Первых киноцефалов, или анубийцев, вывели специально для расселения по берегам Двадцать Девятой реки, бывшего Нила. Эти двуногие псоглавые софонты служили для привлечения туристов; их создатели позаботились о том, чтобы киноцефалы заняли новую верхнюю ступень пищевой пирамиды. И собакоголовые трансгены оправдали эти надежды. Эксперимент оказался настолько удачным, что сейчас, десять анубийских поколений спустя, ни одна река без них не обходится.
Мохнатая гуманоидная помесь стояла в корме суденышка, сжимая в лапе румпель струйного движка. Коракл находился на середине «верхнего» канала, чей черный сироп сейчас бесполезно тек «вниз».
Никаких сомнений – челнок направлялся к Дос-Сантосу. Вот коракл приблизился, и удалось различить уложенные поперек его носа цельнорощенные костяные гарпуны. А когда одинокий лодочник умело пристал к берегу, Дос-Сантос узнал татун, подкожную иконку на собачьем ухе – эмблему племени Гиен, или ловцов водоворотных рыб.
– Полноправ человек, – пролаяла помесь и показала капающие слюной острые зубы, – наша река умирает!
И в эту же секунду киб заявил:
– Для речного мастера поступило сообщение по глобальной телесистеме.
В правом ухе Дос-Сантоса зазвучал приятный женский голос его помощницы Исоке, оставшейся в Лагосе:
– Нородом! Диверсанты разоблачены и задержаны. Это гринписы, они себя называют «Лигой Айзека Уолтона». В организации всего лишь десяток членов, но им удалось убить несколько рек и вдвое сократить объем крупнотоннажных перевозок на планете! «Дайичи канго» только что оценил ущерб: приблизительно пять миллиардов долларов в час. Но кримоловы и полиция МВФ уверены, что выловили всех! Новых диверсий можно не опасаться.
Как всегда, когда Дос-Сантос слушал страстный голос Исоке – с недавних пор ему подчиненной, – он пытался представить, как бы ответил на его месте Трекслер.
– Исоке, это замечательно, но у нас остается проблема – Седьмая река. Надо ее починить и запустить.
– А вы разве не можете ввести в реку рем-инструкт с того места, где находитесь?
Мастер терпеливо объяснил подмастерью, почему сначала необходимо денатурировать рибозим-загрязнитель в Машинном озере. Если просто смешать загрязнитель с рем-инструктом, то получится невообразимая каша.
– Как же нам быть? Вы оказались правы насчет остальных багалетов – их тоже вывели из строя. У нас больше нет исправных летательных аппаратов. Можно нанять частное или заказать государственное транспортное средство, но ждать придется в лучшем случае несколько часов. Ведь вы находитесь в самом центре низкотехнологичного заповедника…
Дос-Сантос вспомнил о стоящем перед ним рыбаке. Помесь, раскрыв пасть и свесив язык, нервно дышала. Под пятнистой шкурой подергивались мышцы.
– Кажется, транспортное средство у меня уже есть. Не бог весть что, но попробовать стоит. А жука все-таки пришлите при первой возможности. Пускай ищет меня на реке.
Сказав Исоке «до связи», Дос-Сантос обратился к Гиене:
– Можно на твоей лодке добраться до Машинного озера?
Гиена улыбнулась:
– Хорошая лодка. Ее сделали люди. Так быстро бегает! И мотор еще ни разу не глох.
– Быстро – это как?
Вопрос заставил трансгена поломать голову, на собачьей морде пролегли глубокие складки. Но через минуту псоглав ответил:
– Видишь вон тот древодом? Отсюда – десять вздохов.
– Двадцать узлов, – пересчитал киб. Дос-Сантос застонал:
– Два часа до озера, а то и больше! Но ничего другого не остается. Поплыли.
Дос-Сантос и помесь оттолкнули коракл от берега и запрыгнули в него. Гиена ткнула пальцем в ганглий на румпеле, заработал органический мотор. Через отверстие в носу лодки поступали силикробы – отключенные, «живые» – не важно, – и движок, расщепляя их, получал энергию АТФ. Толстые, как кнуты, макрореснички в кормовой части коракла вскоре развили максимальную скорость.
– Мы остановимся у моей деревни и скажем стае, куда я плыву.
Дос-Сантос хотел было возразить, но передумал. Зубы трансгена, уже не говоря о гарпунах, выглядели грозно, и даже надежный интратековский пистоляп не прибавлял речному мастеру куража, Анубиец, хоть и был создан людьми, не носил ошейника и к числу домашних помесей не принадлежал. Рядом с Дос-Сантосом в лодке находился дикий полузверь, обладающий правом заботиться о себе. И пускай псоглав сейчас дружелюбен, пускай ему нужно, чтобы человек починил реку, его поведение может с легкостью измениться. Значит, надо пойти на компромисс с этим существом – если не хочешь пойти на убийство.
– Хорошо. Но у нас мало времени.
– Очень быстро поплывем. Детеныши и самка знать должны, а то волноваться будут.
Ох уж эти помеси с их претензией на равенство с людьми во всем!
Банок в лодке не было, пришлось сесть на корточки. Руку мастер опустил за борт, она скользила по поверхности реки, а киб, не теряя времени, искал формулу денатурата, способного разрушить яд. Вроде все ясно, кроме одного: для чего предназначены таинственные органические молекулы, присутствующие в загрязнителе.
Через некоторое время на верхнем берегу, на поляне, появилась деревня рыболовов.
Средняя часть верхнего канала, состоявшая из одних силикробов, не содержала в себе никакой жизни, зато другие две трети, содержавшие, кроме силикробов, воду, представляли собой целую экосистему, приют для искусственно выведенных форм жизни. Почти на самом верху пищевой пирамиды находились водоворыбы – те самые, что поддерживали существование Гиен.
Граница между верхним и нижним каналами до катастрофы представляла собой вертикальную плоскость, невидимый рубеж между силикробами двух типов, разгоняющихся и тормозящих, как того требовали их программы. Однако исключить фактор хаоса оказалось невозможно: накопление ошибок приводило к возникновению разной величины водоворотов и прочих аномальных явлений. С ними справлялись водоворыбы, крупные, сильные широкоротые организмы, которые питались «глючными» силикробами, как киты – планктоном, и тем самым разрушали аномалии.
Непросто было Гиенам плавать на лодчонках по самому краю водоворота и гарпунить добычу, требовались ловкость, смелость и везение, но киноцефалы превосходно справлялись со своей работой.
Дос-Сантос перефокусировал зрение с сетчаточных диаграмм на рыбацкую деревню. На берегу уже столпились высыпавшие из хижин – стручков древодома – Гиены: рыбаки – с гарпунами, матери – с детенышами в специальных обвязках.
Внезапно поднялся крик, жители деревни неистово жестикулировали, на лицах – ужас. Рулевой подвел лодку к берегу, остановил. Дос-Сантос повернулся, глянул на середину реки. Там создавался огромный водоворот.
– Полноправ, это невероятно! Силикробы сами по себе не могли включиться!..
Дос-Сантос расстегнул кобуру, чтобы в случае чего легче было выхватить пистоляп:
– Однако это происходит.
Над водоворотом что-то поднималось. Нечто похожее на статую. Снизу его кусали рыбы – но безрезультатно.
Матово-черная глыба, несомненно, состояла из силикробов. Но так, как сейчас, силикробы еще никогда не соединялись. Они и созданы-то были совсем не для этого. Колышась, сужаясь и утолщаясь, выросла колонна втрое выше и шире человека. Вне всяких сомнений, силикробы пытались создать некую форму – этого от них требовала чужая программа.
Наконец им это удалось.
Над рекой возвышался эбеновый Нептун. Волосы – донная трава, призрачный лик сирены, борода – раковина моллюска, могучие руки, бочкообразная грудь, вместо ног – рыбий хвост.
Река материализовала своего монохромного бога.
– Это автокаталитический инструкт, – прошептал потрясенный Дос-Сантос. Он знал, что подобное уже происходило, но само по себе и давно, когда реки еще только создавались. Но тут – совсем другое. Тут поработала «Лига Уолтона», и то, что она создала, наверняка гораздо опаснее прежних речных миражей – результатов спонтанного катализа.
Дос-Сантос отправил сигнал бедствия Исоке, выхватил пистоляп и выпустил всю обойму.
Умные пули, наполненные растворителями мгновенного действия, попали в цель. Дос-Сантос знал, что разлагающие вещества не могут причинить вреда небелковым микророботам, но надеялся, что пули простым физическим давлением сместят силикробов и разрушат установившиеся между ними связи. Однако они прошли насквозь, не причинив вреда.
И тут автокат целеустремленно двинулся к кораклу. Хоть и создавалось впечатление, что он скользит по поверхности реки на хвостовом плавнике, словно конькобежец на коньках, на самом деле его несли силикробы. Так несет пассажиров движдорожка. Тварь определенно имела какие-то намерения, а значит, обладала разумом, пусть и низким по шкале Тьюринга, может быть, как у самой реки…
Дос-Сантоса отвлек плеск за бортом – это спрыгнул за борт рулевой. Мастер хотел последовать его примеру…
Опоздал.
Его схватили руки Нептуна. Лицо Дос-Сантоса вдавилось в маслянистую грудь автоката, он ослеп, он задыхался…
И вдруг начал погружаться в тварь. Мастера убивала его собственная река!
Да тут еще, ко всему прочему, скафандр забарахлил. От давления на систему подачи жидкости и биоэластиковые резервуары, заключенные между слоями ткани, вода собиралась в одном месте, на левой стороне груди.
Эта водяная опухоль разрослась, вдавилась в мышечную ткань, в кости. Он хотел закричать – не получилось. Что, если водяной кулак пробьет до сердца?..
Под чудовищным нажимом резервуар лопнул. Но взрыв оказался обращен не внутрь, а наружу, десятки микроструй толщиной с иголку вышли через молниеносно расширившиеся миллипоры.
И вдруг автокат выпустил Дос-Сантоса. Он упал на дно коракла, и тот неистово закачался, но не перевернулся. С речного мастера бежали неактивные силикробовые струи. Он кашлял – похоже, легкие наполнены такими же силикробами. Откашлялся, высморкался. Наконец-то можно дышать.
Дрожащей рукой речной мастер протер глаза. Нептун исчез, растворился в реке. От него осталось только несколько бессильно шевелящихся псевдоподий, но и они вскоре растеклись. Дос-Сантос посмотрел на дыру в скафандре. Переполнившийся и лопнувший резервуар находился как раз за пузырьком с ремонтным инструктом. И этот пузырек исчез. Скорее всего раскололся, и его содержимое дестабилизировало автоката.
– Полноправ Дос-Сантос, не забавно ли, что созданное водой чудовище от воды же и погибло? – В голосе киба безошибочно угадывалось самодовольство.
– Да уж, обхохочешься…
– Я сообщу о происшествии мастерам других поврежденных рек, предупрежу, чтобы со своими автокатами обращались поосторожнее. Вот видите, полноправ, я не зря напросился к вам в попутчики.
Дос-Сантос поднял голову. Какие убытки! И сколько работы впереди! Ладно, по крайней мере он жив, а все остальное поправимо.
– Да, киб, ты просто молодчина.
– Полноправ, осмелюсь напомнить… Дос-Сантос расхохотался:
– Да успокойся ты! Не будет никакого суда.
Любимый компонент
Гринло всю жизнь чувствовал себя обманутым. В чем обман, он и сам не смог бы себе объяснить. Но чувствовал странный зуд в душе и теле, словно он подцепил какой-то вирт-вирус. И этот зуд иногда локализовывался в груди, иногда – в голове, а порой даже нарушал гиперчувствительность длинных, тонких мультифаланговых пальцев, У Гринло украли нечто бесценное, незаменимое, он в этом не сомневался, хоть и не смог бы назвать цену украденного или имя вора. Но были подозреваемые, они чередовались в зависимости от того, как менялись его жизненные обстоятельства.
В своей когорте Гринло был одним из немногих, кого зачали и родили старомодным, базово-линейным способом. Его родители, упертые голубовато-зеленые, не могли воспользоваться услугами помеси-роженицы или хотя бы автоутробы, не говоря уже о том, чтобы допустить вмешательство хромопортных в развитие плода. Даже именем своим он был обязан вере, которую исповедовали родители. Грин ло – зеленый закон. И потому Гринло появился на свет, не имея никаких преимуществ, не имея даже самого необходимого. Ему только оставалось завидовать нейро– и морфонавороченным сверстникам. Он даже свои первые слова произнес лишь после полугодичного курса приема неогомеопатических тропов. Естественно, потому-то он и был временами склонен винить своих родителей – Почву и Подсолнуха – во всех неприятностях, которых натерпелся при учебе и в общении с ровесниками. Один адвокат, некий Энди Панда, даже перевел жалобы Гринло на юридический язык и предложил обратиться в суд, но Гринло решил, что делать этого не стоит.
Как бы то ни было, злость на родителей прошла без следа, когда Гринло достиг совершеннолетия, и Почва с Подсолнухом, подчиняясь жестким голубовато-зеленым догмам, добровольно подверглись эвтаназии, завещав свои нерастраченные ресурсы не баловавшему их симпатиями обществу.
К сожалению, они почти не оставили двенадцатилетнему Гринло финансовых ресурсов. Чтобы вырваться из касты серволайтов, в которую его угораздило попасть при рождении, и оплатить дальнейшее троподозирование, которое позволит получить достойную работу и перескочить в категорию символ-аналитиков, пришлось сдавать внаем свое нейро – ценный ресурс, самые тонкие структуры которого до сих пор яйцеголовые не научились дублировать. Каждый день в определенное время толика вычислительных циклов мозга становилась доступна любому, кто имел на то желание и деньги. Гринло терял драгоценное время, пока его разум обрабатывал данные в параллельной мировой компьютерной сети, и потому злился на всех, кому больше повезло в жизни. Эта злость и толкнула его в объятия Плюс-Фурьеристов.
Но неизбежное разочарование не заставило себя ждать. Более того, когда Плюс-Фурьеристы спонсировали убийство всего совета директоров Всемирной Торговой Организации, Гринло проникся отвращением к политике вообще. И в это же время он впервые устроился на работу – в «Молекулар тулз». Фирма оплатила ему кое-какой соматический и клеточный апгрейд. И тогда же он влюбился.
Ее звали Анемона. Поначалу Гринло боялся, что она тоже голубовато-зеленая, хотя с такими убеждениями как бы она смогла получить в «Молекулар тулз» должность шефа проекта «Санта Клаус»? Но вскоре выяснилось: ее растительное имя – всего лишь дань фамильной традиции. Обрадовавшись, он в первый раз в жизни отдал свое сердце женщине.
Нетерпеливый по молодости лет, Гринло не понимал, почему у них все никак не доходит до секса. Но в конце концов узнал: Анемона – герм, абсолютный гермафродит, и у нее есть любовница, от которой еще надо добиться включения Гринло в семейный союз.
Однажды вечером он вернулся домой и застал их в постели. При виде мужских гениталий, появившихся над базово-линейным женским половым органом, в нем проснулись генетические голубовато-зеленые предрассудки. И Гринло сбежал.
Лишь через несколько лет ему стало проще общаться с женщинами, которых он теперь сознательно и подсознательно обвинял в своих жизненных неурядицах. Он с головой ушел в работу, быстро делал карьеру, переходил из фирмы в фирму: «Инновир», «Хемацин», «Биокогент». В конце концов подвернулась хорошая должность в «Просепте», там-то он и встретил свою спутницу жизни. У Стромы была грубая пестрая шкура, соблазнительные хваткие губы, острые жесткие соски; она умела остроумно шутить и заливисто смеяться. А главное, она, со всеми своими наворотами, принадлежала только ему одному – впрочем, анатомически и он теперь был далеко не так прост, как в первые годы жизни. Злополучного ребенка, рожденного Почвой и Подсолнухом, почти целиком заменил самодельный конструкт.
И на работе, и дома все было в порядке, и душевное беспокойство отпустило, хоть и не исчезло полностью.
Десятилетия прошли вполне благополучно, он рос в должностях, набирался опыта, помогал миру меняться. За эти легкие, приятные годы он почти забыл свое тяжелое детство.
А потом разыгралась трагедия, к которой, как казалось Гринло, он интуитивно готовился всю жизнь. Зловредная дикая жизнь опустошила его родной биорегион.
В общем и целом урон от бедствия был таков:
Разрушена обширная инфраструктура – одна целая и две десятых на десять в пятой степени единиц ущерба (по обновленной шкале Санта-Фе).
Погибли десять миллионов человек, имевших статусы полноправных и неполноправных граждан.
Уничтожено неисчислимое множество контролируемых трансгенов разных пород, уже не говоря о бесчисленных диких помесях, всяких зайцеволках и куроястребах.
И наконец, без следа исчез органический запас биорегиона – многие тератонны массы, как базово-линейный, так и измененный.
И все это Гринло оплакивал – субъективно и селективно. Всю свою хромокогорту, хоть и дразнившую его в детстве. Коллег и слуг-трансгенов. Бездомных полуразумных мутантов, не успевших перебраться в другой, безопасный уголок телекосма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25