– А картины не забыл? – спросила она. – Пять штук осталось.
Он покачал головой и пошел к сараю, где у отца была мастерская. Дверь была открыта. Несмотря на многочисленные уборки, запах скипидара за два года так и не выветрился. На старой плите стояла кастрюля – отец варил в ней несметное количество кофе.
Я здесь в последний раз, подумал он. Но, в отличие от Гертруд, мне даже в голову не пришло приодеться. Приехал, в чем был. К тому же, если бы не чистое везение, я сейчас был бы мертв. Как отец. И тогда уже Линда отвозила бы на свалку все, что от меня осталось. Среди всего прочего – два пейзажа, один с глухарем на переднем плане, другой – без.
Ему стало не по себе. Он почувствовал присутствие отца здесь, в этой полутемной мастерской.
Картины были прислонены к стене. Он отнес их в машину и положил в багажник, укрыв старым одеялом. Гертруд так и стояла на крыльце.
– Все, – сказала она. – Больше ничего нет.
Валландер наклонил голову.
– Больше ничего нет, – повторил он. – Ничего.
В девять часов во двор въехала машина маклера. Едва тот вышел из машины, Валландер, к своему удивлению, узнал в нем Роберта Окерблума. Несколько лет назад у него зверски убили жену. Труп кинули в заброшенный колодец. Это было, пожалуй, самое тяжелое и неприятное из всех дел об убийстве, которые ему когда-либо приходилось расследовать. Он нахмурился. По телефону он связывался с крупной маклерской фирмой, имеющей филиалы по всей стране. К которым контора Окерблума, если она еще существует, не имеет никакого отношения. Но он вроде бы даже слышал, что после гибели Луизы Окерблум свою контору прикрыл.
Он вышел на крыльцо. Роберт Окерблум нисколько не изменился. Впервые Валландер увидел его, когда тот сидел и рыдал у него в кабинете. Тогда внешность Роберта Окерблума показалась ему совершенно незапоминающейся. Но горе его было искренним. Он, кажется, принадлежал к какой-то независимой церковной общине, методистской, что ли.
Они обменялись рукопожатием.
– Вот мы и снова встретились, – сказал Окерблум.
Оказывается, голос его он тоже запомнил. На какую-то секунду Валландеру сделалось не по себе – он не знал, что говорить.
Но Роберт Окерблум заговорил сам.
– Я оплакиваю ее и сейчас, не меньше, чем тогда, – сказал он медленно. – Но понятно, девочкам еще труднее.
Валландер помнил двух его дочерей. Тогда они были совсем маленькими и вряд ли что-то понимали.
– Это, конечно, очень тяжело, – сказал он и вдруг испугался, что сейчас все снова повторится – Окерблум ударится в слезы. Но на этот раз обошлось.
– Попытался удержать контору на плаву, – объяснил Окерблум, – но не смог. Меня пригласили работать в конкурирующую фирму, я плюнул и принял предложение. И ни разу не пожалел. Не надо сидеть ночи напролет над бухгалтерией. Теперь я могу больше времени уделять девочкам.
Вместе с Гертруд они осмотрели усадьбу. Окерблум что-то помечал в блокноте, сделал несколько фотографий. Потом они сидели в кухне и пили кофе. Цена, названная Окерблумом, поначалу показалась Валландеру низкой, но он быстро сообразил, что это ровно втрое больше, чем когда-то заплатил отец.
В половине одиннадцатого Роберт Окерблум попрощался и уехал. Валландер обдумывал, не дождаться ли ему, пока приедет сестра Гертруд, но мачеха словно угадала его мысли.
– Я ничего не имею против того, чтобы побыть одной, – сказала она, – прекрасный денек. Лето под конец словно опомнилось. Я с удовольствием посижу в саду.
– Если хочешь, я останусь. У меня выходной.
Она покачала головой:
– Навести меня как-нибудь в Рюнге. Но не раньше, чем через месяц. Мне надо прийти в себя.
Валландер сел в машину и поехал в Истад. Сегодня надо еще записаться на прием к врачу, зарезервировать время в прачечной и прибраться.
Поскольку спешить было некуда, он выбрал дорогу подлиннее. Он любил эти поездки, когда можно, любуясь пейзажем, дать волю фантазии.
Не успел он миновать Валлебергу, зазвонил телефон. Это был Мартинссон. Валландер съехал на обочину.
– Я тебя искал. Мне никто не сказал, что у тебя выходной. Кстати, ты знаешь, что у тебя автоответчик не работает?
Валландер знал, что автоответчик у него то и дело ломается. И сразу почувствовал – что-то случилось. Все долгие годы работы в полиции это ощущение никогда не обманывало – противный холодок под ложечкой. Он перевел дыхание.
– Я звоню из кабинета Ханссона. А в моем сидит мать Астрид Хильстрём.
– Чья мать?
– Астрид Хильстрём. Одна из этих пропавших девочек. Это ее мать.
Валландер понял, о ком идет речь.
– Она очень взволнована. От дочери пришла открытка, из Вены, если верить почтовому штемпелю.
Валландер удивился:
– Так это же хорошая новость? Значит, дочка нашлась?
– Она говорит, что это фальшивка, что открытку написал кто-то другой. И она упрекает нас, что мы ничего не предпринимаем.
– А что мы должны предпринимать, если нет никаких признаков преступления? Если у нас куча доказательств, что они куда-то уехали по собственной воле?
Мартинссон ответил не сразу.
– Не знаю почему, – сказал он задумчиво, – но у меня ощущение, что в том, что она говорит, что-то есть. Может быть. Не знаю.
Валландер насторожился. За эти годы он понял, что к догадкам Мартинссона надо относиться серьезно. Обычно он оказывался прав.
– Хочешь, чтобы я приехал?
– Нет. Я просто предлагаю собраться завтра – ты, я и Сведберг – и поговорить об этом деле.
– Во сколько?
– В восемь не рано? Я поговорю со Сведбергом.
Валландер нажал кнопку отбоя. Вдалеке по полю полз трактор. Он рассеянно следил за ним взглядом.
Мать Астрид Хильстрём приходила и к нему. Он попытался вспомнить всю историю.
Вскоре после Иванова дня в полицию поступило заявление о пропаже нескольких молодых людей. Это было как раз в тот день, когда он вышел на работу после своего дождливого отпуска. Делу дали ход, хотя у него с самого начала было чувство, что здесь нет никакого состава преступления.
Через три дня его догадка подтвердилась, – из Гамбурга пришла открытка. Он до сих пор помнил, что на ней был изображен городской вокзал. Текст он, оказывается, тоже не забыл: «Мы путешествуем по Европе. Вернемся, скорее всего, в середине августа».
Сегодня было седьмое августа, то есть скоро они должны приехать. Значит, пришла еще одна открытка, на этот раз из Вены, от Астрид Хильстрём.
Первая открытка была подписана всеми троими. Родители подтвердили, что это их подписи. Сомневалась только мать Астрид Хильстрём, но ее быстро переубедили.
Валландер посмотрел в зеркало и выехал на дорогу. Мартинссон часто бывает прав…
Он поставил машину у подъезда на Мариагатан, занес в квартиру коробки и картины и сел к телефону. Автоответчик у врача вежливо попросил его перезвонить после двенадцатого августа, когда хозяин вернется из отпуска. Валландер решил было подождать, но мысль, что он чуть не погиб сегодня утром, не давала ему покоя. Он позвонил другому врачу и договорился на завтра, на одиннадцать. Спустился в прачечную и записался на следующий вечер. Начал уборку, но, не успев привести в порядок спальню, почувствовал, что очень устал. Кое-как пропылесосив гостиную, он отнес коробки в комнату, где во время своих нечастых визитов останавливалась Линда.
Он пошел в кухню и выпил подряд три стакана воды.
Это тоже было необычно – последнее время его все время мучит жажда.
Усталость. Жажда. Откуда это все?
Было уже двенадцать, и он проголодался. Даже не стоило открывать холодильник – он знал, что там пусто. Он надел куртку и вышел. Было довольно жарко. Он пошел в центр, остановившись несколько раз у витрин маклерских контор. Там были выставлены фотографии предлагаемых к продаже домов, и он убедился, что предложенная Робертом Окерблумом цена была вполне разумной. Больше трехсот тысяч за дом в Лёдерупе не получишь.
Он остановился у киоска и съел гамбургер, запив его двумя бутылками минеральной воды, после чего зашел в обувной магазин, где знал хозяина, и попросил разрешения воспользоваться туалетом. Выйдя на улицу, он остановился в растерянности. Надо бы, пользуясь выходным, пройтись по магазинам – пусто было не только в холодильнике, но и в буфете. Но у него просто не было сил идти за машиной и ехать в супермаркет. Он пошел по Хамнгатан, пересек железнодорожные пути и направился в лодочную гавань. Медленно брел вдоль бесчисленных мостков, глядя на зачаленные катера и яхты. Попытался представить себя на яхте. Он никогда в жизни не ходил под парусом. Снова захотелось пописать. Он нашел туалет в ближайшем кафе и там же выпил бутылку минеральной воды. Потом он сидел на скамейке около красного домика службы береговых спасателей.
Последний раз он был здесь зимой. Когда уезжала Байба.
Он отвез ее в Стуруп. Стуруп – аэропорт в Мальмё.

Уже было темно. В свете фар неслись снежные вихри. Они молчали. Он подождал, пока она пройдет паспортный контроль, вернулся в Истад, пришел сюда и сел на эту скамейку. Ветер был холодный, он замерз, но домой не уходил. Все было кончено. Байбу он больше не увидит. Разрыв был окончательным.
Она приехала в Истад в декабрю 1994 года, вскоре после смерти его отца. Как раз тогда он по уши завяз в головоломном следствии, самом, может быть, сложным за все время его службы в полиции. И тогда же он впервые за много лет начал строить планы на будущее. Он решил переехать в деревню. Купить дом. Завести собаку. Он даже ездил смотреть Щенков Лабрадора. Пора было менять свою жизнь. А главное – он мечтал, чтобы Байба осталась с ним. Она приехала на Рождество. Валландер с удовольствием отметил, что у нее сразу завязались хорошие отношения с Линдой. Тогда, в начале нового, 1995 года, в последние дни перед ее отъездом, они всерьез говорили о будущем. Может быть, она переедет в Швецию навсегда уже к лету. Они ездили смотреть дом, небольшую усадьбу под Свенсторпом. Но уже в марте, вечером, когда Валландер лежал в постели, она позвонила из Риги и сказала, что у нее появились сомнения. Она не хочет выходить замуж, не хочет переезжать в Швецию. Во всяком случае, пока. Вне себя от беспокойства он сорвался и поехал в Ригу – думал, что удастся ее уговорить. Кончилось все долгой и безобразной ссорой, первой за все время их знакомства, после чего они больше месяца не разговаривали. Потом он все же заставил себя позвонить, и они договорились, что летом он приедет в Ригу. Они провели две недели на побережье, в полуразвалившемся домике – даче какого-то коллеги Байбы по университету. Они долго гуляли по песчаному пляжу, и Валландер все выжидал, что она сама начнет разговор о будущем. Но она по-прежнему была не уверена – не сейчас, пока еще рано… Почему не довольствоваться тем, что у них есть? Так и не добившись никакой ясности, он вернулся домой в подавленном настроении. Всю осень они не встречались – много раз говорили по телефону, строили планы, но ничего не получалось. У него начали появляться подозрения – нет ли у нее другого в Риге? Несколько раз, изнемогая от ревности, он звонил ей среди ночи, и пару раз у него возникало чувство, что в квартире кто-то есть, хотя она и заверяла его, что это не так.
Она приехала в Истад к Рождеству. В этот раз Линда только встретила с ними Рождество и уехала с друзьями в Шотландию. И тогда Байба сказала, что не хочет переезжать в Швецию. Она долго раздумывала, но теперь приняла решение. Она не хочет терять работу в университете. Что она будет делать в Швеции? В Истаде? Работать переводчицей? И все? Валландер пытался ее уговорить, но вскоре сдался. Оба они чувствовали, что отношения их близятся к концу; спустя четыре года оба оказались в тупике. Валландер отвез ее в Стуруп, подождал, пока она пройдет паспортный контроль, а потом долго сидел на заснеженной скамейке у домика спасателей. Он никогда не чувствовал себя таким одиноким, как в тот вечер. Но странно, ему от этого полегчало. Во всяком случае, неизвестности больше не будет.
Мощный катер отчалил и исчез в море. Валландер поднялся. Ему снова нужно было в туалет.
Какое-то время они еще звонили друг другу, но потом и это прекратилось. Последний раз он слышал ее голос полгода назад. Как-то они с Линдой поехали в Висбю, и она спросила его, в самом ли деле он порвал с Байбой.
– Да, – ответил он, – все кончено.
Она ждала продолжения.
– Это было необходима Ни она, ни я уже не хотели дальше тянуть эту волынку. Все к тому шло.
Он зашел в кафе, кивнул официантке и пошел в туалет.
Потом он вернулся на Мариагатан, взял машину и повернул к выезду на Мальмё, где был супермаркет. Обычно перед тем, как зайти в магазин, он, сидя в машине, составлял список покупок. Так он поступил и на этот раз, но, уже катя коляску вдоль полок, обнаружил, что забыл шпаргалку в машине. Возвращаться не стал. Было уже четыре часа, когда он вернулся домой и разложил покупки – это в холодильник, это в буфет… Потом прилег на диван с газетой и тут же задремал. Через час он резко проснулся, как будто кто-то его толкнул.
Ему снилось, что они с отцом в Риме. С ними почему-то и Рюдберг, а еще – какие-то странные карлики, которые все время щиплют их за ноги.
Он с тяжелой головой сел на диване.
Мне снятся мертвые, подумал он. К чему это? Отец умер, но снится мне чуть не каждую ночь. И Рюдберг тоже скоро пять лет как умер. Коллега и друг, человек, научивший меня ремеслу полицейского.
Он вышел на балкон. Было по-прежнему тепло и тихо, но на горизонте клубились темные облака.
Внезапно с потрясшей его ясностью он осознал, насколько он одинок. Если не считать Линду, которая жила в Стокгольме и которую он почти не видел, друзей у него нет. Он общается только с коллегами по работе, и то в рабочее время.
Он пошел в ванную и сполоснул лицо. Посмотрел в зеркало. Несмотря на загар, явственно читалась усталость. Левый глаз красный. Лоб стал выше, но не потому, что он поумнел, а потому, что начинал лысеть.
Он встал на весы. По сравнению с прошлым летом он похудел, но все равно вес его не порадовал.
Зазвонил телефон. Это была Гертруд.
– Я только хотела сказать, что я уже в Рюнге. Все нормально.
– Я думал о тебе, – сказал Валландер. – Мне, наверное, надо было остаться.
– Мне самой хотелось побыть одной. Повспоминать… Но я думаю, мне здесь будет хорошо. Мы с сестрой замечательно ладим. И всегда ладили.
– Я заеду через недельку.
Не успел он повесить трубку, как снова раздался звонок. Это была Анн-Бритт Хёглунд из полиции.
– Просто хотела узнать, как все прошло.
– Что – все?
– Ты же должен был встречаться с маклером? Насчет отцовского дома?
Валландер вспомнил, что накануне они обменялись несколькими словами по поводу дома.
– Похоже, все нормально. Ты можешь купить этот дом за триста тысяч.
– Я его даже не видела.
– Так странно, – сказал Валландер. – Теперь там никого нет, Гертруд переехала. Кто-то купит дом. Может быть, превратят его в дачу. Чужие люди, ничего не знающие о моем отце.
– Во всех домах есть привидения. Кроме новостроек. Там их, кажется, нет.
– Запах скипидара останется надолго… Но когда и он исчезнет, уже ничто не будет напоминать, что когда-то там жил мой отец.
– У тебя голос расстроенный.
– Так оно и есть. Увидимся завтра. Спасибо, что позвонила.
Он пошел на кухню попить воды.
Анн– Бритт очень внимательна. Не забыла и позвонила. Самому ему никогда бы не пришло в голову позвонить в похожей ситуации.
Он глянул на часы – семь. Он поджарил себе колбасы с картошкой и сел перед телевизором с тарелкой на коленях. Пощелкал пультом, но ничего интересного не нашел. Поев, налил себе чашку кофе и вышел на балкон. Но солнце уже село, и было довольно холодно. Он вернулся в дом.
Остаток вечера он посвятил разбору привезенных из Лёдерупа отцовских бумаг.
На дне одной из коробок лежал коричневый конверт. Он посмотрел – там были старые выцветшие фотографии. Он не припоминал, чтобы видел их раньше. На одном снимке он сам, четырех или пяти лет, сидит на капоте большой американской машины. Отец стоит рядом и поддерживает его, чтобы он не упал.
Валландер отнес снимок в кухню и стал искать лупу в ящиках.
Мы улыбаемся, подумал он. Я смотрю прямо в объектив и раздуваюсь от гордости – мне позволили посидеть на машине одного из перекупщиков. Из тех, что покупали картины отца и безобразно недоплачивали. И отец тоже улыбается, но смотрит он не в объектив, а на меня.
Он долго сидел, положив перед собой фотографию. Давно прошедшая, потускневшая и забытая реальность. Когда-то у них с отцом были прекрасные отношения. Но решение пойти работать в полицию изменило все. Только в последний год жизни отца им удалось постепенно наладить контакт.
Но до прежней близости мы так и не дошли. До той улыбки, когда я сидел на капоте сверкающего «бьюика». В Риме нам было хорошо вдвоем. Но не настолько.
Он прикрепил снимок к кухонной двери и выглянул на балкон. Грозовой фронт был уже совсем близко.
Сел на диван и досмотрел последние эпизоды старого фильма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56