Скажем так, – он твердо и ловко отстаивает интересы клиента, который ему платит.
– Вот именно, – сказал капитан. – Только платит ему не Брук.
Мэр вдруг широко открыл глаза, прятавшиеся до того под тяжелыми веками, и взглянул на капитана.
– Ну да? А кто ему платит?
– Профессор Бруно Бронзини.
– Как благородно! Он тоже друг Роберта?
– Насколько я знаю, встречались они однажды. На приеме на вилле Бронзини. И вступили в научную дискуссию, едва не переросшую в скандал.
– Могу себе представить; Роберт Брук – стоик, и Бронзини – эпикуреец.
– Так с чего же такая щедрость?
– Возможно, дело в предстоящих выборах. Ведет дело Брука Антони Риссо, который баллотируется в магистрат. Правящая партия имеет на него большие виды. Кто знает – может быть, он доберется и до поста министра юстиции. Бронзини же принадлежит к оппозиции. Возможно, он готов заплатить Тоскафунди только для того, чтобы досадить Риссо. Дело Брука уже вызвало взрыв страстей, далеко превосходящий его действительное значение.
– Это я заметил на похоронах, – невесело сказал капитан. – А ведь эти люди ещё не знали, что Мило был жив ещё два часа после несчастья.
– Простите, кто это вам сказал?
– Тоскафунди.
– А он откуда знает? Это стоит как следует обдумать, капитан. – Мэр начал считать на пальцах.
– Во-первых, прокуратура не обязана была информировать Тоскафунди о результатах врачебной экспертизы, потому что с точки зрения закона Брук все равно виновен.
Во– вторых в суде же это могло сыграть прокурору на руку, создавая соответствующее настроение. В-третьих, информация о результатах экспертизы могла быть пробным камнем в попытке договориться с защитой, в том смысле что, если Брук признает частично вину – в том, что сбил Мило, то обвинение не будет настаивать на более серьезном обвинении – что скрылся, не оказав помощи. – Мэр дошел до мизинца.
– Следует из этого что-то для нас или нет? Можем, например, сделать вывод, что обвинение не так уверено в себе, как хотело бы нам внушить? Да, полагаю, что можем.
– Я думаю ещё проще, сказал капитан. – Я убежден, что у Бронзини на совести какие-то махинации, и он не хочет, чтобы Брук совал в них свой нос. Смерть Мило, видимо, несчастный случай, улица там и вправду опасная. Кто-то опознал жертву и сообщил не полиции, а Бронзини, который решил не упускать случая. Нужно было только подкупить кого-то, кто, якобы видел машину Роберта и даже запомнил номер.
И ещё послать кого-нибудь разбить Бруку фару.
Мэр выслушал его молча. Потом, улыбнувшись, сказал:
– Вы не забываете, что существует и третья, совсем простая возможность? Что Брук и в самом деле это сделал?
***
Когда капитан Комбер вернулся домой, он занялся почтой, пришедшей за время его отсутствия. Одно было от старого сослуживца, уехавшего в Новую Зеландию и писавшему о ней с таким восторгом, что капитан просто физически ощущал, как ему там скучно. Читая письма, капитан вдруг заметил, что кое-что не в порядке.
Письменный стол у него содержался всегда в том же систематическом порядке, что и вся квартира. Тот, кто обыскивал его, вернул все на место – но недостаточно тщательно. И ящик открыт был ключем, не подходившим к замку, и закрыть его снова до конца не удалось. И порядок в ящике был нарушен.
Капитан долго сидел, поглаживая бородку и оценивая происшедшее. На лице его рисовалось глубокое удовлетворение. Как бы он не относился к мнению Тоскафунди, мэр ему нравился и его сомнений он не мог игнорировать. Но теперь никаких сомнений не оставалось. Враг существует, он здесь. Пока это только облачко на горизонте, световой блик на экране радара, но он существует и усомниться в этом нельзя.
6. Погоня за призраком
Утром на третий день после ареста Брука в наручниках перевезли из полицейского управления в городскую тюрьму. Тюрьма Мурата, стоявшая на восточном конце Виа Гибеллина, в полной мере испытала натиск наводнения. И теперь, с новыми кованными решетками на окнах и свежепокрашенными дверями и оконными рамами, она показалась Бруку куда приветливей, чем унылое здание управления полиции в центре города.
В тот же день его посетил британский консул. Брука он застал за чтением «Потерянного рая».
– Какой-то англичанин сидел тут шесть месяцев, – пояснил он, – пока пытались найти доказательства, что он совершил подлог.
Перевел три главы гекзаметром на итальянский. Местами вполне прилично.
– Надеюсь, вас не оставят тут на шесть месяцев, – сказал сэр Джеральд. Как идут дела?
– Сегодня утром здесь был Тоскафунди. Видно, ему очень хочется, чтобы я сознался.
– Что убили Мило Зеччи?
– Неумышленно. С учетом плохого уличного освещения и того, что там уже были аварии, суд мог бы решить, что Мило я сбил, не заметив, все равно был бы осужден, но на меньший срок, чем если бы сбил его, понял, что произошло и оставил там умирать.
– Так вам рекомендует Тоскафунди?
– Да.
– Звучит разумно, но трое ваших друзей будут разочарованы, если вы сознаетесь.
Ваш друг капитан Комбер, ваша служанка Тина и моя дочь Элизабет.
– Чудная троица, – признал Брук. – А каково их мнение о том, что случилось?
– Насколько я понимаю, они считают, что профессор Бронзини занят какой-то деятельностью, если не преступной, то непорядочной, и боится, что вы разрушите его планы. И поэтому он устроил вам ловушку. Пока вы будете торчать за решеткой в ожидании суда, он провернет свою махинацию.
– Понятно, – протянул Брук. – Но зачем тогда присылать мне собственного адвоката?
Что, его угрызения совести замучали? Или хочет отвести от себя подозрения? Или для него главное, чтобы я сознался, и он мог быть уверен, что наказание меня не минует?
– Я бы сказал, последнее.
– Но как мои друзья полагают, как им удалось меня подставить?
– Полагают, кто-то видел Мило Зеччи, сбитого машиной, сообщил Бронзини и тот не упустил свой шанс. А чтобы обвинение выглядело более убедительным, той же ночью разбили вам фару.
– Здорово они это придумали, а из Бронзини сделали просто сверхзлодея. Только я как-то не вижу его в такой роли. А вы?
– Если честно, не верю этому бреду ни на грош.
– И какой же, по их мнению, подозрительной деятельностью занимается Бронзини?
– Насколько я знаю, они ещё не решили. Но, видимо, это как-то связано с продажей этрусских древностей.
Брук задумался, рассеянно листая «Потерянный рай», словно пытаясь бежать от действительности обратно к могучему противостоянию Добра и Зла, схватившихся в звездной бесконечности. Сэр Джеральд не раз в своей жизни беседовал со многими людьми во всяких тюрьмах, но никогда не встречал никого, кого так демонстративно не интересовала собственная судьба.
– Видимо, это тоже из области бреда, – добавил он.
– Не знаю, – сказал Брук. – Там со мной произошло кое-что интересное. Когда я в тот раз поехал взглянуть на их раскопки, меня сопровождал его управляющий Ферри и мне показалось, что он разбирается. Сказал мне, что открыли родовую гробницу знаменитого этрусского пирата по имени Тринс. Он там был изображен на своем боевом корабле с великолепным шлемом на голове. Потом, выходя из гробницы, я хотел заглянуть в одну небольшую комнатку по другую сторону коридора, Ферри это не понравилось и он быстро меня увел. Но, посветив фонариком, я кое-что успел заметить. Тот самый шлем, что на настенной росписи…
– Тот же шлем?
– Точно такой же.
Сэр Джеральд задумался, потом сказал:
– Но я не понимаю…
– Если шлем принадлежит Тринсу, который был главой всего рода, или племени, его должны были найти в самой центральной гробнице всего комплекса. В гробнице, которую можно было бы назвать сокровищницей и которую они вроде все ещё ищут.
– Понимаю, – протянул сэр Джеральд. – Хотите сказать, что если гробницу все же нашли, то скрывают это?
– Да, это одна из возможностей, – подтвердил Брук.
***
– Я же тебе говорила, – воскликнула Элизабет. – Я знала, там не все чисто. Мы должны что-то предпринять.
– Но, девочка моя, даже если Брук и прав насчет шлема, у нас нет оснований полагать, что это как-то связано с гибелью Мило.
– Связано, и мы узнаем, как.
Сэр Джеральд вздохнул. Он очень любил свою младшую дочь. Видел, как она превращалась из неуклюжего малыша в длинноногого подростка, из семнадцатилетней надменной интеллектуалки в разумную и уравновешенную двадцатчетырехлетнюю молодую женщину, и понимал, что она перестала быть только его дочерью, став независимой и самостоятельной личностью. Но так и не мог избавиться от многолетней привычки жить её заботами. От старых опасений, что она неудачно выйдет замуж, он давно избавился. Теперь начинал бояться, что вообще не выйдет.
– Да перестань ты, ради Бога, – сказала Элизабет.
– Ты о чем?
– Перестань вздыхать. Обещаю не вовлекать тебя в деятельность, недостойную дипломата.
– Я думал не о себе, – возразил сэр Джеральд. – И если по-правде, не о тебе, а о Бруке.
– Хочешь сказать, что если поднимем шум, ему придется ещё хуже?
– Вот именно.
– Потому что в глубине души убежден, что он виновен. Думаешь, он сбил Мило Зеччи из-за очередного приступа и сам об этом не знает. Сознайся!
– Я…
– Признание умиротворяет душу…
– Не навязывай мне свои взгляды, пожалуйста! Я слишком стар, чтобы мною командовали. Не в чем мне сознаваться.
– Но ты все равно так думаешь, и потому хочешь добиться срока поменьше. Но я-то знаю, что он невиновен, и хочу доказать это. Нужно доказать его полную невиновность.
Сэр Джеральд вздохнул снова.
***
Прокурор Антонио Риссо положил на стол начальника папку, сказав:
– Заключение экспертизы, которое нам направила римская лаборатория, кажется мне весьма весомым, особенно микроснимки. Вы их просмотрели?
– Видел.
– Полагаю, расследование можно считать оконченным.
– Не согласен, – возразил городской прокурор. – Заключение экспертизы действительно весьма убедительно доказывает, что Мило Зеччи был сбит автомобилем Брука. И поводов утверждать, что в машине ехал кто-то другой, не Брук, у нас тоже нет.
– Но тогда…
– Но вы хотите доказать наличие умысла, Антонио. Обвиняете его в том, что умышленно сбил Зеччи и уехал. Каковы ваши доказательства на этот счет?
– Показания свидетельницы Кальцалетто. Когда заскрипели тормоза, она обернулась и увидела, что машину занесло и она остановилась. Но потом снова сорвалась с места и поехала в её сторону. Она была так удивлена, что запомнила номер. А когда наутро было найдено тело, сообщила в полицию, как порядочная гражданка.
– Как порядочная гражданка, – прокурор кивнул.
– Тормозной след утром ещё был виден и подтвердил её рассказ.
– Кальцалетто утверждает, что несчастье произошло в половине одинадцатого.
Откуда такая уверенность насчет времени?
– Она была в гостях у сестры, оттуда ушла в четверть одиннадцатого. Идти ей до Виа Канина пятнадцать минут.
– Любопытно, – заметил прокурор, – как люди, которые обычно понятия не имеют, который час, становятся предельно точны, столкнувшись с преступлением.
– Есть причины сомневаться в её показаниях?
– Вовсе нет. Но, с другой стороны – как нам усомниться в показаниях могильщика?
Как его, собственно… – Карла Фрутелли?
– Фрутелли, по моему мнению, ненадежный свидетель.
– Почему?
– Он слишком стар и бестолков. И глух, как пробка.
– Но он же слышал, как проехала машина, и скрип тормозов, и визг шин в заносе. И совершенно уверен, что это произошло в половине двенадцатого. Как вы это можете объяснить?
– Очень просто. Он и правда все это слышал, но перепутал время.
– Но время он называет очень уверенно, – подкусил его городской прокурор. – И, надо же, он тоже был в гостях у сестры. Ушел от неё в одиннадцать, и ровно полчаса ему нужно, чтобы дойти до дома у ворот кладбища.
– Значит он путает час, когда ушел от сестры.
– Вы сверили его показания с показаниями сестры?
– Не видел в этом необходимости.
– Так сделайте это. В делах такого рода не следует учитывать только те доказательства, что подтверждают позицию обвинения.
– Я полагал, что знаю свои обязанности.
– Мой дорогой Антонио, в этом я убежден. И так же убежден, что ваше рвение заслуживает уважения. Но нам недостаточно некоторых фактов, мы должны знать все.
***
Капитан Комбер поднял глаза от карты и взглянул на часы. В его распоряжении было ещё четыре часа дневного света. Должно хватить.
Список, который дала ему Тина, включал имена всех двадцати шести семей в районе Ареццо, связанных родством с Радичелли. Карта была ещё довоенной, что создавало дополнительные проблемы, и менее настойчивый человек бы сдался, но капитан только погладил бородку, вычеркнул очередное имя (глухой крестьянин с горбатой женой и четырьмя недружелюбными псами) и пустился дальше.
Около шести он свернул на грязный проселок, ведший к ферме Сан Джованни. При виде колеи капитан заколебался, но тут заметил след от новых шин «мишлен».
– Проехал он, проеду и я, – решил капитан. Через пять минут дикой тряски одолел последний крутой поворот и очутился перед фермой. Позвонил, повторяя в уме фразы, которые произнес в тот день уже четырнадцать раз.
Двери открыла старушка в черном. Капитан объяснил, что он из министерства социального обеспечения и должен выяснить у Лабро Радичелли неясности в его документах.
Большинство из этого было для старушки китайской грамотой, но главное она поняла.
– Вы хотите поговорить с Лабро?
У капитана забилось сердце.
– Да. Мне его нужно видеть.
– Я поищу. Вы англичанин?
– Да.
– В войну у нас тут был один англичанин. Из Австралии.
– Это же надо!
– Он был военнопленный, понимаете? Обещал моей внучке жениться, – старушка засмеялась.
– И женился?
– Вернулся в Австралию. Думаю, там он давно был женат. Взгляну, закончил ли Лабро с тем другим синьором.
Исчезла. Прошло двадцать минут. Лабро с неизвестным синьором все ещё не закончил.
Капитан разглядывал фотографии на стенах. Была их дюжина, и все свадебные.
Надеялся, что внучка смогла найти замену коварному австралийцу.
В коридоре раздались шаги, дверь открылась и вошел мужчина средних лет. Двери за собой он закрыл пинком.
– Вы Лабро Родичелли?
– Похоже, что так.
Капитан почувствовал, как от него несет спиртным.
– Я хочу сделать вам предложение.
– Небось страховку? – Лабро показал в усмешке бурые кривые зубы.
– Это был только предлог.
– Лишнее. Я знаю, зачем вы здесь.
– Тем лучше.
– Вас зовут Комбер. Я писал вам пмсьмо. Вы английский адмирал.
Капитан принял новый чин не моргнув глазом. Что-то в поведении Лабро ему не нравилось и он хотел понять, что.
– Я написал вам, как другу того англичанина, что сидит за решеткой из-за старого Зеччи. За то, что сбил его и оставил в кювете. Правильно?
Капитан ещё больше выпятил бороду, но все ещё молчал.
– И вы хотите, чтобы я помог. Я ведь ему предлагал. Послушайся он меня, ничего бы не случилось. Но он не хотел, все задирал нос. Теперь уже поздно. Предложение отменяется. – Он грохнул кулаком по столу. Молчание капитана его бесило, хотелось спорить, но было не с кем. – То, что я предлагал, уже не продается.
– А что вы предлагали?
– Ага, вы хотите знать? Верю. Теперь вы готовы и заплатить. Пришли с полной мошной. Так я вам тогда прямо скажу, что вы и ваш приятель можете сделать. Вы можете меня… – и Лабро отчетливо объяснил, что именно.
– Как хотите, – сказал капитан и повернул к дверям. – Зря я сюда тащился. – Его спокойствие приводило Лабро в ярость, казалось, он готов на него броситься, но что-то во взгляде капитана его удерживало.
– Если вдруг передумаете, знаете, где меня искать. До свидания. – 126 – Капитан вышел во двор. Он хотел проверить свои подозрения. На грязной брусчатке видны были следы покрышек «мишлен», исчезавшие где-то за домом.
7. Статика и динамика
– Это мой дом, – заявила Аннуциата. – Здесь все мое, каждый кирпичик, каждая щепочка. И я говорю, что Диндони тут не останется!
– Мы не можем его выбросить на улицу, – сказала Тина.
– Дадим ему неделю, пусть найдет себе другое жилье.
– А квартплата?
– До неё мне дела нет. Мило был человек бережливый. Деньги у нас есть и на наш век хватит.
– Ну, если ты так считаешь, – с сомнением в голосе сказала Тина.
– Мы могли бы сдать флигель какому-нибудь художнику. Они вечно ищут мастерские.
Как раз вчера я видела объявление… вот, в газете… О, Господи!
Листая «Коррера ди Фиренца», она вдруг заметила снимок в одном из репортажей.
– Что там? – спросила мать.
– Посмотри, ты посмотри сюда! На эту женщину.
– Что там пишут? Прочитай, доченька!
– «Важная свидетельница по делу англичанина Брука, обвиняемого в убийстве флорентийца Мило Зеччи, – Мария Кальцалетто.»
– Ну и что?
– Тут её фотография, гляди! – Тина сунула матери газету. Аннунциата, надев очки, сказала:
– Лицо её мне кажется знакомым.
– Это Мария, Мария, к которой ходит Диндони. Работает в кафе на углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– Вот именно, – сказал капитан. – Только платит ему не Брук.
Мэр вдруг широко открыл глаза, прятавшиеся до того под тяжелыми веками, и взглянул на капитана.
– Ну да? А кто ему платит?
– Профессор Бруно Бронзини.
– Как благородно! Он тоже друг Роберта?
– Насколько я знаю, встречались они однажды. На приеме на вилле Бронзини. И вступили в научную дискуссию, едва не переросшую в скандал.
– Могу себе представить; Роберт Брук – стоик, и Бронзини – эпикуреец.
– Так с чего же такая щедрость?
– Возможно, дело в предстоящих выборах. Ведет дело Брука Антони Риссо, который баллотируется в магистрат. Правящая партия имеет на него большие виды. Кто знает – может быть, он доберется и до поста министра юстиции. Бронзини же принадлежит к оппозиции. Возможно, он готов заплатить Тоскафунди только для того, чтобы досадить Риссо. Дело Брука уже вызвало взрыв страстей, далеко превосходящий его действительное значение.
– Это я заметил на похоронах, – невесело сказал капитан. – А ведь эти люди ещё не знали, что Мило был жив ещё два часа после несчастья.
– Простите, кто это вам сказал?
– Тоскафунди.
– А он откуда знает? Это стоит как следует обдумать, капитан. – Мэр начал считать на пальцах.
– Во-первых, прокуратура не обязана была информировать Тоскафунди о результатах врачебной экспертизы, потому что с точки зрения закона Брук все равно виновен.
Во– вторых в суде же это могло сыграть прокурору на руку, создавая соответствующее настроение. В-третьих, информация о результатах экспертизы могла быть пробным камнем в попытке договориться с защитой, в том смысле что, если Брук признает частично вину – в том, что сбил Мило, то обвинение не будет настаивать на более серьезном обвинении – что скрылся, не оказав помощи. – Мэр дошел до мизинца.
– Следует из этого что-то для нас или нет? Можем, например, сделать вывод, что обвинение не так уверено в себе, как хотело бы нам внушить? Да, полагаю, что можем.
– Я думаю ещё проще, сказал капитан. – Я убежден, что у Бронзини на совести какие-то махинации, и он не хочет, чтобы Брук совал в них свой нос. Смерть Мило, видимо, несчастный случай, улица там и вправду опасная. Кто-то опознал жертву и сообщил не полиции, а Бронзини, который решил не упускать случая. Нужно было только подкупить кого-то, кто, якобы видел машину Роберта и даже запомнил номер.
И ещё послать кого-нибудь разбить Бруку фару.
Мэр выслушал его молча. Потом, улыбнувшись, сказал:
– Вы не забываете, что существует и третья, совсем простая возможность? Что Брук и в самом деле это сделал?
***
Когда капитан Комбер вернулся домой, он занялся почтой, пришедшей за время его отсутствия. Одно было от старого сослуживца, уехавшего в Новую Зеландию и писавшему о ней с таким восторгом, что капитан просто физически ощущал, как ему там скучно. Читая письма, капитан вдруг заметил, что кое-что не в порядке.
Письменный стол у него содержался всегда в том же систематическом порядке, что и вся квартира. Тот, кто обыскивал его, вернул все на место – но недостаточно тщательно. И ящик открыт был ключем, не подходившим к замку, и закрыть его снова до конца не удалось. И порядок в ящике был нарушен.
Капитан долго сидел, поглаживая бородку и оценивая происшедшее. На лице его рисовалось глубокое удовлетворение. Как бы он не относился к мнению Тоскафунди, мэр ему нравился и его сомнений он не мог игнорировать. Но теперь никаких сомнений не оставалось. Враг существует, он здесь. Пока это только облачко на горизонте, световой блик на экране радара, но он существует и усомниться в этом нельзя.
6. Погоня за призраком
Утром на третий день после ареста Брука в наручниках перевезли из полицейского управления в городскую тюрьму. Тюрьма Мурата, стоявшая на восточном конце Виа Гибеллина, в полной мере испытала натиск наводнения. И теперь, с новыми кованными решетками на окнах и свежепокрашенными дверями и оконными рамами, она показалась Бруку куда приветливей, чем унылое здание управления полиции в центре города.
В тот же день его посетил британский консул. Брука он застал за чтением «Потерянного рая».
– Какой-то англичанин сидел тут шесть месяцев, – пояснил он, – пока пытались найти доказательства, что он совершил подлог.
Перевел три главы гекзаметром на итальянский. Местами вполне прилично.
– Надеюсь, вас не оставят тут на шесть месяцев, – сказал сэр Джеральд. Как идут дела?
– Сегодня утром здесь был Тоскафунди. Видно, ему очень хочется, чтобы я сознался.
– Что убили Мило Зеччи?
– Неумышленно. С учетом плохого уличного освещения и того, что там уже были аварии, суд мог бы решить, что Мило я сбил, не заметив, все равно был бы осужден, но на меньший срок, чем если бы сбил его, понял, что произошло и оставил там умирать.
– Так вам рекомендует Тоскафунди?
– Да.
– Звучит разумно, но трое ваших друзей будут разочарованы, если вы сознаетесь.
Ваш друг капитан Комбер, ваша служанка Тина и моя дочь Элизабет.
– Чудная троица, – признал Брук. – А каково их мнение о том, что случилось?
– Насколько я понимаю, они считают, что профессор Бронзини занят какой-то деятельностью, если не преступной, то непорядочной, и боится, что вы разрушите его планы. И поэтому он устроил вам ловушку. Пока вы будете торчать за решеткой в ожидании суда, он провернет свою махинацию.
– Понятно, – протянул Брук. – Но зачем тогда присылать мне собственного адвоката?
Что, его угрызения совести замучали? Или хочет отвести от себя подозрения? Или для него главное, чтобы я сознался, и он мог быть уверен, что наказание меня не минует?
– Я бы сказал, последнее.
– Но как мои друзья полагают, как им удалось меня подставить?
– Полагают, кто-то видел Мило Зеччи, сбитого машиной, сообщил Бронзини и тот не упустил свой шанс. А чтобы обвинение выглядело более убедительным, той же ночью разбили вам фару.
– Здорово они это придумали, а из Бронзини сделали просто сверхзлодея. Только я как-то не вижу его в такой роли. А вы?
– Если честно, не верю этому бреду ни на грош.
– И какой же, по их мнению, подозрительной деятельностью занимается Бронзини?
– Насколько я знаю, они ещё не решили. Но, видимо, это как-то связано с продажей этрусских древностей.
Брук задумался, рассеянно листая «Потерянный рай», словно пытаясь бежать от действительности обратно к могучему противостоянию Добра и Зла, схватившихся в звездной бесконечности. Сэр Джеральд не раз в своей жизни беседовал со многими людьми во всяких тюрьмах, но никогда не встречал никого, кого так демонстративно не интересовала собственная судьба.
– Видимо, это тоже из области бреда, – добавил он.
– Не знаю, – сказал Брук. – Там со мной произошло кое-что интересное. Когда я в тот раз поехал взглянуть на их раскопки, меня сопровождал его управляющий Ферри и мне показалось, что он разбирается. Сказал мне, что открыли родовую гробницу знаменитого этрусского пирата по имени Тринс. Он там был изображен на своем боевом корабле с великолепным шлемом на голове. Потом, выходя из гробницы, я хотел заглянуть в одну небольшую комнатку по другую сторону коридора, Ферри это не понравилось и он быстро меня увел. Но, посветив фонариком, я кое-что успел заметить. Тот самый шлем, что на настенной росписи…
– Тот же шлем?
– Точно такой же.
Сэр Джеральд задумался, потом сказал:
– Но я не понимаю…
– Если шлем принадлежит Тринсу, который был главой всего рода, или племени, его должны были найти в самой центральной гробнице всего комплекса. В гробнице, которую можно было бы назвать сокровищницей и которую они вроде все ещё ищут.
– Понимаю, – протянул сэр Джеральд. – Хотите сказать, что если гробницу все же нашли, то скрывают это?
– Да, это одна из возможностей, – подтвердил Брук.
***
– Я же тебе говорила, – воскликнула Элизабет. – Я знала, там не все чисто. Мы должны что-то предпринять.
– Но, девочка моя, даже если Брук и прав насчет шлема, у нас нет оснований полагать, что это как-то связано с гибелью Мило.
– Связано, и мы узнаем, как.
Сэр Джеральд вздохнул. Он очень любил свою младшую дочь. Видел, как она превращалась из неуклюжего малыша в длинноногого подростка, из семнадцатилетней надменной интеллектуалки в разумную и уравновешенную двадцатчетырехлетнюю молодую женщину, и понимал, что она перестала быть только его дочерью, став независимой и самостоятельной личностью. Но так и не мог избавиться от многолетней привычки жить её заботами. От старых опасений, что она неудачно выйдет замуж, он давно избавился. Теперь начинал бояться, что вообще не выйдет.
– Да перестань ты, ради Бога, – сказала Элизабет.
– Ты о чем?
– Перестань вздыхать. Обещаю не вовлекать тебя в деятельность, недостойную дипломата.
– Я думал не о себе, – возразил сэр Джеральд. – И если по-правде, не о тебе, а о Бруке.
– Хочешь сказать, что если поднимем шум, ему придется ещё хуже?
– Вот именно.
– Потому что в глубине души убежден, что он виновен. Думаешь, он сбил Мило Зеччи из-за очередного приступа и сам об этом не знает. Сознайся!
– Я…
– Признание умиротворяет душу…
– Не навязывай мне свои взгляды, пожалуйста! Я слишком стар, чтобы мною командовали. Не в чем мне сознаваться.
– Но ты все равно так думаешь, и потому хочешь добиться срока поменьше. Но я-то знаю, что он невиновен, и хочу доказать это. Нужно доказать его полную невиновность.
Сэр Джеральд вздохнул снова.
***
Прокурор Антонио Риссо положил на стол начальника папку, сказав:
– Заключение экспертизы, которое нам направила римская лаборатория, кажется мне весьма весомым, особенно микроснимки. Вы их просмотрели?
– Видел.
– Полагаю, расследование можно считать оконченным.
– Не согласен, – возразил городской прокурор. – Заключение экспертизы действительно весьма убедительно доказывает, что Мило Зеччи был сбит автомобилем Брука. И поводов утверждать, что в машине ехал кто-то другой, не Брук, у нас тоже нет.
– Но тогда…
– Но вы хотите доказать наличие умысла, Антонио. Обвиняете его в том, что умышленно сбил Зеччи и уехал. Каковы ваши доказательства на этот счет?
– Показания свидетельницы Кальцалетто. Когда заскрипели тормоза, она обернулась и увидела, что машину занесло и она остановилась. Но потом снова сорвалась с места и поехала в её сторону. Она была так удивлена, что запомнила номер. А когда наутро было найдено тело, сообщила в полицию, как порядочная гражданка.
– Как порядочная гражданка, – прокурор кивнул.
– Тормозной след утром ещё был виден и подтвердил её рассказ.
– Кальцалетто утверждает, что несчастье произошло в половине одинадцатого.
Откуда такая уверенность насчет времени?
– Она была в гостях у сестры, оттуда ушла в четверть одиннадцатого. Идти ей до Виа Канина пятнадцать минут.
– Любопытно, – заметил прокурор, – как люди, которые обычно понятия не имеют, который час, становятся предельно точны, столкнувшись с преступлением.
– Есть причины сомневаться в её показаниях?
– Вовсе нет. Но, с другой стороны – как нам усомниться в показаниях могильщика?
Как его, собственно… – Карла Фрутелли?
– Фрутелли, по моему мнению, ненадежный свидетель.
– Почему?
– Он слишком стар и бестолков. И глух, как пробка.
– Но он же слышал, как проехала машина, и скрип тормозов, и визг шин в заносе. И совершенно уверен, что это произошло в половине двенадцатого. Как вы это можете объяснить?
– Очень просто. Он и правда все это слышал, но перепутал время.
– Но время он называет очень уверенно, – подкусил его городской прокурор. – И, надо же, он тоже был в гостях у сестры. Ушел от неё в одиннадцать, и ровно полчаса ему нужно, чтобы дойти до дома у ворот кладбища.
– Значит он путает час, когда ушел от сестры.
– Вы сверили его показания с показаниями сестры?
– Не видел в этом необходимости.
– Так сделайте это. В делах такого рода не следует учитывать только те доказательства, что подтверждают позицию обвинения.
– Я полагал, что знаю свои обязанности.
– Мой дорогой Антонио, в этом я убежден. И так же убежден, что ваше рвение заслуживает уважения. Но нам недостаточно некоторых фактов, мы должны знать все.
***
Капитан Комбер поднял глаза от карты и взглянул на часы. В его распоряжении было ещё четыре часа дневного света. Должно хватить.
Список, который дала ему Тина, включал имена всех двадцати шести семей в районе Ареццо, связанных родством с Радичелли. Карта была ещё довоенной, что создавало дополнительные проблемы, и менее настойчивый человек бы сдался, но капитан только погладил бородку, вычеркнул очередное имя (глухой крестьянин с горбатой женой и четырьмя недружелюбными псами) и пустился дальше.
Около шести он свернул на грязный проселок, ведший к ферме Сан Джованни. При виде колеи капитан заколебался, но тут заметил след от новых шин «мишлен».
– Проехал он, проеду и я, – решил капитан. Через пять минут дикой тряски одолел последний крутой поворот и очутился перед фермой. Позвонил, повторяя в уме фразы, которые произнес в тот день уже четырнадцать раз.
Двери открыла старушка в черном. Капитан объяснил, что он из министерства социального обеспечения и должен выяснить у Лабро Радичелли неясности в его документах.
Большинство из этого было для старушки китайской грамотой, но главное она поняла.
– Вы хотите поговорить с Лабро?
У капитана забилось сердце.
– Да. Мне его нужно видеть.
– Я поищу. Вы англичанин?
– Да.
– В войну у нас тут был один англичанин. Из Австралии.
– Это же надо!
– Он был военнопленный, понимаете? Обещал моей внучке жениться, – старушка засмеялась.
– И женился?
– Вернулся в Австралию. Думаю, там он давно был женат. Взгляну, закончил ли Лабро с тем другим синьором.
Исчезла. Прошло двадцать минут. Лабро с неизвестным синьором все ещё не закончил.
Капитан разглядывал фотографии на стенах. Была их дюжина, и все свадебные.
Надеялся, что внучка смогла найти замену коварному австралийцу.
В коридоре раздались шаги, дверь открылась и вошел мужчина средних лет. Двери за собой он закрыл пинком.
– Вы Лабро Родичелли?
– Похоже, что так.
Капитан почувствовал, как от него несет спиртным.
– Я хочу сделать вам предложение.
– Небось страховку? – Лабро показал в усмешке бурые кривые зубы.
– Это был только предлог.
– Лишнее. Я знаю, зачем вы здесь.
– Тем лучше.
– Вас зовут Комбер. Я писал вам пмсьмо. Вы английский адмирал.
Капитан принял новый чин не моргнув глазом. Что-то в поведении Лабро ему не нравилось и он хотел понять, что.
– Я написал вам, как другу того англичанина, что сидит за решеткой из-за старого Зеччи. За то, что сбил его и оставил в кювете. Правильно?
Капитан ещё больше выпятил бороду, но все ещё молчал.
– И вы хотите, чтобы я помог. Я ведь ему предлагал. Послушайся он меня, ничего бы не случилось. Но он не хотел, все задирал нос. Теперь уже поздно. Предложение отменяется. – Он грохнул кулаком по столу. Молчание капитана его бесило, хотелось спорить, но было не с кем. – То, что я предлагал, уже не продается.
– А что вы предлагали?
– Ага, вы хотите знать? Верю. Теперь вы готовы и заплатить. Пришли с полной мошной. Так я вам тогда прямо скажу, что вы и ваш приятель можете сделать. Вы можете меня… – и Лабро отчетливо объяснил, что именно.
– Как хотите, – сказал капитан и повернул к дверям. – Зря я сюда тащился. – Его спокойствие приводило Лабро в ярость, казалось, он готов на него броситься, но что-то во взгляде капитана его удерживало.
– Если вдруг передумаете, знаете, где меня искать. До свидания. – 126 – Капитан вышел во двор. Он хотел проверить свои подозрения. На грязной брусчатке видны были следы покрышек «мишлен», исчезавшие где-то за домом.
7. Статика и динамика
– Это мой дом, – заявила Аннуциата. – Здесь все мое, каждый кирпичик, каждая щепочка. И я говорю, что Диндони тут не останется!
– Мы не можем его выбросить на улицу, – сказала Тина.
– Дадим ему неделю, пусть найдет себе другое жилье.
– А квартплата?
– До неё мне дела нет. Мило был человек бережливый. Деньги у нас есть и на наш век хватит.
– Ну, если ты так считаешь, – с сомнением в голосе сказала Тина.
– Мы могли бы сдать флигель какому-нибудь художнику. Они вечно ищут мастерские.
Как раз вчера я видела объявление… вот, в газете… О, Господи!
Листая «Коррера ди Фиренца», она вдруг заметила снимок в одном из репортажей.
– Что там? – спросила мать.
– Посмотри, ты посмотри сюда! На эту женщину.
– Что там пишут? Прочитай, доченька!
– «Важная свидетельница по делу англичанина Брука, обвиняемого в убийстве флорентийца Мило Зеччи, – Мария Кальцалетто.»
– Ну и что?
– Тут её фотография, гляди! – Тина сунула матери газету. Аннунциата, надев очки, сказала:
– Лицо её мне кажется знакомым.
– Это Мария, Мария, к которой ходит Диндони. Работает в кафе на углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19