как Мэйс рассказывал, что многие партии переселенцев в начале пути насчитывали сотни людей на десятках повозок, однако конечного пункта достигали лишь немногие…
Восемь повозок тащились в пыли, по зарослям шалфея над ядовитыми источниками, под нещадно палящим солнцем. Их было двадцать три человека, включая детей, и им предстояло пройти еще много миль.
Глава 18
Маргарет Уайлс сидела в повозке и смотрела на раскинувшуюся перед ней пустыню: сухую, безжизненную, клубящуюся пылью, с серо-зелеными зарослями шалфея, тоскливыми и унылыми, с солончаками, ослепительно блестевшими на солнце, дрожащей зыбью от ни на минуту не прекращающегося ветра.
Маргарет облизала губы, стараясь не думать о воде, до которой могла дотянуться, так как все запасы были здесь, в повозке. Два дня пути в колючем песке, два дня без воды. Одно только согревало ее сердце: Тимми стал прежним, и, конечно, Эмеральда. Эмери сто раз оправдала те расходы, что были затрачены на нее. Она много и тяжело работала, без понуканий, без жалоб, а жаловаться, Бог свидетель, было на что. А как она вела себя при операции Тимми, заменив ее, Маргарет. Даже Оррин признал, что девочка была на высоте.
Она уже полюбила эту красивую зеленоглазую девушку, всегда и во всем готовую прийти на помощь. Маргарет даже не представляла, как могла бы обходиться без Эмери. Она не сомневалась, что в Калифорнии у нее будет возможность выбрать себе в мужья достойнейшего из достойных. Да и многие мужчины из их партии готовы были бы хоть сейчас взять Эмери в жены. Только дурак не заметит, как влюблен в нее Бен Колт.
А Мэйс Бриджмен? Трудный, жесткий человек, такой же неприручаемый, как и вся эта дикая страна, как те звери, которых он так искусно рисует, но тем не менее хороший и добрый. Он мог бы стать прекрасным мужем для женщины, которая будет принимать его таким, какой он есть. Может быть, Эмеральда и есть та самая женщина?
Приступ невыносимой боли согнул Маргарет пополам. Она не разгибалась, пока боль не отступила. «Это дизентерия», – убеждала она себя. Уже пару дней она страдала животом.
Маргарет посмотрела на Оррина, погонявшего волов. Пот струился по его лицу. Кнут то и дело щелкал в воздухе, время от времени опускаясь на спины волов. Если животные откажутся повиноваться, им всем грозит смерть.
Оррин оглянулся на нее, приветливо взмахнув рукой. Она слабо улыбнулась в ответ. Несмотря на все безумства Оррина и его упрямство, она любила его. Ничто не смогло убить в ней эту любовь. Ни то, что он украл деньги, ни то, что взял в рабство индейского мальчика, ни то, что бил Тимми за то, что тот спас его, когда сам Тимми был так тяжело болен.
Бог помогал ей. Они были привязаны друг к другу сильнее самых крепких цепей: годами они делили ложе, и каждый раз близость доставляла радость им обоим.
Всего четыре дня назад они были вместе. Оррин вошел в нее с нежной осторожностью, и она не противилась этому. Многие женщины сказали бы, что это могло повредить ребенку, но Маргарет в глубине души так не считала. Как может повредить кому-то такое священное действо?
– Маргарет, как дела? Тебе не лучше? – спросила Эмеральда. На глазах ее были зеленые очки. Когда продавщица в магазине спросила, куда они едут, то посоветовала купить их. Теперь очки были и у Маргарет, и они оказались бесценными здесь, в пустыне, защищая глаза от колючей песчаной пыли.
– Я в порядке, – ответила Маргарет. – Оррин не говорил, когда мы остановимся на отдых?
– Не знаю. Он считает, что нужно пройти побольше. С одной стороны, я его понимаю: есть о чем мечтать. – Она состроила забавную рожицу. – О таком вожделенном глотке воды. Ну вот, я снова за свое! О чем ни начнешь говорить, все обязательно сводится к глотку воды.
Маргарет кивнула с вымученной улыбкой. Язык во рту распух, губы пылали.
– Где Тимми? – спросила она, но тут снова ее скрутила боль, и она застыла, схватившись за живот.
– Он впереди, с Мэйсом.
– Ему бы лучше ехать в повозке. Я не хочу, чтобы он получил солнечный удар. Вся эта езда верхом не слишком ему полезна.
Эмеральда улыбнулась ей и отошла. Маргарет закрыла глаза. Боль заполнила все ее существо. Теперь она уже знала, что это не дизентерия, это ребенок. Схватки становились все чаще, настолько часто, что сомневаться уже не приходилось. Но она боялась признаться себе в этом.
Роды всегда длились у нее долго: восемнадцать часов с Тимми, двенадцать – с Сюзанной, десять – с малышом, который умер при родах. Она уже подсчитала, что ребенок должен родиться, когда они остановятся на ночь.
Раньше нельзя. Если это случится до того, придется остановить караван, а это смерть, потому что волы погибнут от жажды. Она вспомнила лаконичную надпись на камне возле караванного маршрута: «Мэри Эллис. Умерла 7 мая 1845 в возрасте 2-х месяцев».
Нет, она не хочет быть повинна ни в чьей смерти – ни животных, ни людей. Маргарет чуть приподнялась с жесткого пола повозки. Она не допустит, чтобы из-за нее остановился караван прямо сейчас. Надо продержаться подольше. Сколько сможет.
Они остановились передохнуть, но животным не пришлось утолить жажду до конца, и они словно понимали, что люди бессильны напоить их вдоволь. Волы стояли под солнцем, закатив глаза. Люди берегли воду для завтрашнего дня. Мэйс предупредил, что ее надо тратить как можно экономнее. Да и волы будут лучше тянуть, если будут знать, что вода ждет их впереди.
Эмери наблюдала, как ссорятся мужчины. Многие не хотели прислушиваться к советам Мэйса. Как все они изменились за это время, думала Эмери. Пыль, жара, ветер, трудный путь делали всех раздражительными. Оррин был выбран вожаком по общему согласию, но сейчас многие пожалели о своем выборе. Если Оррин предлагал идти поближе к воде, то Зик утверждал, что так они удлинят маршрут. Если Оррин решал устроить лагерь возле одного ручья, то Уайт возражал, уверяя, что двумя милями дальше они найдут ручей получше.
Только Мэйс Бриджмен мог держать их в узде.
– Зря тратят силы на глупые споры, которые им еще пригодятся в пути, – с досадой говорил он Эмери. – Много таких парней погибло из-за разногласий. Кто-то хотел поохотиться, кто-то понаслаждаться природой, а когда зима заставала их в горах, то упущенное время уже невозможно было вернуть никакими молитвами.
Даже Сюзанна и та изменилась. В Каунсил Блафсе Эмери встретила маленького капризного ребенка, всюду таскавшего за собой куклу. Сейчас она заметно подросла. Ножки ее стали стройнее и сильнее. Лицо девочки покрылось коричневым загаром, синие глаза сияли на смуглом лице, словно два глубоких озерца. Она бегала повсюду, играла с Эдгаром, подражая лаю диких собак, взбиралась на скалы, болтала без умолку и не вспоминала о куклах.
Гертруда Вандербуш высохла донельзя, изжелта-серая кожа обтягивала кости. Она редко покидала повозку.
Кэтти, слава Богу, оправилась от дизентерии. Но полудетская округлость черт исчезла, и с нею Кэтти утратила часть своей прелести. Однако путешествие закалило ее: она почти перестала жаловаться.
Рэд Арбутнот превратился в глубокого старика с трясущимися руками и головой. Он страдал от болезни, которую Мэйс определил как горную лихорадку. Его старое сердце болело за взрослых сыновей, и он уже потерял надежду увидеть конец маршрута.
Бен Колт совсем почернел, нос облупился, губы потрескались. Взгляд его неотступно преследовал Эмеральду, но стоило ей взглянуть на него, как он отводил глаза. И когда он разговаривал с ней, его реплики были желчными и злыми.
После ампутации ступни у Тимми Пьер, сын Вандербуша, тронулся рассудком. Он не буянил, но совершенно потерял интерес ко всему и часто разговаривал сам с собой. Эмери знала, что виной тому эти необъятные просторы, в которых он ощущал себя таким маленьким и беспомощным, что испытывал постоянный страх.
Но кое-кто не изменился совсем. Среди них были Зик, Билл Колфакс, Труди, а также мальчики-подростки Боб Ригни и Жан Вандербуш, которые не утратили детского восприятия мира.
Ну, а сама Эмери?.. Она решила не думать об этом. Она выбрала этот путь и должна пройти его до конца.
– Делайте, что хотите, – развязно говорил Зик Йорк. – А я буду делать то, что хочу я. Моя скотина хочет пить, и я напою ее! – Он стоял, прислонясь к повозке, лицо его было искажено злобой.
Эмеральда, посмотрев в его сторону, передернулась от отвращения. Она ничего не рассказала о его приставаниях ни Маргарет, ни Оррину. Да и зачем? Что могли они сделать? Здесь правил один закон. Право сильного. Зика не перевоспитать, его можно только убить.
Мэйс отошел от мужчин и прикрыл глаза. Труди подошла к нему. Коричневое платье ладно сидело на ее статной фигуре. Она шла, покачивая бедрами, зная, что все мужчины лагеря провожают ее жадными взглядами.
Труди остановилась возле Мэйса, взяла его под руку и улыбнулась, заглядывая ему в глаза.
«Друзья, – подумала Эмеральда, – друзья-любовники». Она не могла на это смотреть. Слезы сами навернулись на глаза: драгоценная влага, напрасная трата на этой иссушенной солнцем земле.
Она отвернулась и заспешила к повозке Уайлсов. «Нельзя плакать! Не смей!» – гневно приказала она себе.
Но когда она, вернувшись в повозку, принялась поить скудной порцией воды Сюзанну и Тимми, слезы сами полились из глаз. Эмери опустила голову. Дети не должны стать свидетелями ее слабости.
Маргарет уже потеряла представление о времени. Схватки становились все чаще, все сильнее. Вцепившись посиневшими пальцами в край повозки, она изо всех сил старалась сдержать крик.
Тимми был с ней рядом. Это она настояла на том, чтобы он вернулся в повозку, ведь он еще не до конца окреп и сейчас, свернувшись на одеяле, в пятый или шестой раз перечитывал своего любимого Эдгара По. Его протез лежал рядом.
– Мама, что с тобой? Тебе плохо? – с тревогой спросил он.
Должно быть, она все же застонала.
– Со мной все в порядке, сынок. – Маргарет попробовала улыбнуться. Повозку нещадно трясло.
– Мама, это такая интересная книжка. Читаешь и дрожишь от страха, словно увидел призрака.
– Да. Я тоже перечитывала его рассказы по многу раз. Правда, что-то давно уже ничего не читала. Хорошо бы иметь побольше книжек.
– Наверное, в Калифорнии мы сможем купить разные книги.
– Не думаю. Мэйс говорил, что там пока мало всего. Только самое необходимое: кожа для шитья сапог да кое-какие инструменты. И хотя иногда приходит шхуна с товаром, но Мэйс сомневается, что они привезут книги.
Маргарет улыбнулась. Мальчик следовал за Мэйсом по пятам, задавал ему тысячи вопросов, жадно впитывал его рассказы о повадках диких животных, о жизни охотников в горах. Ей бы хотелось, чтобы Оррин проводил с мальчиком побольше времени, но все его мысли были заняты то маршрутом, то волами, то какой-то работой.
Еще раз схватило живот. Она прикусила губу. Эта схватка казалась бесконечной – сплошной сгусток острой, невыносимой боли. Пот выступил у нее на лбу, воздух со свистом входил в легкие.
– Мама, с тобой действительно все в порядке?
– Да, Тимми. Все хорошо. Почитай мне вслух, я хочу знать, о чем там речь.
– Да, мама. – Тимми бросил на мать сочувствующий взгляд и принялся читать.
Маргарет неловко повернулась на бок, почувствовав сильную боль в спине. Если бы можно было позвать в повозку Эмери, чтобы она помассировала ей затекшую спину. Но тогда придется остановиться под палящим солнцем, пока она будет рожать.
Она оглядела знакомую обстановку повозки. Просоленные, выгоревшие на солнце парусиновые стены с нашитыми повсюду карманами, где они хранили ценности. Сложенные вещи, груда лоскутных одеял, сделанных еще ее матерью и доставшихся ей в приданое.
Новая схватка сжала ее, словно железными щипцами.
Маргарет закрыла глаза и вцепилась в деревянный пол, так что щепки впились в кожу под ногтями. Она старалась не стонать. Нельзя поднимать шум.
«Интересно, что чувствуют люди, умирая? Неужели агония смерти страшнее, чем эта боль? Или смерть – это простое соскальзывание в бездну…» – подумала Маргарет.
Наконец боль отступила. Только спину ломило. «Я не боюсь смерти, – сказала она себе. – Пусть я умру, пусть умрет и этот ребенок, которого я не очень-то и хотела».
Переживая из-за Тимми, она каждый день молила Бога о его здоровье, но ни разу не вспомнила о том, кого сейчас носила под сердцем. Она не думала и о том, как назовет его. Ей было все равно, какого он пола.
Может, Бог хочет наказать ее за это смертью в родах?
Маргарет подняла руку и посмотрела на нее. Она дрожала. Эти роды проходили быстрее других. Сейчас она еще могла держать себя в руках, но что делать дальше? Не стонать, только не стонать…
– Мама, мама. – Тимми тряс ее за плечо. – Мама, ты заболела, ты так странно мычишь.
– Тебе это показалось, сынок…
Когда она вновь открыла глаза, то почувствовала, что тряска прекратилась и Тимми куда-то исчез. В повозку заглянул Оррин, за ним показалось лицо Эмеральды. Оно расплывалось, черты сливались…
– Маргарет, Маргарет? Твое время пришло? О Господи!
Это был Оррин. Маргарет слышала его, но не воспринимала смысл его слов. Она уже не в силах была даже кричать.
– Я приведу Бена, – сказала Эмеральда.
– Вы женщины, неужели не сможете справиться с этим сами? Рожать – женское дело, – остановил ее Оррин.
– Я ничего не понимаю в этом, а Бен Колт – врач. Сама Маргарет просила, чтобы он помог ей.
Маргарет смутно видела, что они о чем-то спорили. Эмеральда упрямо настаивала на своем, затем их лица пропали…
– Миссис Уайлс, когда у вас начались схватки? Маргарет открыла глаза. Бен Колт склонился над ней. Она с трудом узнала в нем прежнего Бена, которого впервые увидела в Каунсил Блафсе. Под глазами были синяки, лицо заострилось, словно клинок.
– Я… Я не знаю. – Она дотронулась рукой до живота. Он был большой и твердый, как мяч.
– Они начались после завтрака?
– Да…
– Сколько времени после завтрака прошло до того, как они начались?
– Я… не знаю.
– И как часто они у вас сейчас?
– Не знаю. – Она не смогла сдержать стон.
– Не сдерживайте крик, миссис Уайлс. Расслабьтесь и кричите, так нужно.
– Но… из-за меня остановят повозки.
– Их уже остановили.
– Нам надо ехать… Бен тряхнул головой.
– Не беспокойтесь, скоро мы тронемся.
– Приготовьте чистые тряпки и подмойте ее, – обернувшись к Эмеральде, быстро сказал Бен.
– Хорошо.
Эмеральда наклонилась над роженицей с полотенцем, смоченным драгоценной водой.
Маргарет нашла ее руку и порывисто пожала ее.
– Все будет хорошо. Держись за меня крепче, Маргарет. Скоро все кончится, и у вас будет чудесный малыш, – заверила ее Эмери.
Ребенок! И опять чувство вины. Но времени на укоры не оставалось: боль, самая сильная из возможных, накатила на нее. Она не была больше острой и пронизывающей, это было давление, сильное, неукротимое давление, словно она пыталась исторгнуть слона.
– Господи…
Маргарет прогнулась, затем снова скорчилась. Казалось, весь мир сосредоточился там, у нее внутри. Словно в тумане она чувствовала чью-то верную руку, и она изо всех сил сжимала ее. Какое-то время она лежала на спине, раскинув колени, потом все началось снова. Неведомая сила, огромная, неумолимая, выдавливала из нее плод.
– Тужьтесь! – кричал Бен. – Дышите глубже, Маргарет, и тужьтесь, выталкивайте ребенка наружу!
Он налег на живот Маргарет, помогая ей.
Опять в ней росло давление. Казалось, сейчас ее разорвет на куски…
И вот чудо произошло. Давление становилось слабее, ощущения менялись…
– Толкайте! – кричал Бен.
Что-то выскользнуло из нее, наполняя ее ни с чем не сравнимым удовлетворением. Ребенок вышел из нее, она произвела его на свет!
Маргарет услышала крик где-то сбоку.
– Мой… ребенок…
– Да, мальчик. – Бен держал ребенка за ножку, а тот дергался и кричал. – Крупный и здоровый. Хороший ребенок, – сказал он.
Маргарет заплакала.
Глава 19
Наконец они достигли берегов Зеленой Реки. Долгий и мучительный спуск увенчался непередаваемым наслаждением: обилием зеленой травы и свежей чистой воды.
Никогда Эмеральда не чувствовала себя такой счастливой.
– Господи, – говорила она Маргарет, – что еще нужно человеку для счастья! Зеленая трава! Деревья! Сосновый лес! И главное – вода!
– Да, – вздохнула Маргарет. – Замечательное место!
Последний переход дался им очень тяжело. Вначале мучительные часы ожидания, пока Маргарет родит. Затем долгий путь по пустыне, когда и животные, и люди не могли думать ни о чем, кроме воды. И все-таки им удалось все преодолеть. Сейчас малыш, сердито сопя, жадно хватал ртом грудь Маргарет.
– Как ты назовешь его? – спросила Эмеральда. Она чувствовала себя причастной к рождению этого малыша, как будто сама дала ему жизнь. Но разве не она присутствовала при том, как показалась его маленькая темная головка?
– Не знаю. – Маргарет взглянула на малыша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37