Наконец ей удалось пробормотать:
– Ты ведь не забудешь обо мне, правда, Уильям? – Она горько разрыдалась, и слезы ручьем полились из ее глаз.
Глотая слезы, но пытаясь казаться храбрым, Уильям крепко обнял свою любимую маленькую сестренку. В ту минуту она казалась такой юной и беззащитной.
– Конечно, не забуду. Мы о тебе не забудем, – сказал он успокаивающе. – И пришлем за тобой, как только сможем. Я обещаю, Одра.
Фредерик, такой же взволнованный, нежно погладил Одру по голове и повторил обещание. Затем братья отошли от нее, подняли свои чемоданы и покинули дом, не сказав больше ни слова.
Одра выхватила свое пальто из шкафа в холле и выскочила наружу. Она побежала вслед за ними по дороге, выкрикивая их имена, желая продлить последние минуты с ними. Они обернулись, подождали ее, а затем, взявшись под руки, пошли дальше молча, не в состоянии говорить от горя. Подойдя к воротам, мальчики в последний раз молча поцеловали Одру и высвободились из ее отчаянно цеплявшихся рук.
Прижав ладонь к дрожащим губам и подавляя рыдания, Одра смотрела им вслед, смотрела, как мужественно шагают они по главной дороге, ведущей в Рипон, смотрела до тех пор, пока они не превратились в маленькие точки на горизонте. Ей хотелось броситься за ними с криком: «Подождите меня! Не оставляйте меня здесь! Возьмите меня с собой!» Но Одра понимала, что это бесполезно. Они не могли взять ее. Они не были виноваты в их разлуке. Виновата была Алисия Драммонд. Она хотела отделаться от детей Эдит Кентон, а каким образом – не все ли равно.
Только когда братья исчезли из вида, Одра отвела взгляд от пустынной дороги и повернула к дому. Отчаянию ее не было границ. Сердце щемило. Она совсем не была уверена в том, что когда-нибудь снова увидит их. Австралия находилась на другом конце света, так далеко, что дальше и быть не может. Да, они пообещали прислать за ней, но сколько времени им понадобится, чтобы скопить денег ей на дорогу? Может быть, целый год.
С этими горькими мыслями Одра взглянула на унылый, мрачный дом и невольно содрогнулась. И в этот момент ее неприязнь к кузине матери переросла в сильную и жгучую ненависть, которая останется с ней до конца жизни. Одра Кентон никогда не сможет простить Алисию Драммонд за ее холодную и предумышленную жестокость по отношению к ней и ее братьям. И память о том дне, когда их разлучили, тоже останется с Одрой навсегда.
На следующий день, после полудня, бледная, дрожащая, тоскующая Одра отправилась в инфекционную больницу, где отныне должна была жить и работать. В тот год свободных вакансий для учениц сестер не было, и ее приняли как платную санитарку.
Тогда и началась для Одры Кентон жизнь, полная тягот и изнурительного труда. В ту пору ей было только четырнадцать лет.
На следующее утро ее разбудили на рассвете. После завтрака, состоявшего из овсянки, мясного соуса, хлеба и чая, который она съела вместе с другими девчонками-санитарками, началась ее повседневная работа. Одра ужаснулась от ее тяжести – ей, никогда в жизни не занимавшейся домашним трудом, этот первый день показался невыносимым. Узнав, что ей вменялось в обязанности, Одра со страхом спрашивала себя, как она сможет со всем этим справиться. Но жаловаться старшим она не посмела. Умная и сметливая от природы, она тут же поняла, что никто ее здесь не пожалеет. В больнице жаловаться было не принято – здесь все, и врачи и сестры, работали добросовестно и на пределе сил.
На второе утро она, стиснув зубы, набросилась на трудную работу с удвоенной энергией, стараясь научиться всему, чему можно, наблюдая за действиями других сестер. К концу первого месяца она уже справлялась со своими обязанностями ничуть не хуже других и стала специалистом в мытье полов, чистке ванн, стирке и глажке простыней, уборке постелей. Она выносила подкладные судна, мыла уборные, дезинфицировала хирургическую палату и стерилизовала инструменты.
Каждую ночь она буквально валилась на свою жесткую маленькую кушетку в спальне для санитарок, не замечая ни неудобства постели, ни того, что ее окружало. В первые недели она так изматывалась, что у нее не оставалось сил даже для того, чтобы поплакать. А когда она все же плакала в подушку, то не от жалости к себе и не из-за тяжелой и безрадостной жизни. Одра рыдала от тоски по братьям, которые были так же потеряны для нее, как и ее мать, и дядя Питер, лежавшие в могилах.
По временам, когда Одра что-либо мыла, чистила или делала другую работу в палатах, она с беспокойством спрашивала себя: не навлекла ли она сама столь тяжелую судьбу на своих братьев и на себя? Ее охватывало чувство вины, когда она вспоминала, с какой настойчивостью добивалась составления описи материнского имущества. Но здравый смысл быстро брал верх, и Одра приходила к убеждению, что они были бы наказаны в любом случае. Более того, она поняла, что Алисия Драммонд с присущей ей бессердечностью решила их судьбу уже в тот самый день, когда умерла их мать.
Когда Одру вышвырнули из Грейнджа и отправили в больницу, тетя Алисия сказала ей, что она может навещать их каждый месяц, в один из двух свободных уик-эндов, и проводить с ними особо важные праздники. Но Одра только два раза решилась наведаться в поместье, да и то лишь затем, чтобы забрать оставшуюся одежду и кое-какие мелочи, потому что всегда чувствовала себя неуютно в этом мрачном доме. Кроме того, она поняла, что не была там желанным гостем, да и ненависть, которую она испытывала к своей тетке, не прибавляла желания посещать Грейндж.
Когда она отправилась туда во второй раз, ей пришлось сделать над собой большое усилие, прежде чем переступить порог особняка. И тогда-то она дала себе клятву. Она поклялась, что ноги ее не будет в этом мавзолее до того дня, когда она придет туда за имуществом своей матери. Так что в первые месяцы 1922 года Одра, учась стоять на собственных ногах, довольствовалась своим собственным обществом. Она продолжала усердно трудиться, и в больнице у нее не было неприятностей.
Как ни безотрадна была ее обыденная жизнь, где отсутствовали те маленькие удовольствия, которые позволяли себе большинство девушек ее возраста, она подбадривала себя мечтами о более радостном будущем. Надежда была ее постоянным товарищем. Этого никто не мог у нее отобрать. И никто не мог подорвать ее веру в братьев. Она была твердо уверена, что они обязательно пришлют за ней и что она скоро будет вместе с ними в Австралии. Через три месяца после того, как Фредерик и Уильям покинули Англию, от них стали приходить письма и довольно регулярно. Эти послания дышали бодростью, были полны новостей и обещаний и скоро начинали лохматиться от постоянного перечитывания. Одра берегла их – они были ее единственной радостью в те дни.
В течение первого года пребывания Одры в больнице распорядок ее дня почти не менялся. Работа была тяжелой даже для самых сильных девушек. Некоторые из них ушли, так как их изматывал ежедневный изнурительный труд, и в конце концов у них пропадал интерес к сестринскому делу. Оставались только по-настоящему стойкие и преданные. Одра, которой некуда было уйти, осталась по необходимости.
Однако в характере Одры Кентон было нечто особенное, что можно было назвать упорством, заставлявшим ее держаться до тех пор, пока она не получит квалификации медицинской сестры. Несмотря на маленький рост, она отличалась необычной физической выносливостью, а ее душевная сила и цепкость ума были просто поразительны для девочки ее возраста. Она обладала запасами энергии, которые помогали ей поддерживать в себе мужество и силы. И так она продолжала мыть, чистить и тереть до бесконечности, бегать вверх и вниз по бесконечным лестницам, сновать по бесконечным палатам…
Если не говорить о тяжелой и монотонной работе, Одра не могла пожаловаться на плохое обращение. Все в больнице, включая девочек-санитарок, были добры к ней, и, хотя пища была простой, ее было вдоволь. Никто никогда не оставался голодным. Частенько, призывая на помощь всю свою стойкость, Одра говорила себе, что от труда и от простой пищи еще никто не умер.
Но к концу года она начала подумывать о том, чтобы получить более квалифицированную работу. Мысли ее устремились к тому дню, когда она сделает шаг вверх по служебной лестнице. Одра была послана в больницу против своей воли, но потихоньку, освоившись со своими обязанностями и осмотревшись, она сумела многое понять. И постепенно осознала, что работа медицинской сестры ей нравится.
Одра знала, что ей придется зарабатывать себе на жизнь, даже если она уедет к братьям в Сидней. И она хотела делать это в качестве медицинской сестры. По словам Уильяма, найти для нее работу в больнице было бы нетрудно. Он писал, что в Австралии не хватает сестер, и это еще больше укрепляло ее решимость.
Удобный случай представился весной 1923 года, вскоре после того, как начался второй год ее работы в больнице. Старшая сестра ушла на пенсию, и ей на смену была назначена другая. Звали ее Маргарет Леннокс. Она относилась к новому типу женщин с очень современными и, как уверяли некоторые, даже радикальными взглядами. Она была хорошо известна на севере Англии своей страстной поддержкой реформ в сфере социального обеспечения матери и ребенка и своей увлеченностью борьбой за права женщин в стране.
Ее назначение вызвало всеобщее возбуждение в больнице: всех интересовало, наступят ли перемены. И они наступили, ибо, как известно, новая метла метет по-новому. Так был установлен новый режим – режим Леннокс.
Внимательно наблюдая за происходящим, Одра решила, не теряя времени, попроситься на курсы медсестер. Насколько она слышала, Маргарет Леннокс с одобрением относилась к молодым и честолюбивым девушкам, хотевшим чего-то добиться в своей жизни, и прилагала все усилия, чтобы поощрить их и оказать им всяческую поддержку.
Через две недели после того, как старшая сестра Леннокс приступила к своим обязанностям, Одра написала ей письмо. Она подумала, что такая тактика будет более успешной, чем личное обращение. С самого своего приезда старшая сестра Леннокс развернула бурную деятельность и постоянно была окружена больничным персоналом.
Меньше чем через неделю после того, как Одра оставила свое письмо в кабинете стройной сестры, ее вызвали для беседы. Беседа была живой, краткой и предельно деловой. Через десять минут Одра Кентон вышла широко улыбаясь. Ее просьба была удовлетворена.
С ее способностью быстро усваивать новое Одра в скором времени стала лучшей ученицей в больнице, и за ней укрепилась репутация человека, преданного делу. Новая работа и занятия показались Одре не только требующими отдачи всех сил, но и интересными. Кроме того, она обнаружила в себе желание лечить людей, а это значило, что быть сестрой милосердия – ее истинное призвание. На маленьких пациентов, с которыми Одра легко находила общий язык, она изливала всю любовь, спрятанную в глубине ее души и не находившую выхода после отъезда братьев.
Теперь, вспоминая все это, лежа в траве на вершине холма над рекой Юр, Одра думала не о своих дипломах и успехах в больнице за последние четыре года, а о Фредерике и Уильяме.
Ее братья так и не прислали за ней.
Они не смогли скопить денег ей на дорогу.
Для мальчиков обстоятельства сложились неудачно. Фредерик два раза тяжело болел пневмонией и, по-видимому, очень ослаб. Кроме этого, он, так же, как Уильям, не имел ни профессии, ни навыков в какой-либо работе. Им с большим трудом удавалось заработать себе на жизнь.
Одра вздохнула и пошевелилась, затем села и, открыв глаза, долго моргала от яркого солнца. Беднягам Фредерику и Уильяму так и не улыбнулась удача. Их письма, которые теперь приходили редко, были проникнуты унынием. Одру почти оставила надежда когда-нибудь приехать к ним в Австралию. Она продолжала тосковать по ним и думала, что эта тоска останется с ней навсегда. В конце концов, они были ее единственными родственниками, и она их очень любила.
Работа в больнице приносила ей удовлетворение, за что она была благодарна судьбе, но этого было недостаточно. Чувство изоляции, ощущение того, что она никому не нужна, что у нее нет семьи, делало ее жизнь скучной и неполной. По временам это ее очень угнетало, несмотря на столь ценимую ее дружбу с преданной Гвен.
Одра встала и устремила взгляд на другой берег реки.
За эти несколько часов освещение изменилось, и Хай-Клю казался построенным из отполированного бронзового камня. Он словно был окружен золотистым сиянием и мерцал вдали, подобно миражу. Даже сады на фоне розового заката играли золотистыми бликами. Вся ее жизнь до этого дня – по крайней мере, самая счастливая ее часть, все самые дорогие воспоминания были связаны с этим старым домом. Чувство глубокой нежности охватило Одру, и она поняла, что никогда не перестанет тосковать по Хай-Клю и по всему, что с ним связано.
4
И вот они снова вместе, сидят в кафе «Коппер Кетл» в Харрогите, она и Гвен.
Одра с трудом верила, что они наконец встретились после долгих недель разлуки. Девушки не виделись с начала июня. Этот жаркий и душный субботний день пришелся на конец августа, конец лета, только сейчас Гвен смогла выбраться из Хорсфорта, чтобы встретиться со своей лучшей подругой. Но приехать в Рипон она не могла – это было слишком далеко. Написав Одре письмо, Гвен попросила подругу встретить ее на полпути. Одра сразу же согласилась, отправив ей записку с обратной почтой.
Теперь, раскрасневшаяся от счастья, Одра смотрела на сидящую напротив Гвен и улыбалась.
– Я так рада видеть тебя. Я в самом деле скучала по тебе.
– Я тоже скучала. – Ангельское личико Гвен, усыпанное веснушками и такое жизнерадостное, лучилось весельем. – Я до сих пор чувствую себя ужасно виноватой оттого, что не смогла провести с тобой твой день рождения… – Гвен остановилась на полуслове, нагнулась к стоявшей у ее ног матерчатой сумке и стала в ней рыться. Наконец она извлекла из нее что-то завернутое в яркую синюю бумагу и перевязанное алой лентой.
Шутливо-широким жестом Гвен протянула сверток через стол Одре.
– Как бы там ни было, это подарок тебе ко дню рождения, душечка. Я так и не сводила тебя на танцевальный вечер в «Палм-Корт», так что пришлось купить тебе кое-что взамен.
– Ты не должна была этого делать, – запротестовала Одра, но было видно, что она в восторге от подарка. Ей так давно никто ничего не дарил, и в день рождения тоже. Ее лицо светилось, а яркие голубые глаза искрились счастьем, когда она с нетерпением маленького ребенка развязывала ленту и разворачивала сверток.
– Ах, Гвен! Набор красок! – Одра подняла на подругу взгляд. – Как замечательно! И как кстати. Мне действительно нужны новые краски. Большое спасибо. – Она любовно пожала лежащую на столе руку Гвен.
Теперь довольство разлилось по лицу Гвен.
– Я ломала голову, пытаясь придумать что-то… что… ну что было бы к месту, – сказала она. – Ведь тебе так трудно угодить. Знаешь, так получилось, что, когда я смотрела на ту акварель, которую ты нарисовала для моей мамы на прошлое Рождество… дерево, отражающееся в пруду, меня внезапно осенило. Насчет красок, я хочу сказать. Я подумала – это именно то, что нужно Одре. Это будет практично и вместе с тем это обрадует ее.
Гвен откинулась назад и мило сморщила свой вызывающе вздернутый веснушчатый нос. Не отводя глаз от лица Одры, она спросила:
– Ведь тебя это порадовало, правда?
– О, да, Гвен, очень. – Расширив глаза, Одра несколько раз кивнула, словно желая придать больший вес своим словам. Она подняла блестящую черную крышку коробки и заглянула внутрь – туда, где лежали маленькие яркие кубики. Она стала шепотом повторять некоторые из так хорошо знакомых ей названий: желтый хром, розовая маренга, синий кобальт, изумрудная зелень, сиена жженая, кармин, саксонская синь, королевский пурпур, умбра жженая, красная малага. Одра любила звучание этих слов почти так же, как любила рисовать.
Это было ее излюбленным занятием с самого детства. Ее отец был талантливым художником, и его картины неплохо продавались, но как раз тогда, когда к нему стала приходить известность, он тяжело заболел. Адриан Кентон так и умер, не успев сделать себе имя. Одра унаследовала его талант – во всяком случае так ей всегда говорила мать.
Одра закрыла коробку с красками и, подняв глаза, встретила взгляд мягких янтарно-карих глаз Гвен. Какая она хорошенькая подумала Одра, такая вся золотистая от солнца. Льняные волосы Гвен, коротко остриженные и образующие ореол светящихся кудряшек, а также надетое ею сегодня бледно-голубое платье с большим белым квакерским воротником еще больше подчеркивало ее ангельский облик. «Она напоминает мне мальчика из церковного хора», – подумала Одра, и это сравнение вызвало у нее улыбку. С красивой грудью и женственной фигурой Гвен Торнтон не очень-то походила на мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45