Она слышала, что в южном направлении идет жестокая битва. Грядет крушение. Может быть, величайшее поражение. Никто толком не знал ничего, а раненые приносили противоречивые сведения, хотя большинство, кажется, признавало, что для союзных войск дело оборачивается плохо.
Но Эллен больше не волновали новости. Ее волновали только те, кто мучился на городских улицах, и то, как и кому она в состоянии помочь. И в голове неотступно билась одна мысль: Чарли, Чарли, что с Чарли? И тут же: притупи свой разум… не думай, не смей думать. Но смотреть-то она может.
Бросив быстрый взгляд на всадников, медленно двигающихся по улице, она заметила, что кавалерист, ехавший справа, поддерживает твердой рукой раненого. Эллен почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
– Вы знаете этого человека, сударыня? – спросил всадник, касаясь рукой кивера. – Он сказал – улица Монтень, но это, кажется, все, что он сумел вспомнить. Не назвал даже своего имени.
– Иден, – проговорила она одеревеневшими губами. – Это лейтенант лорд Иден. Да, он живет здесь. Внесите его в дом, будьте так добры.
Подойдя к лошади, она коснулась сапог Идена; ноги у него ужасно распухли, но сознания он не потерял. Дышал он трудно, прерывисто.
– Вы дома, – тихо сказала она. – Теперь вы дома. Еще две минуты – и мы уложим вас в постель.
Она не поняла, слышит ли он ее. Те же двое слуг, что помогли ей принести раненого от собора, вышли из дома. Эллен пришлось отвернуться и закусить губу, когда четверо мужчин снимали лорда Идена с седла. Едва они коснулись его, он вскрикнул, а потом стонал при каждом мучительном вдохе.
Она провела их вверх по лестнице, в свою спальню.
– Положите его вот сюда, – сказала она. – Но как же мне снять с него сапоги? Ноги у него так распухли, что голенища врезались в икры.
– Я принесу нож и разрежу их, сударыня, – предложил один из слуг.
Но теперь нужно как-то снять с него форму. С трудом ей удалось это сделать. Она смыла запекшуюся кровь и грязь с его тела. Увидев тугую повязку на его груди и густую темную кровь, сочившуюся сквозь повязку, она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки и ровным голосом сказала:
– Вы дома, друг мой. Вы дома и в безопасности. Повязку я переменю позже… И больше никто не причинит вам вреда.
– В безопасности, – повторил он хриплым голосом. – Да, я здесь…
Он закрыл глаза и застонал. Она погладила его по волосам.
– Чарли, – прохрипел он. Ее рука замерла.
– Да, – сказала она. – Я жена Чарли. И я буду ухаживать за вами.
– Чарли, – сказал он. Глаза его, остекленевшие отболи, снова открылись.
– Да, – шепотом сказала она. Рука его слабо взметнулась над одеялом, которым Эллен укрыла его. Она взяла эту руку в свои.
– Ушел, – сказал он. – Он ушел. Я был с ним.
– Да. – Она гладила его по руке. – Пусть вас это больше не тревожит. Отдыхайте. Вы все расскажете мне потом. А теперь вам нужно уснуть. Спите.
* * *
Лорд Иден очнулся в коровнике в Мон-Сен-Жан, в семистах ярдах от пересечения дорог. Он огляделся. Раненые тесно лежали на земле. Неужели и он один из них?
Ему казалось, что грудь у него так распухла, что он сейчас задохнется. Наконец его положили на стол. Хирург, смотревший на него усталыми глазами, был забрызган кровью по пояс. Лорд Иден закрыл глаза и стиснул зубы, твердо решив молчать; он знал, что будет больно, и боль уже не могла застать его врасплох.
Ему повезло – он потерял сознание, когда сплющившуюся пулю извлекали из его грудной клетки, но очнулся, когда освобожденный поток крови хлынул из раны, и в тот же миг он почувствовал облегчение, потому что исчезла страшная тяжесть. Он слышал свой собственный стон, но прервал его на половине, когда чьи-то руки подняли его со стола и снова положили на пол.
Забавно, каким маленьким становится мир, когда тебе больно, думал он. Казалось, в него вонзают нож; от мучительной боли он был словно спеленат и стиснут. Наверное, у него сломаны ребра.
Он не знал, как долго пролежал там, прежде чем его снова подняли чьи-то руки и усадили на лошадь.
– Это не самое лучшее, сэр, – сказал чей-то голос, – но на дорогах такая толчея, что на повозке вы ехали бы несколько дней. Вам еще повезло.
«Вам еще повезло». Эти слова рефреном звучали в его смятенном, больном мозгу до самого утра. Он не понимал, где находится, кто и что с ним. Он не понимал, откуда он и почему едет верхом.
Но что-то впереди у него было. Кто-то. Кто-то, до кого он должен добраться, и тогда он будет спасен. Все будет хорошо. Мама? Она в Лондоне. Эдмунд? Да, Эдмунд. Александра будет ухаживать за ним, а Эдмунд все сделает правильно, как всегда. Большой корабль, сказал Кристофер.
Большой корабль. Эдмунд уехал.
Мэдлин? Нужно добраться до Мэдлин. Она будет волноваться. Он обещал ей, что не умрет. Он не должен умереть. Где она? Не у Эдмунда. Эдмунд уехал. Она не должна была уехать. Она ему нужна.
Чарли. Он пойдет к Чарли. Улица Монтень. Это нужно помнить. Улица Монтень. Снова и снова он мысленно повторял эти слова. И наконец произнес их вслух. Там он сможет отдохнуть. Там будет она, и она не станет надоедать ему пустяками и слишком громко разговаривать.
Но сначала он должен ей что-то сказать. Что именно? Он вспомнит, когда увидит ее. Улица Монтень. Улица Монтень.
А потом он услышал ее голос. Но он не мог пошевелиться. Кто-то прикоснулся к нему… потащил. Они его убьют. Куда она делась? Неужели это опять он кричит? Нельзя! Он испугает ее и, может быть, вызовет у нее отвращение.
Все его тело в огне. Кажется, в любой момент оно может взорваться. Он устремил взгляд на то, что могло его утешить и спасти. На лицо, наклонившееся над ним. И тут ему полегчало. Одежда и сапоги больше не сжимали его тело. Он почувствовал на себе прохладную простыню. И неужели под головой у него подушка? Эллен здесь. Теперь можно расслабиться. Эллен здесь, и на лбу у него ее прохладная рука.
Он должен ей что-то сказать.
– Чарли, – услышал он чей-то хриплый голос. И тут он вспомнил. И сказал ей.
Он ей сказал? Она смотрела на него; лицо у нее было спокойное, точно мраморное. Она сказала, что он должен уснуть. А потом поднесла его руку к своей щеке, поцеловала ее, положила поверх одеяла и ушла.
Но она здесь. Эллен здесь.
Глава 9
Мэдлин сидела за поздним завтраком или ранним ленчем – никого больше не заботило, как называются трапезы, – когда ее вызвали в коридор дома леди Андреа. Ночью – когда в точности, Мэдлин не знала, – леди Андреа возникла у ее плеча после долгого отсутствия и велела ей идти спать.
– Я хорошо отдохнула, проспала часа четыре, – сказала она, – теперь ваша очередь. От вас не будет никакого толку, если вы рухнете от изнеможения, понимаете?
Мэдлин ушла; она слишком устала, чтобы спорить. Но мистер Мейсон уже принес сведения из города, что все кончено, французы бегут, а прусская армия их преследует. Великая победа – сообщил он с жаром.
Действительно, великая победа, думала она, пробираясь среди тел, лежащих на ковре в гостиной, и стараясь не наступить на откинутую руку или ногу. Значит, вот они какие – великие победы.
Пока она спала, в дом принесли новых раненых. Они лежали и в гостиной рядом с парадным вестибюлем; каждый был укрыт всего лишь одним тонким одеялом, а подушек вовсе нет, как сообщила горничная с усталыми глазами.
Интересно, кто хочет с ней говорить, думала она, торопливо входя в вестибюль и уже ожидая всего самого плохого. Но она увидела всего лишь незнакомого слугу с запиской. Он подал ей записку и стал ждать.
Писала миссис Симпсон – это она поняла. Потом смысл написанного исчез. Что это значит? Рано утром принесли Доминика. Он ранен в грудь, рану она еще не осмотрела, хотя ему оказали помощь прямо на поле боя. У него сильный жар, но он в безопасности и в тепле, лежит в постели у нее в комнате. Ранен! Наконец она поняла. Мэдлин вдруг рассмеялась, напугав слугу. Ранен – значит, жив. Хотя вчера в этом доме умерли двое раненых. А ведь один из них пришел сам, без посторонней помощи. Будет ли жить Доминик?
– Скажите миссис Симпсон, что я приду, как только смогу, – сказала она наконец слуге, аккуратно складывая записку и с удивлением заметив, что руки у нее ничуть не дрожат.
Она повернулась и направилась в гостиную, где ее встретил хор голосов – все просили пить. Скоро она была занята настолько, что отказалась от своих намерений попросить у леди Андреа разрешения уйти на час. Как тут уйдешь, если помощников у них так мало? Доминик теперь в безопасности. Миссис Симпсон позаботится о нем.
Она открыла дверь и крикнула служанке, проходящей по коридору, велев ей бежать наверх в ее комнату и принести все подушки и одеяла с кровати, а также диванные подушки с кушетки. Потом повернулась к раненому. Она знала, что он не умер, – руки у него подергивались. Но голова и одна сторона лица были скрыты чистыми бинтами, а единственное одеяло, укрывавшее его, лежало на полу там, где должна была находиться правая нога.
Она опустилась на колени рядом с раненым, который, к ее удивлению, не умер за ночь, и взяла его за руку.
– Сейчас я подложу вам под голову подушку и дам еще одно одеяло. Хотите пить?
Его глаз, свободный от бинтов, был закрыт. Он ничего не ответил, но слабо сжал ее руку. Она повернулась, взяла чашку, которую поставила на пол рядом, просунула руку ему под голову, слегка приподняла ее, чтобы он мог напиться. И когда он напился и несколько капель упало ему на шею, она поняла, что это лейтенант Пенворт. Бывший полный жизни, пылкий молодой человек.
– Ну вот, – сказала она, когда служанка с тяжелой ношей добралась до нее, – сейчас я подложу вам под голову подушку. И дам второе одеяло. Вы дрожите. Я – Мэдлин Рейни, лейтенант…
* * *
Дверь, отделяющая комнаты Эллен от всего дома, оставалась все время открытой: она хотела слышать голоса раненых, за которыми ухаживала. Но на улицу она больше не выходила – ее дом был набит до отказа. Кто может нагрянуть?
Лорд Иден горел и бредил. Он сказал, что Чарли ушел. Тогда они ушли вместе. Теперь вернулся только Доминик. А Чарли? Не было томительной надежды на чудо, ее душа не прислушивалась к шагам – а вдруг?..
Все утро она просидела у постели другого человека. Он пристально смотрел на нее, хотя и не подавал других признаков жизни. Она держала его за руку, улыбалась ему, молилась за него, повторяла слова утешения – пока он не умер. И она закрыла ему глаза, набросила простыню и послала слугу разыскивать людей, чьей обязанностью было уносить мертвых.
Но ее постоянно тянуло туда – к лорду Идену. К Доминику. Она боялась, но боролась со своим страхом. Жар сжигает его. Он не спит, но никого не узнает. Не узнает и ее. Когда паренек погрузился в беспокойный сон, а мертвого унесли, она подошла к Доминику и переменила ему повязку. При виде раны и пурпурно-зеленых синяков вокруг сломанных ребер, она вздрогнула.
За целый день хирург так и не пришел, хотя за ним посылали еще накануне и второй раз – утром.
Вечером пришла леди Мэдлин, накинув на голову шаль, в мятом и довольно грязном платье.
– Где он? – спросила она, как только увидела Эллен. – Я никак не могла уйти раньше. Он…
– Он в моей комнате. – Эллен взяла посетительницу за руку и повела за собой. – Он еще жив.
– Еще? – Голос Мэдлин стал резким. – Вы думаете, он не выживет? Ах, как глупо! Я знаю, как это бывает. Это ужасно, ужасно! Ах, Домми!
Она вбежала в комнату, бросилась к брату и склонилась над кроватью, не надеясь на ответ.
Эллен стояла в дверях и смотрела, как другая женщина взяла его за руку, поднесла ее к лицу и заговорила с ним. Его глаза были открыты и блестели, но он не узнал свою сестру.
– Ему нужен хирург, – сказала Эллен, – но они все, видимо, слишком заняты. Я переменила ему повязку и попыталась напоить. Больше я почти ничего не могу сделать.
– Я понимаю. – Мэдлин выпрямилась, по-прежнему не сводя глаз с брата. – Я понимаю. Мы совсем беспомощны. Домми, вы не должны умереть. Вы меня слышите? Вы сражались там. Теперь вы должны сражаться здесь. Должны. Вы не должны умереть. Я не хочу стать старшим близнецом, Домми.
Она осторожно выпустила его руку, положив на постели, и повернулась к Эллен.
– Вы очень добры, что известили меня, – сказала она. – И я вижу, что вы обеспечили ему самый лучший уход. Он вымыт. Я не могу здесь остаться. Было бы эгоистично с моей стороны переехать сюда только потому, что здесь мой брат. Там их тысячи… и в доме леди Андреа их очень много, а тех, кто ухаживает за ними, так мало. Там и лейтенант Пенворт. Он потерял ногу. И один глаз. Я должна вернуться.
Она с удивлением поняла, что из горла у нее вырвалось рыдание. Она думала, что уже не способна что-либо чувствовать.
– Да, должны, – согласилась Эллен. – Здесь в доме есть прислуга. И вы знаете, что я о нем позабочусь. Последние три года он стал почти членом нашей семьи.
– Да, – сказала Мэдлин, бросая на брата взгляд, исполненный муки. – А ваш муж? Есть о нем вести? Очевидно, все собираются у Нивеля, чтобы двинуться на Париж.
– Значит, сражение окончено? – спросила Эллен. – Да, вести есть. Лорд Иден сообщил мне… Он ушел.
– В Пар… – Но тут Мэдлин взглянула на Эллен. – Ах нет. Я…
– Не нужно! – резко проговорила Эллен. – Вы ступайте, леди Андреа нужна ваша помощь. А у меня в соседней комнате лежит юноша… Испуганное раненое дитя. Когда придет хирург, я буду с ним сражаться, потому что рука у паренька распухла и хирург решит, что ее нужно ампутировать. Но рана чистая, и я уверена, что опухоль спадет. Я буду сражаться за его руку. – Она засмеялась. – Как вы думаете, мне понадобится шпага, чтобы одолеть хирурга?
Мэдлин сильно побледнела. Но она расправила плечи и тоже улыбнулась.
– Может быть, хватит ножниц? – сказала она. – И очень сурового вида.
– Попытаюсь, – сказала Эллен; она стояла в дверях и смотрела, как ее гостья легко сбежала по ступеням. – Не беспокойтесь, я сообщу вам, если будут какие-то перемены.
На следующий день к вечеру хирург появился. Добродушный и громкоголосый, полагавший, что чем громче будет его голос, тем легче он проникнет сквозь жар и боль своих пациентов.
Но при этом он отнюдь не был груб. Он осторожно снял повязку с руки юноши, смеясь и болтая с явным намерением отвлечь внимание раненого. Но юноша смотрел на врача глазами, круглыми, как блюдца, и полными ужаса.
– Хм, – сказал хирург, – дела неважные. Ну что ж, дружище, пока еще она у тебя не гниет, но скоро может и начать. Придется отнять руку, а? И дело с концом. Я пришлю к вам кого-нибудь.
– Нет, – спокойно сказала Эллен. – Если в ампутации пока нет необходимости, подождем. Я буду чистить рану и перевязывать. И надеяться на лучшее. Жар у него уже стал гораздо меньше.
Хирург нахмурился.
– Вы родственники, мэм?
– Нет – ответила она. – Но пока он у меня в доме, я буду ему вместо матери.
Хирург запрокинул голову назад и разразился хохотом.
– Ох уж эти матери! Почему, мэм, вы думаете, я вступил в армию?
Взглянув на лорда Идена, хирург покачал головой. Сняв повязку он внимательно осмотрел рану.
– Вызревает гнойник, – сказал он и снова покачал головой – Ну что же, этого мы не можем ампутировать. Не так ли, мэм? Стало быть, и ссориться не из-за чего. – Он посмеялся собственной шутке. – Сильный жар. Хм-м. Придется пустить кровь.
– Разве он недостаточно потерял крови? – осторожно спросила она.
– Очевидно, нет. Иначе у него не было бы такого страшного жара. Подержите-ка тазик.
После кровопускания лорд Иден действительно стал поспокойней. Но это, подумала Эллен, результат ужасной слабости.
Уходя, хирург сказал, что зайдет завтра, если сможет, пустит кровь пациентам и посмотрит, в каком состоянии рука у юноши.
* * *
Лорд Иден цеплялся за жизнь. Хотя порой ему казалось, что куда легче и проще не держаться за нее. Часто ему хотелось вцепиться зубами в этот изнурительный жар и сумасшедшую боль, уничтожить их, освободиться от них. Казалось, что в груди у него что-то распухает, растет и вот-вот взорвется и разнесет его в клочья. Порой он забывал, кто он и где находится.
Только одно удерживало его в жизни. Только один человек. Когда он приходил в себя, а ее не было рядом, он закрывал глаза и ждал. А дождавшись, успокаивался. Иногда он вспоминал, кто она такая, а иногда, теряя нить связи с реальностью, забывал. Только пытался понять: он действительно что-то значил для нее? Кто она? Он не знал этого.
Но когда она находилась рядом, потолок не надвигался на него. И мебель не кружилась.
– Я оботру вас холодной салфеткой ниже и выше повязки, – говорила она, откидывая одеяло. – Ну как, вам легче?
Легче становилось всегда. Порой в комнате горела лампа. Должно быть, по ночам. Он прислушивался. Стояла полная тишина, только где-то тикали часы. Она спала в кресле рядом с кроватью, голова ее неудобно свешивалась набок. Ей бы лечь в постель. Она, наверное, устала. Ему хотелось пить. Но он молчал. Иначе она вскочит и подаст ему напиться.
Порой он понимал, кто эта женщина. Это Мэдлин. Она говорила ему, что он гордился бы ею, видя, как она целый день ухаживает за ранеными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Но Эллен больше не волновали новости. Ее волновали только те, кто мучился на городских улицах, и то, как и кому она в состоянии помочь. И в голове неотступно билась одна мысль: Чарли, Чарли, что с Чарли? И тут же: притупи свой разум… не думай, не смей думать. Но смотреть-то она может.
Бросив быстрый взгляд на всадников, медленно двигающихся по улице, она заметила, что кавалерист, ехавший справа, поддерживает твердой рукой раненого. Эллен почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
– Вы знаете этого человека, сударыня? – спросил всадник, касаясь рукой кивера. – Он сказал – улица Монтень, но это, кажется, все, что он сумел вспомнить. Не назвал даже своего имени.
– Иден, – проговорила она одеревеневшими губами. – Это лейтенант лорд Иден. Да, он живет здесь. Внесите его в дом, будьте так добры.
Подойдя к лошади, она коснулась сапог Идена; ноги у него ужасно распухли, но сознания он не потерял. Дышал он трудно, прерывисто.
– Вы дома, – тихо сказала она. – Теперь вы дома. Еще две минуты – и мы уложим вас в постель.
Она не поняла, слышит ли он ее. Те же двое слуг, что помогли ей принести раненого от собора, вышли из дома. Эллен пришлось отвернуться и закусить губу, когда четверо мужчин снимали лорда Идена с седла. Едва они коснулись его, он вскрикнул, а потом стонал при каждом мучительном вдохе.
Она провела их вверх по лестнице, в свою спальню.
– Положите его вот сюда, – сказала она. – Но как же мне снять с него сапоги? Ноги у него так распухли, что голенища врезались в икры.
– Я принесу нож и разрежу их, сударыня, – предложил один из слуг.
Но теперь нужно как-то снять с него форму. С трудом ей удалось это сделать. Она смыла запекшуюся кровь и грязь с его тела. Увидев тугую повязку на его груди и густую темную кровь, сочившуюся сквозь повязку, она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки и ровным голосом сказала:
– Вы дома, друг мой. Вы дома и в безопасности. Повязку я переменю позже… И больше никто не причинит вам вреда.
– В безопасности, – повторил он хриплым голосом. – Да, я здесь…
Он закрыл глаза и застонал. Она погладила его по волосам.
– Чарли, – прохрипел он. Ее рука замерла.
– Да, – сказала она. – Я жена Чарли. И я буду ухаживать за вами.
– Чарли, – сказал он. Глаза его, остекленевшие отболи, снова открылись.
– Да, – шепотом сказала она. Рука его слабо взметнулась над одеялом, которым Эллен укрыла его. Она взяла эту руку в свои.
– Ушел, – сказал он. – Он ушел. Я был с ним.
– Да. – Она гладила его по руке. – Пусть вас это больше не тревожит. Отдыхайте. Вы все расскажете мне потом. А теперь вам нужно уснуть. Спите.
* * *
Лорд Иден очнулся в коровнике в Мон-Сен-Жан, в семистах ярдах от пересечения дорог. Он огляделся. Раненые тесно лежали на земле. Неужели и он один из них?
Ему казалось, что грудь у него так распухла, что он сейчас задохнется. Наконец его положили на стол. Хирург, смотревший на него усталыми глазами, был забрызган кровью по пояс. Лорд Иден закрыл глаза и стиснул зубы, твердо решив молчать; он знал, что будет больно, и боль уже не могла застать его врасплох.
Ему повезло – он потерял сознание, когда сплющившуюся пулю извлекали из его грудной клетки, но очнулся, когда освобожденный поток крови хлынул из раны, и в тот же миг он почувствовал облегчение, потому что исчезла страшная тяжесть. Он слышал свой собственный стон, но прервал его на половине, когда чьи-то руки подняли его со стола и снова положили на пол.
Забавно, каким маленьким становится мир, когда тебе больно, думал он. Казалось, в него вонзают нож; от мучительной боли он был словно спеленат и стиснут. Наверное, у него сломаны ребра.
Он не знал, как долго пролежал там, прежде чем его снова подняли чьи-то руки и усадили на лошадь.
– Это не самое лучшее, сэр, – сказал чей-то голос, – но на дорогах такая толчея, что на повозке вы ехали бы несколько дней. Вам еще повезло.
«Вам еще повезло». Эти слова рефреном звучали в его смятенном, больном мозгу до самого утра. Он не понимал, где находится, кто и что с ним. Он не понимал, откуда он и почему едет верхом.
Но что-то впереди у него было. Кто-то. Кто-то, до кого он должен добраться, и тогда он будет спасен. Все будет хорошо. Мама? Она в Лондоне. Эдмунд? Да, Эдмунд. Александра будет ухаживать за ним, а Эдмунд все сделает правильно, как всегда. Большой корабль, сказал Кристофер.
Большой корабль. Эдмунд уехал.
Мэдлин? Нужно добраться до Мэдлин. Она будет волноваться. Он обещал ей, что не умрет. Он не должен умереть. Где она? Не у Эдмунда. Эдмунд уехал. Она не должна была уехать. Она ему нужна.
Чарли. Он пойдет к Чарли. Улица Монтень. Это нужно помнить. Улица Монтень. Снова и снова он мысленно повторял эти слова. И наконец произнес их вслух. Там он сможет отдохнуть. Там будет она, и она не станет надоедать ему пустяками и слишком громко разговаривать.
Но сначала он должен ей что-то сказать. Что именно? Он вспомнит, когда увидит ее. Улица Монтень. Улица Монтень.
А потом он услышал ее голос. Но он не мог пошевелиться. Кто-то прикоснулся к нему… потащил. Они его убьют. Куда она делась? Неужели это опять он кричит? Нельзя! Он испугает ее и, может быть, вызовет у нее отвращение.
Все его тело в огне. Кажется, в любой момент оно может взорваться. Он устремил взгляд на то, что могло его утешить и спасти. На лицо, наклонившееся над ним. И тут ему полегчало. Одежда и сапоги больше не сжимали его тело. Он почувствовал на себе прохладную простыню. И неужели под головой у него подушка? Эллен здесь. Теперь можно расслабиться. Эллен здесь, и на лбу у него ее прохладная рука.
Он должен ей что-то сказать.
– Чарли, – услышал он чей-то хриплый голос. И тут он вспомнил. И сказал ей.
Он ей сказал? Она смотрела на него; лицо у нее было спокойное, точно мраморное. Она сказала, что он должен уснуть. А потом поднесла его руку к своей щеке, поцеловала ее, положила поверх одеяла и ушла.
Но она здесь. Эллен здесь.
Глава 9
Мэдлин сидела за поздним завтраком или ранним ленчем – никого больше не заботило, как называются трапезы, – когда ее вызвали в коридор дома леди Андреа. Ночью – когда в точности, Мэдлин не знала, – леди Андреа возникла у ее плеча после долгого отсутствия и велела ей идти спать.
– Я хорошо отдохнула, проспала часа четыре, – сказала она, – теперь ваша очередь. От вас не будет никакого толку, если вы рухнете от изнеможения, понимаете?
Мэдлин ушла; она слишком устала, чтобы спорить. Но мистер Мейсон уже принес сведения из города, что все кончено, французы бегут, а прусская армия их преследует. Великая победа – сообщил он с жаром.
Действительно, великая победа, думала она, пробираясь среди тел, лежащих на ковре в гостиной, и стараясь не наступить на откинутую руку или ногу. Значит, вот они какие – великие победы.
Пока она спала, в дом принесли новых раненых. Они лежали и в гостиной рядом с парадным вестибюлем; каждый был укрыт всего лишь одним тонким одеялом, а подушек вовсе нет, как сообщила горничная с усталыми глазами.
Интересно, кто хочет с ней говорить, думала она, торопливо входя в вестибюль и уже ожидая всего самого плохого. Но она увидела всего лишь незнакомого слугу с запиской. Он подал ей записку и стал ждать.
Писала миссис Симпсон – это она поняла. Потом смысл написанного исчез. Что это значит? Рано утром принесли Доминика. Он ранен в грудь, рану она еще не осмотрела, хотя ему оказали помощь прямо на поле боя. У него сильный жар, но он в безопасности и в тепле, лежит в постели у нее в комнате. Ранен! Наконец она поняла. Мэдлин вдруг рассмеялась, напугав слугу. Ранен – значит, жив. Хотя вчера в этом доме умерли двое раненых. А ведь один из них пришел сам, без посторонней помощи. Будет ли жить Доминик?
– Скажите миссис Симпсон, что я приду, как только смогу, – сказала она наконец слуге, аккуратно складывая записку и с удивлением заметив, что руки у нее ничуть не дрожат.
Она повернулась и направилась в гостиную, где ее встретил хор голосов – все просили пить. Скоро она была занята настолько, что отказалась от своих намерений попросить у леди Андреа разрешения уйти на час. Как тут уйдешь, если помощников у них так мало? Доминик теперь в безопасности. Миссис Симпсон позаботится о нем.
Она открыла дверь и крикнула служанке, проходящей по коридору, велев ей бежать наверх в ее комнату и принести все подушки и одеяла с кровати, а также диванные подушки с кушетки. Потом повернулась к раненому. Она знала, что он не умер, – руки у него подергивались. Но голова и одна сторона лица были скрыты чистыми бинтами, а единственное одеяло, укрывавшее его, лежало на полу там, где должна была находиться правая нога.
Она опустилась на колени рядом с раненым, который, к ее удивлению, не умер за ночь, и взяла его за руку.
– Сейчас я подложу вам под голову подушку и дам еще одно одеяло. Хотите пить?
Его глаз, свободный от бинтов, был закрыт. Он ничего не ответил, но слабо сжал ее руку. Она повернулась, взяла чашку, которую поставила на пол рядом, просунула руку ему под голову, слегка приподняла ее, чтобы он мог напиться. И когда он напился и несколько капель упало ему на шею, она поняла, что это лейтенант Пенворт. Бывший полный жизни, пылкий молодой человек.
– Ну вот, – сказала она, когда служанка с тяжелой ношей добралась до нее, – сейчас я подложу вам под голову подушку. И дам второе одеяло. Вы дрожите. Я – Мэдлин Рейни, лейтенант…
* * *
Дверь, отделяющая комнаты Эллен от всего дома, оставалась все время открытой: она хотела слышать голоса раненых, за которыми ухаживала. Но на улицу она больше не выходила – ее дом был набит до отказа. Кто может нагрянуть?
Лорд Иден горел и бредил. Он сказал, что Чарли ушел. Тогда они ушли вместе. Теперь вернулся только Доминик. А Чарли? Не было томительной надежды на чудо, ее душа не прислушивалась к шагам – а вдруг?..
Все утро она просидела у постели другого человека. Он пристально смотрел на нее, хотя и не подавал других признаков жизни. Она держала его за руку, улыбалась ему, молилась за него, повторяла слова утешения – пока он не умер. И она закрыла ему глаза, набросила простыню и послала слугу разыскивать людей, чьей обязанностью было уносить мертвых.
Но ее постоянно тянуло туда – к лорду Идену. К Доминику. Она боялась, но боролась со своим страхом. Жар сжигает его. Он не спит, но никого не узнает. Не узнает и ее. Когда паренек погрузился в беспокойный сон, а мертвого унесли, она подошла к Доминику и переменила ему повязку. При виде раны и пурпурно-зеленых синяков вокруг сломанных ребер, она вздрогнула.
За целый день хирург так и не пришел, хотя за ним посылали еще накануне и второй раз – утром.
Вечером пришла леди Мэдлин, накинув на голову шаль, в мятом и довольно грязном платье.
– Где он? – спросила она, как только увидела Эллен. – Я никак не могла уйти раньше. Он…
– Он в моей комнате. – Эллен взяла посетительницу за руку и повела за собой. – Он еще жив.
– Еще? – Голос Мэдлин стал резким. – Вы думаете, он не выживет? Ах, как глупо! Я знаю, как это бывает. Это ужасно, ужасно! Ах, Домми!
Она вбежала в комнату, бросилась к брату и склонилась над кроватью, не надеясь на ответ.
Эллен стояла в дверях и смотрела, как другая женщина взяла его за руку, поднесла ее к лицу и заговорила с ним. Его глаза были открыты и блестели, но он не узнал свою сестру.
– Ему нужен хирург, – сказала Эллен, – но они все, видимо, слишком заняты. Я переменила ему повязку и попыталась напоить. Больше я почти ничего не могу сделать.
– Я понимаю. – Мэдлин выпрямилась, по-прежнему не сводя глаз с брата. – Я понимаю. Мы совсем беспомощны. Домми, вы не должны умереть. Вы меня слышите? Вы сражались там. Теперь вы должны сражаться здесь. Должны. Вы не должны умереть. Я не хочу стать старшим близнецом, Домми.
Она осторожно выпустила его руку, положив на постели, и повернулась к Эллен.
– Вы очень добры, что известили меня, – сказала она. – И я вижу, что вы обеспечили ему самый лучший уход. Он вымыт. Я не могу здесь остаться. Было бы эгоистично с моей стороны переехать сюда только потому, что здесь мой брат. Там их тысячи… и в доме леди Андреа их очень много, а тех, кто ухаживает за ними, так мало. Там и лейтенант Пенворт. Он потерял ногу. И один глаз. Я должна вернуться.
Она с удивлением поняла, что из горла у нее вырвалось рыдание. Она думала, что уже не способна что-либо чувствовать.
– Да, должны, – согласилась Эллен. – Здесь в доме есть прислуга. И вы знаете, что я о нем позабочусь. Последние три года он стал почти членом нашей семьи.
– Да, – сказала Мэдлин, бросая на брата взгляд, исполненный муки. – А ваш муж? Есть о нем вести? Очевидно, все собираются у Нивеля, чтобы двинуться на Париж.
– Значит, сражение окончено? – спросила Эллен. – Да, вести есть. Лорд Иден сообщил мне… Он ушел.
– В Пар… – Но тут Мэдлин взглянула на Эллен. – Ах нет. Я…
– Не нужно! – резко проговорила Эллен. – Вы ступайте, леди Андреа нужна ваша помощь. А у меня в соседней комнате лежит юноша… Испуганное раненое дитя. Когда придет хирург, я буду с ним сражаться, потому что рука у паренька распухла и хирург решит, что ее нужно ампутировать. Но рана чистая, и я уверена, что опухоль спадет. Я буду сражаться за его руку. – Она засмеялась. – Как вы думаете, мне понадобится шпага, чтобы одолеть хирурга?
Мэдлин сильно побледнела. Но она расправила плечи и тоже улыбнулась.
– Может быть, хватит ножниц? – сказала она. – И очень сурового вида.
– Попытаюсь, – сказала Эллен; она стояла в дверях и смотрела, как ее гостья легко сбежала по ступеням. – Не беспокойтесь, я сообщу вам, если будут какие-то перемены.
На следующий день к вечеру хирург появился. Добродушный и громкоголосый, полагавший, что чем громче будет его голос, тем легче он проникнет сквозь жар и боль своих пациентов.
Но при этом он отнюдь не был груб. Он осторожно снял повязку с руки юноши, смеясь и болтая с явным намерением отвлечь внимание раненого. Но юноша смотрел на врача глазами, круглыми, как блюдца, и полными ужаса.
– Хм, – сказал хирург, – дела неважные. Ну что ж, дружище, пока еще она у тебя не гниет, но скоро может и начать. Придется отнять руку, а? И дело с концом. Я пришлю к вам кого-нибудь.
– Нет, – спокойно сказала Эллен. – Если в ампутации пока нет необходимости, подождем. Я буду чистить рану и перевязывать. И надеяться на лучшее. Жар у него уже стал гораздо меньше.
Хирург нахмурился.
– Вы родственники, мэм?
– Нет – ответила она. – Но пока он у меня в доме, я буду ему вместо матери.
Хирург запрокинул голову назад и разразился хохотом.
– Ох уж эти матери! Почему, мэм, вы думаете, я вступил в армию?
Взглянув на лорда Идена, хирург покачал головой. Сняв повязку он внимательно осмотрел рану.
– Вызревает гнойник, – сказал он и снова покачал головой – Ну что же, этого мы не можем ампутировать. Не так ли, мэм? Стало быть, и ссориться не из-за чего. – Он посмеялся собственной шутке. – Сильный жар. Хм-м. Придется пустить кровь.
– Разве он недостаточно потерял крови? – осторожно спросила она.
– Очевидно, нет. Иначе у него не было бы такого страшного жара. Подержите-ка тазик.
После кровопускания лорд Иден действительно стал поспокойней. Но это, подумала Эллен, результат ужасной слабости.
Уходя, хирург сказал, что зайдет завтра, если сможет, пустит кровь пациентам и посмотрит, в каком состоянии рука у юноши.
* * *
Лорд Иден цеплялся за жизнь. Хотя порой ему казалось, что куда легче и проще не держаться за нее. Часто ему хотелось вцепиться зубами в этот изнурительный жар и сумасшедшую боль, уничтожить их, освободиться от них. Казалось, что в груди у него что-то распухает, растет и вот-вот взорвется и разнесет его в клочья. Порой он забывал, кто он и где находится.
Только одно удерживало его в жизни. Только один человек. Когда он приходил в себя, а ее не было рядом, он закрывал глаза и ждал. А дождавшись, успокаивался. Иногда он вспоминал, кто она такая, а иногда, теряя нить связи с реальностью, забывал. Только пытался понять: он действительно что-то значил для нее? Кто она? Он не знал этого.
Но когда она находилась рядом, потолок не надвигался на него. И мебель не кружилась.
– Я оботру вас холодной салфеткой ниже и выше повязки, – говорила она, откидывая одеяло. – Ну как, вам легче?
Легче становилось всегда. Порой в комнате горела лампа. Должно быть, по ночам. Он прислушивался. Стояла полная тишина, только где-то тикали часы. Она спала в кресле рядом с кроватью, голова ее неудобно свешивалась набок. Ей бы лечь в постель. Она, наверное, устала. Ему хотелось пить. Но он молчал. Иначе она вскочит и подаст ему напиться.
Порой он понимал, кто эта женщина. Это Мэдлин. Она говорила ему, что он гордился бы ею, видя, как она целый день ухаживает за ранеными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32