Я просто не справлялась больше с Кристиной…
Иногда, она, конечно, придерживалась моих запретов. Тогда она гордо говорила по телефону подруге: «Нет - сегодня мне нельзя. Я остаюсь дома». Как будто это не имело никакого значения для неё. В этом было противоречие. С одной стороны, она часто хватала через край, выходила из всех рамок приличий, дерзила невероятно.
С другой стороны, она относилась ко мне с должным уважением, когда ей говорили, что можно, что нельзя.
И вот в конце января семьдесят седьмого года наступил момент истины! Это было ужасно! Мне надо было в ванную. Дверь была закрыта. Кристина была внутри и открывать не собиралась. В этот момент я уже была уверена. И одновременно мне стало ясно, что уверена-то я была всегда, но всё это время просто обманывала себя. А иначе… - иначе я не смогла бы внезапно догадаться, что там происходит за дверью!
Я стала барабанить в дверь, но она всё не открывала. У меня просто буйное помешательство началось! Я ругалась, я молила - открыть, наконец, дверь! И вот дверь открылась, Кристина пулей вылетела вон. В ванной я нашла закопчённую ложку и брызги крови на стенах. Достаточно красноречивое подтверждение! Я знала это всё из газет. Подошёл Клаус, спросил: «Ну - а теперь ты веришь?» Я вбежала в комнату вслед за ней. Спросила: «Кристина, что ты делала там?» Я была совершенно убита. Меня трясло. Я не знала, что мне - зареветь, завыть или заорать. Нет - сначала надо было поговорить с ней, а она только плакала, разбивая мне сердце: не могла и взглянуть на меня. И я спросила: «Ты кололась героином?» Она не отвечала. Ревела навзрыд и просто не могла вымолвить ни слова. Тогда я силой завернула ей руки, и - вот тебе! По обеим сторонам - следы от уколов!
Особенно ужасно они не выглядели. Совершенно нет! Только две, три дырочки - под ними свежий укол. Он один был ещё достаточно красным.
И тогда она призналась, вся в слезах. Я в тот момент только подумала: «Ну всё - я должна умереть!» Лучше бы я уже давно умерла! Я так отчаялась, что вообще не могла включить голову. Я совершенно не знала, что делать. Тогда я спросила у неё: «Что будем делать?» Этот вопрос я задала Кристине! Я была совершенно беспомощна!
Да, это был тот самый удар, от которого я так долго старалась увернуться. И это было именно то, что я так старалась выпустить из виду. Но я же действительно не знала, как выражаются симптомы! До того момента у меня и вовсе не было формальных причин подозревать Кристину. Как правило, она была очень живой и весёлой. Иногда, правда, стремилась побыстрее исчезнуть в своей комнате, если приходила домой слишком поздно. Но я относила это на её угрызения совести из-за опоздания.
Когда я немного успокоилась, мы стали думать, что делать, как быть дальше, как бросить. Кристина призналась мне тогда, что и Детлеф употребляет героин. По её словам, всё дело только тогда могло иметь смысл, если и он попытается бросить одновременно с ней. В противном случае они лишь будут провоцировать друг друга снова взяться за шприц. Меня это убедило. Мы решили, что начнём прямо сейчас.
Кристина вела себя открыто и искренне. Она призналась, что Детлеф зарабатывал деньги на героин, продаваясь гомосексуалистам, на вокзале. Это просто ужаснуло меня! То, что и она отдавалась мужчинам за героин - об этом речь даже не шла. Я не могла этого представить, в конце концов, - она ведь любила Детлефа. А он, говорила Кристина, всегда зарабатывал достаточно…
Кристина клялась: «Мамочка, верь мне! Я так хочу отколоться! Действительно!» Вечером мы поехали искать Детлефа, и тут я словно в первый раз увидела всех этих до крайности истощённых, достойных сожаления персонажей, что входили и выходили из вагона метро. И Кристина сказала: «Так я не хочу кончить! Да ты только посмотри на этих затраханных типов!» Она сама-то выглядела ещё достаточно чисто и опрятно. Мы так нигде и не наши Детлефа, и поехали тогда к его отцу. Он знал о зависимости сына - не знал только, что и с Кристиной тоже всё так. Я стала его упрекать. «Почему - спросила я, - вы не сказали мне?» «Стыдно было…» - ответил он.
Теперь отец Детлефа вздохнул с облегчением. Он хотел участвовать деньгами.
Вплоть до недавнего времени он напрасно старался помочь своему сыну, и я, должно быть, показалась ему настоящим ангелом-спасителем. Я и сама почувствовала в себе уверенность! Ох, я не имела ни малейшего понятия о том, что меня ожидает!
На следующий день я вышла из дому, чтобы посоветоваться с кем-нибудь о предстоящем нам деле. Сначала зашла в районное управление по делам молодёжи и сказала: «Моя четырнадцатилетняя дочь - героиновая наркоманка. Что мне делать?» Молчание… Они ничего не смогли посоветовать. «Отдать, может, в приют…» - сказали они. Я сказала, что об этом и думать нечего! Кристина просто почувствует, что от неё отделались. Кроме того, они и не знали ни одного приюта, куда берут наркоманов. Сначала им пришлось бы разыскать подходящий приют, а это займёт много времени. Хорошие места для трудных подростков - дефицит, что поделаешь! Я ответила: «Это тут совершенно не при чём! Она не трудный подросток, она - наркоманка». Чинуши только смотрели на меня и пожимали плечами. Напоследок посоветовали обратиться в детскую консультацию.
Когда я предложила это в свою очередь Кристине, она сказала: «Ерунда - что они понимают! Чего мне не хватает - так это терапии». Но чиновники ничего не смогли предложить и в этом смысле. Я исходила все наркологические консультации в городе - в Техническом университете, в Карита, и я не знаю, какие ещё… Я просто не знала, как же мне решить эту проблему.
В консультациях мне посоветовали не питать больших надежд по поводу выхода на дому. Без терапии откол - дело достаточно бессмысленное. Но, поскольку Кристина ещё так молода, сказали они, то можно попытать счастья и дома. И без того свободных мест у них не было и в ближайшие три месяца не ожидалось. Они дали мне рекомендации касательно питания, чтобы грамотно противостоять нежелательным осложнениям.
Откол состоялся в первую же неделю… Они оба не сопротивлялись, не увиливали ни от чего, и надежда вернулась ко мне. Через восемь дней я была уверена: слава богу, всё получилось у нас! Кристина снова стала ходить в школу и даже якобы участвовать в занятиях.
Но потом она снова начала заниматься не пойми чем. Каждый раз она говорила мне, где была. Она приводила неопровержимые алиби. Звонила в восемь вечера и говорила: «Мамочка, я в том-то и том-то кафе. Встречаюсь с тем-то и тем-то. Скоро буду!» Всё время я была настороже. Я контролировала её руки, но свежих следов не находила. По выходным ей, правда, больше не разрешалось ночевать у Детлефа, но, с другой стороны, я хотела показать, что доверяю ей. Поэтому давала ей погулять по субботам. Я была крайне подозрительна, но просто не знала, как же мне себя вести, и постоянно ломала голову над одним вопросом - так что же нам делать!
Я испытывала панический страх перед героином: я же не хотела снова подсесть!
Но если Детлеф был обдолбан, а я чиста, то между нами как будто и не было ничего, мы были как чужие друг другу. Поэтому и приходилось брать героин, который он мне давал. И снова и снова, вводя иглу в вену, мы говорили себе, что кошмар не повторится. Мы уверяли себя, что каждый день можем соскочить, а между тем снова боялись, что на утро у нас не окажется ширева. Всё говно началось с самого начала.
Но теперь мы даже не понимали, как глубоко увязли, потому что ведь старательно изображали - всё под контролем…
Снова Детлеф зарабатывал для меня. Это, естественно, продлилось недолго, и мне пришлось выйти на панель, но поначалу я была даже рада встретить там своих старых клиентов, и работа не показалась мне такой отвратительной.
Ещё в первый день, когда Детлеф снимался, он взял меня к Юргену. Этот Юрген был достаточно известной личностью в берлинских деловых кругах. У него были огромные бабки, и обедал он с сенаторами. Ему было за тридцать, но он косил под такого «молодёжного» типа. Говорил на одном с нами языке и понимал наши проблемы… Короче, явно не был одним из этих задроченных менеджеров, что денно и нощно думают лишь о деньгах.
Так я впервые оказалась у Юргена. Вокруг огромного деревянного стола уже сидела дюжина молодых людей. Горящие свечи стояли в серебряных подсвечниках, на столе - бутылки дорогого вина. Все непринужденно болтали между собой. Я поняла, что подруги и парни за столом - из одной компании, все знают друг друга.
Юрген был заводилой. И я подумала, что вот у него-то котелок варит! У него была такая улётная квартира - определённо стоила кучу денег, и это импонировало мне страшно! И при всём при этом он ещё как-то умудрялся оставаться свободным и приятным, как нормальный человек.
Он и другие разговаривали с нами, как со старыми друзьями, хотя, кроме нас, там не было никаких наркоманов. Мы всё болтали и болтали, и одна парочка, наконец, спросила, нельзя ли им принять душ. Юрген сказал: «Ну конечно - зачем же он тут стоит!» Душ был прямо в комнате. Эта пара пошла туда, а потом к ним влезли ещё двое.
Вдруг они вернулись голые и спросили, где полотенце. Я подумала, что это, должно быть, очень крутое общество, в котором все любят друг друга. И мне было приятно представить себе, что позже и мы с Детлефом будем иметь такую роскошную квартиру и таких роскошных друзей, которых будем приглашать в гости… Между тем, эта голая пара уже бегала по квартире с полотенцами на бедрах, занимаясь друг другом. Ещё одна парочка пошла в спальню, где стояла огромная кровать: её можно было поднимать и опускать. Там был такой большой проём между спальней и гостиной, и можно было видеть, что происходит в спальне. Они сначала грубо ласкали друг друга, и потом затащили и других в эту кровать. Парни возились с девушками, и даже парни с парнями. Некоторые делали это прямо на столе!
Наконец я просекла, что тут идёт как бы настоящая оргия. Нас с Детлефом тоже хотели привлечь к действу, но я была не в восторге от этой затеи. Я не хотела, чтобы меня кто-то тискал, кроме Детлефа, хотя мне, в общем-то, совершенно не претило происходящее.
Напротив, я тащилась от того, как откровенно они там развлекались. И именно поэтому я хотела быть с Детлефом.
Мы с ним зашли в соседнюю комнату. Стали медленно раздеваться, лаская друг друга. Неожиданно в комнату вошёл этот Юрген, сел рядом и стал пялиться на нас.
Мне это не сильно мешало, во-первых, потому что такое поведение было тут в порядке вещей, а во-вторых, я надеялась, что мы всё же получим от него денег.
Только бы ему не вздумалось присоединиться, думала я!
Но нет, слава богу, Юрген только смотрел на нас. Нет, не только: пока мы любили друг друга, Юрген дрочил. Мне надо было домой, и когда мы, наконец, собрались уходить, он как бы мимоходом сунул Детлефу сто марок…
Так Юрген стал нашим постоянным клиентом. Он был бисексуалом. Как правило, мы ходили к нему вдвоём: я занималась им сверху, Детлеф снизу. И каждый раз мы получали за это сотню. Иногда к нему ходил только кто-нибудь один из нас. За шестьдесят марок. Определённо, Юрген был фраером, и, как и все фраеры, почти так же неприятен нам. Но он был единственным моим клиентом, по отношению к которому я испытывала что-то вроде дружбы. Я уважала его! Мне нравилось говорить с ним. У него было полно идей, и он всегда был в курсе всего. Он умел жить!
В первую очередь меня поражало то, как он обращался с деньгами. Это было едва ли не самым интересным. Он рассказывал, как он размещает свои деньги там-то и там-то, и как их автоматически становится больше. Он был очень щедрым.
Остальные участники оргий не получали от него денег - по крайней мере, я этого не видела. Впрочем, как-то раз он дал одному парнише несколько тысяч - тому не хватало на тачку. Юрген не говорил много, он просто подписал чек и сказал: «На - получи свою машину». Юрген был единственным фраером, к которому я могла зайти, даже если мне ничего не было нужно от него, а ему от меня. Иногда по вечерам смотрела у него телевизор, и мир тогда казался мне ещё ничего.
Мы с Детлефом снова были на сцене. Целиком и полностью. Все эти нормальные подростковые дискотеки больше нас не интересовали. И если меня не было на Цоо, значит, я болталась где-то вокруг метро «Курфюрстендамм». На маленьком перроне станции часто бывало по сотне нарков. Там торговали. Туда же приходила и клиентура, специализирующаяся исключительно на наркоманах.
Я ходила от группы к группе и болтала со знакомыми. Иногда, когда я вот так шлялась среди этой толпы, мир казался мне просто прекрасным. Я шлёпала по платформе станции, как звезда среди звёзд. Я смотрела на бабушек с их связками кульков, возвращавшихся из «Вертхайма» или из «Билки», на то, как они в ужасе оборачивались по сторонам, и думала: насколько всё же мы - нарки - круче! Просто на голову выше их! Конечно, мы ведём такую жестокую жизнь, мы каждый день можем умереть, и мы скоро умрём. Но другая жизнь нам просто не нужна, мы не хотим по-другому! Мне, по крайней мере, нравилось и так! Я думала о деньгах, которые я зарабатывала. Каждый день мне одной нужно было сто марок только на ширево. С учётом всех накладных расходов мои ежемесячные траты составляли где-то тысячи четыре марок, и я таки их доставала! Я думала, четыре тысячи чистыми получает ну разве что директор фирмы. Я зарабатывала их в свои четырнадцать лет!
* * *
Определённо, проституция - мерзкая работа. Но под героином так не кажется. Мне вообще везло. По крайней мере, моя работа оплачивалась по таким завышенным тарифам, что я до сих пор удивляюсь, как это было возможно. Условия всё ещё определялись мной. Я не трахалась с клиентами.
Среди нас были и более яркие звёзды, чем я. Так, например, некоторые ребята рассказывали, что им нужно четыре грамма в день. По тем ценам такое количество обходилось им от пятисот до восьмисот пятидесяти марок в день. И, не знаю как, но они почти всегда находили эти деньги! Да, эти ребята зарабатывали всяко больше, чем любой генеральный директор, и полиция не трогала их. К этим-то звёздам я и ходила на Курфюрстендамм, и они всегда были не против пообщаться со мной.
Такими в то время, в феврале, марте, были мои мысли и чувства, когда я, хорошенько ширнувшись, бродила по городу. Не скажу, что всё было здорово, но героин всё же ещё не убил меня. И я постоянно врала себе, что ещё не сижу. Я полностью вжилась в роль наркоманки. Я находила себя обалденно крутой. Я ничего не боялась.
Когда я ещё не сидела на героине, я боялась всего. Отца, потом друга моей мамы, долбаной школы, дворников, инспекторов дорожного движения, контролёров в метро. Под героином я чувствовала себя неприкосновенной. Мне не было страшно. И ни разу я не обосралась при виде копов в гражданском, которые иногда наводняли вокзал. Всякий раз с холодной головой уходила от облавы.
Мне казалось, что некоторые нарки знают, как жить с героином, и я всячески старалась поддерживать с ними знакомство. Вот, например, Атце и Луфо. Атце был моим первым другом. Единственный парень, с которым мы ещё до Детлефа были в тесных отношениях, в которого я была влюблена. Луфо, Детлеф, Атце - они все были из той ещё гашишной компании семьдесят шестого года. Атце и Луфо пересели на героин незадолго до меня. Сейчас оба жили в потрясающей квартире с французской кроватью, кушеточным гарнитуром и полом, устланным коврами. У Луфо даже была настоящая работа - он был ассистентом у Шварцкопфа. Оба утверждали, что ещё не чувствуют зависимость и по месяцу, по два могут обходиться без дозы. Я верила им, хотя они и были всякий раз, когда я их видела, в черную обдолбаны.
Атце и Луфо были настоящими кумирами для меня. Я не собиралась так плотно подсесть на геру, как тогда, перед моим первым отколом, и хотела поучиться у них. Я ведь тоже могла бы жить в такой квартире с французской кроватью, кушеточным гарнитуром и коврами на полах, если бы только поаккуратнее обходилась с порошком.
Они оба, Атце и Луфо, были ещё не такими злыми, как другие нарки. У Атце была классная подруга, Симона, - та вообще не кололась. Мне страшно нравилось, что, несмотря на это, они замечательно понимают друг друга. Я охотно бывала у них и спала там на кушетке Луфо, если мы срались с Детлефом.
Когда однажды вечером я пришла домой и даже села в гостиной с мамой, - совсем задвинулась, наверное, - она без слов достала газету и протянула мне. Я поняла, в чём дело. Она всегда в торжественном молчании вручала мне те газеты, в которых стояло очередное сообщение о «жертвах героина». Меня это нервировало. Никогда не читала эти бредни!
Всё-таки я взяла газету и стала читать:
Ученик стекольщика Андреас В. (17) давно хотел избавиться от своего пристрастия к наркотикам; его шестнадцатилетняя подруга, ученица медтехникума, пыталась помочь ему в этом: тщетно! Тиргартен: в квартире, роскошно обставленной отцом Андреаса для молодой пары, молодой человек всадил себе «золотой укол…»
Я не сразу врубилась в тему, потому что просто не смогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34