Едва недомогания первых месяцев остались позади, как она почувствовала прилив невероятной энергии и принялась заниматься делами без передышки. Даже вышивание, за которым Грейс всегда с удовольствием проводила долгие часы, казалось ей теперь скучным и вялым занятием. Ей хотелось копаться в саду, гулять по тропинкам и дорогам, вытирать пыль с книг в библиотеке на всех полках — с пола до потолка.
Доктор Хансон сказал ей, что она должна отдыхать, что физическую активность следует свести до минимума и сидеть большей частью дома, за исключением тех случаев, когда появляется возможность выехать в карете. Но и тогда она должна быть уверена, что поедет по ровной, без всяких ухабов, дороге. Это последнее указание исключало визиты почти ко всем соседям. К сожалению, врач давал свои профессиональные советы в присутствии Перигрина, правда, не упомянув о тех опасностях, о которых говорил Грейс во время своей первой консультации. Перри, разумеется, начал рьяно оберегать жену, подкладывая подушки ей под спину и подставляя скамеечку под ноги, едва она опускалась в кресло; он запретил ей работать в саду и разрешал только очень короткие и медленные прогулки. Это было невероятно нудно.
И вместе с тем это было чудесно и восхитительно.
Грейс долгие годы страдала от одиночества. Теперь ее заботливо опекали, давали указания и требовали, чтобы она их выполняла неукоснительно. В эти месяцы она открыла в характере Перри новые черты. Он никогда не был человеком, склонным приказывать, и отдавал распоряжения в доме в соответствии со своим добрым и терпеливым характером. Однако сэр Перигрин не на шутку рассердился в то утро, когда застал Грейс пропалывающей на четвереньках клумбу. Он схватил жену за руку не слишком нежно, отвел в библиотеку и сказал — без малейшего намека на юмор, — что если еще раз поймает ее за подобным занятием, то строго-настрого запретит выходить из дома без него. Грейс не стала спрашивать, каким образом муж намерен добиться воплощения такого правила в действительность, так как не сомневалась, что он своего добьется. Перри был рассержен всего второй раз за все время их совместной жизни.
Об этом случае Грейс потом вспоминала несколько недель с затаенной усмешкой. Она часами сидела за вышиванием, беспокойная и нетерпеливая, поставив ноги на скамеечку и поглядывая то на Перри, уткнувшегося в книжку, то на свой округлившийся живот, в котором уже вовсю толкался ребенок. Вставая на ноги, Грейс каждый раз чувствовала его в себе и думала, что в этой жизни просто невозможно быть счастливее. Только когда же, когда они кончатся, эти девять месяцев!
Приезд лорда Эмберли, его нареченной и ее родственников, естественно, внес оживление в их жизнь. Эдмунд чем-то был похож на Перигрина, такой же внимательный и добрый, но куда более сдержанный. Узнать человека подобного склада непросто, даже если он тебе очень нравится. По единодушному мнению Перри и Грейс, граф был достоин самой хорошей жены, которая понимала бы его и сделала счастливым.
Грейс с большим удовлетворением думала о том, что Перри не может запретить ей посещать светские приемы и развлечения, связанные с грядущими событиями. Слава Богу, хоть на время забудутся все тревоги. И она оказалась права. Единственное, чего супруги не могли теперь себе позволить, это устраивать многолюдные приемы у себя дома. Самое большее — пригласить кого-то на чай.
На вечере с танцами и карточной игрой у Кортни они познакомились с мисс Парнелл. Грейс она понравилась. Красивая смуглянка, спокойная, но вовсе не застенчивая. Стройная и очаровательная. Возраст трудно определить точно — скорее всего ей столько лет, сколько было Грейс, когда она родила Джереми. Грейс решила, что между мисс Парнелл и ее нареченным существует глубокая привязанность, хотя за весь вечер они танцевали друг с другом всего один раз.
Грейс запретили танцевать, но она приняла это с улыбкой.
— Ладно, Перри, я буду себя вести хорошо, — сказала она. — Одно условие: тебе вовсе не надо сидеть возле меня все время. Ты должен веселиться.
— Но разве я не могу веселиться, сидя рядом с тобой? — спросил он.
— Нет. Ты знаешь, что я имею в виду, и должен дать обещание.
— Обещаю, — торжественно произнес Перри, поднимая правую руку.
Однако Грейс обнаружила, что возобновившиеся светские развлечения — благо относительное. Они, разумеется, отвлекали ее от тревожных мыслей, помогали коротать время. Но одновременно напоминали ей о том, насколько она немолода, чтобы выносить и родить, как все считали, первого ребенка. Дома ей нравилось смотреть в зеркало на свой растущий живот, но на людях Грейс порой чувствовала себя неуклюжей и непривлекательной. И смущенной. Глядя на то, как Перри непринужденно весел в обществе, слушая его смех, она снова и снова думала о том, что стара для него, слишком серьезна. Грейс не ревновала, вовсе нет, просто испытывала недовольство собой и беспричинную грусть.
Беспричинную — потому что с самых первых дней их брака Перри выказывал ей только самую горячую привязанность. И потому, что с того дня, как она дала полную отставку Гарету и сказала мужу, что у нее будет ребенок, каждый взгляд и каждый поступок Перри был сосредоточен только на ней. Грейс была самой счастливой из женщин. “Счастливейшей”, — повторяла она себе снова и снова.
Только одного ей не хватало в ее счастье. Перри ни разу не сказал, что любит ее, что в ней для него заключен весь мир. Это была самая малость. Ведь его глаза говорили ей о любви. Его поступки просто кричали о том же самом. И если даже он не горел от страсти, то всегда оставался самым добрым и преданным из мужей. Он подарил Грейс ребенка, заполнив тем самым зияющую пустоту в ее жизни.
Должно быть, всему причиной беременность, решила Грейс. Из-за нее так часто меняется настроение — от счастливого восторга до беспричинных страхов и сомнений.
Перигрин, со своей стороны, был обуреваем примерно той же сменой эмоций. Он был счастлив, как никогда в жизни. Брак его в конечном итоге сохранился, и сохранился не только потому, что разрыв был связан с большими осложнениями и тревогами, но главным образом потому, что он сам и жена этого хотели.
Грейс предоставила Сандерсфорду идти своим путем и сказала, что не испытывает к нему ничего, кроме полного безразличия. Ее поведение на обеде в Эмберли полностью подтвердило эти слова. Она не выказывала по отношению к своему бывшему возлюбленному ни предпочтения, ни неприязни и попрощалась с Гаретом без малейших признаков огорчения.
С того дня Перигрин видел ее опечаленной лишь однажды: накануне отъезда ее родных, когда они втроем — Грейс, ее отец и Перри — посетили кладбище при церкви. Отец и дочь плакали, обнявшись, у могилы Пола. И разумеется, она выглядела притихшей и огорченной дня два после того, как родные уехали. Но как это ни парадоксально, такое настроение жены радовало Перри — оно означало, что примирение родственников стало полным. Даже сдержанный Мартин до боли крепко обнял сестру перед тем, как сесть в карету следом за Этель и Присциллой.
Было так хорошо избавиться наконец от долгого напряжения, убедившись, что жена принадлежит ему душой и телом. Было так хорошо снова разговаривать с ней на любую интересующую его тему, читать ей, смотреть, как она чем-то занимается. Но лучше всего было видеть, как она полнеет день ото дня и становится, как считал Перри, все красивее.
И тем не менее он жил в страхе. Боялся, что ребенок погибнет в материнской утробе или, что еще ужаснее, во время родов. Как ему утешить Грейс, если она потеряет своего второго ребенка через столько лет после гибели первого? Сам-то он справится с горем. По-настоящему ему необходима только Грейс, хотя и бесконечно дорога мысль о том, что у них родится ребенок. Но Грейс? Сможет ли она пережить такую потерю?
И он страшился, что умрет сама Грейс. Ему не захочется жить без Грейс. Разумеется, Перри продолжал бы жить, уйди она к Сандерсфорду. И будет жить, если она умрет во время родов или по другой причине. Но жизнь утратит для него смысл. Втайне от жены он поговорил с доктором Хансоном и знал, что осложнения, угрожающие Грейс и ребенку, всего лишь усиливаются с возрастом женщины.
Перри видел ее беспокойство, но не понимал, чем оно вызвано. Он знал, что ее раздражает необходимость сидеть дома, смотреть из окна, как садовники выполняют всю работу в любимом саду, а ей только и дозволено, что медленно прохаживаться по дорожкам. Перри знал, что во время прогулки Грейс приноравливает шаг к его нарочито медленной походке и мечтает только о том, чтобы он сделал еще несколько и еще несколько шагов, прежде чем повернуть назад, к дому. Он знал, что ей хочется ездить в гости и развлекаться.
И возил Грейс на танцевальный вечер к Кортни, на пикник к Кэррингтонам, на прием в саду у Эмберли и так далее.
Страхи отпустили его. Грейс, конечно, не могла делать ничего, требующего напряжения, скажем, танцевать или совершать далекие прогулки. Перри следил за этим неусыпно, хотя она и просила его не считать себя обязанным все время находиться рядом. Он гордился ею, гордился тем, что друзья и соседи видят, что Грейс носит его ребенка. Изнемогал от любви к ней, когда видел, как она разговаривала с кем-нибудь.
И гадал, счастлива ли она. Казалось бы, нет причин для иного состояния. Грейс по своей воле сделала выбор и осталась с ним. Так ли это на самом деле? До того как пришло письмо Сандерсфорда, Грейс уже была беременна. И она твердила, что хочет одного — родить сына, очень редко упоминая о том, что может родиться дочь. И была рада обществу мужа днем и его ласкам ночью. Перри уже не мог бы сказать, что почти каждую ночь обладает ею, к своему удивлению, поняв, что они оба обладают друг другом.
Нет никаких причин считать ее несчастной. Но Перри ловил себя на том, что когда наблюдает за Грейс в обществе леди ее возраста, у которых уже взрослые дети, к нему приходят мысли о том, что брак с мужчиной моложе на десять лет кажется ей унизительным.
И постоянно вопреки всем резонам возвращалась мысль о том, что Грейс принимала решение об отказе Сандерсфорду, уже не будучи свободна в своем выборе, так как узнала о том, что зачала дитя, за неделю до того, как пришло письмо.
Это абсурд. У него есть все основания чувствовать себя счастливым. Перри и был счастлив. Но смотрел на свою жену с невольной тревогой. Любит, ли она его? Грейс этого никогда не говорила, что, в конце концов, не имеет особого значения. Слово “любовь” — всего лишь слово. Грейс проявляла к нему любовь или, если хотите, уважение, преданность и привязанность. Этого достаточно. Вполне достаточно.
И все же, любит ли его жена? И опять-таки абсурд, полнейший абсурд, но он боялся спросить. И боялся сам произнести сакраментальные слова из опасения, что они вызовут смущение или даже причинят боль.
Грейс присутствовала на венчании графа Эмберли и мисс Александры Парнелл в сентябре, а потом и на завтраке в Эмберли-Корте. Оставалось всего две недели до ее предполагаемого разрешения от бремени. Грейс казалась себе невероятно громоздкой, но заверила мужа, что чувствует себя отлично и что поездка в карете не причинит вреда, как это могло быть несколько месяцев назад.
Но ей не пришлось особенно упрашивать. Перигрину тоже не хотелось пропустить такое замечательное событие, как женитьба графа Эмберли. Когда Грейс посетовала на свои объемы, Перри ласково успокоил ее: они не в Лондоне, где появление в публичном месте женщины на сносях могло бы вызвать некоторую неловкость. В сельской местности люди принимают жизнь такой, как она есть.
— Убедительно прошу тебя только об одном, — улыбаясь, сказал он. — Обещай мне, что схватки у тебя не начнутся во время службы или за свадебным завтраком. Не только потому, что это отвлечет внимание от невесты, но главным образом из-за того, что со мной может случиться истерический припадок.
— Обещаю. — Грейс провела ладонью по большому округлому животу. — Ох, Перри, твой сын явно собирается стать боксером. Иногда мне хочется, чтобы он не так усердно практиковался на мне.
— Твоя доченька задумала пойти в танцовщицы? — смеясь, поддразнил он, подняв руку жены и положив свою на ее место.
Грейс очень нравилась невеста графа, и она искренне радовалась частым визитам мисс Парнелл в последние два месяца, когда сама она все больше времени проводила дома. Грейс приятно было думать, что они станут подругами, но порой ее смущала значительная разница в возрасте.
Неужели все браки так же сложны, как и ее собственный, и всем супругам нелегко привыкать друг к другу? Даже если муж и жена составляют идеальную пару? Всегда ли возникают неизбежные трудности после свадьбы?
Грейс смотрела на графа и его нареченную, когда оба преклонили колена перед входом в церковь. Они были красивой парой и, кажется, вполне подходили друг другу по характеру. Будут ли они всегда жить счастливо начиная с сегодняшнего дня? Если верить слухам, начало их союза было не слишком благоприятным. Правда, сейчас молодые искренне любят друг друга, это очевидно.
После торжественного завтрака Грейс смотрела, как Эдмунд и новоиспеченная графиня беседуют с гостями, и вдруг поняла, что они уже познали физическую близость. Она даже покраснела, пораженная собственной интуицией, и смущенно взглянула на Перри, почти опасаясь, что муж прочитал ее мысли.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Грейс? — спросил он.
— Да, спасибо, вполне хорошо. Твой сын, как видно, задремал… Будут ли они счастливы, Перри? Я так надеюсь на это!
— Я никогда не мог себе представить Эдмунда женатым, — сказал Перри. — Он чертовски красив, я ему, случалось, завидовал в этом отношении. Однако мой друг весьма сложная личность. Но ведь они, мне кажется, любят друг друга, ты согласна? Думается, брак будет счастливым, если они этого захотят. Все зависит от того, насколько сильным окажется это желание.
Их разговор прервало появление леди Мадлен и лорда Идена, причем последний выглядел просто сногсшибательно в новеньком зеленом мундире офицера стрелкового полка. Мадлен вцепилась в руку брата. Всего несколько месяцев назад, в возрасте двадцати двух лет, он преодолел наконец сопротивление семьи и, осуществив мечту своей жизни, купил себе патент на офицерский чин. На следующей неделе Доминик отбывал в Испанию, чтобы присоединиться там к британским войскам.
“Все зависит оттого, насколько сильным окажется это желание” — эти слова не выходили у Грейс из головы весь остаток дня и в последующие дни. Выходит, супружество далеко не простое дело. Они с Перри, безусловно, хотели с самого начала, чтобы их брак оказался удачным. И теперь они вроде бы пришли к гармонии, но далось им это нелегко и далеко не всегда зависело от их желания. Пришлось потрудиться и приложить максимум усилий. Наверное, можно сказать, что они с Перри настолько счастливы, насколько вообще может быть счастлива супружеская пара. Но им еще предстоит решать много проблем, чтобы сохранить взаимное согласие. Разница в возрасте всегда будет в той или иной мере создавать неудобства. Вот когда ей стукнет восемьдесят, а ему семьдесят, тогда, пожалуй, эта разница утратит значение. И Грейс улыбнулась.
— Это запрещено, — произнес Перри, беря жену под локоть. — Я категорически против того, чтобы ты радовалась шуткам, которые мне неизвестны. Выкладывай.
— Я подумала, что когда мне будет восемьдесят, а тебе семьдесят, никто не заметит разницы.
Перри улыбнулся, а потом посмотрел на жену очень серьезно.
— Ты считаешь, что сейчас она заметна? Разве я выгляжу намного моложе тебя, Грейс? Мне так не кажется, когда я смотрю на себя в зеркало, а потом на тебя. Полагаю, наши друзья думают точно так же. Мы для них просто сэр Перри и леди Грейс. Боюсь, что я в свои семьдесят уже не смогу копаться на клумбах среди цветов. Твои восьмидесятилетние коленки тебя не подведут, но оставят в одиночестве. Мне не удастся составить тебе компанию.
Грейс рассмеялась.
— А теперь подойдем к Эдмунду и его новобрачной, — предложил Перри.
Новая графиня Эмберли протянула навстречу руки.
— Я так польщена, что вы приехали, Грейс. Вы не очень устали? Наверное, тяжело было так долго стоять на ногах.
Грейс взяла ее руки в свои.
— Вы чудесно выглядите, Александра. Я, конечно, всплакнула в церкви, как и все женщины… кроме вас. Чувствую я себя прекрасно, спасибо за внимание. Графиня сияющим взглядом окинула своего мужа, который разговаривал с Перри.
— Сэр Перигрин обещал Эдмунду, что пришлет кого-нибудь с известием, когда настанет ваше время. И муж немедленно отправится к нему, чтобы вместе шагать из угла в угол. Я не приеду. Вам будет не до светских бесед. — Она рассмеялась и сжала руки Грейс. — Но я непременно появлюсь, как только можно будет навестить вас и порадоваться на ваше дитя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Доктор Хансон сказал ей, что она должна отдыхать, что физическую активность следует свести до минимума и сидеть большей частью дома, за исключением тех случаев, когда появляется возможность выехать в карете. Но и тогда она должна быть уверена, что поедет по ровной, без всяких ухабов, дороге. Это последнее указание исключало визиты почти ко всем соседям. К сожалению, врач давал свои профессиональные советы в присутствии Перигрина, правда, не упомянув о тех опасностях, о которых говорил Грейс во время своей первой консультации. Перри, разумеется, начал рьяно оберегать жену, подкладывая подушки ей под спину и подставляя скамеечку под ноги, едва она опускалась в кресло; он запретил ей работать в саду и разрешал только очень короткие и медленные прогулки. Это было невероятно нудно.
И вместе с тем это было чудесно и восхитительно.
Грейс долгие годы страдала от одиночества. Теперь ее заботливо опекали, давали указания и требовали, чтобы она их выполняла неукоснительно. В эти месяцы она открыла в характере Перри новые черты. Он никогда не был человеком, склонным приказывать, и отдавал распоряжения в доме в соответствии со своим добрым и терпеливым характером. Однако сэр Перигрин не на шутку рассердился в то утро, когда застал Грейс пропалывающей на четвереньках клумбу. Он схватил жену за руку не слишком нежно, отвел в библиотеку и сказал — без малейшего намека на юмор, — что если еще раз поймает ее за подобным занятием, то строго-настрого запретит выходить из дома без него. Грейс не стала спрашивать, каким образом муж намерен добиться воплощения такого правила в действительность, так как не сомневалась, что он своего добьется. Перри был рассержен всего второй раз за все время их совместной жизни.
Об этом случае Грейс потом вспоминала несколько недель с затаенной усмешкой. Она часами сидела за вышиванием, беспокойная и нетерпеливая, поставив ноги на скамеечку и поглядывая то на Перри, уткнувшегося в книжку, то на свой округлившийся живот, в котором уже вовсю толкался ребенок. Вставая на ноги, Грейс каждый раз чувствовала его в себе и думала, что в этой жизни просто невозможно быть счастливее. Только когда же, когда они кончатся, эти девять месяцев!
Приезд лорда Эмберли, его нареченной и ее родственников, естественно, внес оживление в их жизнь. Эдмунд чем-то был похож на Перигрина, такой же внимательный и добрый, но куда более сдержанный. Узнать человека подобного склада непросто, даже если он тебе очень нравится. По единодушному мнению Перри и Грейс, граф был достоин самой хорошей жены, которая понимала бы его и сделала счастливым.
Грейс с большим удовлетворением думала о том, что Перри не может запретить ей посещать светские приемы и развлечения, связанные с грядущими событиями. Слава Богу, хоть на время забудутся все тревоги. И она оказалась права. Единственное, чего супруги не могли теперь себе позволить, это устраивать многолюдные приемы у себя дома. Самое большее — пригласить кого-то на чай.
На вечере с танцами и карточной игрой у Кортни они познакомились с мисс Парнелл. Грейс она понравилась. Красивая смуглянка, спокойная, но вовсе не застенчивая. Стройная и очаровательная. Возраст трудно определить точно — скорее всего ей столько лет, сколько было Грейс, когда она родила Джереми. Грейс решила, что между мисс Парнелл и ее нареченным существует глубокая привязанность, хотя за весь вечер они танцевали друг с другом всего один раз.
Грейс запретили танцевать, но она приняла это с улыбкой.
— Ладно, Перри, я буду себя вести хорошо, — сказала она. — Одно условие: тебе вовсе не надо сидеть возле меня все время. Ты должен веселиться.
— Но разве я не могу веселиться, сидя рядом с тобой? — спросил он.
— Нет. Ты знаешь, что я имею в виду, и должен дать обещание.
— Обещаю, — торжественно произнес Перри, поднимая правую руку.
Однако Грейс обнаружила, что возобновившиеся светские развлечения — благо относительное. Они, разумеется, отвлекали ее от тревожных мыслей, помогали коротать время. Но одновременно напоминали ей о том, насколько она немолода, чтобы выносить и родить, как все считали, первого ребенка. Дома ей нравилось смотреть в зеркало на свой растущий живот, но на людях Грейс порой чувствовала себя неуклюжей и непривлекательной. И смущенной. Глядя на то, как Перри непринужденно весел в обществе, слушая его смех, она снова и снова думала о том, что стара для него, слишком серьезна. Грейс не ревновала, вовсе нет, просто испытывала недовольство собой и беспричинную грусть.
Беспричинную — потому что с самых первых дней их брака Перри выказывал ей только самую горячую привязанность. И потому, что с того дня, как она дала полную отставку Гарету и сказала мужу, что у нее будет ребенок, каждый взгляд и каждый поступок Перри был сосредоточен только на ней. Грейс была самой счастливой из женщин. “Счастливейшей”, — повторяла она себе снова и снова.
Только одного ей не хватало в ее счастье. Перри ни разу не сказал, что любит ее, что в ней для него заключен весь мир. Это была самая малость. Ведь его глаза говорили ей о любви. Его поступки просто кричали о том же самом. И если даже он не горел от страсти, то всегда оставался самым добрым и преданным из мужей. Он подарил Грейс ребенка, заполнив тем самым зияющую пустоту в ее жизни.
Должно быть, всему причиной беременность, решила Грейс. Из-за нее так часто меняется настроение — от счастливого восторга до беспричинных страхов и сомнений.
Перигрин, со своей стороны, был обуреваем примерно той же сменой эмоций. Он был счастлив, как никогда в жизни. Брак его в конечном итоге сохранился, и сохранился не только потому, что разрыв был связан с большими осложнениями и тревогами, но главным образом потому, что он сам и жена этого хотели.
Грейс предоставила Сандерсфорду идти своим путем и сказала, что не испытывает к нему ничего, кроме полного безразличия. Ее поведение на обеде в Эмберли полностью подтвердило эти слова. Она не выказывала по отношению к своему бывшему возлюбленному ни предпочтения, ни неприязни и попрощалась с Гаретом без малейших признаков огорчения.
С того дня Перигрин видел ее опечаленной лишь однажды: накануне отъезда ее родных, когда они втроем — Грейс, ее отец и Перри — посетили кладбище при церкви. Отец и дочь плакали, обнявшись, у могилы Пола. И разумеется, она выглядела притихшей и огорченной дня два после того, как родные уехали. Но как это ни парадоксально, такое настроение жены радовало Перри — оно означало, что примирение родственников стало полным. Даже сдержанный Мартин до боли крепко обнял сестру перед тем, как сесть в карету следом за Этель и Присциллой.
Было так хорошо избавиться наконец от долгого напряжения, убедившись, что жена принадлежит ему душой и телом. Было так хорошо снова разговаривать с ней на любую интересующую его тему, читать ей, смотреть, как она чем-то занимается. Но лучше всего было видеть, как она полнеет день ото дня и становится, как считал Перри, все красивее.
И тем не менее он жил в страхе. Боялся, что ребенок погибнет в материнской утробе или, что еще ужаснее, во время родов. Как ему утешить Грейс, если она потеряет своего второго ребенка через столько лет после гибели первого? Сам-то он справится с горем. По-настоящему ему необходима только Грейс, хотя и бесконечно дорога мысль о том, что у них родится ребенок. Но Грейс? Сможет ли она пережить такую потерю?
И он страшился, что умрет сама Грейс. Ему не захочется жить без Грейс. Разумеется, Перри продолжал бы жить, уйди она к Сандерсфорду. И будет жить, если она умрет во время родов или по другой причине. Но жизнь утратит для него смысл. Втайне от жены он поговорил с доктором Хансоном и знал, что осложнения, угрожающие Грейс и ребенку, всего лишь усиливаются с возрастом женщины.
Перри видел ее беспокойство, но не понимал, чем оно вызвано. Он знал, что ее раздражает необходимость сидеть дома, смотреть из окна, как садовники выполняют всю работу в любимом саду, а ей только и дозволено, что медленно прохаживаться по дорожкам. Перри знал, что во время прогулки Грейс приноравливает шаг к его нарочито медленной походке и мечтает только о том, чтобы он сделал еще несколько и еще несколько шагов, прежде чем повернуть назад, к дому. Он знал, что ей хочется ездить в гости и развлекаться.
И возил Грейс на танцевальный вечер к Кортни, на пикник к Кэррингтонам, на прием в саду у Эмберли и так далее.
Страхи отпустили его. Грейс, конечно, не могла делать ничего, требующего напряжения, скажем, танцевать или совершать далекие прогулки. Перри следил за этим неусыпно, хотя она и просила его не считать себя обязанным все время находиться рядом. Он гордился ею, гордился тем, что друзья и соседи видят, что Грейс носит его ребенка. Изнемогал от любви к ней, когда видел, как она разговаривала с кем-нибудь.
И гадал, счастлива ли она. Казалось бы, нет причин для иного состояния. Грейс по своей воле сделала выбор и осталась с ним. Так ли это на самом деле? До того как пришло письмо Сандерсфорда, Грейс уже была беременна. И она твердила, что хочет одного — родить сына, очень редко упоминая о том, что может родиться дочь. И была рада обществу мужа днем и его ласкам ночью. Перри уже не мог бы сказать, что почти каждую ночь обладает ею, к своему удивлению, поняв, что они оба обладают друг другом.
Нет никаких причин считать ее несчастной. Но Перри ловил себя на том, что когда наблюдает за Грейс в обществе леди ее возраста, у которых уже взрослые дети, к нему приходят мысли о том, что брак с мужчиной моложе на десять лет кажется ей унизительным.
И постоянно вопреки всем резонам возвращалась мысль о том, что Грейс принимала решение об отказе Сандерсфорду, уже не будучи свободна в своем выборе, так как узнала о том, что зачала дитя, за неделю до того, как пришло письмо.
Это абсурд. У него есть все основания чувствовать себя счастливым. Перри и был счастлив. Но смотрел на свою жену с невольной тревогой. Любит, ли она его? Грейс этого никогда не говорила, что, в конце концов, не имеет особого значения. Слово “любовь” — всего лишь слово. Грейс проявляла к нему любовь или, если хотите, уважение, преданность и привязанность. Этого достаточно. Вполне достаточно.
И все же, любит ли его жена? И опять-таки абсурд, полнейший абсурд, но он боялся спросить. И боялся сам произнести сакраментальные слова из опасения, что они вызовут смущение или даже причинят боль.
Грейс присутствовала на венчании графа Эмберли и мисс Александры Парнелл в сентябре, а потом и на завтраке в Эмберли-Корте. Оставалось всего две недели до ее предполагаемого разрешения от бремени. Грейс казалась себе невероятно громоздкой, но заверила мужа, что чувствует себя отлично и что поездка в карете не причинит вреда, как это могло быть несколько месяцев назад.
Но ей не пришлось особенно упрашивать. Перигрину тоже не хотелось пропустить такое замечательное событие, как женитьба графа Эмберли. Когда Грейс посетовала на свои объемы, Перри ласково успокоил ее: они не в Лондоне, где появление в публичном месте женщины на сносях могло бы вызвать некоторую неловкость. В сельской местности люди принимают жизнь такой, как она есть.
— Убедительно прошу тебя только об одном, — улыбаясь, сказал он. — Обещай мне, что схватки у тебя не начнутся во время службы или за свадебным завтраком. Не только потому, что это отвлечет внимание от невесты, но главным образом из-за того, что со мной может случиться истерический припадок.
— Обещаю. — Грейс провела ладонью по большому округлому животу. — Ох, Перри, твой сын явно собирается стать боксером. Иногда мне хочется, чтобы он не так усердно практиковался на мне.
— Твоя доченька задумала пойти в танцовщицы? — смеясь, поддразнил он, подняв руку жены и положив свою на ее место.
Грейс очень нравилась невеста графа, и она искренне радовалась частым визитам мисс Парнелл в последние два месяца, когда сама она все больше времени проводила дома. Грейс приятно было думать, что они станут подругами, но порой ее смущала значительная разница в возрасте.
Неужели все браки так же сложны, как и ее собственный, и всем супругам нелегко привыкать друг к другу? Даже если муж и жена составляют идеальную пару? Всегда ли возникают неизбежные трудности после свадьбы?
Грейс смотрела на графа и его нареченную, когда оба преклонили колена перед входом в церковь. Они были красивой парой и, кажется, вполне подходили друг другу по характеру. Будут ли они всегда жить счастливо начиная с сегодняшнего дня? Если верить слухам, начало их союза было не слишком благоприятным. Правда, сейчас молодые искренне любят друг друга, это очевидно.
После торжественного завтрака Грейс смотрела, как Эдмунд и новоиспеченная графиня беседуют с гостями, и вдруг поняла, что они уже познали физическую близость. Она даже покраснела, пораженная собственной интуицией, и смущенно взглянула на Перри, почти опасаясь, что муж прочитал ее мысли.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Грейс? — спросил он.
— Да, спасибо, вполне хорошо. Твой сын, как видно, задремал… Будут ли они счастливы, Перри? Я так надеюсь на это!
— Я никогда не мог себе представить Эдмунда женатым, — сказал Перри. — Он чертовски красив, я ему, случалось, завидовал в этом отношении. Однако мой друг весьма сложная личность. Но ведь они, мне кажется, любят друг друга, ты согласна? Думается, брак будет счастливым, если они этого захотят. Все зависит от того, насколько сильным окажется это желание.
Их разговор прервало появление леди Мадлен и лорда Идена, причем последний выглядел просто сногсшибательно в новеньком зеленом мундире офицера стрелкового полка. Мадлен вцепилась в руку брата. Всего несколько месяцев назад, в возрасте двадцати двух лет, он преодолел наконец сопротивление семьи и, осуществив мечту своей жизни, купил себе патент на офицерский чин. На следующей неделе Доминик отбывал в Испанию, чтобы присоединиться там к британским войскам.
“Все зависит оттого, насколько сильным окажется это желание” — эти слова не выходили у Грейс из головы весь остаток дня и в последующие дни. Выходит, супружество далеко не простое дело. Они с Перри, безусловно, хотели с самого начала, чтобы их брак оказался удачным. И теперь они вроде бы пришли к гармонии, но далось им это нелегко и далеко не всегда зависело от их желания. Пришлось потрудиться и приложить максимум усилий. Наверное, можно сказать, что они с Перри настолько счастливы, насколько вообще может быть счастлива супружеская пара. Но им еще предстоит решать много проблем, чтобы сохранить взаимное согласие. Разница в возрасте всегда будет в той или иной мере создавать неудобства. Вот когда ей стукнет восемьдесят, а ему семьдесят, тогда, пожалуй, эта разница утратит значение. И Грейс улыбнулась.
— Это запрещено, — произнес Перри, беря жену под локоть. — Я категорически против того, чтобы ты радовалась шуткам, которые мне неизвестны. Выкладывай.
— Я подумала, что когда мне будет восемьдесят, а тебе семьдесят, никто не заметит разницы.
Перри улыбнулся, а потом посмотрел на жену очень серьезно.
— Ты считаешь, что сейчас она заметна? Разве я выгляжу намного моложе тебя, Грейс? Мне так не кажется, когда я смотрю на себя в зеркало, а потом на тебя. Полагаю, наши друзья думают точно так же. Мы для них просто сэр Перри и леди Грейс. Боюсь, что я в свои семьдесят уже не смогу копаться на клумбах среди цветов. Твои восьмидесятилетние коленки тебя не подведут, но оставят в одиночестве. Мне не удастся составить тебе компанию.
Грейс рассмеялась.
— А теперь подойдем к Эдмунду и его новобрачной, — предложил Перри.
Новая графиня Эмберли протянула навстречу руки.
— Я так польщена, что вы приехали, Грейс. Вы не очень устали? Наверное, тяжело было так долго стоять на ногах.
Грейс взяла ее руки в свои.
— Вы чудесно выглядите, Александра. Я, конечно, всплакнула в церкви, как и все женщины… кроме вас. Чувствую я себя прекрасно, спасибо за внимание. Графиня сияющим взглядом окинула своего мужа, который разговаривал с Перри.
— Сэр Перигрин обещал Эдмунду, что пришлет кого-нибудь с известием, когда настанет ваше время. И муж немедленно отправится к нему, чтобы вместе шагать из угла в угол. Я не приеду. Вам будет не до светских бесед. — Она рассмеялась и сжала руки Грейс. — Но я непременно появлюсь, как только можно будет навестить вас и порадоваться на ваше дитя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22