На этом небольшом пространстве находилось пять кинотеатров, включая "Шанцер", с просторными фойе, украшенными мраморными колоннами, зеркалами в позолоченных рамах и бра в стиле "арт нуво". Помимо иностранных там шли и ленты юной советской кинопромышленности, например "Отец Сергий", "Аэлита" или "Кирпичики", по сценарию, навеянному популярной в те годы песенкой о любви работницы, замешивавшей глину, и грузчика Сеньки, ставшего, после назначения на пост красного директора, "товарищем Семеном". На Крещатике почти в каждом здании в полуподвалах работали заведения под вычурной вывеской "Бильярд-Пиво". Здесь после работы мужчины коротали время, гоняя шары и потягивая пенистый напиток. Прямо на тротуаре в специальных машинках изготовляли ароматные вафли с кремом. Тут же мальчишки продавали надувных, резко пищавших "чертиков" и упакованные в деревянные коробочки ириски. Кафе-кондитерских было не счесть. Их названия ("Семадени", "Микадо", "Валентин") пестрели и на прилегающих улицах. Многие из них принадлежали частным владельцам, имевшим свои небольшие кондитерские фабрики. Такие кафе обычно состояли из двух помещений. В первом за прилавком торговали навынос. Во втором, внутреннем зале было множество мраморных столиков и плетеных стульев. Здесь не спеша лакомились пирожными, тортами, мороженым, пили лимонад, кофе, чай, какао, шоколад. И всегда было просторно, всегда имелись свободные столики. В подъездах и подворотнях, в небольших витринах лица, занимавшиеся, как теперь принято говорить, индивидуальной трудовой деятельностью, предлагали модные тогда кожаные куртки всех цветов, обувь, дамские сумочки. Вообще поражало обилие кожаных изделий. По-видимому, гибель лошадей и скота в годы гражданской войны обеспечила частных кожевенников огромным количеством разнообразных шкур. Оказалось, что даже в тех невероятно трудных условиях шкуры не пропадали, а были кем-то выделаны, и, когда нэп позволил снова открыть производство, портные и скорняки сразу же взялись за дело и в считанные месяцы обеспечили страну кожаными изделиями.
Крещатик был тогда наиболее популярным местом гуляний, встреч, свиданий. Там выставляли свои картины художники-футуристы, распевали под гармошку веселые частушки самодеятельные эстрадники, смешили прохожих уличные клоуны и фокусники. И еще одно зрелище привлекало сюда публику: время от времени здесь появлялась молодая пара, совершенно нагая, - только узенькая ленточка через плечо с надписью "Долой стыд".
Словом, Крещатик в те годы славился своей экстравагантностью...
Руководство фирмы "Крупп" разместило нас в своем отеле "Эссенер Хоф", несколько старомодном, но роскошно обставленном, с красиво оформленным в стиле "деко" рестораном. Номера были огромные, с высокими потолками, но ванная комната приходилась на каждый этаж одна. Тогда даже в дорогих гостиницах далеко не все комнаты имели ванны.
В "Эссенер Хоф" купание представляло собой целый ритуал. Заказанную заранее на определенный час процедуру готовили две молоденькие розовощекие пышные горничные: складывали в стопку свежевыглаженные, еще теплые, полотенца и простыни, распаковывали душистое мыло, раскладывали на полочках банки с ароматическими кремами, расстилали на кафельном полу белоснежные коврики, заполняли ванну горячей водой с добавкой хвойного экстракта и, наконец постучав в дверь гостю, торжественно объявляли, что все готово..
Стол для нас накрывали на выходившей в старинный парк застекленной веранде. Обслуживали одетые в ливреи официанты - чинные и величественные. Впрочем, насладиться всей этой роскошью времени не было: после раннего завтрака мы отправлялись в цеха, а вернувшись в обеденный перерыв и наскоро перекусив, спешили опять на завод.
После поездки по Германии нарком Тевосян, возглавлявший закупочную комиссию, прибыл в Эссен познакомиться с делами нашей группы. Встреча с ним, в которой принимал участие и представитель фирмы "Крупп", проходила в холле отеля. Официант принес прохладительные напитки и печенье, разложил коробки с сигаретами и сигарами. Тевосян попросил Устинова рассказать о нашей работе. Главная проблема состояла в том, что опытная сборка орудийной башни для крейсера "Лютцов" шла слишком медленно из-за задержки заводом комплектующих узлов и деталей. Немцы явно тянули с этим делом. Орудийная башня - сложное сооружение: три этажа вниз под палубой, с многочисленными механизмами подачи снарядов, выбросом гильз, гидравлическими устройствами перемещения стволов. Но все же можно было действовать быстрее. За несколько недель не была собрана даже первая башня.
Кроме того, работать приходилось в большой тесноте. Отсек цеха, где мы находились, отгораживали, словно стены, огромные брезентовые полотнища. Это, надо полагать, было сделано, чтобы мы не могли видеть, что еще делается в этом же цехе.
- Мы не собираемся, - сказал Устинов, - проникать в немецкие секреты, но все же площадку вокруг башни не мешало бы расширить.
Представитель Круппа оправдывал задержку сборки возросшими заказами германского правительства. Тевосян сказал, что не может принять подобное объяснение, и добавил, что придется поговорить обо всем этом с высшим руководством фирмы Круппа. Затем принялся расспрашивать представителя фирмы о деталях конструкции башни.
И тут произошел казус. Переводчица, сопровождавшая наркома, не владела в достаточной мере технической терминологией и не смогла перевести на русский язык многое из того, что пояснял инженер фирмы.
Я вызвался помочь.
Когда совещание окончилось и все начали расходиться, Тевосян предложил мне задержаться. Попросил подробнее рассказать о себе, спросил, где изучал язык, какую имею специальность. Мои ответы, видимо, его удовлетворили. Он предложил, чтобы я на какое-то время оставил работу на заводе Круппа и сопровождал его в поездке по Германии, а также в Голландию, куда он вскоре собирается направиться, чтобы ознакомиться с ходом выполнения советских заказов на суда-рефрижераторы. Спустя две недели он вызвал меня в Берлин.
Тем временем первая орудийная башня была наконец собрана. Мы приступили к испытаниям ее механизмов. В этом деле нам помогал немецкий инженер Франц Хюскер, с которым мы сдружились. Он долгое время работал в Индонезии, которая в то время была голландской колонией. В доме у него - а он меня нередко к себе приглашал - была целая коллекция образцов индонезийского искусства: изящные статуэтки, фигурки теневого театра, редкие раковины, чудесные плетеные изделия из бамбука и рисовой соломки. Его жена Кетэ и две дочери-школьницы тоже приветливо меня встречали. Посещение этой семьи вносило в мою жизнь приятное разнообразие.
Хюскеры были заядлые велосипедисты. Нашелся велосипед и для меня. Когда в воскресные дни погода благоприятствовала, мы совершали прогулки по живописным окрестностям. Но в ненастные свободные дни не было ничего лучшего, как остаться в номере и почитать. В книжном магазине, неподалеку от нашей гостиницы, я приобрел несколько книг, в том числе роскошное иллюстрированное издание "Декамерона". Как-то вечером, когда я просматривал накопившиеся за неделю газеты, ко мне зашла переводчица нашей группы Зина.
- Извини, что побеспокоила, - сказала она. - Нет ли у тебя чего-либо почитать?
Я указал на стопку книг на краю стола. Она принялась их просматривать, и я заметил, что ее внимание привлек "Декамерон".
- Можешь взять с собой эту книгу.
- Но она, кажется, неприличная.
- Что за чепуха! - возмутился я. - Это же классика, каждый образованный человек должен ее знать!
Она колебалась - ей и хотелось взять, и было как-то неловко.
- Ну, тащи ее сюда, садись рядом. Я прочту тебе одну из новелл.
Зина передала мне томик, села поодаль на диван. Книга, естественно, была на немецком, но для нас это не составляло проблемы. Не помню уж, какую новеллу я выбрал, во всяком случае она шокировала Зину, которая стала корить меня за нескромность. Впрочем, уходить она не собиралась. По тем временам, да еще учитывая наше пуританское воспитание, то был чуть ли не верх эротики. Я подсел к Зине поближе, и мы вместе стали разглядывать картинки, многие из которых были весьма фривольны. Потом уже Зина захотела прочесть одну из новелл.
До сих пор мы относились друг к другу совершенно индифферентно, но тут ощутили, что совместное чтение "Декамерона" как-то сближает. Нас забавляли двусмысленные, а порой и вовсе недвусмысленные эпизоды. Наши руки сплелись, и как-то незаметно мы оказались в объятиях друг друга. Внезапно она напряглась, острые локти впились мне в грудь и оттолкнули.
- В чем дело, что случилось? - прошептал я.
- Профсоюз научил меня быть стойкой, - неестественно резко выкрикнула Зина.
- При чем тут профсоюз, какое ему до нас дело?
- Глупый, как ты не понимаешь, - ответила она уже более спокойно, отодвинулась подальше и, понизив голос, пояснила: - Профсоюз - это партия, ВКП(б). За границей запрещено признавать причастность к партии, а чтобы мы знали друг о друге, говорим, что члены профсоюза. И должны быть морально устойчивы. Ты что же, беспартийный?
Да, я был тогда беспартийный, к тому же холостой, и еще не знал о всевидящем оке профсоюза.
Некоторое время я беспокоился, как бы Зина не покатила на меня телегу. Ведь доложить куда следует о "неправильном поведении товарища" - это тоже могло входить в обязанность "члена профсоюза". Но все обошлось. Совместных чтений мы больше не возобновляли.
Зину вскоре перевели в Берлин, в торгпредство.
В пасхальные дни мы с Валентином Петровичем Селецким решили совершить прогулку по Рейну. Наметили добраться поездом до Рюдесгейма, а потом отправиться пешком вдоль реки до Годесберга.
Поезд быстро набирал скорость. Мимо мелькали уютные домики под черепичной крышей, с зелеными лужайками и миниатюрными фаянсовыми гномиками вокруг клумб. И вдруг, как в кинофильме, эту идиллию перебили длинные составы с зачехленными орудиями, покрытыми брезентом танками, вагонами с солдатами в стальных касках; вся эта грозная масса неотвратимо двигалась к границам Франции, Бельгии, Голландии.
Короткая остановка. К нам в вагон вошла девушка. Длинные каштановые волосы, вздернутый носик, ярко-голубые глаза. Увидев, что у нас свободно - я стоял в проходе у окна, в купе был только Селецкий, - она робко спросила, не найдется ли место для нее. Я поспешно открыл стеклянную дверь. Девушка повесила легкий плащ, положила в сетку над диваном небольшую дорожную сумку и устроилась у окна. Мимо прошла буфетчица с термосом. Я остановил ее и, взяв три кофе, предложил Селецкому и нашей новой соседке.
- Большое спасибо, - просто сказала она, взяв чашку.
Я представился, назвав только имя.
- Мальвина, - послышалось в ответ.
Поговорили о красотах Рейна, о ранней весне. Я снова вернулся к окну в проходе. Через некоторое время Мальвина присоединилась ко мне. Очень удивилась, узнав, что мы - русские и приехали на завод Круппа. Ее отец тоже работал у Круппа, но сейчас призван в армию. Его часть на границе с Францией, и она едет его навестить.
- А мы с приятелем решили совершить на праздники прогулку по Рейну, пояснил я.
- Очень люблю эти места, - сказала Мальвина. - Мы все здесь исходили пешком, когда я еще училась в школе. Откуда вы так хорошо знаете немецкий?
Я рассказал, что посещал немецкую школу на Украине.
- Неужели в России есть немецкие школы? - удивилась она.
- Были, когда я учился...
Я знал, что нашу школу закрыли, а ее основателя и директора Фридриха Фибиха* сослали в Сибирь как "шпиона" и "врага народа". Но этого я ей не сказал.
Мы снова обогнали эшелон с танками и войсками.
- Очень опасаюсь за отца. У него слабое здоровье. Но кто обращает на это внимание! Им нужно побольше солдат. Всю зиму и весну мы надеялись, что после Польши война закончится и отца отпустят. Но теперь видно, что это надолго. С моей специальностью медсестры тоже не избежать фронта.
Начало темнеть, в купе зажегся свет, Селецкий приглашал нас жестами к себе. Но что-то удерживало нас в полутемном проходе. Мы говорили и говорили обо всем и ни о чем. Нам просто было приятно общение друг с другом. По радио объявили следующую станцию - Рюдесгейм.
- Здесь мы выходим, - сказал я. И сразу стало холодно и неуютно.
- Жаль, - коротко ответила Мальвина. Не думая, что это возможно, я как-то машинально произнес:
- Почему бы и вам не сойти здесь вместе с нами? Она немного помолчала, потом пристально взглянула на меня:
- А почему бы и нет? Я могла бы продолжить свою поездку завтра утром.
Ее ответ меня ошеломил. Но отступать было некуда.
Она спокойно вошла в купе, взяла сумку и плащ и вернулась в проход.
Войдя в купе и потянувшись за чемоданчиком, я шепнул Селецкому:
- Она выходит вместе с нами...
- Этого еще недоставало, - незлобиво проворчал он.
Я пожал плечами.
Вечер был чудесный. Луна еще не взошла, но уже серебрила небо призрачным сиянием. Мы шли по тихой улочке в поисках жилья. Почти на каждой калитке висела табличка: "Сдаются комнаты".
Остановились у дома с двумя рядами окон в высокой крыше. Хозяйка показала нам в верхней мансарде три комнаты, которые нас вполне устроили. Она же приготовила ужин - яичницу и бутылку рейнского. Пожелав друг другу приятных сновидений, мы разошлись по своим спальням. С Мальвиной мы ни о чем не уговаривались, но я оставил дверь незапертой. Ночью она пришла ко мне. Она, конечно, понятия не имела о профсоюзе и его канонах...
Луна поднялась над рекой, обозначив в небе резкие силуэты рыцарских замков. Тихая ночь, ночь перед бурей, которая, быть может, унесла в небытие и медсестру Мальвину, и ее отца-солдата.
Утром, выпив наскоро по чашке кофе со свежими булочками, мы проводили Мальвину на вокзал.
Прощание, взмах платочка из вагона - и поезд скрылся за поворотом.
Мы с Селецким отправились пешком по левому берегу Рейна. Погода стояла солнечная и теплая, а к полудню и вовсе стало жарко. Кругом зеленели виноградники. Почти через каждый километр попадались подвальчики, где крестьяне угощали холодным домашним вином. Сновали по Рейну пароходики и баржи, а на холмах мрачно высились старые крепости. Но было и немало хорошо сохранившихся замков, некоторые из них - частные музеи. Зайдя в такой музей, как бы оказываешься в средневековье. Столетия, кажется, не коснулись ни одного предмета. Осмотрели мы и стальную громаду статуи "Германия" - чудовищной, огромной валькирии с угрожающим мечом. Вот уж поистине памятник торжествующему милитаризму! Пообедали в небольшом ресторанчике на склоне холма и, немного передохнув, продолжили путь. К вечеру добрались до Бад-Годесберга.
Намечая свой маршрут, мы решили здесь переночевать и послали телеграмму в гостиницу "Дрезен". Она нас привлекла тем, что в ней в сентябре 1938 года, незадолго до мюнхенской сделки, состоялась встреча Гитлера с британским премьером Чемберленом. Площадка перед отелем оказалась забитой автомашинами. Из открытых окон доносился шум нестройных голосов.
Войдя в вестибюль, мы увидели множество эсэсовцев. Подошли к стойке, назвали себя. Сверившись с гроссбухом, портье вежливо сказал, что ждет нас, и выдал регистрационные карточки. Мы принялись их заполнять, положив на стойку паспорта. Вдруг за моей спиной вырос какой-то эсэсовский чин.
- Кто такие? - грубо спросил он. Портье с растерянным видом протянул эсэсовцу наши паспорта.
- Им здесь нечего делать, - рявкнул эсэсовец. - Пусть убираются!..
Обернувшись к нему, я спокойно сказал:
- Могли бы быть повежливее. Вы, кажется, забыли, что между нашими странами существуют нормальные отношения...
Короткая шея эсэсовца налилась кровью. Он, казалось, готов был броситься на меня с кулаками. Однако сдержался и прошипел:
- Вы скоро узнаете, какие у нас отношения, мы вам еще покажем...
Резко повернувшись на каблуках, он зашагал прочь.
Портье извиняющимся тоном принялся объяснять, что сейчас в Бад-Годесберге происходит слет какой-то эсэсовской части, гостиница переполнена, и он сожалеет, что вышло недоразумение. Впрочем, он тут же дал нам адрес расположенного неподалеку частного дома, где сдаются комнаты. Там мы и переночевали.
Позавтракав утром в соседнем кафе, отправились бродить по холмистым берегам Рейна. По пути нам несколько раз встречались молодые офицеры на породистых, ухоженных лошадях в безукоризненно сшитой униформе, в кокетливо надетых фуражках и замшевых перчатках. Они гарцевали, соревнуясь в ловкости друг с другом, радостные и беззаботные. Видно было, что из-за вынужденного безделья на протяжении более чем полугода их энергия переливается через край. В отеле "Петерсберг", где мы обедали, тоже встретили немало таких же веселых молодых офицеров. Их сопровождали девушки в модных тогда цветастых платьях, что делало круглые столы, которые они занимали, похожими на пестрые клумбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48