Пропал. У нее даже появились галлюцинации. Ей показалось, что, когда она была в Институте проблем мозга, его фигура мелькнула в толпе...
Просыпаться одной было неуютно.
Она нехотя встала, умылась, позавтракала бутербродом с сыром и чашкой черного кофе.
По дороге в Институт проблем мозга она уже не думала о Юре Князеве. Она думала о профессоре Морове.
Аркадий Борисович ей не нравился. Более того, он был ей неприятен. И ее немного раздражало то, что она все никак не могла найти причины своей неприязни к ученому. Казалось бы, человек достиг многого - доктор, профессор, академик. Или членкорр. Ну, да не важно, в одной академии действительный член, в другой - членкор, а по сути - эгоист, зацикленный на своих исследованиях, своем институте, своей карьере. "А кто не эгоист в наши дни? Если человек думает больше о своих делах, а не о моих, он и есть эгоист? Смешно. Человек так уж устроен, что "своя рубашка ближе к телу". Он жесток", - возразил внутренний голос.
Но в чем проявляется его жестокость? Внешне - сама любезность, зарплаты у сотрудников высокие, социальная защита на высоте, и вообще он представитель самой благородной профессии в мире. Может ли доктор быть патологически жестоким человеком? Может, ответила себе она сама. Он противен...
Это был аргумент, - почти лысая голова с седым венчиком волос за ушами, длинная, как у стервятника, тонкая морщинистая шея, чуть навыкате глаза, прикрытые как у птицы, толстыми веками, его странная походка, - чуть подпрыгивающая, семенящая, но угрожающе хищная... Все это не вызывало симпатии.
Но все это были качества, так сказать, от природы, от Бога, - чем человек виноват, что у него длинная, красная, морщинистая, пупырчатая отвратительная шея? - Водолазку бы что ли носил, безнадежно подумала Марина, подъезжая к филиалу Института проблем мозга на ул. Бочвара.
Выйдя из трамвая № 30, она пересекла пребольшой продуктовый рынок, удивляясь очередной раз, как все в Москве подорожало. Ей очень захотелось купить самой себе цветы. Но гвоздики она не любила, ранняя мимоза даже в букетиках выглядела засохшей, а на хризантемы было жаль денег - крупные белые стоили по 45 рублей за штуку. Длинноногие, недоступные, они были упоительно красивы...
От белых хризантем мысль перекинулась на балетные пачки, далее ряд ассоциаций привел к балету "Лебединое озеро", в памяти всплыли великие балерины, танцевавшие Одетту-Одиллию.
Интересно, Одетту и Одиллию всегда танцует одна и та же балерина. Может, потому, что в сказке это разные лебеди, в жизни же редко душа человеческая окрашена одним цветом. Есть в ней и черное, и белое. Одетта и Одиллия живет в каждом человеке.
Проходя мимо торговавшего чурчхелой восточного человека, она усмехнулась своим мыслям, - дескать, вот уж на кого профессор Моров был менее всего похож, так это на Одетту или Одиллию, по отдельности или вместе. Усмешку заметил продавец.
- Вай, дэвушка, пачему смеешься? Над ценой смеешься? Даром отдам. Одну чурчхелу подарю.
- Почему? - улыбнулась Марина.
- Ни пачему! За так, за красоту.
- За красоту? Или за так? Разные вещи, - шутливо надулась Марина.
- За красоту, - застонал, обнажив золотые коронки, продавец, протягивая одну чурчхелину.
- Спасибо, - ответила Марина и пошла дальше, протерев, чтобы не видел продавец - зачем обижать человека? - чурчхелину чистым носовым платком и с удовольствием откусывая кисло-сладкую ореховую массу.
Мир не без добрых людей, подумала она. Конечно, один цветок был бы ей в эту минуту милее, чем связка чурчхелы, если бы этот цветок подарил Князь. Но он был где-то далеко, и надо было довольствоваться тем, что предлагала жизнь. А она предлагала чурчхелу. Вот и спасибо жизни за этот подарок.
И все же профессор Моров похож на лебедя, усмехнулась она, подходя к крохотному закутку "Отдела пропусков" филиала Института проблем мозга на улице академика Бочвара. - На черного лебедя. Олицетворение зла и насилия. Но не дай Бог ему дать понять, что она такого о нем мнения. Она вспомнила его глаза, и ей стало страшно...
У Морова в этот день были какие-то эксперименты в филиале института в Щукино, между делом он решил показать корреспондентке престижного журнала все свои владения. Филиал размещался в корпусе бывшего оборонного НИИ, обычные коридоры, обычные лаборатории, напичканные какими-то приборами. Но чувствовалось, что после того, как корпус перешел к новому хозяину, тут многое изменилось. Был сделан евроремонт, - белые стены и потолок, встроенные светильники, ковровые покрытия и эргономические кресла для отдыха в коридорах и холлах.
По-отечески положив ей на плечо сухую костлявую, как птичья лапка, руку, Моров повел Марину по коридору, одновременно произнося афоризмы, долженствующие расположить к нему эту холодную красотку, и рассказывая об исследованиях, проводимых в филиале.
- В жизни каждого ученого, деточка, однажды проносится белая лошадь. И нужно успеть ухватить ее за хвост или за гриву. Эта белая лошадь - судьба. А хвост у судьбы скользкий. Ухватить - полдела... Надо еще и удержать... Я знаю много людей, которые окончили аспирантуры и докторантуры, но не защитились или защитили кандидатскую и остановились, получили докторский диплом - и стали эпикурействовать... А наука - вещь непрерывная. Тут нельзя останавливаться: остановился - считай, умер...
Он как-то странно, снизу вверх, словно ввинчиваясь в воздух, повел своей морщинистой длинной шеей, будто само слово "смерть" было ключевым для его сознания.
- Да-с... А смерть - это конец, дающий начало новой жизни. Все в природе взаимосвязано, деточка. Я продолжаюсь. Я никогда не останавливаюсь на достигнутом. И потому - всегда в движении...
- И все же прошу вас, профессор, сделать остановку. Я ведь шла сюда брать интервью у выдающегося биолога. И кое-что по теме вашей докторской прочитала, хотя не могу сказать, что все поняла.
Моров довольно хихикнул.
- Но здесь у меня впечатление, что я попала в хорошо оснащенную, но... клинику для душевнобольных. Да и в прошлый раз вы мне рассказывали об исследованиях и даже показывали больных, более похожих на обитателей обычной "психушки". Только там лечат от "белочки", а здесь - от более глубоких и серьезных трансформаций личности. Ни в коридоре, ни на дверях кабинетов, палат, аудиторий нет табличек. Но на кресле я прочитала табличку "Отделение шизофрении". Что все это значит?
- А вы наблюдательная... - зло вскинул веки над черными глазами Аркадий Борисович. - Для журналистки это хорошо... Да-c... Ho вы "клятвенно" обещали, что готовую статью мне покажете... Знаете ли, в нашем деле утечка информации иногда наносит непоправимый вред науке...
- Обязательно покажу вам статью, - заверила Марина.
- Да-с... Это, видите ли, все очень тесно взаимосвязано. Я действительно изобрел средство, снимающее некоторые негативные эмоции. И оно с успехом используется в лечении некоторых форм психозов. Естественно, и у нас, в филиалах НИИ, есть отделения, так сказать, с человеческим материалом. Ну, так проще и дешевле. Здесь мы опробуем новые средства и препараты. Ведь шизофрения до сих пор считается неизлечимой болезнью. И мой препарат здесь бессилен.
- Чем же лечат здесь больных?
- О, совершенно нейтральными препаратами. Они снимают агрессию, делают существование человека более комфортным.
- Например?
- Димедрол... Сульфазин... Ну да названия вам вряд ли что скажут.
- А галоперидол? - спросила Марина.
Аркадий Борисович на мгновение остановился, его костистая рука еще крепче стиснула плечико Марины.
- Откуда вы знаете это средство?
- Читала где-то...
- Ну, что ж... Тоже неплохое средство. Оно помогает нам бороться с человеческими недугами.
Неожиданно дверь одной из комнат отворилась, Марина и Моров повернули головы.
В комнате были покрашенные в белый цвет решетки. А за решетками множество детских голов, стриженых наголо. Лица худые, зрачки у всех настолько расширены, что, казалось, их глаза - сплошные черные тоннели, ведущие в никуда.
У большинства детей на лбу были швы. У кого-то зажившие, зарубцевавшиеся, у кого-то совсем свежие. Были и дети в марлевых повязках видимо, операции сделали совсем недавно.
А у одного подростка на лбу не было ни шрама, ни повязки, зато была вытатуированная надпись: "Врачи - пидары".
- Что это? - в ужасе спросила Марина, когда мгновенно оказавшийся рядом лаборант запер дверь на ключ.
- Просто плохо заперли дверь, - усмехнулся Моров.
- Но что - там?
- Там - пациенты, на которых уже не действует галоперидол.
- И чем же их лечат?
- Их уже бесполезно лечить. Они безнадежны.
- Зачем же их здесь держат?
- Они бесполезны для общества. Но еще могут послужить науке.
- Каким образом?
- Некоторым из них мы делаем лоботомию. Вы знаете, замечательные успехи. Отсечение лобных долей головного мозга приводит, правда, к потере личности, но о какой, пардон, личности можно говорить применительно к полному идиоту или буйно-помешанному... Зато больной становится абсолютно управляем.
- Но это жестоко... Гитлер...
- А, перестаньте. Гитлер утвердил программу эвтаназии - физического истребления душевно больных. Мы поступаем куда гуманней, мы им оставляем жизнь. И я надеюсь, что нам удастся обучить больных после проведения лоботоми ухаживать за собой, совершать какие-то элементарные физические действия... Представляете? Мы сделаем больных - больных душевно - физически здоровыми рабочими. 3амечательно! Огромная помощь народному хозяйству.
- Но как они попали в институт?
- Это отработанный материал, - равнодушно ответил профессор. - В стране закрываются психиатрические клиники, интернаты... Этих придурков просто нечем корить. А мой институт, так сказать, на хозрасчете, мы сами окупаем свои исследования, сами финансируем работу ученых и содержание лабораторного материала. И, если все получится как надо, мы сможем поставлять в частные структуры послушных, не склонных к стачкам и политическим противостояниям рабочих...
- Рабов?
- Зачем так социально вульгаризировать серьезную научную проблему. Раб - это живое существо, он страдает от рабства. Мои пациенты уже перешагнули через страдание. Они просто работают. И довольствуются самой простой грубой пищей. Они становятся полезными элементами новой социальной системы.
- Вначале димедрол, потом галоперидол, затем лоботомия, потом...
- Потом - суп с котом, или просто суп. Как вы насчет того, чтобы слегка перекусить в нашей столовой? У нас прекрасно кормят.
- Что-то после вида этих изможденных детей у меня пропал аппетит.
- Вы подумали, что мы их морим голодом? Как не стыдно, Мариночка... Если хотите, можете пройтись по палатам и убедиться, что им дают все: рисовую кашку на молоке, белый хлеб с маслом и сыром, молочный суп с макаронами и кофе со сливками и булочкой. Они такие худенькие, потому что выздоравливают после операции.
- А тот, что до операции? Он почему такой тощий?
- А он уже трижды от нас убегал. Намается по вокзалам и подъездам, наголодается, дурачок, и все равно к нам возвращается.
- Добровольно?
- Ну, не совсем: мы уже вложили в него средства, - пробовали на нем различные препараты. Теперь он - ценное для нас институтское имущество. Милиция помогает вернуть сбежавших.
Разговор продолжался уже в столовой, если так можно назвать роскошное помещение на первом этаже, после евроремонта украшенное современными модернистскими скульптурами и фресками и, как ни странно, довольно приличными, "штучными" сюрреалистическими картинами.
- Это работы наших научных сотрудников и некоторых пациентов, - сказал Моров.
- И кто ж из них более безумен? - не удержалась Марина.
- Вы знаете, Мариночка, психически абсолютно здоровых людей нет.
- Пока им не сделали лоботомию? - опять не удержалась Марина.
- Да... Если хотите, да! Давайте отбросим все это наносное лицемерие, все эти придуманные фарисейские законы так называемого цивилизованного общества. Взгляните на проблему реально, трезво... В каждом обществе есть верхушка, люди, занимающие особо привилегированное положение. Элита. И есть, - ну, назовите это как угодно, - толпа, быдло, электорат...
- Электорат? Это интересно...
- А что? Вы действительно думаете, что люди голосуют разумом? Нет, деточка, ошибаетесь. Они голосуют за того, на кого им покажут средства массовой информации, родные и близкие, вожди, вызвавшие у них безграничное доверие. Управлять электоратом, как это ни покажется странным, проще, чем вы думаете...
- Проще, сложнее... Для меня важно, что это незаконно.
- Ах, деточка, и эти категории условны. Законно, незаконно. По законам, установленным человеком - одно решение, по божеским законам другoe.
- И все же, раз мы живем в цивилизованном обществе, в котором установлены те или иные законы, их и должно придерживаться.
Она нервно глотнула компота из ананасов с свежемороженной ежевикой.
- В конце концов, правоохранительные органы...
- И с ними сотрудничаем, - успокоил ее Моров.
- Взятки даете? - прямолинейно спросила Марина.
- Зачем взятки? Сотрудничаем, - ответил Моров.
- Как? - в лоб спросила Марина.
- Может быть, чашечку кофе?
- Не откажусь.
Они перешли из столовой в кафе-бар, располагавшийся рядом, - здесь была стойка с напитками, стояли мягкие красно-черные кресла и столики на двоих. Они сели за столик, и длинноногая официантка по кивку Морова принесла им по чашке ароматного напитка.
- Мы - я и мои сотрудники, занимающиеся изучением воздействия гипноза на человеческую психику с целью, естественно, лечения тяжелых психических и психосоматических отклонений, консультируем сотрудников уголовного розыска, органов прокуратуры.
- Это что, практика?
- Нет, конечно, исключение. Но бывает, что наша помощь просто необходима.
- Например?
- Например, наши специалисты помогают активизировать память свидетелей.
- Каким образом?
- Человек погружается в гипнотическое состояние, и снова переживает определенные события. Если у него в мозгу сохранилась хоть какая-то информация об этих событиях, то мы у него как бы воспроизводим эпизоды в памяти, восстанавливаем картину происшедшего. Это уже отработанная методика. Правда, в лабораторных условиях, но...
- Но?
- Был недавно интересный случай. Девушка в Саратове... Кстати, почти такая же красивая, как вы...
- Благодарю за комплимент...
- Это не комплимент, а дистиллированная правда. Так вот, она попала в руки к бандитам. Лишь мгновение видела она паспорт одного из преступников. Но под гипнозом смогла вспомнить и серию, и номер паспорта. Дальше, как вы сами понимаете, для милиционеров было делом техники найти преступника. И в тот же день нежелательная банда перестала существовать.
- Что значит "нежелательная"?
- Да не обращайте внимания. Это я так. Устал, наверное, оговариваться начинаю. Вы не представляете себе, деточка, какого напряжения стоит работа по гипнозу над пациентами, особенно "на выезде".
- Что значит - на выезде?
- Ну, приходится ездить... К больным... Чтобы в обычной беседе - они даже не подозревают, что их гипнотизируют - оказать воздействие на принятие того или иного важного решения.
- Ой, что-то у меня совсем голова кругом идет. Так чем вы все-таки в своем институте занимаетесь? Кто вы, доктор Моров? Целитель? Или?
- Или?
- Политик? Ведь так можно оказывать влияние на общественное сознание.
- Вы знаете, деточка, одним и тем же ножом можно отрезать кусок хлеба и убить человека. Важно, в каких целях совершается деяние. Между прочим, прежде чем применить к девушке из Саратова этот метод, я опробовал его на себе. У меня пропала записная книжка. И я стал, погрузившись в определенное состояние, просто восстанавливать ее страницы в памяти, делая вид, что перелистываю записную книжку. Я называл фамилии и имена, номера телефонов, и секретарь записывала их. Почти всю книжку удалось восстановить.
- Проще вносить данные записных книжек в компьютер...
- Теперь я так и делаю. Это было давно.
- Метод заманчив, но не безупречен с точки зрения процессуального закона.
- Но со свидетелями это делается с их согласия.
- А с подозреваемыми и обвиняемыми?
- Это вообще не делается: мы никогда не применяли мою методику на этапе поиска истины применительно к подозреваемым. Правда...
- Ну, ну, колитесь, профессор...
- Что за жаргон, деточка? У меня такое впечатление, что сегодня журналисты, особенно газетчики, и старые воры в законе с легкостью находят общий язык.
- Не могу ни подтвердить, ни опровергать ваши слова. Я работаю сейчас на журнал "Фас", - не поддержала шутки Марина.
- Да... Был один пример в моей практике, когда я под гипнозом допрашивал вместе со следователем прокуратуры одного подозреваемого. Да вы наверняка помните это дело. Дело об убийстве пастора Кюна? Тогда подозревали, что это убийство на конфессиональной основе. Были и другие версии - антинемецкие настроения среди сельчан соседней деревни, пастор был немцем, и версия ограбления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Просыпаться одной было неуютно.
Она нехотя встала, умылась, позавтракала бутербродом с сыром и чашкой черного кофе.
По дороге в Институт проблем мозга она уже не думала о Юре Князеве. Она думала о профессоре Морове.
Аркадий Борисович ей не нравился. Более того, он был ей неприятен. И ее немного раздражало то, что она все никак не могла найти причины своей неприязни к ученому. Казалось бы, человек достиг многого - доктор, профессор, академик. Или членкорр. Ну, да не важно, в одной академии действительный член, в другой - членкор, а по сути - эгоист, зацикленный на своих исследованиях, своем институте, своей карьере. "А кто не эгоист в наши дни? Если человек думает больше о своих делах, а не о моих, он и есть эгоист? Смешно. Человек так уж устроен, что "своя рубашка ближе к телу". Он жесток", - возразил внутренний голос.
Но в чем проявляется его жестокость? Внешне - сама любезность, зарплаты у сотрудников высокие, социальная защита на высоте, и вообще он представитель самой благородной профессии в мире. Может ли доктор быть патологически жестоким человеком? Может, ответила себе она сама. Он противен...
Это был аргумент, - почти лысая голова с седым венчиком волос за ушами, длинная, как у стервятника, тонкая морщинистая шея, чуть навыкате глаза, прикрытые как у птицы, толстыми веками, его странная походка, - чуть подпрыгивающая, семенящая, но угрожающе хищная... Все это не вызывало симпатии.
Но все это были качества, так сказать, от природы, от Бога, - чем человек виноват, что у него длинная, красная, морщинистая, пупырчатая отвратительная шея? - Водолазку бы что ли носил, безнадежно подумала Марина, подъезжая к филиалу Института проблем мозга на ул. Бочвара.
Выйдя из трамвая № 30, она пересекла пребольшой продуктовый рынок, удивляясь очередной раз, как все в Москве подорожало. Ей очень захотелось купить самой себе цветы. Но гвоздики она не любила, ранняя мимоза даже в букетиках выглядела засохшей, а на хризантемы было жаль денег - крупные белые стоили по 45 рублей за штуку. Длинноногие, недоступные, они были упоительно красивы...
От белых хризантем мысль перекинулась на балетные пачки, далее ряд ассоциаций привел к балету "Лебединое озеро", в памяти всплыли великие балерины, танцевавшие Одетту-Одиллию.
Интересно, Одетту и Одиллию всегда танцует одна и та же балерина. Может, потому, что в сказке это разные лебеди, в жизни же редко душа человеческая окрашена одним цветом. Есть в ней и черное, и белое. Одетта и Одиллия живет в каждом человеке.
Проходя мимо торговавшего чурчхелой восточного человека, она усмехнулась своим мыслям, - дескать, вот уж на кого профессор Моров был менее всего похож, так это на Одетту или Одиллию, по отдельности или вместе. Усмешку заметил продавец.
- Вай, дэвушка, пачему смеешься? Над ценой смеешься? Даром отдам. Одну чурчхелу подарю.
- Почему? - улыбнулась Марина.
- Ни пачему! За так, за красоту.
- За красоту? Или за так? Разные вещи, - шутливо надулась Марина.
- За красоту, - застонал, обнажив золотые коронки, продавец, протягивая одну чурчхелину.
- Спасибо, - ответила Марина и пошла дальше, протерев, чтобы не видел продавец - зачем обижать человека? - чурчхелину чистым носовым платком и с удовольствием откусывая кисло-сладкую ореховую массу.
Мир не без добрых людей, подумала она. Конечно, один цветок был бы ей в эту минуту милее, чем связка чурчхелы, если бы этот цветок подарил Князь. Но он был где-то далеко, и надо было довольствоваться тем, что предлагала жизнь. А она предлагала чурчхелу. Вот и спасибо жизни за этот подарок.
И все же профессор Моров похож на лебедя, усмехнулась она, подходя к крохотному закутку "Отдела пропусков" филиала Института проблем мозга на улице академика Бочвара. - На черного лебедя. Олицетворение зла и насилия. Но не дай Бог ему дать понять, что она такого о нем мнения. Она вспомнила его глаза, и ей стало страшно...
У Морова в этот день были какие-то эксперименты в филиале института в Щукино, между делом он решил показать корреспондентке престижного журнала все свои владения. Филиал размещался в корпусе бывшего оборонного НИИ, обычные коридоры, обычные лаборатории, напичканные какими-то приборами. Но чувствовалось, что после того, как корпус перешел к новому хозяину, тут многое изменилось. Был сделан евроремонт, - белые стены и потолок, встроенные светильники, ковровые покрытия и эргономические кресла для отдыха в коридорах и холлах.
По-отечески положив ей на плечо сухую костлявую, как птичья лапка, руку, Моров повел Марину по коридору, одновременно произнося афоризмы, долженствующие расположить к нему эту холодную красотку, и рассказывая об исследованиях, проводимых в филиале.
- В жизни каждого ученого, деточка, однажды проносится белая лошадь. И нужно успеть ухватить ее за хвост или за гриву. Эта белая лошадь - судьба. А хвост у судьбы скользкий. Ухватить - полдела... Надо еще и удержать... Я знаю много людей, которые окончили аспирантуры и докторантуры, но не защитились или защитили кандидатскую и остановились, получили докторский диплом - и стали эпикурействовать... А наука - вещь непрерывная. Тут нельзя останавливаться: остановился - считай, умер...
Он как-то странно, снизу вверх, словно ввинчиваясь в воздух, повел своей морщинистой длинной шеей, будто само слово "смерть" было ключевым для его сознания.
- Да-с... А смерть - это конец, дающий начало новой жизни. Все в природе взаимосвязано, деточка. Я продолжаюсь. Я никогда не останавливаюсь на достигнутом. И потому - всегда в движении...
- И все же прошу вас, профессор, сделать остановку. Я ведь шла сюда брать интервью у выдающегося биолога. И кое-что по теме вашей докторской прочитала, хотя не могу сказать, что все поняла.
Моров довольно хихикнул.
- Но здесь у меня впечатление, что я попала в хорошо оснащенную, но... клинику для душевнобольных. Да и в прошлый раз вы мне рассказывали об исследованиях и даже показывали больных, более похожих на обитателей обычной "психушки". Только там лечат от "белочки", а здесь - от более глубоких и серьезных трансформаций личности. Ни в коридоре, ни на дверях кабинетов, палат, аудиторий нет табличек. Но на кресле я прочитала табличку "Отделение шизофрении". Что все это значит?
- А вы наблюдательная... - зло вскинул веки над черными глазами Аркадий Борисович. - Для журналистки это хорошо... Да-c... Ho вы "клятвенно" обещали, что готовую статью мне покажете... Знаете ли, в нашем деле утечка информации иногда наносит непоправимый вред науке...
- Обязательно покажу вам статью, - заверила Марина.
- Да-с... Это, видите ли, все очень тесно взаимосвязано. Я действительно изобрел средство, снимающее некоторые негативные эмоции. И оно с успехом используется в лечении некоторых форм психозов. Естественно, и у нас, в филиалах НИИ, есть отделения, так сказать, с человеческим материалом. Ну, так проще и дешевле. Здесь мы опробуем новые средства и препараты. Ведь шизофрения до сих пор считается неизлечимой болезнью. И мой препарат здесь бессилен.
- Чем же лечат здесь больных?
- О, совершенно нейтральными препаратами. Они снимают агрессию, делают существование человека более комфортным.
- Например?
- Димедрол... Сульфазин... Ну да названия вам вряд ли что скажут.
- А галоперидол? - спросила Марина.
Аркадий Борисович на мгновение остановился, его костистая рука еще крепче стиснула плечико Марины.
- Откуда вы знаете это средство?
- Читала где-то...
- Ну, что ж... Тоже неплохое средство. Оно помогает нам бороться с человеческими недугами.
Неожиданно дверь одной из комнат отворилась, Марина и Моров повернули головы.
В комнате были покрашенные в белый цвет решетки. А за решетками множество детских голов, стриженых наголо. Лица худые, зрачки у всех настолько расширены, что, казалось, их глаза - сплошные черные тоннели, ведущие в никуда.
У большинства детей на лбу были швы. У кого-то зажившие, зарубцевавшиеся, у кого-то совсем свежие. Были и дети в марлевых повязках видимо, операции сделали совсем недавно.
А у одного подростка на лбу не было ни шрама, ни повязки, зато была вытатуированная надпись: "Врачи - пидары".
- Что это? - в ужасе спросила Марина, когда мгновенно оказавшийся рядом лаборант запер дверь на ключ.
- Просто плохо заперли дверь, - усмехнулся Моров.
- Но что - там?
- Там - пациенты, на которых уже не действует галоперидол.
- И чем же их лечат?
- Их уже бесполезно лечить. Они безнадежны.
- Зачем же их здесь держат?
- Они бесполезны для общества. Но еще могут послужить науке.
- Каким образом?
- Некоторым из них мы делаем лоботомию. Вы знаете, замечательные успехи. Отсечение лобных долей головного мозга приводит, правда, к потере личности, но о какой, пардон, личности можно говорить применительно к полному идиоту или буйно-помешанному... Зато больной становится абсолютно управляем.
- Но это жестоко... Гитлер...
- А, перестаньте. Гитлер утвердил программу эвтаназии - физического истребления душевно больных. Мы поступаем куда гуманней, мы им оставляем жизнь. И я надеюсь, что нам удастся обучить больных после проведения лоботоми ухаживать за собой, совершать какие-то элементарные физические действия... Представляете? Мы сделаем больных - больных душевно - физически здоровыми рабочими. 3амечательно! Огромная помощь народному хозяйству.
- Но как они попали в институт?
- Это отработанный материал, - равнодушно ответил профессор. - В стране закрываются психиатрические клиники, интернаты... Этих придурков просто нечем корить. А мой институт, так сказать, на хозрасчете, мы сами окупаем свои исследования, сами финансируем работу ученых и содержание лабораторного материала. И, если все получится как надо, мы сможем поставлять в частные структуры послушных, не склонных к стачкам и политическим противостояниям рабочих...
- Рабов?
- Зачем так социально вульгаризировать серьезную научную проблему. Раб - это живое существо, он страдает от рабства. Мои пациенты уже перешагнули через страдание. Они просто работают. И довольствуются самой простой грубой пищей. Они становятся полезными элементами новой социальной системы.
- Вначале димедрол, потом галоперидол, затем лоботомия, потом...
- Потом - суп с котом, или просто суп. Как вы насчет того, чтобы слегка перекусить в нашей столовой? У нас прекрасно кормят.
- Что-то после вида этих изможденных детей у меня пропал аппетит.
- Вы подумали, что мы их морим голодом? Как не стыдно, Мариночка... Если хотите, можете пройтись по палатам и убедиться, что им дают все: рисовую кашку на молоке, белый хлеб с маслом и сыром, молочный суп с макаронами и кофе со сливками и булочкой. Они такие худенькие, потому что выздоравливают после операции.
- А тот, что до операции? Он почему такой тощий?
- А он уже трижды от нас убегал. Намается по вокзалам и подъездам, наголодается, дурачок, и все равно к нам возвращается.
- Добровольно?
- Ну, не совсем: мы уже вложили в него средства, - пробовали на нем различные препараты. Теперь он - ценное для нас институтское имущество. Милиция помогает вернуть сбежавших.
Разговор продолжался уже в столовой, если так можно назвать роскошное помещение на первом этаже, после евроремонта украшенное современными модернистскими скульптурами и фресками и, как ни странно, довольно приличными, "штучными" сюрреалистическими картинами.
- Это работы наших научных сотрудников и некоторых пациентов, - сказал Моров.
- И кто ж из них более безумен? - не удержалась Марина.
- Вы знаете, Мариночка, психически абсолютно здоровых людей нет.
- Пока им не сделали лоботомию? - опять не удержалась Марина.
- Да... Если хотите, да! Давайте отбросим все это наносное лицемерие, все эти придуманные фарисейские законы так называемого цивилизованного общества. Взгляните на проблему реально, трезво... В каждом обществе есть верхушка, люди, занимающие особо привилегированное положение. Элита. И есть, - ну, назовите это как угодно, - толпа, быдло, электорат...
- Электорат? Это интересно...
- А что? Вы действительно думаете, что люди голосуют разумом? Нет, деточка, ошибаетесь. Они голосуют за того, на кого им покажут средства массовой информации, родные и близкие, вожди, вызвавшие у них безграничное доверие. Управлять электоратом, как это ни покажется странным, проще, чем вы думаете...
- Проще, сложнее... Для меня важно, что это незаконно.
- Ах, деточка, и эти категории условны. Законно, незаконно. По законам, установленным человеком - одно решение, по божеским законам другoe.
- И все же, раз мы живем в цивилизованном обществе, в котором установлены те или иные законы, их и должно придерживаться.
Она нервно глотнула компота из ананасов с свежемороженной ежевикой.
- В конце концов, правоохранительные органы...
- И с ними сотрудничаем, - успокоил ее Моров.
- Взятки даете? - прямолинейно спросила Марина.
- Зачем взятки? Сотрудничаем, - ответил Моров.
- Как? - в лоб спросила Марина.
- Может быть, чашечку кофе?
- Не откажусь.
Они перешли из столовой в кафе-бар, располагавшийся рядом, - здесь была стойка с напитками, стояли мягкие красно-черные кресла и столики на двоих. Они сели за столик, и длинноногая официантка по кивку Морова принесла им по чашке ароматного напитка.
- Мы - я и мои сотрудники, занимающиеся изучением воздействия гипноза на человеческую психику с целью, естественно, лечения тяжелых психических и психосоматических отклонений, консультируем сотрудников уголовного розыска, органов прокуратуры.
- Это что, практика?
- Нет, конечно, исключение. Но бывает, что наша помощь просто необходима.
- Например?
- Например, наши специалисты помогают активизировать память свидетелей.
- Каким образом?
- Человек погружается в гипнотическое состояние, и снова переживает определенные события. Если у него в мозгу сохранилась хоть какая-то информация об этих событиях, то мы у него как бы воспроизводим эпизоды в памяти, восстанавливаем картину происшедшего. Это уже отработанная методика. Правда, в лабораторных условиях, но...
- Но?
- Был недавно интересный случай. Девушка в Саратове... Кстати, почти такая же красивая, как вы...
- Благодарю за комплимент...
- Это не комплимент, а дистиллированная правда. Так вот, она попала в руки к бандитам. Лишь мгновение видела она паспорт одного из преступников. Но под гипнозом смогла вспомнить и серию, и номер паспорта. Дальше, как вы сами понимаете, для милиционеров было делом техники найти преступника. И в тот же день нежелательная банда перестала существовать.
- Что значит "нежелательная"?
- Да не обращайте внимания. Это я так. Устал, наверное, оговариваться начинаю. Вы не представляете себе, деточка, какого напряжения стоит работа по гипнозу над пациентами, особенно "на выезде".
- Что значит - на выезде?
- Ну, приходится ездить... К больным... Чтобы в обычной беседе - они даже не подозревают, что их гипнотизируют - оказать воздействие на принятие того или иного важного решения.
- Ой, что-то у меня совсем голова кругом идет. Так чем вы все-таки в своем институте занимаетесь? Кто вы, доктор Моров? Целитель? Или?
- Или?
- Политик? Ведь так можно оказывать влияние на общественное сознание.
- Вы знаете, деточка, одним и тем же ножом можно отрезать кусок хлеба и убить человека. Важно, в каких целях совершается деяние. Между прочим, прежде чем применить к девушке из Саратова этот метод, я опробовал его на себе. У меня пропала записная книжка. И я стал, погрузившись в определенное состояние, просто восстанавливать ее страницы в памяти, делая вид, что перелистываю записную книжку. Я называл фамилии и имена, номера телефонов, и секретарь записывала их. Почти всю книжку удалось восстановить.
- Проще вносить данные записных книжек в компьютер...
- Теперь я так и делаю. Это было давно.
- Метод заманчив, но не безупречен с точки зрения процессуального закона.
- Но со свидетелями это делается с их согласия.
- А с подозреваемыми и обвиняемыми?
- Это вообще не делается: мы никогда не применяли мою методику на этапе поиска истины применительно к подозреваемым. Правда...
- Ну, ну, колитесь, профессор...
- Что за жаргон, деточка? У меня такое впечатление, что сегодня журналисты, особенно газетчики, и старые воры в законе с легкостью находят общий язык.
- Не могу ни подтвердить, ни опровергать ваши слова. Я работаю сейчас на журнал "Фас", - не поддержала шутки Марина.
- Да... Был один пример в моей практике, когда я под гипнозом допрашивал вместе со следователем прокуратуры одного подозреваемого. Да вы наверняка помните это дело. Дело об убийстве пастора Кюна? Тогда подозревали, что это убийство на конфессиональной основе. Были и другие версии - антинемецкие настроения среди сельчан соседней деревни, пастор был немцем, и версия ограбления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49