Он застонал, проведя губами вдоль ее шеи, немного задержавшись, чтобы насладиться впадинкой у плеч. С удивительной ловкостью его пальцы справились с пуговицами на блузке, а потом он провел рукой по спине и расстегнул лифчик.
Неописуемое наслаждение поглотило ее, а Трэвис тем временем стянул лифчик и накрыл ее грудь своей рукой. Он наклонил голову и коснулся ее набухшего соска языком. Она едва не задохнулась от этого нового упоительного ощущения.
Трэвис выпрямился, снова завладев ее ртом, бедра его при этом вдавились в нее, и она поняла, насколько он возбужден.
– Фрэнни… – прошептал он ей на ухо, и его теплое дыхание вызвало дрожь желания, пробежавшую у нее по спине. – Пойдем домой. Пойдем ко мне, позволь мне любить тебя.
Слова его вызвали у нее поток воспоминаний, воспоминаний о той единственной ночи, когда она полностью подарила себя ему. Она вспомнила, как он заполнил собой все ее тело и душу, как сердца их бились в унисон, как они наслаждались, в первый и в последний раз занимаясь любовью.
Она захотела снова испытать минуты неземного блаженства, но сознание подсказывало, что это не должно случиться, что она сделает глупость, если позволит Трэвису ласкать и целовать ее.
– Прекрати… – Она оттолкнула его, отступив назад. Она едва держалась на ногах. – Это безумие, – продолжила она, не удивившись, что голос ее прозвучал пронзительно и тонко.
Она не могла заставить себя посмотреть на него и вместо этого сосредоточилась на том, чтобы застегнуть лифчик и блузку.
Наконец она поглядела на него.
– Прости меня, не надо было мне позволять всему этому зайти так далеко.
Он тяжело вздохнул.
– Нельзя сказать, что ты действовала в одиночку, – ответил он. – Но ты права. Мы были готовы совершить большую ошибку.
Хотя они поступили и правильно, прервав любовную сцену, его слова разочаровали ее.
– Через пару недель я возвращаюсь в Нью-Йорк. Ничего хорошего не вышло бы, если бы мы занялись любовью, – проговорила она.
– Ты права, – угрюмо согласился он. – Не считая того, что это лишь утолило бы мое желание. – Он глубоко вздохнул. – Не стану лгать тебе, Фрэнсин. Я хочу тебя. Нам было хорошо вместе раньше, и я просто подумал, что было бы неплохо заново пережить это.
Его слова вызвали у нее в сердце боль. То, что она чувствовала, когда он держал ее в своих объятиях, когда он целовал ее, не имело никакого отношения к слову «хорошо». Это было нечто более глубокое, проникновенное.
И снова она вспомнила, почему уехала. Он никогда не любил меня достаточно глубоко. Ничего не изменилось и сейчас, несмотря на то что прошло столько лет.
– Мне надо возвращаться. Я не хочу, чтобы Грэтхен проснулась и стала меня разыскивать, – сказала она.
– Увидимся в субботу утром, – ответил он.
Она кивнула и повернулась, чтобы уйти. На сей раз он не стал останавливать ее, и, пока она шла к дому, все тело ее ныло от неутоленного желания, а сердце страдало от боли, что не любовь подсказала ему эти поцелуи и ласки. Это были похоть, страсть, воспоминания о сексуальном опыте.
Конечно, отчасти она тоже испытывала страсть, но не только это. Она интуитивно чувствовала, что если бы снова занялась любовью с Трэвисом, то, возможно, не захотела бы больше уезжать из Купервиля.
Но меня здесь ничего не держит. Поппи всего лишь терпел меня, а ровесники вечно высмеивали. Хоть я и верила, что когда-то Трэвис по-настоящему заботился обо мне, а может, до сих пор печется о моем благополучии, очевидно, он недостаточно меня любит, чтобы просить остаться. Ни тогда, ни теперь.
Мне надо уехать, вернуться в Нью-Йорк и попытаться осуществить свои мечты. Потому что в глубине души я знаю, что, кроме моих грез, у меня ничего нет.
Трэвис проводил ее взглядом, после чего подкрался поближе к ее дому, чтобы проследить, как она будет взбираться в спальню по решетке для роз. И долго еще после того, как она исчезла в комнате и погас свет, он оставался на краю кукурузного поля.
Как он хотел бы ненавидеть ее, но такое чувство не так-то часто посещало его, особенно когда дело касалось Фрэнни.
Поверь я, что, займись мы с ней любовью, она осталась бы, я стал бы соблазнять ее каждый день, каждую минуту. А она тоже хотела меня. Я ощутил это по ее участившемуся дыханию, по тому, как она изогнулась подо мной, по жару ее тела, прижавшегося к моему. Я почувствовал ее страсть в медовой сладости поцелуев, в ее пальцах, что гладили мою грудь.
И все же я должен был попытаться соблазнить ее, если считал, что это заставит ее изменить свои планы. Но, видимо, я ошибся, как и тогда, много лет назад, когда был уверен, что любовь заставит ее передумать. Да, я ошибся.
Он понимал, что обидел ее своими словами: мол, он просто хочет повторить их приятный опыт. Они прозвучали холодно, бесстрастно, бездушно. Но мне ведь надо было спасти хотя бы остатки своей гордости.
Боже праведный, я хотел бы ненавидеть ее. Это было бы простое, ничем не осложненное чувство по сравнению с множеством ощущений, что я испытываю к ней сейчас. Ведь намного легче справиться с ненавистью, чем с осознанием того, что любишь ее… и что никогда не сможешь обладать ею.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Суббота началась с яркого солнечного утра – лучшей погоды для карнавала и не придумаешь. Фрэнсин проснулась раньше, чем обычно, и удивилась, что Поппи еще не встал. Она сварила кофе и, выйдя с чашкой на парадное крыльцо, уселась в кресло-качалку. Я должна чувствовать себя довольной и счастливой, принялась уговаривать она себя. У меня уже накопилось достаточно денег, чтобы нам с Грэтхен отправиться в Нью-Йорк.
Еще неделя, самое большее две – и мы сможем тронуться в путь. По идее, я должна быть в восторге, но, странное дело, я ничего такого не чувствую.
Прошедшие две недели были сравнительно счастливыми, она даже не могла мечтать о большем. Они с Поппи не то что нашли общий язык, но все же, пусть и неохотно, выработали приемлемую манеру общения. Она научилась ждать от него самого малого и в результате не была разочарована.
Благодаря Грэтхен в доме звучал смех, которого раньше никогда в нем не было слышно.
Когда Фрэнсин в первый раз услышала, как смеется Поппи, она едва не упала со стула. И хотя звук его смеха был скрежещущий и немного грубый, все же он не показался ей неприятным. Фрэнсин стало радостно и немного грустно. Она чувствовала себя так, словно хоть; и поздно, но получила долгожданный подарок.
Удивительно, как легко Грэтхен достучалась до сердца Поппи! А Фрэнсин все свое детство и юность пыталась добиться от него хотя бы одной скупой улыбки, услышать доброе слово от человека, растившего ее.
Это навсегда останется для меня тайной, вздохнула она. Так же как и то, что Трэвис только хочет меня, стремится заниматься со мной любовью, но не любит.
Она отбросила эти мысли в сторону, решив насладиться сегодняшним днем так, чтобы никакие воспоминания прошлого не преследовали ее, и не задавать себе мучительных вопросов о будущем.
Я уже устала оплакивать прошлое. Детство мое было не хуже и не лучше, чем у других. Я была одета, накормлена, жила в тепле и безопасности. У некоторых детей не было и этого.
Трэвис знает, что я пережила одну ночь, потрясающую ночь любви. Она обожгла мне душу, опутала сердце такой страстью, которую может испытать далеко не всякая женщина в своей жизни. Мне надоело злиться и чувствовать себя обиженной из-за прошлого. Лучше вместо этого я посчитаю, сколько счастливых мгновений выпало на мою долю.
Сегодня прекрасный день, и я собираюсь провести его с красивым мужчиной и с моей драгоценной дочуркой. Чего больше мне остается желать?
Дверь со скрипом отворилась, и она повернулась на звук. На крыльцо вышел Поппи с чашкой кофе в руке.
– Ты сегодня рано встала, – произнес он и уселся в раскладное кресло, стоявшее напротив качалки.
– Утро слишком прекрасное, чтобы нежиться в постели, – ответила она.
– Гмм, мне оно кажется обычным, как сотни других, – сварливо, по своему обыкновению, ответил он.
Фрэнсин не обратила на это внимания, не желая, чтобы его ворчливость испортила ей настроение. На несколько минут между ними повисло молчание, и они оба потягивали кофе.
Но эта тишина больше не сердила Фрэнсин. За прошедшие пару дней она поняла, что Поппи от природы неразговорчив. Он говорил только тогда, когда ему было что сказать, и не заполнял паузы ничего не значащей болтовней.
– Поппи, вчера вечером Трэвис сказал мне, что у тебя был сердечный приступ сразу же после того, как я уехала отсюда, – вспомнив слова Трэвиса, заговорила Фрэнсин, нарушая молчание.
Поппи помрачнел.
– Этому парню следует заниматься своими делами, а не болтать обо мне.
Фрэнсин испытующе заглянула ему в лицо.
– Почему ты не написал мне? У тебя ведь был мой адрес. Почему ты не сообщил мне, что заболел?
Он посмотрел на нее своими выцветшими голубыми глазами, которые все же сохранили прежнюю остроту.
– А что бы ты могла сделать? Насколько я слышал, ты не оканчивала медицинской школы.
Фрэнсин на какой-то миг прикусила язык.
– И, кроме того, – продолжал он, – это был не сильный приступ. Я очень скоро поправился.
Фрэнсин хотела сказать ему, что он должен был написать ей хотя бы потому, что она тревожилась о нем. И пусть он всегда давал ей понять, что внучка для него лишь обуза, она любила его, всегда любила.
Неужели она и впрямь любит этого своенравного старика? Он один заменил ей родителей, которых она потеряла. Он и Грэтхен составляли ее семью, и Фрэнсин поняла, что, несмотря на их прошлое, между ними существовала связь, которую ни один из них не смог бы разорвать.
– Мы с Трэвисом сегодня утром собираемся повезти Грэтхен в город. На поле позади бакалейного магазина состоится карнавал. Ты бы хотел поехать с нами?
– Карнавал? Пустая трата времени, – сердито взглянув на нее, произнес он.
Фрэнсин нахмурилась. Мне надо было знать, что предлагать, выругала она себя.
– Но думаю, мне все-таки стоит поехать с тобой, – продолжил дед, – чтобы эти карнавальные зазывалы не вытянули из тебя все до последнего цента. И, кроме того, мисс Фасолинка, вероятно, захочет, чтобы я покатался с ней на каких-нибудь каруселях.
Сердце Фрэнсин наполнила радость, хотя она не могла понять, почему дед давал Грэтхен все то, в чем отказывал в детстве ей.
Через несколько часов они сидели все вместе в машине Трэвиса, направлявшейся в город. Грэтхен трещала как сорока в предвкушении новых приключений, что ожидали ее. Она никогда раньше не была на карнавалах, и ей казалось, что все это будет необыкновенно интересно.
Поппи сидел рядом с ней на заднем сиденье и ворчливо отвечал на все ее вопросы.
– Я знаю, что такое карусель, – гордо заявила Грэтхен. – Мы катались на ней однажды в центральном парке, правда, мамочка?
– Да, милая, катались, – отвечала Фрэнсин.
– Поппи, а ты прокатишься со мной на карусели, а? – спросила Грэтхен. – Мы найдем для тебя миленькую, настоящую лошадку с голубой ленточкой, которая подойдет к твоим глазам.
Поппи фыркнул.
– Тогда нам придется искать для тебя лошадку, наполненную бобами, – произнес он, и Грэтхен расхохоталась.
Пока Поппи и Грэтхен болтали на заднем сиденье, Фрэнсин спрашивала себя, мог ли этот день быть еще более совершенным.
Трэвис встретил их приятной улыбкой, свидетельствовавшей о том, что он выбросил из головы свидание на кукурузном поле и собирается просто порадоваться сегодняшнему дню. А день и в самом деле был чудесный. Легкий ветерок разгонял августовскую жару, и дышалось удивительно легко.
Фрэнсин украдкой косилась на Трэвиса. Он казался непринужденным и счастливым, словно предчувствовал, каким чудесным обещает быть день.
Вскоре они повернули на главную улицу. Отовсюду уже доносились звуки карнавала. За бакалейным магазином вздымалась верхняя часть чертова колеса, в воздухе носился запах попкорна, жареных сосисок и сладкой ваты.
– О, как здесь здорово! – воскликнула Грэтхен, когда они припарковали машину.
– Ты бы лучше крепче держалась за мою руку, чтобы не потеряться, – сурово предупредил ее Поппи.
Грэтхен сунула ручонку в его ладонь, и от этой картины сердце Фрэнсин готово было разорваться от радости и боли.
– Мамочка, тебе тоже надо держать Трэвиса за руку, чтобы ты не потерялась! – пролепетала Грэтхен.
– О нет… – хотела было возразить Фрэнсин.
– Я думаю, это великолепная мысль, – перебил ее Трэвис и взял Фрэнсин за руку. – В такой толпе лучше всего держаться вместе.
Грэтхен и Поппи возглавляли шествие, шагая посередине улицы. Они поворачивали головы из стороны в сторону, поглядывая на всевозможные аттракционы.
Фрэнсин не могла налюбоваться на Трэвиса.
Одетый в джинсы и светло-голубую рубашку с короткими рукавами, которая прекрасно шла к его темным волосам и глазам, он напоминал уверенного в себе, преуспевающего фермера, решившего развлечься на празднике.
По дороге они то и дело встречались со знакомыми и останавливались поболтать то с одним, то с другим. Впервые в жизни Фрэнсин испытала чувство единения с жителями этого небольшого городка.
Дети, жестоко относившиеся к ней в старших классах школы, теперь выросли, стали зрелыми людьми и приветствовали ее с искренней доброжелательностью, чего никогда не было в прежние годы.
Фрэнсин почувствовала радость и в то же время смущение от человеческого тепла. Может, это оттого, что все они решили, будто я кинозвезда, приехавшая на короткие каникулы домой? А может, оттого, что глупая детская нетерпимость исчезла, а с нею и предрассудки, раньше казавшиеся столь важными?
Когда Поппи и Грэтхен забрались на карусель, она поделилась своими мыслями с Трэвисом.
– Как ты думаешь, это я изменилась или они? – спросила она.
Он улыбнулся и помахал Грэтхен и Поппи, которые как раз проезжали мимо них.
– Я думаю, здесь и то и другое, – протянул он, ласково посмотрев на нее. – Я думаю, мы и сами в этом немного виноваты, Фрэнсин. Мы с тобой были так близки, что в нашей жизни ни для кого не оставалось места. Я часто думал о том, что мы, видимо, ненамеренно отталкивали от себя людей, а потом сердились на них за то, что они не стремились сблизиться с нами.
– Наверное, ты прав, – задумчиво согласилась она. – С одной стороны, мне хотелось иметь друзей, а с другой, я боялась, что другие помешают нам быть вместе.
Он печально кивнул, но ответить не успел, так как в следующее мгновение к ним подошли Грэтхен и Поппи.
– Давайте еще на чем-нибудь покатаемся! – воскликнула Грэтхен.
Щечки у нее разгорелись от возбуждения.
– Обязательно покатаешься, куколка, – отозвался Трэвис, подбрасывая ее на руках. – А если мне повезет, то я выиграю для тебя большую мягкую игрушку.
Фрэнсин поборола в себе подступившую волну вины, глядя на отца и дочь. «Правильно ли я поступаю? – тревожно спросила она себя. – Почему скрываю от него тайну рождения Грэтхен?» Но упрямо отогнала сомнения прочь, не желая думать ни о чем ином, кроме как о радости и смехе.
Трэвис не мог припомнить, когда в последний раз столько веселился. Скорее всего, никогда. Они переходили от одного аттракциона к другому, и он наблюдал за Фрэнсин, вспоминая, какие черты ее характера изначально привлекли его к ней. Она всегда была соткана из противоречий. Могла легко обидеть и быстро дать сдачи. Сильная и в то же время ранимая, гордая, но нуждающаяся в постоянном внимании. В ней бурлила необыкновенная жажда жизни, которой он всегда завидовал.
Даже Поппи, казалось, расслабился. На протяжении этого дня он часто смеялся и шутил. И конечно, была Грэтхен, зеркальное отражение матери, с ее голубыми глазами и темными волосами.
Что-то в этой девочке притягивало сердце Трэвиса. Возможно, ее милая натура: она стремилась найти все самое лучшее во всем и в каждом. Как радостно было бы растить такого ребенка, заново учиться жизни, смотреть на мир его глазами…
Немного позже они уселись за столик на открытом воздухе, чтобы перекусить, хотя для обеда было еще рановато.
– Я хочу сосиску с чили и сладкую вату, – заявила Грэтхен, пока Трэвис принимал у всех заказы.
– Грэтхен, ты уже съела три сладких ваты. Давай-ка подождем хотя бы часок, – возразила Фрэнсин.
– Если ты подождешь, я прокачусь с тобой на карусельке, а потом мы вместе съедим по сладкой вате, – сказал Поппи.
– Как раз то, что нам нужно, – мгновение спустя сказала Фрэнсин Трэвису, когда они вдвоем пошли к стойке покупать еду, – совсем маленькая девочка и ворчливый старикан, и оба обожают сладкое.
Трэвис рассмеялся.
– Поппи очарован своей правнучкой.
Она поглядела на стол, за которым они оба сидели.
– Да, это правда.
Трэвис заметил, как затуманились ее глаза, и понял, что она думает о своем детстве с Поппи.
– Раньше или позже, Фрэнни, тебе придется смириться с этим, – тихо сказал он.
Она удивленно поглядела на него.
– Что ты имеешь в виду?
Он показал туда, где голова к голове сидели Грэтхен и Поппи и шептались о чем-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14