– Я думаю! – Брук снова улыбнулся.
«Это же надо, дважды подряд! – сказала себе Элизабет, возвращаясь. – Ну, сэр, если мы будем продолжать в том же духе, может быть когда-нибудь и рассмеемся!» – И, опустив стекло в машине, выдала на безупречном итальянском: – Если вы будете настолько любезны, что перестанете давить на сигнал и посмотрите по сторонам, то заметите, что у меня включен левый указатель поворота, что означает, – я собираюсь свернуть налево. Благодарю вас.
Днем галерея закрылась на пару часов, и Бруку это давало возможность прогуляться домой на обед пешком. Он имел привычку пройтись по Понте Веккио и возвращаться левым берегом реки, замыкая круг, начатый утром.
Проходя мимо кафе на углу набережной Аччиоли, заметил двух приезжих, сидевших у столика под парусиновым навесом. Сразу было видно, что они не туристы и скорее всего, из Неаполя. А, может быть, с Сицилии.

3. Вторник, вечер: профессор Бруно Бронзини
Целый день стояла удушливая жара. С наступлением вечера из долины Арно начала подниматься лесная мгла, похожая на тонкую свадебную фату. Небо потемнело, из ослепительно голубого перешло в индиго и потом стало похоже на вороненую сталь.
Кое– где появились звезды.
– Красота, правда? – спосил Комбер.
– Города всегда кажутся лучше, если вы от них достаточно далеко, чтобы их не слышать, – сказал Брук, – и не обонять.
– Чтоб вы провалились с вашим реализмом!
– Кто будет там сегодня вечером?
– У Бронзини? Во-первых, Меркурио, его приемный сын. Уникальный экземпляр. Где-то позади будет крутиться Даниило Ферри и спокойно, компетентно, как он это умеет, обеспечит, чтобы все шло по нотам. У Бруно он решает все хозяйственные проблемы.
Ну, и потом уйма уважаемых людей из галереи Уфицци, и палаццо Питти, и, разумеется, Археологического музея. Все специалисты по этрускам – но вы же должны их знать?
– Знаю Сольферино и Бартолоцци, и ещё кое-кого, но только поверхностно. Чем займемся? Только выпьем?
Капитан рассмеялся от души, так что машина едва не вылетела на тротуар.
– Мне ясно, что Бронзини вы не знаете. Нас ожидают «этрусские оргии», как он их называет. Еда, напитки, музыка и танец, если хотите. Последние гости покидают дом на рассвете.
– Надеюсь, дело не дойдет до того, что на самом деле подразумевают этрусские оргии.
– Публично – разумеется. Мы приехали.
Свернув с шоссе в высокие ворота из каменных глыб, они двинулись меж двух рядов кипарисов по аллее, напоминавшей туннель и наподобие театрального занавеса открывавшей ярко освещенный мощный дворик.
Юноша в темном подпоясанном одеянии, плотно стянутом на руках и ногах, распахнул дверку. Второй так же одетый юноша, появившись с другой стороны, сказал: – Прошу ключи, синьоры, я отгоню ваш автомобиль.
– Вот еще! Что ты с ним собираешься делать?
– Поставлю его вон там, – юноша показал на ряды машин в дальнем конце двора. – Ничего с ним не случится.
– За машину я не боюсь, – сказал капитан. – Но хочу, чтобы она стояла поблизости, чтобы уехать, когда захочу.
Усмехнувшись, юноша ответил:
– Я поставлю его с краю. Захотите прогуляться с синьоритой, – всегда пожалуйста.
– Благодарю за комплимент, – капитан отдал ключи. Сквозь арку они прошли во внутренний двор, окаймленный апельсиновыми деревьями в керамических кадках, и поднялись по ступенькам. Двери им открыл гороподобный гигант в том же просторном одеянии, бывшем, очевидно, местной униформой, и провел в холл, где ожидал бледный темноволосый мужчина среднего роста, невзрачный, но одетый по всем правилам.
– Даниило Ферри, – шепнул капитан и, подойдя ближе сказал:
– Позвольте представить… Синьор Ферри – мистер Брук.
– Добрый вечер, синьор капитан, добрый вечер, синьор Брук. Если позволите, я провожу вас к гостям. Профессор будет очень рад вашему визиту.
Вилла Расенна первоначально была выстроена вокруг внутреннего двора. Позднее её расширили, а двор перекрыли крышей, так что возникло множество помещений самых разных размеров и на разных уровнях. Откуда-то доносилась музыка.
– Осторожно на лестницах, – предупредил Ферри. – Они весьма коварны.
Музыка не похожа была ни на что, известное Бруку. Преобладали в ней флейты в сопровождении струнных инструментов и кастаньет.
– Этрусская, – сказал Ферри. – Вначале она кажется однообразной, но увидите, привыкнете.
Свернув за угол, они оказались в главном зале, – длинном низком помещении с опертым на балки потолком, завешенным гобеленами. Брук увидел музыкантов и убедился, что не ошибся. Играли они на блокфлейтах и лирах. Учитывая ограниченные возможности инструментов, играли действительно здорово.
От группы в дальнем углу зала отделилась небольшая фигурка и заторопилась к ним.
Бруку не нужно было слышать тихую подсказку Комбера, чтобы понять – это хозяин.
Профессор Бронзини был в легких остроносых чувяках и таком же одеянии, как и у слуг, только из лучшей и дорогой ткани, а сверху ещё в короткой тунике – хламис.
Пухлая фигурка была перепоясана красивым кожаным ремешком, с которого свисали золотые подвески. Пухлое лицо, напоминающее бога Силена, румяные щеки, приплюснутый нос, массивный рот и ежик седых волос были посажены, казалось, прямо на высокий воротник.
– Ах, капитан, вы доставили мне большую радость! И привели синьора…
– Роберта Брука. – …Синьора Брука! Я очень рад. Вижу, вас заинтересовал оркестр. Инструменты – точные копии старинной флейты субуло и античной лиры. Вы когда-нибудь интересовались этрусками, синьор Брук?
Камберу удалось произнести:
– Да он… – и только. Профессор отвернулся и хлопком в ладоши призвал юношу с подносом, на котором стояли тяжелые зеленые чаши. Судя по запаху, в них было крепкое ароматизированное вино.
Профессор кинулся навстречу очередному гостю и Брук получил возможность оглядеться по сторонам. Кроме гобеленов единственным украшением были бронзовые зеркала над каменным камином и великолепный бронзовый светильник с подставкой в форме козла, стоявшего на задних ногах. Когда он разглядывал его, появился Ферри.
– Интересная вещь, – сказал Брук. – Отличная копия.
– Копия? – переспросил Ферри.
– По моему, это вряд ли могут быть оригиналы, – миролюбиво ответил Брук. – Оба эти зеркала – в Археологическом музее в Дрездене, а козлика я сам видел в музее Вилла Джулия в Рим.
– Я в этом не разбираюсь, – отмахнулся Ферри. – Видимо, вы правы. Принести вам что-нибудь выпить?
Зал заполнялся. Брук узнал доктора Сольферини, директора Археологического музея, беседовавшего с солидной дамой в черном платье, и направился к ним. Доктор приветливо встретил его, представил даме, оказавшейся его женой и спросил:
– Вы впервые в Расенне?
– Во Флоренции я вообще на приеме впервые.
– Крутое крещение…
– А что, собственно, предстоит?
– Будем есть и пить. Представим несколько урезанную версию этрусского образа жизни.
– Урезанную?
– Точно придерживаться оригинала несколько затруднительно. Нагие подростки, подающие вино. Оргии под столом и так далее.
– Должен сказать, что я во все это до конца никогда не верил, – заметил Брук. – Думаю, на их росписях прислужники обнажены только для того, чтобы подчеркнуть, что речь идет о рабах. Это условность. Как хитон и химатион на женщинах или мужчины в хламиде. А если говорить об оргиях…
– Оргии? – профессор Бронзини выскочил из-за их спин, как дельфин из прибоя. – Ложь! Ложь, вымышленная греческим сплетником Теолюмпом и распространяемая римлянами, чтобы очернить этрусков. Ваши бокалы пусты, синьоры. Нужно пить! – Он опять хлопнул в ладони и сквозь толпу к ним протиснулся юноша. Профессор исчез также внезапно, как и появился.
– Откуда, черт возьми, он берет столько слуг? – спросил Брук.
– Они ему поклоняются.
– Не преувеличивай, – поморщилась жена.
– Я не буквально. У него обширные земельные угодья в Волатерра, и деревенские юноши приходят услужить ему. Видно, им это нравится.
– Ах, так, – Брук задумался уже о другом: что делать с вином.
Понятия не имел, как долго затянется эта стадия приема, и перспектива принять полдюжины бокалов вина ещё до ужина его не слишком привлекала. В цивилизованном обществе в прихожей стояло бы несколько столиков, куда можно поставить недопитый бокал, прежде чем принять следующий. Здешняя обстановка, однако, не позволяла применить такую тактику.
Незаметно направившись к выходу в зимний сад и выплеснув свой бокал в горшок с невероятно корявым и невероятно колючим кактусом, он вдруг услышал за спиной тихий смех.
Быстро обернувшись, увидел молодого человека, в упор глядевшего на него. Даже в полумраке лицо его привлекало внимание. Вытянутый острый англосаксонский профиль, принесенный в Северную Италию крестоносцами и сохранившийся в веках, контрастировал с простыми и невыразительными чертами черноволосых местных парней.
Черты молодого человека были не только правильными, но и невероятно красивыми, он был похож на юного бога, решившего спуститься с Олимпа порезвиться с ланями и сатирами. Иллюзию разрушал современный флорентийский диалект.
– Я не удивлен, – сказал незнакомец. – Тоже предпочел бы «мартини», но, к несчастью, в пятом веке до нашей эры «мартини» ещё не существовало. Кстати, я Меркурио, сын хозяина дома. Приемный сын.
– Я – Брук. Заменил в галерее Уилфорда Хасси.
– Да, я слышал, он решил заняться славным прошлым инков. Раз уж вы здесь, не хотите заглянуть в святую святых? Старик, вероятно, потом все равно поведет вас туда.
– Спасибо. Если полагаете, что ваш отец не будет против…
Через зимний сад мы спустились к низким дверям.
– Осторожно, голову… – предупредил Меркурио. – Это должно напоминать гробницу.
Мрачноватая идея, но вполне в стиле старика.
Достав ключ, он открыл тяжелые дубовые двери. Распахнулись они легко и беззвучно, что говорило о мастерской ручной работе. Меркурио нащупал выключатель.
Комната была разделена на две части аркой, пол вымощен плоскими камнями, стены из голого кирпича. Во всю длину одной стены тянулась каменная скамья, идущая к другому концу подземелья и вдоль короткой задней стены.
– Сюда кладут мертвых, – сказал Меркурио.
Другую длинную стену занимали полки различной глубины, на которых была выставлена удивительная коллекция предметов: терракотовые вазы, большие кувшины со звериными мордами, – гидрии, кратеры – чаши для вина, фигурки людей и зверей, бронзовые статуэтки нагих атлетов и многорожковые канделябры, печати, масляные светильники, замки и ключи, горшки и миски, зеркала из полированной бронзы и несметное множество украшений – булавок, брошек, браслетов, сережек и перстней из филиграни и кованого золота, украшенных дорогими камнями. Скрытое освещение подавало все это в наилучшем виде.
– Нечто среднее между похоронной конторой и музеем, – сказал Меркурио. – Вы в этом барахле разбираетесь?
– Немного, – ответил Брук. Больше всего заинтересовала его терракотовая фигурка.
Без детального осмотра, который сейчас был невозможен, нельзя было сказать, настоящие ли это этрусские находки или очень удачные копии.
– Вот это всегда приводит меня в отчаяние. – Улыбаясь, Меркурио показал на маленькое бронзовое кадило. Оно было сделано в форме танцующего юноши, совершенно нагого, если не считать кожанных сапожек до середины икр. – Это я.
– Ах, так, – сказал Брук. – Остальное – тоже современные копии?
– Некоторые – да, некоторые – нет. Полагаю, большинство сосудов – настоящие. Их и подделывать не стоит, вам не кажется? Они такие уродливые.
Брук ничего не ответил. Ему очень хотелось попасть сюда на часок, с хорошим освещением и сильной лупой в руке.
– Здесь действует правило «руками не трогать»?
– Ну, если ничего не уроните… Старик высокого мнения обо всем этом барахле, словно хочет забрать все с собой на тот свет.
– Он хочет, чтобы его похоронили здесь?
– Вот именно. Набальзамировать и уложить вон туда…
– Власти это позволят?
– Понятия не имею. Но раз бедняга предстанет перед господом, что сможет сделать, если его отнесут на погост как простого смертного?
Брук не знал, что ответить. Полагал, что Меркурио, обязанный профессору всем, чего добился в жизни, мог бы говорить о нем с большим уважением.
Меркурио смотрел на него со странным блеском в темных глазах. Бруку он кого-то напомнил, мелькнуло что-то, не слишком определенное.
– Что, я вам не нравлюсь? Я никому не нравлюсь, – заметил тот. – Если хотите что-то осмотреть, поторопитесь. Вряд ли вам повезет ещё раз.
Брук пригляделся к чернолаковой амфоре. Он был почти уверен, что видел такую же в античных собраниях в Берлине или в Музее Метрополитен в Нью-Йорке. Сюжет, которым была расписана вся нижняя часть, изображала львов, терзающих оленя, и изобиловал жестокими деталями, которые так любили этруски. Когти одного льва кромсали олений глаз, другой глубоко вонзил клыки в круп и рвал живое тело.
Брук протянул к амфоре руку, но тут низкой голос произнес у него за спиной:
– Меня послали сказать, что ужин подан.
Это был гигант – привратник, отворявший им двери, с массивным флегматичным лицом и фигурой атлета.
– Ладно, Артуро, мы придем, когда закончим.
– Ваш отец приказал мне привести вас. Все остальные гости уже за столом.
На миг показалось, что юноша взорвется, но потом тот сказал:
– Лучше пойдем. Старик нетерпим, если речь о еде, – и торопливо вышел.
Артуро придержал двери настежь, пока они оба не вышли, потом выключил свет и запер. Слышен был щелчок замка.
Брук готов был к тому, что есть придется лежа, но в зимнем саду стоял нормально накрытый стол. Солидные кресла, мягкие и удобные. Гости, большинство из которых простояли почти два часа, обрадованно расселись. Но этрусские обычаи нарушены не были: подавать еду не торопились. Только блюда с орехами и маслинами да чаши с вином неустанно пополнялись.
Вокруг стола сидели две дюжины гостей. Брук оказался неподалеку от хозяина, отделенный от него только женой доктора Сольферини. Напротив сидел молодой человек, лицо которого казалось ему знакомым. Тот представился:
– Антонио Лукка, Рим.
– Роберт Брук, Лондон.
Синьора Сольферини шепнула ему, что это знаменитый футболист. Теперь Брук его вспомнил. Вспомнил и неприятное происшествие в полуфинале кубка Европы, когда английскому игроку сломали ногу.
Лукка сказал: – Я сразу подумал, что вы, наверное, англичанин. По-итальянски говорите хорошо, но не без ошибок.
– Надеюсь, за год моего пребывания здесь я сумею их исправить, – сказал Брук и повернулся к доктору Сольферини. – Вы, конечно, видели ту изумительную коллекцию, которую наш хозяин держит в своей – ему показалось неловким сказать «в своей гробнице» – в своей сокровищнице?
– Видел, разумеется, но не имел возможности…
– Англичане изобрели футбол, – заявил Лукко, – но забыли, как в него играть.
Поскольку реплика адресовалась ему, Брук недоуменно отвернулся от Сольферини.
– Простите?
– Вы ошибаетесь, считая футбол наукой. Футбол – это искусство.
– В чемпионате мира мы выглядели неплохо.
– На своих полях и с «карманными» судьями.
Звучало это настолько по-детски, что Брук даже не рассердился, только рассмеялся.
– Вряд ли мы смогли бы подкупить всех судей. Знаете, мы ведь бедная страна. Так вот, доктор, вы сказали…
– Я сказал, – продолжал Сольферини, – что хотя и был в сокровищнице неоднократно, никогда не имел возможности детально ознакомиться с её содержимым. Если эти вещи настолько ценны, как я думаю, хорошо бы профессору выставить их на обозрение в одном из музеев.
– Откуда они?
– Полагаю, найдены при раскопках могильников в Волатерре. Они, разумеется, на землях профессора и вскрываются под его контролем.
– А как насчет общественности?
– Публике доступа нет, но вы разумеется, получили бы его.
– Настоящая мужская игра осталась только в Европе и в североамериканских командах, – объяснял Лукка своей соседке, девушке с широко раскрытыми глазами. – Мы играем в футбол. Англичане играют в футбольный тотализатор.
– Ужас! – выдохнула девушка. Футбол был для неё китайской грамотой, но Лукка произвел фантастическое впечатление.
– А теперь скажите нам, что вы думаете об этрусском образе жизни, синьор Брук, – произнес профессор Бронзини со своего места во главе стола.
У Брука был готов совершенно нейтральный спич, но он был голоден, зол, что вообще заявился сюда, и к тому же его спровоцировал Лукка. Поэтому он сказал:
– Я считаю его весьма занимательным, синьор профессор. По моему мнению, он абсолютно точно соответствует стадии, которой достигла наша собственная современная западная цивилизация.
Профессор, расщелкнув зубами орех, спросил:
– Что вы имеете ввиду?
– Этруски первоначально были аристократией, опиравшейся на искусство и героизм, но выродились в аристократию богатства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19