Параллельно рассмотреть проблемы об установлении дипломатических отношений между Москвой и Бонном. Полагаю, что, когда в ходе предварительных контактов дело продвинется, Аденаэур будет готов посетить Москву, что явится важной акцией и в практическом, и в символическом плане.
Мне показались все эти соображения вполне резонными. Например, решение проблемы военнопленных давно назрело. Прошло более десяти лет с момента их пленения. Со многими из них мне последнее время приходилось встречаться. В поселке Павшино, под Москвой, были организованы мастерские, где работали немецкие военнопленные, имевшие различные гражданские специальности: портные, столяры, слесари. В разных учреждениях, в том числе и у нас в редакции, раздавали талоны, по которым в этих мастерских можно было многое заказать. Некоторые покупали там даже целые кухонные или столовые мебельные гарнитуры, предметы сантехники, резьбу по дереву. Мне сшили пару костюмов, причем очень качественно. Во время примерок мы беседовали с моим закройщиком по-немецки и, пожалуй, даже подружились с ним.
В общем, жилось этим пленным тогда неплохо. Работали они по специальности и, казалось, с вдохновением. Их поселок из небольших коттеджей был прекрасно ухожен, с клубом, спортивными площадками, клумбами, с обсаженными молодыми деревцами дорожками, посыпанными желтым песочком. По сравнению с бесчеловечными условиями советских военнопленных в годы войны в Германии тут была просто райская жизнь. Но все же после столь долгого пленения их неудержимо тянуло на родину, и это чувство можно было понять.
- А каково, господин Вирт, ваше мнение о европейской политике Советского Союза?
- Здесь тоже вам надо прорвать кольцо изоляции и враждебности. Образ врага за послевоенные годы глубоко проник в сознание миллионов людей на Западе. Надо постараться показать и подтвердить соответствующими действиями, что Советский Союз не представляет угрозы для Западной Европы. Прежде всего надо решить вопрос о выводе всех оккупационных войск из Австрии. Важно также восстановить механизм консультаций министров иностранных дел держав-победительниц. Хотя Индокитай находится далеко, урегулирование в этом регионе будет способствовать успеху курса на нормализацию обстановки в Европе. Французы там завязли и хотят, по возможности не потеряв лица, выбраться из Индокитая. Тут могут помочь ваши друзья-китайцы. Лучше всего было бы организовать какое-то международное совещание по Индокитаю. Такая встреча была бы важна и в плане осуществления контакта между ведущими политическими деятелями крупнейших держав. Словом, многие проблемы сейчас ждут советских инициатив.
Я получил целый набор рекомендаций. Мне было что доложить Молотову. Но хотелось поговорить с Виртом как со свидетелем важных событий прошлого. Передо мной находилась сама История! Рапалло... Весна 1922 года. Чичерин с полномочиями, подписанными Лениным, ведет в Италии переговоры с руководителями Антанты. Союзники требуют от Советской России, которую они все еще официально не признают, уплаты долгов царского и Временного правительств. Только после этого может идти речь о признании. Чичерин решительно отказывается удовлетворить эти требования. За спиной переговорщиков маячит тень побежденной Германии. Официальные и неофициальные контакты поддерживают между собой ведущие политики - премьер Англии Ллойд Джордж, министр иностранных дел Франции Барту, германский канцлер Вирт, министр иностранных дел Германии Ратенау. Ведет неофициальные переговоры и Чичерин, свободно владеющий английским, французским, немецким и итальянским языками. Западные державы хотят удержать Советскую Россию в изоляции. Но Чичерину удается осуществить прорыв. Он делает немцам, которых Англия и Франция держат в черном теле, заманчивые предложения. Заведующий восточными делами министерства иностранных дел Германии Мальцан уговаривает Ратенау принять советские предложения. Вирт тоже соглашается с ними. 16 апреля 1922 г. Рапалльский договор подписан. Дипломатические и консульские отношения между Германией и Советской Россией немедленно возобновляются...
Я спрашиваю Вирта, как же тогда это все произошло.
- Сложилась действительно драматическая ситуация. Обо всем договорились в течение одной ночи и до рассвета подписали договор. Он имел эффект разорвавшейся бомбы. Англичане и французы были возмущены, требовали отмены соглашения. Наше положение тоже оказалось не из легких. Президент Эберт склонялся к соглашению с западными союзниками, и нам стоило немалого труда его переубедить. Но в целом это был хороший, правильный договор, облегчивший положение Германии.
- Вас, господин канцлер, очень уважают у нас в стране именно в связи с вашей ролью в заключении Рапалльского договора.
- Что ж, я признателен за это.
Мы распрощались, и я отправился в "Империал", чтобы подробно записать состоявшуюся беседу.
На следующий день после возвращения в Москву доложил Молотову о встрече с Йозефом Виртом и передал ему запись беседы.
Бегло пробежав ее, Молотов сказал:
- Вижу, что вы неплохо справились с заданием. Каковы ваши планы? Может, хотите вернуться в министерство?
Я не был уверен, что получу такое предложение. Но на всякий случай все же его обдумал. Журналистская работа теперь меня уже вполне устраивала. Тут была куда большая свобода, чем в МИД, большая самостоятельность и возможность проявлять инициативу. И что бы мне ни предложили, в материальном отношении в редакции было несравненно лучше. Да и возвращаться к старому после многолетней опалы не так-то приятно. Я поблагодарил за предложение и сказал, что хотел бы остаться в журналистике.
- Ваше право решать, - не настаивал Молотов.
Мне нужно было опубликовать в журнале репортаж о венской сессии Всемирного Совета Мира и об интервью с Виртом. Но до сих пор я печатался под псевдонимом, а в Вену ездил и представился Вирту под своей настоящей фамилией. Пришлось спросить Молотова, как поступить.
- Можете пользоваться своим именем, - твердо сказал он. - Необходимость в псевдониме отпала.
Молотов больше не опасался за меня. Берия был расстрелян. Все же Молотов, зная повадки наших бюрократов, счел нужным еще некоторое время меня опекать: включил в состав корреспондентской группы на Женевском совещании по Индокитаю 1954 года и на встрече в верхах в Женеве летом 1955 года, а также в семерку советских журналистов, совершивших, впервые после начала "холодной войны", турне по Соединенным Штатам осенью 1955 года.
Дальше все пошло само собой.
Что же касается рекомендаций Вирта, то многое из того, о чем он говорил, вскоре реализовалось. В 1954 году в Берлине состоялась встреча министров иностранных дел великих держав, летом того же года - конференция по Индокитаю, в 1955 году - договор с Австрией и вывод с ее территории оккупационных войск. Затем приезд Аденауэра в Москву, установление дипломатических отношений между СССР и ФРГ и возвращение немецких военнопленных на родину...
Встреча с Чжоу Эньлаем
Работа по созданию иностранных изданий журнала "Война и рабочий класс" началась с поиска квалифицированных переводчиков. В Москве имелось тогда два учреждения, где сотрудничали лучшие переводческие кадры: Издательство иностранной литературы, переименованное впоследствии в "Прогресс", и редакция газеты "Московские новости". Русский вариант этой газеты печатался лишь в нескольких экземплярах, чтобы начальство в Агитпропе ЦК могло следить за содержанием публикаций. Мало кто знал, что такой вариант вообще существует. О газете говорили просто - "Moscow News", полагая, что она выходит только на английском языке. Главным редактором газеты был Бородин, к которому я и обратился за консультацией.
Специфика периодического печатного органа оказалась для меня поначалу дремучим лесом. Благожелательное отношение Бородина и его сотрудников, их готовность помочь мне разобраться в тонкостях нового для меня дела привели к тому, что я на протяжении нескольких недель фактически стажировался в "Moscow News". Мне это было особенно удобно, поскольку редакция газеты помещалась в том же здании на улице Москвина, где и моя квартира.
Мы очень сдружились с Бородиным. Для меня общение с ним стало особенно поучительным и интересным после того, как я узнал, что он тот самый Бородин, имя которого часто появлялось на страницах мировой прессы в конце 30 - начале 40-х годов. Тогда он был нашим советником при правительстве Чан Кайши в Китае, сыграл важную роль в улаживании конфликтов между Коммунистической партией Китая и гоминьданом и в организации их совместных действий против японских захватчиков. Когда после оккупации японцами значительной части китайской территории правительство страны перебралось в Чунцин, Бородин отправился туда же. Его резиденция находилась рядом с представительством КПК, которое возглавлял Чжоу Эньлай.
Бородин много рассказывал мне об этом человеке, характеризуя его как очень талантливого политика, интеллигентного руководителя, рассудительного, спокойного, но вместе с тем твердого и настойчивого. От Бородина я узнал подробности нашумевшего в свое время "Сианьского инцидента", где два китайских генерала-милитариста - Чжан Сюэлян и Ян Хучэн, пригласив для переговоров в свой штаб Чан Кайши, арестовали его и готовились убить. Руководство компартии понимало, что распря внутри гоминьдана приведет к ослаблению антияпонской борьбы, и хотя коммунисты немало пострадали от рук гоминьдановцев, они не считали возможным допустить ликвидацию признанного лидера страны. Уладить это деликатное дело поручили Чжоу Эньлаю.
Пока Чан Кайши находился под арестом в соседней комнате, Чжоу Эньлай вел многочасовую беседу с генералами, убеждая их не осуществлять свой кровавый замысел и освободить пленника во имя блага Китая. В конце концов генералы согласились отпустить Чан Кайши.
Бородин рассказывал много разных историй о Китае, привив мне интерес к этой стране, в которой я до того не бывал. Но наше общение было внезапно прервано. Зайдя как-то в "Moscow News", я Бородина не застал. Мне сказали, что уже несколько дней он не приходил на работу, возможно, захворал. Через неделю стало известно, что Бородин арестован. Его объявили японским шпионом - и он исчез.
Много лет спустя я оказался в Китае по журналистским делам. Наряду с другими городами побывал в Чунцине. Там сохраняются, как своеобразные музеи, штаб-квартиры Чжоу Эньлая и Бородина. На стенах развешаны фотографии, на столах и этажерках предметы обихода и утварь, которыми они пользовались. Тут же в металлической рамке портрет Бородина в гимнастерке с открытым воротом мужественное лицо с улыбающимися, чуть прищуренными глазами. Таким он и мне запомнился - преданный делу борец, один из многих, загубленных сталинскими палачами.
Побывал я и в Сиани. Инцидент с Чан Кайши произошел, собственно, не в самом городе, а примерно в сорока километрах от него, в местечке, где находится целебный источник Хуаци. Во времена Танской династии, более тысячи лет назад, тут, на склоне горы Лишань, был экзотический парк, а у самого источника высился дворец императора Мин Хуана, где жила его наложница Ян Гуйфэй - одна из пяти знаменитых красавиц древнего Китая. Рядом с уцелевшей до наших дней беседкой Ян Гуйфэй находится павильон, в котором остановился Чан Кайши. Здесь его решили арестовать ночью генералы-милитаристы. Телохранители премьера пытались оказать сопротивление. Началась перестрелка. Услышав шум, Чан Кайши выпрыгнул в окно. Он пытался взобраться на скалу, но застрял в расселине. Тут его и схватили...
Прилетев из Москвы в Пекин в начале 1957 года в качестве корреспондента журнала "Новое время", я сразу же обратился в министерство иностранных дел с просьбой помочь мне получить интервью у одного из китайских руководителей. Рассчитывать на встречу с Мао Цзэдуном я, конечно, не мог и потому упомянул в своем письме Чжоу Эньлая, Лю Шаоци и маршала Чжу Дэ. Отослав письмо, отправился в поездку по стране. После посещения Чунцина, воскресившего в памяти беседы с Бородиным, очень захотелось встретиться с Чжоу Эньлаем. Но вернувшись в Пекин, узнал, что никакого ответа на мою просьбу не поступило. Перед поездкой в Маньчжурию решил провести несколько дней в столице и заказал у администратора отеля на один из вечеров два билета (для себя и переводчика) в китайскую оперу.
Зал, как обычно, был заполнен до отказа. Перед началом спектакля билетеры в белых халатах разливали в кружки зрителей горячий зеленый чай из огромных оцинкованных чайников. Наши места были в пятом ряду с правого края. Но я заметил, что одно кресло, самое последнее справа от меня, пустует. Свет погас, и зал лишь тускло освещался огнями рампы. В этот момент какой-то китаец занял место рядом со мной. Я лишь разглядел, что он, как и вся публика в театре, одет в синий полувоенного покроя френч, такую же кепку и тряпичные туфли. Поднялся занавес, лица зрителей осветились. Скосив глаз, я увидел, что рядом со мной человек, очень похожий на Чжоу Эньлая. Не может быть, подумал я, ведь тогда бы весь театр всполошился. Начались бы аплодисменты, выкрики. Да и как он мог так запросто появиться в театре - без охраны и не в особой ложе, а среди простой публики? Все же нагнулся к переводчику, сидевшему слева, и спросил, что за человек рядом со мной? Он тут же ответил:
- Это Чжоу Эньлай.
Я был потрясен. Зрители с напряженным вниманием следили за интригой на сцене. Их нисколько не отвлекало присутствие Председателя Государственного совета страны, знаменитого и популярного вождя еще молодой китайской революции. Их внимание поглотили борьба Царя обезьян с чудовищем, любовь девушки по имени Персиковый цвет к простому парню, похищение ее разбойниками. А я рассеянно взирал на акробатические трюки актеров, думая о том, что означает присутствие рядом со мной китайского лидера. Смогу ли я поговорить с ним? Останется ли он здесь во время антракта или так же исчезнет в полумраке, как и появился?
Занавес опустился, зажегся свет. Обычно в китайских театрах нет вестибюлей. В антракте публика выходит прямо на улицу. Зал стал быстро пустеть. Никто даже не обернулся в нашу сторону. У меня снова мелькнула мысль: его никто не узнал! Чжоу Эньлай остался на своем месте. Я был весь в напряжении. Как с ним заговорить? С чего начать?
Не успел я решиться, как он обратился ко мне на хорошем английском языке:
- Откуда вы пожаловали в нашу страну?
Конечно же, он знал обо мне все. Ведь я заранее заказал билеты в отеле, и если он оказался рядом, то уж наверняка не случайно. Но и ему надо было с чего-то начать беседу. К тому времени я уже был заместителем главного редактора журнала и приехал в командировку в Китай на полгода как специальный корреспондент. Так я и представился Чжоу Эньлаю.
- А кто у вас сейчас главный редактор?
Я ответил, что недавно на этот пост назначен Леонтьев, который до того, с момента основания журнала, являлся заместителем главного редактора.
- Лев Леонтьев, известный экономист. Я его хорошо знаю. Когда-то прослушал его лекции в Москве в Институте народов Востока. Передайте ему мой привет и наилучшие пожелания.
- Обязательно. Благодарю.
- А вы не знаете, что произошло с Бородиным? Где он сейчас?
Я ожидал этого вопроса, но все же вздрогнул, когда он его задал. Знает ли Чжоу Эньлай о его трагической судьбе? Я рассказал о наших встречах с Бородиным в редакции "Moscow News", о его воспоминаниях о работе в Чунцине, о том, что он говорил мне в связи с "Сианьским инцидентом".
- Да, тогда было трудное время. Если бы они убили Чан Кайши, в Китае снова началась бы междоусобица. И этим воспользовались бы японцы. И для нашей компартии сложилась бы неблагоприятная обстановка... Что же все-таки произошло с Бородиным?
- Я точно не знаю. Он исчез, как и многие другие, в середине сороковых годов.
- Жаль, очень жаль Бородина. Прекрасный был человек, верный друг, настоящий коммунист. Мы с ним не раз попадали в сложные ситуации. Бесстрашный был человек, сильный характер...
Сколько же прекрасных людей, сильных характеров перемолола сталинская мясорубка! Мы проговорили до конца антракта. Но и после второго действия Чжоу Эньлай не ушел. Стал рассказывать о том, как трудно строить новую жизнь в Китае.
- У нас, - сказал он, - были в разное время местные "венгерские события". В Ухани, Сиани, Чэнду возникли серьезные беспорядки, в которых участвовали не только буржуазные элементы, но и рабочие, крестьяне. Мы, конечно, с этим сами справились. Но одной силой проблемы не решить. Надо серьезно проанализировать, почему такое происходит - ив Венгрии, и в Польше, и в Восточной Германии, и у нас в Китае. Что-то не в порядке во взаимоотношениях между руководителями и руководимыми, возникают противоречия внутри общества - между партией и народом и внутри самой партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48