Я хотела, чтобы ты сделал выбор добровольно, чтобы ты поступил так, как тебе подсказывало сердце.
– Не пойму, когда ты стала такой умной! – воскликнул Трэвис, и душа его переполнилась любовью к сестре.
Та улыбнулась.
– Просто я не хотела, чтобы ты когда-нибудь пожалел о сделанном выборе. – Она поколебалась немного. – А теперь ты жалеешь?
Трэвис притянул ее к себе и крепко обнял.
– Нет. Я сожалею о многом, но только не о том, что остался здесь.
– Ты был нашей опорой, Трэвис, – сказала Сьюзи, когда он отпустил ее. – Папа ушел из жизни… Мы знали, что и мама умирает. Благодаря тебе мы чувствовали себя в безопасности.
Поэтому я и остался, подумал Трэвис, и тепло наполнило его сердце. Слова сестры просто подтвердили то, что он и без того знал. Я остался не потому, что был трусом. Я остался потому, что был нужен моей семье, я любил сестер, понимал, что они – единственное, что у меня есть. Да, я чувствовал, что меня держит долг, но этот долг произрастал из любви.
– Тебе пришлось несладко, – продолжала Сьюзи. – Ведь тебе было только пятнадцать, когда умер папа, а в двадцать два ты оказался и отцом, и матерью для двух молоденьких девушек. И ты многим пожертвовал ради нас.
– Не надо так говорить, – угрюмо возразил Трэвис.
– Ты перестал играть в футбол и ходить на танцы, развлекаться с друзьями, – не соглашалась с ним Сьюзи. – Я знаю, как тебя дразнили товарищи, Трэвис. Я помню, как они называли тебя «маменькиным сынком», потому что ты всегда спешил домой, чтобы помочь нам.
– Мне это было не так трудно, – ответил он.
Спустя годы это и вправду не кажется трудным, хотя в то время, когда приходилось этим заниматься, было невыносимо тяжело. Фрэнсин права только в одном: я действительно подпитывался ее злостью, которую она так открыто демонстрировала.
– Лучше я поеду домой, – спохватился Трэвис. На сердце у него стало намного легче, чем было до того, как он пришел. – Становится поздно, твой, муженек может прийти домой в любую минуту. – Он встал, и Сьюзи тоже поднялась, чтобы проводить его до двери.
– Трэвис, мне надо сообщить тебе небольшую новость, прежде чем ты уйдешь.
– Какую новость? – спросил Трэвис.
– Ты скоро станешь дядей.
Трэвис удивленно вытаращился на нее. А потом, вскрикнув от радости, заключил ее в объятия.
– Когда?
Сьюзи засмеялась.
– Еще не скоро, у меня беременность всего восемь недель. Если это будет девочка, мы назовем ее Мэри Элизабет… в честь мамы. А если родится мальчик, то мы хотели бы назвать его Ричард Трэвис, в честь тебя.
Трэвис нежно коснулся губами щеки сестры, потом повернулся и вышел из дома. Его слишком переполняли эмоции, чтобы он мог что-нибудь сказать.
По дороге домой он думал о беременности Сьюзи и о том, что они хотят дать мальчику его имя.
И если у него и были раньше какие-нибудь сомнения насчет того, правильное ли решение он принял, оставшись дома, то эта новость устранила их одним махом. Вот ради чего стоит жить… семья… любовь… рождение детей.
Рождение. Ему показалось странным, что его младшая сестра станет матерью раньше, чем он – отцом. Мне двадцать четыре года, а судя по тому образу жизни, который я веду, у меня никогда не будет ребенка и я только и буду делить радость вместе с сестрами, когда у них будут рождаться дети. А я ведь мечтал иметь свою семью, жену – Фрэнсин. Но она даже слушать об этом не желает.
К тому времени, когда он въехал к себе во двор, его злость на Фрэнсин улетучилась. Она не виновата в том, что ее мечты разъединили нас. И моей вины в этом тоже нет. Нам должно быть стыдно, что мы весь этот вечер обвиняли друг друга в событиях давно прошедших дней. Тем более ничего уже нельзя изменить.
И он вновь признал, что огромная часть его сердца навсегда будет принадлежать Фрэнсин. Она завладела им, когда мне было одиннадцать, а ей – десять. Я полюбил ее в тот самый миг, когда увидел, как она, крадучись, вылезает из окна своей спальни.
Он вышел из грузовика, постоял на крыльце, глядя на соседний дом. Машина Фрэнсин была припаркована перед домом, и он успокоился, поняв, что она приехала из ресторана целой и невредимой. Он перевел взгляд на окно второго этажа, где находилась ее спальня.
Да, она всегда будет владеть частью моего сердца, но мне пора взяться за ум, преодолеть все эти сладостные воспоминания о Фрэнсин Уэбстер и о мечтах, которые могли бы исполниться.
Пора мне самому осуществлять мои мечты. А сначала надо лишь точно определиться, с чего начать.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Рано или поздно мне придется извиниться перед ним. Жестокие слова, брошенные ею Трэвису, весь день терзали Фрэнсин, и она поняла, что не сможет успокоиться, пока не скажет ему, что виновата и сожалеет об этом. Она не могла смириться с мыслью, что Трэвис, возможно, злится на нее.
Он не пришел после обеда, хотя это стало его привычкой, и Фрэнсин с удивлением обнаружила, что соскучилась по нему. Она соскучилась по низкому голосу Поппи, когда он разговаривал с Трэвисом, сидя на крыльце, а она убирала кухню. Ей недоставало смеха Грэтхен, который Трэвис всегда так легко вызывал.
Когда Поппи ушел к себе, а Грэтхен легла спать, Фрэнсин села у окна в своей спальне и уставилась на дом Трэвиса. Она увидела свет в его гостиной и поняла, что он еще не спит.
Я не хотела называть его трусом, думала она. Ведь в глубине души я понимаю, что вовсе не из-за малодушия он не поехал со мной в Нью-Йорк. Однако мне легче было уверовать, что он остался здесь из-за страха перед неизвестностью, чем признать настоящую причину… то, что он недостаточно любил меня.
Даже сейчас, по прошествии пяти лет, эта мысль пронзила ей сердце острой болью. Она часто спрашивала себя, что в ней было таким отталкивающим, какая именно черта характера. Почему два человека, которые так много для меня значат, недостаточно любят меня? Сначала Поппи, потом Трэвис… никто из них не может подарить мне всепоглощающую, безусловную любовь, в которой я так отчаянно нуждаюсь.
Она всегда сердилась на это, но теперь с удивлением обнаружила, что никакой злости больше не чувствует, а одну лишь глубокую печаль. В конце концов, мне нечего беситься из-за этого: они не могут управлять чувствами, которых у них нет.
И все же она не хотела, чтобы Трэвиса угнетали ее тяжелые слова. Мне надо пойти к нему домой, попытаться все сгладить и добиться перемирия на все то оставшееся время, что я пробуду в Купервиле.
Едва она наметила для себя этот план, свет в его гостиной погас. Слишком поздно сегодня, чтобы что-то исправлять, подумала Фрэнсин.
Несколько долгих минут она смотрела на затемненный дом, понимая, что ей надо бы пойти спать, но на сердце было слишком тяжело, чтобы так просто лечь и заснуть. Я не хочу, чтобы Трэвис избегал приходить к нам из-за нашей ссоры. Несправедливо по отношению к нему наказывать Поппи и Грэтхен только из-за того, что я вышла из себя.
Она вздохнула и перевела взгляд с дома Трэвиса на полную луну, которая была похожа на большую, толстую, улыбающуюся физиономию. Или на отдаленный прожектор. Вдруг она вспомнила свой сон, что приснился ей накануне ночью.
Она стояла на сцене, играла в спектакле, и, когда занавес упал, толпа начала распевать: Фрэнни, Фрэнни, Фрэнни. Она бегом вернулась на сцену, протянув руки к зрителям, словно желая обнять их. И чувствовала, как их любовь выплескивается на нее, согревая, заполняя пустоту в ее сердце.
Когда же она окончательно проснулась, на губах ее все так же играла улыбка, и с новой решимостью ей захотелось вернуться назад в Нью-Йорк, добиться своей цели во что бы то ни стало.
Она снова поглядела на дом Трэвиса, сообразив, что сейчас свет у него загорелся в спальне. Очевидно, он собирался лечь спать. Она попыталась обуздать свое желание извиниться перед ним, понимая, что надо ложиться. Завтра ей предстояло работать в утреннюю смену, а время уже приближалось к полуночи. Она начала было отворачиваться от окна, но задержалась: внезапно на ум ей пришла мысль.
Раньше это срабатывало. Может, и сейчас сработает? Она схватила фонарь со своей тумбочки и снова подошла к окну.
На нее нахлынули воспоминания о сотнях ночей из детства, когда она сигналила этим фонарем Трэвису и они встречались на кукурузном поле.
Она увидела, как у него в спальне погас свет, погрузив весь дом в темноту. Если он уже лег в постель, то не заметит моего сигнала. Если же по какой-то причине выглянет в окно, то увидит его. Но придет ли он?
Она направила фонарь на его дом, а потом два раза подряд включила и выключила его. Два коротких выстрела света – наш код встречи. Она выждала какой-то миг… потом еще миг… и просигналила снова.
Наверное, он уже в кровати, подумала она, и на сердце у нее стало тяжело от разочарования. Ну почему он должен выглядывать в окно в такое время ночи?
Но тут сердце ее словно подпрыгнуло, она увидела луч света, посланный в ответ на ее призыв. Две короткие вспышки. Она опустила фонарь; сердце ее застучало в предвкушении встречи.
Она даже не потрудилась спуститься по лестнице и выйти через парадную дверь. Старые, глубоко въевшиеся привычки повелели ей вылезти через окно. Она тихонько подняла стекло вверх и отдернула занавески. Она всегда бегала на свидание с Трэвисом, вылезая через окно, и волнение, которое она испытывала в ожидании встречи с ним, всколыхнулось в ней снова, пока она спускалась по деревянной шпалере.
Слава Богу, что Поппи перестал сажать розы много лет назад, но все-таки не убрал крепкую решетку. Впервые за многие месяцы и годы она почувствовала себя молодой и счастливой. Она спрыгнула на землю и побежала в сторону колыхавшихся кукурузных стеблей.
Они всегда встречались на одном и том же месте, и, добежав до него, Фрэнсин остановилась, пытаясь перевести дух в ожидании Трэвиса.
Полная луна, похожая на медовую дыню, струила вниз дрожащий свет. Фрэнсин сделала глубокий выдох, недоумевая, почему ее сердце все никак не остановится.
Это свидание не походило на те, прошлые, когда они с Трэвисом мечтали как можно скорее оказаться в объятиях друг друга. В то время кукурузное поле было единственным местом, куда они могли удрать от его настырных сестренок.
Фрэнсин опустилась на землю: ее окружил густой аромат жирной земли и подрастающей кукурузы. Я пришла, заверяла себя девушка, чтобы сказать ему, как сожалею об этих отвратительных словах, что ему сказала. Мне надо помириться с ним. И все.
Она услышала шаги Трэвиса раньше, чем увидела его, расслышала свист и шелест кукурузы, сгибавшейся от его движений. Она встала. Сердце ее учащенно забилось, хотя она не понимала почему.
Наконец он появился перед ней. На нем были только джинсы и туфли. Влажные волосы его сияли, и она почувствовала запах мятного мыла, который дал ей понять, что он, очевидно, только что из душа.
Она робко улыбнулась, приветствуя его.
– Я не была уверена, что ты придешь.
– Но я здесь. – Он сунул руки в карманы и пожал плечами. – Я принял душ и собирался залезать в кровать, как вдруг увидел вспышки света. – Он наклонил голову и подозрительно посмотрел на нее. – Все в порядке?
– Все прекрасно. – Фрэнсин прикусила нижнюю губу и нахмурилась. – Вообще-то не прекрасно. Трэвис, я наговорила тебе ужасных слов, когда ты в последний раз заходил в ресторан, и мне нужно сказать тебе, что я очень сожалею.
– Мы оба немного были не в себе, – непринужденно ответил он.
– Да, но ты знаешь меня, я всегда словно с цепи срываюсь, когда на что-нибудь злюсь.
Он улыбнулся, и его темные глаза засеребрились при свете луны.
– Другой бы я тебя и не признал.
Она улыбнулась ему в ответ. У нее отлегло от сердца, когда поняла, что он простил ее.
– Сегодня за ужином нам тебя не хватало, – сказала она.
– Я ездил в город в гости вместе с Сьюзи и ее мужем. – Он вытащил руки из карманов и провел ими по волосам. – Она ждет ребенка, и мы устроили в честь этого небольшой праздник.
– О, это чудесно, – воскликнула Фрэнсин. – Ты, наверное, счастлив.
– Да. – И он снова он просиял, и тепло разлилось по телу Фрэнсин. От улыбки Трэвиса с ней всегда происходило такое. – Если будет мальчик, то они назовут его в мою честь.
– О, Трэвис, я так рада за тебя! – Фрэнсин заставила себя не обращать внимания на мгновенное желание обвить его шею руками. Где-то в глубине сознания она понимала, что дотрагиваться таким образом до него опасно. – Тут как-то Поппи сказал, что ты сам должен иметь полный дом своих ребятишек.
Улыбка Трэвиса погасла, и он сверкающим взором пристально посмотрел на нее.
– Я всегда думал, что так оно и будет. И что ты станешь вынашивать моих детей.
Воцарилось молчание. Его обнаженная грудь светилась в лунном свете, она казалась такой теплой, крепкой… Фрэнсин помнила ощущения от прикосновения к ней своих пальцев.
– Я всегда говорила тебе, о чем мечтаю, – наконец тихо произнесла она. Она отвела от него взгляд и уставилась на луну. – Ты же понимал, что для меня важно.
– Да, но я всегда думал, что это просто твои детские разговоры. Ты же знаешь, маленькие девочки всегда мечтают стать балеринами, а мальчишки – пожарными. А ты хотела быть актрисой.
Фрэнсин решительно скрестила на груди руки, желая сменить тему, зная по опыту, что они играют с огнем, начиная говорить о прежних мечтах.
– Так, значит, когда Сьюзи должна родить?
– Где-то в конце марта. – И снова он засунул руки в карманы. – Как хорошо, что в семье появится ребенок! Сьюзи говорит, что она хочет большую семью, четверых или пятерых детей.
– А как насчет Маргарет? Она тоже хочет кучу детишек?
Он кивнул.
– Со временем да. Сейчас она сосредоточилась на том, чтобы получить учительскую степень. Но она всегда говорила, что тоже хочет большую семью.
– А ты еще не забросил свою гитару?
– Нет, хотя уже давно не играл.
– Мне так нравилось слушать, как ты играешь и поешь… – Фрэнсин вспомнила звук его голоса, глубокий и проникновенный. Даже Поппи иногда присоединялся к нему на крыльце по ночам, когда Трэвис приносил гитару, и они вместе пели старинные баллады. – Ты пел не хуже многих нынешних певцов.
Он снова улыбнулся.
– Разница, Фрэнсин, состоит в том, что я никогда не хотел быть певцом, не хотел выступать. Все, чего я хотел, так это когда-нибудь петь колыбельные своим детям.
Боль пронзила Фрэнсин, едва она представила себе Трэвиса, как он держит на руках Грэтхен и поет ей сладкую колыбельную песенку.
Если бы я осталась в Купервиле, свершилось бы это? Построили бы мы с Трэвисом совместную жизнь или нет? Не знаю. Мы оба были такими молодыми, а Трэвис был завален всякими обязанностями – у него была на ручках больная мать и младшие сестренки. И скорее всего, в его жизни молодой жене и младенцу не нашлось бы места.
Нет, я правильно поступила, что уехала и не рассказала ему о Грэтхен. В то время у. него было и так много обязанностей. А теперь уже слишком поздно.
– Мне пора идти домой, – сказала она. – Я просто чувствовала, как важно для меня, чтобы мы объявили перемирие на то оставшееся время, что я пробуду здесь.
Он кивнул.
– В этот уик-энд в городе состоится карнавал. Почему бы нам не поехать всем вместе и не повеселиться? А Грэтхен получила бы какой-нибудь подарок.
Фрэнсин замялась.
– Ладно, – наконец сказала она, несмотря на свои опасения по поводу целого дня, проведенного с Трэвисом. – Бетти что-то говорила об этом. Она жаловалась на то, что в ресторане почти никого не будет, все устремятся на карнавал, и дала мне выходной. А в котором часу мы поедем?
– Я заеду за вами около одиннадцати.
– Мы будем готовы.
Она хотела было уйти, но остановилась, так как он положил ладонь на ее руку. Повернулась к нему и мгновенно поняла, на какую опасную почву она встала.
Глаза его разгорелись чувством, которое переполняло и ее. Желание. Простое и чистое, оно прошло по всему ее телу, словно омыв его. Он обнял ее, и, когда губы его коснулись ее губ, она поняла, что именно предчувствие этого заставляло сердце ее так трепетно биться в тот самый момент, когда она вылезала через свое окно.
Жаркие, неугомонные, его губы завладели ее ртом, но она даже и не думала сопротивляться. Вместо этого подставила ему губы, позволяя сделать поцелуй более глубоким. А сама тем временем ласкала ладонями его теплую, с твердыми мышцами грудь.
Где-то в глубине сознания она понимала, что они не должны делать этого, однако не желала останавливаться. Она думала о том, что, когда вернется в Нью-Йорк, одинокая и несчастная, эти воспоминания о поцелуях Трэвиса будут поддерживать ее.
Поцелуй их все длился, и Трэвис прижимал ее к себе все крепче и крепче, одной рукой гладя ее тело под блузкой, там, где была спрятана под одеждой упругая грудь. Она чувствовала, как горяча его рука, как напряглись у нее соски, твердея от его ласки.
Огонь пробежался по жилам, и внутри забушевало пламя, которое мог потушить один только Трэвис. И когда наконец он прервал поцелуй, дыхание Фрэнсин стало быстрым, неровным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
– Не пойму, когда ты стала такой умной! – воскликнул Трэвис, и душа его переполнилась любовью к сестре.
Та улыбнулась.
– Просто я не хотела, чтобы ты когда-нибудь пожалел о сделанном выборе. – Она поколебалась немного. – А теперь ты жалеешь?
Трэвис притянул ее к себе и крепко обнял.
– Нет. Я сожалею о многом, но только не о том, что остался здесь.
– Ты был нашей опорой, Трэвис, – сказала Сьюзи, когда он отпустил ее. – Папа ушел из жизни… Мы знали, что и мама умирает. Благодаря тебе мы чувствовали себя в безопасности.
Поэтому я и остался, подумал Трэвис, и тепло наполнило его сердце. Слова сестры просто подтвердили то, что он и без того знал. Я остался не потому, что был трусом. Я остался потому, что был нужен моей семье, я любил сестер, понимал, что они – единственное, что у меня есть. Да, я чувствовал, что меня держит долг, но этот долг произрастал из любви.
– Тебе пришлось несладко, – продолжала Сьюзи. – Ведь тебе было только пятнадцать, когда умер папа, а в двадцать два ты оказался и отцом, и матерью для двух молоденьких девушек. И ты многим пожертвовал ради нас.
– Не надо так говорить, – угрюмо возразил Трэвис.
– Ты перестал играть в футбол и ходить на танцы, развлекаться с друзьями, – не соглашалась с ним Сьюзи. – Я знаю, как тебя дразнили товарищи, Трэвис. Я помню, как они называли тебя «маменькиным сынком», потому что ты всегда спешил домой, чтобы помочь нам.
– Мне это было не так трудно, – ответил он.
Спустя годы это и вправду не кажется трудным, хотя в то время, когда приходилось этим заниматься, было невыносимо тяжело. Фрэнсин права только в одном: я действительно подпитывался ее злостью, которую она так открыто демонстрировала.
– Лучше я поеду домой, – спохватился Трэвис. На сердце у него стало намного легче, чем было до того, как он пришел. – Становится поздно, твой, муженек может прийти домой в любую минуту. – Он встал, и Сьюзи тоже поднялась, чтобы проводить его до двери.
– Трэвис, мне надо сообщить тебе небольшую новость, прежде чем ты уйдешь.
– Какую новость? – спросил Трэвис.
– Ты скоро станешь дядей.
Трэвис удивленно вытаращился на нее. А потом, вскрикнув от радости, заключил ее в объятия.
– Когда?
Сьюзи засмеялась.
– Еще не скоро, у меня беременность всего восемь недель. Если это будет девочка, мы назовем ее Мэри Элизабет… в честь мамы. А если родится мальчик, то мы хотели бы назвать его Ричард Трэвис, в честь тебя.
Трэвис нежно коснулся губами щеки сестры, потом повернулся и вышел из дома. Его слишком переполняли эмоции, чтобы он мог что-нибудь сказать.
По дороге домой он думал о беременности Сьюзи и о том, что они хотят дать мальчику его имя.
И если у него и были раньше какие-нибудь сомнения насчет того, правильное ли решение он принял, оставшись дома, то эта новость устранила их одним махом. Вот ради чего стоит жить… семья… любовь… рождение детей.
Рождение. Ему показалось странным, что его младшая сестра станет матерью раньше, чем он – отцом. Мне двадцать четыре года, а судя по тому образу жизни, который я веду, у меня никогда не будет ребенка и я только и буду делить радость вместе с сестрами, когда у них будут рождаться дети. А я ведь мечтал иметь свою семью, жену – Фрэнсин. Но она даже слушать об этом не желает.
К тому времени, когда он въехал к себе во двор, его злость на Фрэнсин улетучилась. Она не виновата в том, что ее мечты разъединили нас. И моей вины в этом тоже нет. Нам должно быть стыдно, что мы весь этот вечер обвиняли друг друга в событиях давно прошедших дней. Тем более ничего уже нельзя изменить.
И он вновь признал, что огромная часть его сердца навсегда будет принадлежать Фрэнсин. Она завладела им, когда мне было одиннадцать, а ей – десять. Я полюбил ее в тот самый миг, когда увидел, как она, крадучись, вылезает из окна своей спальни.
Он вышел из грузовика, постоял на крыльце, глядя на соседний дом. Машина Фрэнсин была припаркована перед домом, и он успокоился, поняв, что она приехала из ресторана целой и невредимой. Он перевел взгляд на окно второго этажа, где находилась ее спальня.
Да, она всегда будет владеть частью моего сердца, но мне пора взяться за ум, преодолеть все эти сладостные воспоминания о Фрэнсин Уэбстер и о мечтах, которые могли бы исполниться.
Пора мне самому осуществлять мои мечты. А сначала надо лишь точно определиться, с чего начать.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Рано или поздно мне придется извиниться перед ним. Жестокие слова, брошенные ею Трэвису, весь день терзали Фрэнсин, и она поняла, что не сможет успокоиться, пока не скажет ему, что виновата и сожалеет об этом. Она не могла смириться с мыслью, что Трэвис, возможно, злится на нее.
Он не пришел после обеда, хотя это стало его привычкой, и Фрэнсин с удивлением обнаружила, что соскучилась по нему. Она соскучилась по низкому голосу Поппи, когда он разговаривал с Трэвисом, сидя на крыльце, а она убирала кухню. Ей недоставало смеха Грэтхен, который Трэвис всегда так легко вызывал.
Когда Поппи ушел к себе, а Грэтхен легла спать, Фрэнсин села у окна в своей спальне и уставилась на дом Трэвиса. Она увидела свет в его гостиной и поняла, что он еще не спит.
Я не хотела называть его трусом, думала она. Ведь в глубине души я понимаю, что вовсе не из-за малодушия он не поехал со мной в Нью-Йорк. Однако мне легче было уверовать, что он остался здесь из-за страха перед неизвестностью, чем признать настоящую причину… то, что он недостаточно любил меня.
Даже сейчас, по прошествии пяти лет, эта мысль пронзила ей сердце острой болью. Она часто спрашивала себя, что в ней было таким отталкивающим, какая именно черта характера. Почему два человека, которые так много для меня значат, недостаточно любят меня? Сначала Поппи, потом Трэвис… никто из них не может подарить мне всепоглощающую, безусловную любовь, в которой я так отчаянно нуждаюсь.
Она всегда сердилась на это, но теперь с удивлением обнаружила, что никакой злости больше не чувствует, а одну лишь глубокую печаль. В конце концов, мне нечего беситься из-за этого: они не могут управлять чувствами, которых у них нет.
И все же она не хотела, чтобы Трэвиса угнетали ее тяжелые слова. Мне надо пойти к нему домой, попытаться все сгладить и добиться перемирия на все то оставшееся время, что я пробуду в Купервиле.
Едва она наметила для себя этот план, свет в его гостиной погас. Слишком поздно сегодня, чтобы что-то исправлять, подумала Фрэнсин.
Несколько долгих минут она смотрела на затемненный дом, понимая, что ей надо бы пойти спать, но на сердце было слишком тяжело, чтобы так просто лечь и заснуть. Я не хочу, чтобы Трэвис избегал приходить к нам из-за нашей ссоры. Несправедливо по отношению к нему наказывать Поппи и Грэтхен только из-за того, что я вышла из себя.
Она вздохнула и перевела взгляд с дома Трэвиса на полную луну, которая была похожа на большую, толстую, улыбающуюся физиономию. Или на отдаленный прожектор. Вдруг она вспомнила свой сон, что приснился ей накануне ночью.
Она стояла на сцене, играла в спектакле, и, когда занавес упал, толпа начала распевать: Фрэнни, Фрэнни, Фрэнни. Она бегом вернулась на сцену, протянув руки к зрителям, словно желая обнять их. И чувствовала, как их любовь выплескивается на нее, согревая, заполняя пустоту в ее сердце.
Когда же она окончательно проснулась, на губах ее все так же играла улыбка, и с новой решимостью ей захотелось вернуться назад в Нью-Йорк, добиться своей цели во что бы то ни стало.
Она снова поглядела на дом Трэвиса, сообразив, что сейчас свет у него загорелся в спальне. Очевидно, он собирался лечь спать. Она попыталась обуздать свое желание извиниться перед ним, понимая, что надо ложиться. Завтра ей предстояло работать в утреннюю смену, а время уже приближалось к полуночи. Она начала было отворачиваться от окна, но задержалась: внезапно на ум ей пришла мысль.
Раньше это срабатывало. Может, и сейчас сработает? Она схватила фонарь со своей тумбочки и снова подошла к окну.
На нее нахлынули воспоминания о сотнях ночей из детства, когда она сигналила этим фонарем Трэвису и они встречались на кукурузном поле.
Она увидела, как у него в спальне погас свет, погрузив весь дом в темноту. Если он уже лег в постель, то не заметит моего сигнала. Если же по какой-то причине выглянет в окно, то увидит его. Но придет ли он?
Она направила фонарь на его дом, а потом два раза подряд включила и выключила его. Два коротких выстрела света – наш код встречи. Она выждала какой-то миг… потом еще миг… и просигналила снова.
Наверное, он уже в кровати, подумала она, и на сердце у нее стало тяжело от разочарования. Ну почему он должен выглядывать в окно в такое время ночи?
Но тут сердце ее словно подпрыгнуло, она увидела луч света, посланный в ответ на ее призыв. Две короткие вспышки. Она опустила фонарь; сердце ее застучало в предвкушении встречи.
Она даже не потрудилась спуститься по лестнице и выйти через парадную дверь. Старые, глубоко въевшиеся привычки повелели ей вылезти через окно. Она тихонько подняла стекло вверх и отдернула занавески. Она всегда бегала на свидание с Трэвисом, вылезая через окно, и волнение, которое она испытывала в ожидании встречи с ним, всколыхнулось в ней снова, пока она спускалась по деревянной шпалере.
Слава Богу, что Поппи перестал сажать розы много лет назад, но все-таки не убрал крепкую решетку. Впервые за многие месяцы и годы она почувствовала себя молодой и счастливой. Она спрыгнула на землю и побежала в сторону колыхавшихся кукурузных стеблей.
Они всегда встречались на одном и том же месте, и, добежав до него, Фрэнсин остановилась, пытаясь перевести дух в ожидании Трэвиса.
Полная луна, похожая на медовую дыню, струила вниз дрожащий свет. Фрэнсин сделала глубокий выдох, недоумевая, почему ее сердце все никак не остановится.
Это свидание не походило на те, прошлые, когда они с Трэвисом мечтали как можно скорее оказаться в объятиях друг друга. В то время кукурузное поле было единственным местом, куда они могли удрать от его настырных сестренок.
Фрэнсин опустилась на землю: ее окружил густой аромат жирной земли и подрастающей кукурузы. Я пришла, заверяла себя девушка, чтобы сказать ему, как сожалею об этих отвратительных словах, что ему сказала. Мне надо помириться с ним. И все.
Она услышала шаги Трэвиса раньше, чем увидела его, расслышала свист и шелест кукурузы, сгибавшейся от его движений. Она встала. Сердце ее учащенно забилось, хотя она не понимала почему.
Наконец он появился перед ней. На нем были только джинсы и туфли. Влажные волосы его сияли, и она почувствовала запах мятного мыла, который дал ей понять, что он, очевидно, только что из душа.
Она робко улыбнулась, приветствуя его.
– Я не была уверена, что ты придешь.
– Но я здесь. – Он сунул руки в карманы и пожал плечами. – Я принял душ и собирался залезать в кровать, как вдруг увидел вспышки света. – Он наклонил голову и подозрительно посмотрел на нее. – Все в порядке?
– Все прекрасно. – Фрэнсин прикусила нижнюю губу и нахмурилась. – Вообще-то не прекрасно. Трэвис, я наговорила тебе ужасных слов, когда ты в последний раз заходил в ресторан, и мне нужно сказать тебе, что я очень сожалею.
– Мы оба немного были не в себе, – непринужденно ответил он.
– Да, но ты знаешь меня, я всегда словно с цепи срываюсь, когда на что-нибудь злюсь.
Он улыбнулся, и его темные глаза засеребрились при свете луны.
– Другой бы я тебя и не признал.
Она улыбнулась ему в ответ. У нее отлегло от сердца, когда поняла, что он простил ее.
– Сегодня за ужином нам тебя не хватало, – сказала она.
– Я ездил в город в гости вместе с Сьюзи и ее мужем. – Он вытащил руки из карманов и провел ими по волосам. – Она ждет ребенка, и мы устроили в честь этого небольшой праздник.
– О, это чудесно, – воскликнула Фрэнсин. – Ты, наверное, счастлив.
– Да. – И он снова он просиял, и тепло разлилось по телу Фрэнсин. От улыбки Трэвиса с ней всегда происходило такое. – Если будет мальчик, то они назовут его в мою честь.
– О, Трэвис, я так рада за тебя! – Фрэнсин заставила себя не обращать внимания на мгновенное желание обвить его шею руками. Где-то в глубине сознания она понимала, что дотрагиваться таким образом до него опасно. – Тут как-то Поппи сказал, что ты сам должен иметь полный дом своих ребятишек.
Улыбка Трэвиса погасла, и он сверкающим взором пристально посмотрел на нее.
– Я всегда думал, что так оно и будет. И что ты станешь вынашивать моих детей.
Воцарилось молчание. Его обнаженная грудь светилась в лунном свете, она казалась такой теплой, крепкой… Фрэнсин помнила ощущения от прикосновения к ней своих пальцев.
– Я всегда говорила тебе, о чем мечтаю, – наконец тихо произнесла она. Она отвела от него взгляд и уставилась на луну. – Ты же понимал, что для меня важно.
– Да, но я всегда думал, что это просто твои детские разговоры. Ты же знаешь, маленькие девочки всегда мечтают стать балеринами, а мальчишки – пожарными. А ты хотела быть актрисой.
Фрэнсин решительно скрестила на груди руки, желая сменить тему, зная по опыту, что они играют с огнем, начиная говорить о прежних мечтах.
– Так, значит, когда Сьюзи должна родить?
– Где-то в конце марта. – И снова он засунул руки в карманы. – Как хорошо, что в семье появится ребенок! Сьюзи говорит, что она хочет большую семью, четверых или пятерых детей.
– А как насчет Маргарет? Она тоже хочет кучу детишек?
Он кивнул.
– Со временем да. Сейчас она сосредоточилась на том, чтобы получить учительскую степень. Но она всегда говорила, что тоже хочет большую семью.
– А ты еще не забросил свою гитару?
– Нет, хотя уже давно не играл.
– Мне так нравилось слушать, как ты играешь и поешь… – Фрэнсин вспомнила звук его голоса, глубокий и проникновенный. Даже Поппи иногда присоединялся к нему на крыльце по ночам, когда Трэвис приносил гитару, и они вместе пели старинные баллады. – Ты пел не хуже многих нынешних певцов.
Он снова улыбнулся.
– Разница, Фрэнсин, состоит в том, что я никогда не хотел быть певцом, не хотел выступать. Все, чего я хотел, так это когда-нибудь петь колыбельные своим детям.
Боль пронзила Фрэнсин, едва она представила себе Трэвиса, как он держит на руках Грэтхен и поет ей сладкую колыбельную песенку.
Если бы я осталась в Купервиле, свершилось бы это? Построили бы мы с Трэвисом совместную жизнь или нет? Не знаю. Мы оба были такими молодыми, а Трэвис был завален всякими обязанностями – у него была на ручках больная мать и младшие сестренки. И скорее всего, в его жизни молодой жене и младенцу не нашлось бы места.
Нет, я правильно поступила, что уехала и не рассказала ему о Грэтхен. В то время у. него было и так много обязанностей. А теперь уже слишком поздно.
– Мне пора идти домой, – сказала она. – Я просто чувствовала, как важно для меня, чтобы мы объявили перемирие на то оставшееся время, что я пробуду здесь.
Он кивнул.
– В этот уик-энд в городе состоится карнавал. Почему бы нам не поехать всем вместе и не повеселиться? А Грэтхен получила бы какой-нибудь подарок.
Фрэнсин замялась.
– Ладно, – наконец сказала она, несмотря на свои опасения по поводу целого дня, проведенного с Трэвисом. – Бетти что-то говорила об этом. Она жаловалась на то, что в ресторане почти никого не будет, все устремятся на карнавал, и дала мне выходной. А в котором часу мы поедем?
– Я заеду за вами около одиннадцати.
– Мы будем готовы.
Она хотела было уйти, но остановилась, так как он положил ладонь на ее руку. Повернулась к нему и мгновенно поняла, на какую опасную почву она встала.
Глаза его разгорелись чувством, которое переполняло и ее. Желание. Простое и чистое, оно прошло по всему ее телу, словно омыв его. Он обнял ее, и, когда губы его коснулись ее губ, она поняла, что именно предчувствие этого заставляло сердце ее так трепетно биться в тот самый момент, когда она вылезала через свое окно.
Жаркие, неугомонные, его губы завладели ее ртом, но она даже и не думала сопротивляться. Вместо этого подставила ему губы, позволяя сделать поцелуй более глубоким. А сама тем временем ласкала ладонями его теплую, с твердыми мышцами грудь.
Где-то в глубине сознания она понимала, что они не должны делать этого, однако не желала останавливаться. Она думала о том, что, когда вернется в Нью-Йорк, одинокая и несчастная, эти воспоминания о поцелуях Трэвиса будут поддерживать ее.
Поцелуй их все длился, и Трэвис прижимал ее к себе все крепче и крепче, одной рукой гладя ее тело под блузкой, там, где была спрятана под одеждой упругая грудь. Она чувствовала, как горяча его рука, как напряглись у нее соски, твердея от его ласки.
Огонь пробежался по жилам, и внутри забушевало пламя, которое мог потушить один только Трэвис. И когда наконец он прервал поцелуй, дыхание Фрэнсин стало быстрым, неровным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14