Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунул голову Хатберт.
– Вы закончили спорить, господин Дрейк?
– Да, пожалуй. Леди Розалинда? – вопросительно поднял он брови.
– На данный момент, да.
– Ну так в чем дело, Хатберт? – строго взглянул на слугу Дрейк.
– Я подумал, что немного муската вам не повредит.
– Отличная идея! – Дрейк потер руки. – Хорошая ссора всегда вызывает жажду, не так ли, леди Розалинда?
– Ну… пожалуй. – Она была вынуждена кивнуть, хотя и не собиралась соглашаться с Дрейком.
Хатберт поставил поднос на стол и наполнил бокалы.
– Я услышат ваши громкие голоса и подумал, что вернулись старые добрые времена! – Подвинув бокалы хозяевам, он спросил' – Более ничего не желаете?
– Нет, Хатберт, спасибо, – сказала Розалинда. Дворецкий удалился, и Дрейк решил уточнить:
– Итак, где мы найдем этого благородного рыцаря?
– Тедиеса?
– Именно.
– У леди Блант. Она сегодня устраивает маскарад в Крэнстон-Хаусе.
– Значит, поспешим туда.
– Я и так не пропустила бы этот праздник, – ответила Розалинда.
Дрейк поднял бокал:
– До дна, моя госпожа!
Розалинда с удивлением отметила, что ее золотистый бокал сияет в солнечных лучах так же ярко, как озорные глаза Дрейка. Спустя мгновение она совершенно не по-женски выпила вино залпом и с удовлетворением заметила, что враг сделал то же самое.
Глава 6
До вечернего маскарада, казалось, оставалась целая вечность, и Розалинда решила скоротать время, посетив театр «Глобус». Не видевшая нового здания театра Франческа уговорила взять ее с собой.
И вот нанятая подругами карета остановилась у прекрасного полукруглого здания. Франческа запрокинула голову, разглядывая темное дерево и белую лепнину сооружения, поднимавшегося до самых небес.
– Великолепно! – воскликнула она.
Они прошли через главный вход. Дневной спектакль уже закончился, билетеры и публика разошлись. Пол был усыпан программками, недоеденными фруктами и орехами, увядшими цветами Зрители нередко ели и болтали на протяжении всего спектакля, едва обращая внимание на сцену. Поэтому, чтобы удержать внимание толпы, требовалось что-то из ряда вон выходящее, и труппа часто прибегала ко всяческим ухищрениям: во время представления на сцену выливались бочки свиной крови, в других картинах звучала веселая музыка. Теперь даже боги спускались на сцену с помощью механических устройств, словно с небес. Верхний уровень сцены так и назывался – «небеса». А «адом» именовалось то место, откуда через люк вылезали призраки и черти.
Розалинда провела подругу в открытый дворик. Отсюда спектакли стоя смотрели самые бедные зрители, платившие за вход всего один пенс. Вокруг, на приподнятых террасах, находились галереи для более состоятельных людей. Самые богатые посетители театра платили шесть пенсов за так называемую комнату лордов на балконе над сценой.
– Скажи господину Шекспиру, что он превзошел себя. – восхищенно произнесла Франческа.
– Сама скажи, – предложила Розалинда, беря Фрэнни под руку. – Вот он идет нам навстречу.
– Леди Розалинда и леди Халсбери! Рад видеть вас в нашем театре. – Уильям Шекспир шел по скрипящим половицам сцены, вытирая на ходу пот с шеи и со лба, поправляя камзол и приглаживая растрепавшиеся волосы. Он, несомненно, играл в дневном спектакле.
– Здравствуйте, Уильям, – сказала Розалинда, – моя подруга просила показать ваш новый театр.
– Ах вон оно что! – Шекспир провел их через боковой вход и показал им заднюю часть сцены, где размещались гримуборные, гардеробные и склад.
– Я просто благоговею при виде всего этого, – выдохнула Франческа, изрядно раскрасневшись.
– Благоговейный трепет скорее вызывает наш гость из Франции. – Шекспир показал на стройного, несмотря на атлетическое сложение, молодого человека, который смеялся у кулис с актерами театра. Оживленная беседа не мешала ему пожирать глазами Франческу.
«Типичный француз, очень красив», – отметила про себя Розалинда, увидев распахнутую рубашку, блестящую от пота грудь и римский нос.
– Не хотите ли познакомиться с господином Жаком де ла Вером, леди Халсбери? Он приглашен играть у нас в труппе и, похоже, очарован вашей красотой.
– С удовольствием! – отозвалась Франческа.
Она улыбнулась юноше, и ее фиалковые глаза мгновенно потемнели. Какое бы внезапное влечение ни испытывал господин де ла Вер, оно явно было взаимным.
Шекспир жестом подозвал актера.
– Жак, это виконтесса Халсбери.
– Весьма польщен, мадам.
– Рада знакомству, – ответила Франческа и чуть прикрыла глаза, когда красавец актер поцеловал ей руку.
Розалинда с удивлением поняла, что ее подруга вела отнюдь не монашеский образ жизни в своем поместье в Йоркшире. Да, Фрэнни, конечно, всегда привлекала внимание мужчин. Когда они были моложе, это постоянно беспокоило Розалинду, теперь же она могла лишь восхищаться и, возможно, завидовать.
– Жак, будь любезен, покажи леди Халсбери театр.
– С радостью! – Француз предложил Фрэнни руку, и оба удалились, весело болтая по-французски.
Розалинда уставилась им вслед, даже и не подозревая, что стоит с открытым ртом.
– В чем дело, Розалинда? Вы ведь не завидуете безобидному флирту подруги?
Она вздохнула и пожала плечами:
– Может, и завидую.
Шекспир подошел к ней и дружески похлопал по плечу.
– Значит, сегодня мы склонны быть честными.
– Я всегда честна с вами, Уилл. Это себе самой я лгу.
– А, значит, нас сегодня посетил философ!
Розалинда иронично усмехнулась:
– Нет, я не настолько возвышенна.
– Тогда будьте откровенны: почему вы пришли?
На ее хрупкие плечи вдруг обрушилась тяжесть всего мира. Она не выказывала своей грусти Фрэнни, но страх, затаившийся внутри, не проходил. Словно по команде суфлера, Розалинда и Шекспир молча направились к галерее. Разве могла она признаться Шекспиру, да и вообще кому-нибудь в своих опасениях, что ее счастье разрушено навсегда?
Нет, не могла, ибо тогда придется смириться с тем, что она не распоряжается своей судьбой. Что ж, надо отвлечь внимание проницательного собеседника.
– Интересно, как вы нашли мои сцены? – пересилив себя, спросила Розалинда.
– Я их прочитал. Они очень хороши, Роза.
Она недоуменно моргнула, недоверчиво посмотрела на мэтра, пытаясь отыскать в его лице фальшь, и, не найдя таковой, почувствовала, как гулко застучало сердце. Улыбка пробилась сквозь охватившее ее волнение.
– Вы серьезно, Уилл?
Он кивнул, просияв:
– Я никогда не стану лгать в таком деле.
– Я пишу всю жизнь, но скрываю это, не зная, есть ли у меня талант. Я просто… мне просто хотелось выразить чувства словами.
– А талант у вас есть.
Она кивнула, пытаясь осмыслить этот огромный комплимент. Великий мастер говорит ей, что она умеет писать!
– Умение писать ведь что-то да значит, правда? Он схватил ее за руки и засмеялся.
– Конечно, и очень много. А если вы сумеете выстроить сцены в определенном порядке, то у вас получится основа хорошей пьесы.
Она представила, как могла бы сделать это, но теперь задача показалась ей невыполнимой, учитывая свалившиеся на ее голову потрясения.
– Не уверена, что у меня получится. – Он заметно нахмурился. – Ах, Уилл, вы не должны думать, что я неблагодарна. Два дня назад ваши слова сделали бы меня счастливейшим человеком на земле. Но сейчас…
– А что сейчас?
– Сейчас я чувствую, что мир вокруг меня рушится. Какой толк писать пьесу, когда само твое существование под угрозой?
Розалинда объяснила все, что произошло за последние двадцать четыре часа. К тому времени, как она закончила рассказ о своих муках, Франческа и Жак уже вернулись. Он подпрыгивай на досках, отчего Фрэнни очень веселилась, потом воинственным голосом, преувеличенно театрально принялся читать монолог из «Макбета». Последние слова эхом разнеслись по театру, и Жак заливисто расхохотался. Затем упал перед Франческой на колени и с шутливой торжественностью поцеловал ей руку. «Довольно продолжительно для столь короткого знакомства», – решила Розалинда, почувствовав в груди пустоту. Она в отличие от Франчески тут же отняла бы руку. Что же такое известно Фрэнни о мужчинах, что, похоже, неведомо ей?
– Итак, – проговорил Шекспир, подводя итог пространному рассказу Розалинды о возвращении Дрейка; – вы должны бороться с мужчиной, который хочет отнять у вас право на собственный дом.
– Именно – Она повернулась к нему, – Дело в том, Уилл, что без дома я ничто. У меня не останется пристанища, мне негде будет укрыться.
– У вас есть еще торговля шерстью.
– Да, но в последние годы торговля приходит в упадок. Мой самый ценный капитал – земли вокруг Торнбери-Хауса.
Шекспир сжал в своих ладонях ее руку.
– Я верю, что ваша душа и впрямь обитает в Торнбери-Хаусе, леди.
– Я знаю, – прошептала она. – К сожалению, там обитает и душа Дрейка.
– Ага, опять эта откровенность!
Розалинда подалась к Шекспиру, непринужденно продолжив:
– Я его так хорошо знаю! Он живет только ради одного – ради мести. Дрейк хочет найти того, кто разорил его отца, и хочет стать хозяином Торнбери-Хауса. Почему, думаете, он объехал весь мир в поисках пряностей?
– Потому что в душе он авантюрист? – предположил Шекспир.
– Нет, он стремится к успеху. Ему нет дела до людей, до обычных чувств. Ему нет дела до того, кому он причиняет боль. Он словно одержимый.
Она закрыла глаза и представила Дрейка – его голубые глаза, то прозрачные, то блестящие и непроницаемые; его великолепно очерченные губы – жестокий цветок, рожденный для того, чтобы раздавить другой цветок, чтобы проклинать и лгать во имя гордыни. Сама его жизнь была ложью. Он играл в джентльмена, торговца и путешественника, но в душе оставался чудовищем, машиной, призванной лишь обладать и покорять. Почему вдобавок ко всему он оказался еще и единственным человеком в мире, который способен отнять у нее последний оплот безопасности – ее дом?
– Вам не стоит опасаться претензий Дрейка на Торнбери-Хаус, если отец завещал его вам. Ваши адвокаты обо всем позаботятся.
Она лукаво подмигнула:
– А я думала вы жаждете убить всех адвокатов.
Шекспир засмеялся:
– Я никогда не призывал к уничтожению всей породы законников. Вы путаете меня с одним из моих персонажей.
– А, понятно.
Шекспир несколько мгновений взирал на ее саркастическую улыбку, потом нахмурился и почесал свою короткую бородку.
– Розалинда, ваш отец действительно хотел, чтобы вы унаследовали поместье?
Она так тяжело вздохнула, что по силе и продолжительности вздох можно было счесть за порыв ветра.
– Я полагала, что так, но теперь уже не уверена. Трудно поверить, что отец сыграл со мной такую жестокую шутку. Каковы бы ни были обстоятельства, я буду насмерть бороться за свой дом.
Удивленный ее решимостью, Шекспир наклонился к ней и мягко произнес:
– Розалинда, сдается мне, что вы испытываете к Дрейку не только ненависть.
Прелестное лицо девушки исказила глубокая гримаса.
– Что это вы такое говорите, Уильям Шекспир?
В его томных глазах с тяжелыми веками мелькнула какая-то тень.
– Я полагаю, вы вполне можете так расстраиваться из-за Дрейка потому, что находите его… привлекательным?
– Привлекательным! – Розалинда отшатнулась от него с таким ужасом, словно он только что сообщил ей, что у него чума. – Никогда не слыхала ничего более нелепого! Что может быть привлекательного в таком безжалостном негодяе?
Впрочем, под пристальным взглядом Шекспира Розалинда умерила свой пыл. Дабы сохранить свою репутацию беспристрастного человека, ей придется признаться, по крайней мере самой себе, что Дрейк не лишен определенных достоинств.
– Хорошо. – Она выпрямилась и принялась загибать пальцы на руке: – Я признаю, что этот человек наделен определенной красотой. Он широк в плечах, узок в талии и бедрах. – «Его мужское достоинство впечатляет», – подумала она, но не произнесла этого вслух. – Черты его лица прекрасны, волосы густые, хотя черны, как у дьявола. Всего наберется с полдюжины характеристик, прекрасный перечень достоинств для негодяя и мерзавца.
Она умолкла, мысленно представив все, что перечислила. И вдруг поняла, что нарисовала портрет исключительно приятного человека. В иных обстоятельствах она сочла бы его очень привлекательным, если бы не ее вполне обоснованная неприязнь.
– Но я не склонна падать в обморок из-за красивой внешности. – Она фыркнула, довольная тем, что снова почувствовала к нему раздражение. – Если бы мне когда-либо довелось полюбить, это был бы духовный союз, а отнюдь не бездумное пыхтение и потение животных, что наверняка только и может предложить женщине это чудовище! – Эта мысль доставила ей удовольствие, и она продолжила: – Нет, нас с возлюбленным будут объединять поэзия и нежные взгляды.
Шекспир молча сложил руки на груди и посмотрел на нее почти что с жалостью. Она вспыхнула.
– Я, должно быть, говорю как глупенькая девственница, каковой, собственно, и являюсь. Представляете, Уилл, меня ведь за всю жизнь ни разу по-настоящему не целовали! – Послышался чей-то задушевный смех, и она увидела приближающихся Франческу и Жака. Ей стало не по себе. – Я не похожа на других женщин.
– Как королева, – сухо заметил Уильям. Она улыбнулась, довольная таким сравнением.
– Да, нам, девственницам, остается лишь гордиться своим статусом. Тем более что его не изменить.
Шекспир хмыкнул:
– Девственность – проблема, которая решается в одно мгновение страсти.
– Да, но чтобы решить последующие проблемы, потребуется целая жизнь без страсти. Я всем была бы довольна, если бы не Дрейк. И я сделаю все, чтобы избавиться от этой занозы.
– Проблему можно решить и по-другому.
Опечаленная его пусть и тактичным упреком деликатного человека и джентльмена, Розалинда заставила себя задать вопрос и выслушать ответ мэтра.
– Что бы вы предложили, друг мой?
– Я только что говорил о вашем литературном таланте. Только в творчестве вы обретете свободу. Не стоит ждать совершенства от смертных, с которыми вы делите подмостки жизни. Почитайте лишь Божий промысел в изысканности, возникающей от причудливого сочетания слов на бумаге. Сюжет не имеет значения. «Ромео и Джульетта» – это старая история. Я ее не придумывал, я просто ее позаимствовал. История порой кажется старой, даже обыденной, но, наполнившись жизнью ваших слов, она преобразится. Характеры превратятся в золото.
– И как это применимо к моей проблеме с Дрейком?
– Вы более всего боитесь потерять свое имущество. А ведь ваше главное богатство – любовь к словам. Сейчас я уважаемый гражданин Стратфорда, у меня красивый дом. Но во время театрального сезона в Лондоне я живу очень скромно, в то время как другие актеры роскошествуют. Почему? Потому что окружающее не имеет значения, когда я пребываю в мире своего воображения. Если вы действительно хотите стать писателем, Розалинда, вам придется забыть о любви к вещам. Подумайте над этим, и, возможно, возвращение Дрейка уже не будет так страшить вас.
Глава 7
– Добрый вечер, леди Розалинда, – произнес Хатберт вечером того же дня, склоняясь перед хозяйкой дома, вышедшей из парадной двери.
– Добрый вечер, Хатберт, – ответила Розалинда. Она глубоко вдохнула благоухавший летними ароматами воздух, прищурилась в наступавших сумерках и направилась к подъехавшей карете.
– Господин Дрейк. – Хатберт склонился перед хозяином дома, появившимся в тех же дверях спустя мгновение.
– Хатберт, – кивнул Дрейк, не ощутив благоуханий и не заметив сгущавшихся сумерек. Он лишь с прищуром посмотрел на нарядно одетую даму, которая уже садилась в заказанную им карету, и ухмыльнулся.
– Замечательный вечер, сэр, – сказал Хатберт, снимая волосок с черного бархатного камзола Дрейка.
Дрейк расправил широкие плечи.
– Действительно замечательный, Хатберт. Идеальный, чтобы портить его спором. – На его щеках появились смешливые ямочки, и он вопросительно выгнул бровь. – Не правда ли?
Хатберт слегка кивнул в сторону Розалинды:
– Понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Леди Розалинда, как мне кажется, вот-вот вспыхнет. Я вижу это по выражению ее губ. Вы не будете разочарованы.
Дрейк рассмеялся:
– Ты слишком хорошо нас знаешь.
– Нет, сэр. Леди Розалинда по-прежнему для меня загадка.
– Для тебя – возможно. А я знаю ее как самого себя. – В голосе его прозвучали зловещие нотки.
К тому моменту, когда он подошел к карете, Розалинда уже сидела внутри и аккуратно расправляла подол платья из тафты огненного цвета. Увидев у дверцы Дрейка, она подняла голову.
– Ах, это ты! А я думала, это леди Беатриса, моя фрейлина.
– Тогда тебе придется подождать еще.
– И что же привело тебя ко мне, словно зловещего змея?
– Ты в моей карете. Розалинда зловеще протянула:
– В твоей карете?!
– Я, конечно, не претендую на обладание вещами до тех пор, пока адвокаты не докажут законность моего права наследования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32