Было бы неосторожностью, а в действительности это просто запрещено, если бы он вел занятия на любом из семи европейских языков, которыми свободно владел.
В понедельник утром, когда он переводил «Илиаду» с греческого на польский — это героическое произведение, которое должно было выйти большим тиражом под псевдонимом Питер Квикс, — в дверь позвонили. Прежде чем он пошел открывать, аккуратно разложенные бумаги и словари исчезли в яшике стола, а вместо них был извлечен частично разгаданный кроссворд из «Дейли телеграф»: скрывать то, что он делал на самом деле, стало частью его натуры.
— Сэлли! Если бы я знал, что это вы, я бы не беспокоился.
— О чем?
— О том, чтобы замести следы. Входите и рассказывайте! В чем проблема?
— А почему это должна быть непременно проблема?
— Не будьте такой непонятливой, это на вас не похоже. — Керр отвечал, ведя ее в гостиную. — Сейчас утро понедельника. Вы обычно отправляетесь в универмаг, а автоматическая стиральная машина в это время делает свое дело, и сегодня достаточно хороший день, чтобы развесить белье на улице. Но из моего окна виден ваш сад, а веревка пуста. Как и всякий, кто был на дипломатической службе, вы — существо организованное. Но сегодня случилось что-то настолько срочное, что заставило вас нарушить заведенный порядок. Так что вы заглянули ко мне не для пустой болтовни…
Она засмеялась:
— О, Алекс, какого артиста потерял мир в вашем лице!
— Если вы собираетесь цитировать, делайте это правильно, — сказал он назидательно. — «Этот артист не мертв, он спит — и оба его глаза открыты».
— Тогда вы можете сказать мне, что они видят?
В ответ на ее тон тонкие губы Керра недовольно и задумчиво сжались.
— В вашем голосе звучит… серьезность. Припоминаю, так же было, когда вы первая сказали мне о ваших подозрениях по поводу Бриджена в пражском отделе виз. Каким же отвратительным делом это обернулось! Оно стоило жизни двум женщинам.
— Я стараюсь забыть об этом, — тихо сказала Сэлли Бейкер. — Одну из них я знала.
— Тогда-то я и выяснил, с какой твердостью вы бросили якорь в наших водах. — Керр успокаивающе улыбнулся. — О, дорогая! Неужели это все еще так живо? Простите, что напомнил. Так или иначе, что бы ни было сейчас, это уже не может быть, думаю, столь болезненным для вас.
Он подвел ее к креслу с прямой спинкой, одиноко стоящему посреди комнаты, сел напротив нее, сложив руки. Позади в окно лился солнечный свет. При утреннем свете его жесткие серые глаза прятались в паутине морщинок — след годами плетенных хитростей, интриг и нервного напряжения. Они покрывали его лицо, как маска боли. Вот и теперь безобидный пенсионер-садовод автоматически вошел в роль ведущего допрос.
— Рассказывайте, — предложил он. — С самого начала.
— Это не комната четыреста девять для допросов, — напомнила она ему. — Не возвращайтесь, Алекс, к старым привычкам. Вы не должны этого делать.
— Простите, — извинился он. — Но вы одна из тех немногих людей, с кем я могу быть самим собой.
— Господи, и какой же вы на самом деле? — Она улыбнулась, прежде чем продолжить. — Я могу начать с сегодняшнего утра, потому что именно теперь все вышло на поверхность. У Стефана Харта гостит друг. Его зовут Огастас Мальтрейверс.
— Писатель? — осведомился Керр.
Сэлли Бейкер удивилась:
— Разве? Я не знала!
— Я не верю, что существуют два человека с таким именем. Его второй роман вышел около года назад, он написал также несколько пьес. Ничего такого, что могло бы обеспокоить Айрис Мердок или Тома Стоппарда, но он лучше, чем многие другие.
— Тогда, должно быть, это он. Он не говорил, чем занимается, — мы были слишком заняты разговором о других вещах. Во всяком случае, сейчас я начну сначала.
Керр слушал ее двадцать минут. Сэлли Бейкер знала, хотя могла и не видеть этого, что время от времени его глаза вспыхивали, когда он в уме выделял ключевые моменты ее повествования, которое его мозг одновременно и воспринимал и записывал. Когда она закончила, он мог бы слово в слово повторить все, что только что услышал, включая и ее предположения, которые в их общем прошлом так часто имели решающее значение.
— Больше нет ничего значительного или непосредственно относящегося к делу. — Сделав такое заключение, она улыбнулась. — Теперь я опять в комнате четыреста девять.
— И точны, как всегда, — заметил он. — Рекомендуется ли предпринять какие-то действия?
— Разумеется, хотя и не вам. Но я хотела бы услышать ваши соображения. Прежде всего скажите — вы проявили какой-то интерес к смерти Патрика Гэбриеля?
— Естественно, я сообщил о ней, — ответил он. — В моем положении нельзя не обращать внимания на нераскрытые убийства, которые происходят близко от моего бивака. Из Лондона сюда прислали человека, чтобы поговорить с полицией, но ничего не было обнаружено. Смерть Гэбриеля была тайной не более чем местных масштабов. Я получил очень разумный рапорт, — думаю, кто-то хотел успокоить старика: никаких особо подозреваемых, достаточное их число отсеялось после операции по снятию отпечатков, которую удалось провести.
— А вы позволили снять свои?
— Конечно. Я законопослушный гражданин, и мне не хотелось привлекать к себе внимание деревенских полисменов. Тем более что через два часа их изъяли из досье уголовного розыска Эксетера.
— Итак, это убийство привлекло ваше внимание. Есть ли у вас какие-нибудь идеи на этот счет?
Керр пожал плечами.
— Постольку поскольку я думаю об этом, я почувствовал, что полиция чересчур занята мотивами убийства, а не мотивами кражи. Люди убивают по самым разным причинам, убийца мог быть просто пьян, хотя полагаю, что на это не похоже. Вот похищение блокнотов со стихами Гэбриеля — это гораздо более таинственно.
— Но оба преступления должны быть связаны, — возразила Сэлли Бейкер.
— Конечно, — согласился Керр. — Однако они поставили телегу впереди лошади: объясни убийство — и будет понятна кража. Я бы подошел к этому с другой стороны.
— Вы довели это до их сведения?
— Не прямо, но когда Лондон дал отбой, я предложил представить это как их инициативу. Я бы не хотел, чтобы такого рода идея исходила от меня: слишком высок уровень моей конспирации. Не знаю, побеспокоился ли об этом Лондон.
— А как насчет того, что происходит сейчас? На церковном дворе?
— Это все догадки и версии. — Керр с облегчением заговорил на своем профессиональном языке: — Это всего лишь умозрительная информация, требующая подтверждения из других источников. Следует отметить совпадения с историей Ральфа-Сказочника, но есть слишком много альтернативных возможностей, чтобы делать окончательные выводы. На этой стадии не может быть уверенной увязки с основным событием. Никаких действий, пока…
— Ну, я уже предприняла кое-что, — прервала его Сэлли Бейкер. — Или, по крайней мере, я предложила, чтобы это сделал Гас Мальтрейверс.
— Тогда ждите. Даже совершенно неопытные сотрудники могут отыскать исходные факты. Это не безусловно, но случается.
— О, достаточно, Алекс! — Она сердито взглянула на него. — Здесь Медмелтон, а не «коридор» через Ригу для засылки агентов. И вы уже много лет на пенсии.
Он рассмеялся:
— Вы слишком нервничаете. Я говорю себе, что все это кончено, но для меня, старика, моя «легенда» становится наградой. Вы приходите сюда с вашей тайной, и я накидываю на себя шутовской наряд, потому что мне все еще недостает его. Вы прощаете мне это?
— Конечно, и я вас понимаю. Если я или Гас узнаем что-нибудь новенькое, могу ли я поговорить с вами еще раз? Ваши соображения могут помочь.
— Естественно. Приводите сюда вашего мистера Мальтрейверса. Скажите ему, что я энтузиаст и хотел бы встретиться с ним. Правда — самая лучшая «легенда». По меньшей мере я смогу оценить его по достоинству.
— Мы должны быть осторожны.
— Едва ли он из ЦРУ, — подчеркнул Керр. — Я скорректирую свое поведение, и он воспримет меня только как вышедшего на пенсию работника почтовой службы Ее Величества. Если у меня будут какие-то предложения, я изложу их в порядке болтовни и соответствующим тоном неуверенности. Вы можете обращаться со мной, как с любимым обломком прошлого, а мистер Мальтрейверс, уверен, окажется не самым проницательным. — Он помедлил минуту. — И последнее, прежде чем вы вернетесь к стирке. Почему вы этим интересуетесь? У вас было что-нибудь общее с Патриком Гэбриелем?
— Ничего подобного, — горячо возразила она. — Я встречала его… три раза, самое большее — четыре. Я беспокоюсь о Мишель Дин. Помните: я вернулась домой и это моя деревня… Возможно, с возрастом становишься сентиментальной.
— Да. — В голосе Керра звучало сожаление. — Это не те эмоции, которыми я могу позволить себе наслаждаться.
Мальтрейверс все же недооценил быстроты и эффективности тайной системы общения в Медмелтоне, хотя и мог предвидеть ее способность к построению гипотез византийской сложности на основании простых слов «я узнал». Около двенадцати часов дня тридцать клиентов Милдред Томпсон получили основную информацию, усиленную понимающими взглядами и невысказанными намеками, и поспешно удалились, ухватившись за эти новости, как за эстафету, которую должно передать дальше, и как можно быстрее.
— Он из полиции, конечно. Его прислали из Лондона… Он напрямик спросил Милдред, знает ли она что-нибудь. Она, конечно, ничего не сказала, но… Он уехал через десять минут. Харри говорит, что спецотдел использует такие машины… Он был в «Вороне» вчера вечером со Стефаном Хартом. Они разговаривали наедине. Так что же знает Стефан Харт? Приехал вчера, и Пэгги Трэвис видела это из своего коттеджа напротив церкви: он зашел на церковный двор и какое-то время стоял у Древа Лазаря. Она думает, что фотографировал… Он высокий, худой, глаза светло-голубые. Твидовый спортивный пиджак от Харриса, широкие кавалерийские брюки из саржи. Замшевые ботинки. Около сорока. С проседью. О нет, он не из тех крутых парней. Зато умный. Очень вежливый. В чем-то привлекательный… Стефани стояла позади него в универмаге. Она считает, что он выуживал информацию… Когда он зашел в пивную, Сэлли Бейкер разговаривала с ним. Ясно, что они знают друг друга. Может, встречались в Лондоне. Это тебя удивит, а ты знаешь, что ее муж, конечно, был… Этим утром он опять пошел на церковный двор. Пэгги говорит, что побродил за церковью и через несколько минут вернулся. Должно быть, осматривал коттедж, который снимал Патрик Гэбриель. Сейчас он пустует. Наверное, пошел за ордером на обыск… Джим Хендерсон в «Вороне» говорит, что он присматривался к людям в баре. Ни к кому в особенности, но вы-то знаете, кто там всегда сидит в это время вечером, правда? И Джим уверяет, что видел его в Эксетере около недели назад… Слушайте, когда он только что приехал и был на церковном дворе, Джой Дрэббл прошла мимо его машины и заглянула внутрь. Так же, как вы это делаете. Там на сиденье был портативный телефон. И военно-топографическая карта. И портфель с кодовым замком. Это выглядело очень официально. А на заднем сиденье — пара тяжелых ботинок для прогулок. Больше она ничего не заметила. Она только бросила туда взгляд.
К полудню, когда Мальтрейверс вернулся, обсуждаемое событие вызвало такую суету и возбужденное любопытство, как если бы прилетел НЛО. Преисполненная сознанием своей ответственности и ключевой роли в происходящем, Пэгги Трэвис, удобно устроившись, сидела два часа около окна своей гостиной, рядом с телефоном. Она начала набирать номер, как только его машина повернула около церкви.
— Я думаю, что с ним кто-то есть. Сидит сзади. Пардон? О, наверняка это еще один мужчина. Но он проехал так быстро, что я не смогла рассмотреть как следует. Понаблюдаю, когда они снова поедут. А Мэг Уильямс сказала мне, что Тед говорит, будто он определенно свернул налево с главной дороги этим утром. Он видел его со своего трактора. Так что он мог ехать в Плимут. Я слыхала однажды, что военно-морская разведка имеет там секретную базу. Вы думаете…
Взяв с собой путеводитель по Бакфэстскому аббатству (очевидно, чтобы более точно определить место встречи по меньшей мере с главой спецотряда), Мальтрейверс вошел в пустой коттедж «Сумерки» и прошел на кухню, чтобы налить себе чашку чая. В ожидании, пока закипит чайник в форме кувшинчика, он взглянул на домашнюю доску для заметок из пробкового дерева, прикрепленную к стенке над разделочным столом. Здесь обычное их содержание соседствовало с особыми указаниями по ведению домашнего хозяйства: расписание домашней работы Мишель, картинки с изображением тигра и надписью: «Иди вперед и покорми меня»; старая вырезка из газетных сообщений о событиях в Эксетере по поводу концерта Бурнемутского симфонического оркестра, подчеркнутая шариковой ручкой; рецепты, написанные неразборчивым рочерком Вероники; скрепки для бумаг в пластиковом конверте с наклейкой, на которой можно было прочитать: «Я живу здесь — положи меня обратно»; талончики из магазина и меню китайского ресторана «навынос», рецепт удаления сальных пятен с одежды, вырезанный из журнала; карикатурное изображение супружеской пары средних лет, где мужчина говорит: «Помнишь время, когда во мне была искра Божья, а у тебя была квартира?»; фотография, снятая на каком-то официальном обеде, где был запечатлен смущенный Стефан во взятом напрокат вечернем костюме и Вероника, оказавшаяся не в фокусе.
И еще одна фотография (пар вырвался из чайника, и он, налив кипяток в кружку, вернулся к буфету). — Мишель, сидящая на полу в своей комнате со скрещенными ногами, глядя вверх и скорчив гримасу в ответ на неожиданное появление камеры; открытый шкаф около кровати позади нее… Мальтрейверс снял фотографию и встал под кухонную лампу. Ее плечо закрывало нижнюю часть шкафа, но верхняя полка была приоткрыта; пластиковая кукла виднелась очень ясно, так же как и маленькая черная книжка и что-то похожее на… Он поднес изображение к глазам, прищурился, но больше ничего не смог рассмотреть. Он услышал, как в гостиной часы пробили четыре. Стефан и Мишель должны быть дома через пятнадцать минут. Вероника вернется не раньше пяти. Он повесил фотографию обратно и пошел наверх. Шкаф около кровати Мишель был заперт, и безнадежно было искать ключ в комнате, которая выглядела так, будто там потрудилось звено бомбардировщиков. Он вернулся на кухню и вытащил пакетик чая, после чего опять снял фотографию и перевернул ее. На обратной стороне было написано: «Сфотографировано Стефаном Хартом, горе-фотографом: Мишель занимается буддизмом и строит гримасы, чтобы доказать, что сегодня ей действительно пятнадцать лет». Доказательство того, что Мишель имела отношение к вещам, найденным на церковном дворе, было у Стефана перед глазами на протяжении многих месяцев.
Глава 8
Гилберт Флайт был взволнован, вернувшись домой в понедельник вечером: часть того распорядка, в который педантично была заключена его жизнь, нарушилась. Обычно он уезжал из банка (по давнишней договоренности с мистером Худом) в пять часов двадцать одну минуту, как раз перед часом пик, и возвращался в Медмелтон без одиннадцати шесть, имея в запасе время, чтобы переодеться, налить средней крепости шерри и выпить его, выкуривая десятую из своих четырнадцати сигарет в день и смотря при этом первые вечерние новости. Обед с матерью и Дорин начинался в шесть тридцать и заканчивался через двадцать минут, а в семь часов — не более чем плюс-минус минута — он отправлялся на прогулку с собакой, останавливался выпить две кружки пива в «Вороне» и возвращался домой к восьми, чтобы поработать над своей «Жизнью Нельсона», которую он начал в 1986 году. Были написаны шестьдесят тысяч слов, но его герой еще не поступил на службу во флот. Какао должно было быть приготовлено, когда он сходил вниз посмотреть «Новости в десять». В это время мать шла спать, а они с Дорин следовали ее примеру без пятнадцати одиннадцать. Потом он читал, обычно триллер, а иногда перечитывал роман К. С. Форестера Хорнблоу и выключал свет в четверть двенадцатого. Каждый день будильник звонил в семь часов семнадцать минут. Гилберт Флайт надевал костюм, подходящий для того или иного дня недели (в понедельник — оливково-зеленый, во вторник — темно-синий, в среду — в мелкую клеточку, в четверг — в елочку, в пятницу — шо-коладно-коричневый), слушал по «Радио-4» новости за завтраком (корнфлекс из Истера в конце сентября и овсяную кашу — всю остальную часть года), выгуливал собаку по неизменному маршруту и отправлялся на работу в восемь часов пятьдесят одну минуту, приезжая в банк ровно на девять минут раньше, чтобы компенсировать время, которое он не дорабатывал вечером. Так было все пятнадцать лет, пока он был заместителем управляющего, и так должно было быть всегда.
Но в понедельник грузовой фургончик, перегородивший боковую улицу, которая была частью тщательно продуманного Флайтом маршрута, задержал его на роковые две минуты и сорок три секунды — он заметил время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
В понедельник утром, когда он переводил «Илиаду» с греческого на польский — это героическое произведение, которое должно было выйти большим тиражом под псевдонимом Питер Квикс, — в дверь позвонили. Прежде чем он пошел открывать, аккуратно разложенные бумаги и словари исчезли в яшике стола, а вместо них был извлечен частично разгаданный кроссворд из «Дейли телеграф»: скрывать то, что он делал на самом деле, стало частью его натуры.
— Сэлли! Если бы я знал, что это вы, я бы не беспокоился.
— О чем?
— О том, чтобы замести следы. Входите и рассказывайте! В чем проблема?
— А почему это должна быть непременно проблема?
— Не будьте такой непонятливой, это на вас не похоже. — Керр отвечал, ведя ее в гостиную. — Сейчас утро понедельника. Вы обычно отправляетесь в универмаг, а автоматическая стиральная машина в это время делает свое дело, и сегодня достаточно хороший день, чтобы развесить белье на улице. Но из моего окна виден ваш сад, а веревка пуста. Как и всякий, кто был на дипломатической службе, вы — существо организованное. Но сегодня случилось что-то настолько срочное, что заставило вас нарушить заведенный порядок. Так что вы заглянули ко мне не для пустой болтовни…
Она засмеялась:
— О, Алекс, какого артиста потерял мир в вашем лице!
— Если вы собираетесь цитировать, делайте это правильно, — сказал он назидательно. — «Этот артист не мертв, он спит — и оба его глаза открыты».
— Тогда вы можете сказать мне, что они видят?
В ответ на ее тон тонкие губы Керра недовольно и задумчиво сжались.
— В вашем голосе звучит… серьезность. Припоминаю, так же было, когда вы первая сказали мне о ваших подозрениях по поводу Бриджена в пражском отделе виз. Каким же отвратительным делом это обернулось! Оно стоило жизни двум женщинам.
— Я стараюсь забыть об этом, — тихо сказала Сэлли Бейкер. — Одну из них я знала.
— Тогда-то я и выяснил, с какой твердостью вы бросили якорь в наших водах. — Керр успокаивающе улыбнулся. — О, дорогая! Неужели это все еще так живо? Простите, что напомнил. Так или иначе, что бы ни было сейчас, это уже не может быть, думаю, столь болезненным для вас.
Он подвел ее к креслу с прямой спинкой, одиноко стоящему посреди комнаты, сел напротив нее, сложив руки. Позади в окно лился солнечный свет. При утреннем свете его жесткие серые глаза прятались в паутине морщинок — след годами плетенных хитростей, интриг и нервного напряжения. Они покрывали его лицо, как маска боли. Вот и теперь безобидный пенсионер-садовод автоматически вошел в роль ведущего допрос.
— Рассказывайте, — предложил он. — С самого начала.
— Это не комната четыреста девять для допросов, — напомнила она ему. — Не возвращайтесь, Алекс, к старым привычкам. Вы не должны этого делать.
— Простите, — извинился он. — Но вы одна из тех немногих людей, с кем я могу быть самим собой.
— Господи, и какой же вы на самом деле? — Она улыбнулась, прежде чем продолжить. — Я могу начать с сегодняшнего утра, потому что именно теперь все вышло на поверхность. У Стефана Харта гостит друг. Его зовут Огастас Мальтрейверс.
— Писатель? — осведомился Керр.
Сэлли Бейкер удивилась:
— Разве? Я не знала!
— Я не верю, что существуют два человека с таким именем. Его второй роман вышел около года назад, он написал также несколько пьес. Ничего такого, что могло бы обеспокоить Айрис Мердок или Тома Стоппарда, но он лучше, чем многие другие.
— Тогда, должно быть, это он. Он не говорил, чем занимается, — мы были слишком заняты разговором о других вещах. Во всяком случае, сейчас я начну сначала.
Керр слушал ее двадцать минут. Сэлли Бейкер знала, хотя могла и не видеть этого, что время от времени его глаза вспыхивали, когда он в уме выделял ключевые моменты ее повествования, которое его мозг одновременно и воспринимал и записывал. Когда она закончила, он мог бы слово в слово повторить все, что только что услышал, включая и ее предположения, которые в их общем прошлом так часто имели решающее значение.
— Больше нет ничего значительного или непосредственно относящегося к делу. — Сделав такое заключение, она улыбнулась. — Теперь я опять в комнате четыреста девять.
— И точны, как всегда, — заметил он. — Рекомендуется ли предпринять какие-то действия?
— Разумеется, хотя и не вам. Но я хотела бы услышать ваши соображения. Прежде всего скажите — вы проявили какой-то интерес к смерти Патрика Гэбриеля?
— Естественно, я сообщил о ней, — ответил он. — В моем положении нельзя не обращать внимания на нераскрытые убийства, которые происходят близко от моего бивака. Из Лондона сюда прислали человека, чтобы поговорить с полицией, но ничего не было обнаружено. Смерть Гэбриеля была тайной не более чем местных масштабов. Я получил очень разумный рапорт, — думаю, кто-то хотел успокоить старика: никаких особо подозреваемых, достаточное их число отсеялось после операции по снятию отпечатков, которую удалось провести.
— А вы позволили снять свои?
— Конечно. Я законопослушный гражданин, и мне не хотелось привлекать к себе внимание деревенских полисменов. Тем более что через два часа их изъяли из досье уголовного розыска Эксетера.
— Итак, это убийство привлекло ваше внимание. Есть ли у вас какие-нибудь идеи на этот счет?
Керр пожал плечами.
— Постольку поскольку я думаю об этом, я почувствовал, что полиция чересчур занята мотивами убийства, а не мотивами кражи. Люди убивают по самым разным причинам, убийца мог быть просто пьян, хотя полагаю, что на это не похоже. Вот похищение блокнотов со стихами Гэбриеля — это гораздо более таинственно.
— Но оба преступления должны быть связаны, — возразила Сэлли Бейкер.
— Конечно, — согласился Керр. — Однако они поставили телегу впереди лошади: объясни убийство — и будет понятна кража. Я бы подошел к этому с другой стороны.
— Вы довели это до их сведения?
— Не прямо, но когда Лондон дал отбой, я предложил представить это как их инициативу. Я бы не хотел, чтобы такого рода идея исходила от меня: слишком высок уровень моей конспирации. Не знаю, побеспокоился ли об этом Лондон.
— А как насчет того, что происходит сейчас? На церковном дворе?
— Это все догадки и версии. — Керр с облегчением заговорил на своем профессиональном языке: — Это всего лишь умозрительная информация, требующая подтверждения из других источников. Следует отметить совпадения с историей Ральфа-Сказочника, но есть слишком много альтернативных возможностей, чтобы делать окончательные выводы. На этой стадии не может быть уверенной увязки с основным событием. Никаких действий, пока…
— Ну, я уже предприняла кое-что, — прервала его Сэлли Бейкер. — Или, по крайней мере, я предложила, чтобы это сделал Гас Мальтрейверс.
— Тогда ждите. Даже совершенно неопытные сотрудники могут отыскать исходные факты. Это не безусловно, но случается.
— О, достаточно, Алекс! — Она сердито взглянула на него. — Здесь Медмелтон, а не «коридор» через Ригу для засылки агентов. И вы уже много лет на пенсии.
Он рассмеялся:
— Вы слишком нервничаете. Я говорю себе, что все это кончено, но для меня, старика, моя «легенда» становится наградой. Вы приходите сюда с вашей тайной, и я накидываю на себя шутовской наряд, потому что мне все еще недостает его. Вы прощаете мне это?
— Конечно, и я вас понимаю. Если я или Гас узнаем что-нибудь новенькое, могу ли я поговорить с вами еще раз? Ваши соображения могут помочь.
— Естественно. Приводите сюда вашего мистера Мальтрейверса. Скажите ему, что я энтузиаст и хотел бы встретиться с ним. Правда — самая лучшая «легенда». По меньшей мере я смогу оценить его по достоинству.
— Мы должны быть осторожны.
— Едва ли он из ЦРУ, — подчеркнул Керр. — Я скорректирую свое поведение, и он воспримет меня только как вышедшего на пенсию работника почтовой службы Ее Величества. Если у меня будут какие-то предложения, я изложу их в порядке болтовни и соответствующим тоном неуверенности. Вы можете обращаться со мной, как с любимым обломком прошлого, а мистер Мальтрейверс, уверен, окажется не самым проницательным. — Он помедлил минуту. — И последнее, прежде чем вы вернетесь к стирке. Почему вы этим интересуетесь? У вас было что-нибудь общее с Патриком Гэбриелем?
— Ничего подобного, — горячо возразила она. — Я встречала его… три раза, самое большее — четыре. Я беспокоюсь о Мишель Дин. Помните: я вернулась домой и это моя деревня… Возможно, с возрастом становишься сентиментальной.
— Да. — В голосе Керра звучало сожаление. — Это не те эмоции, которыми я могу позволить себе наслаждаться.
Мальтрейверс все же недооценил быстроты и эффективности тайной системы общения в Медмелтоне, хотя и мог предвидеть ее способность к построению гипотез византийской сложности на основании простых слов «я узнал». Около двенадцати часов дня тридцать клиентов Милдред Томпсон получили основную информацию, усиленную понимающими взглядами и невысказанными намеками, и поспешно удалились, ухватившись за эти новости, как за эстафету, которую должно передать дальше, и как можно быстрее.
— Он из полиции, конечно. Его прислали из Лондона… Он напрямик спросил Милдред, знает ли она что-нибудь. Она, конечно, ничего не сказала, но… Он уехал через десять минут. Харри говорит, что спецотдел использует такие машины… Он был в «Вороне» вчера вечером со Стефаном Хартом. Они разговаривали наедине. Так что же знает Стефан Харт? Приехал вчера, и Пэгги Трэвис видела это из своего коттеджа напротив церкви: он зашел на церковный двор и какое-то время стоял у Древа Лазаря. Она думает, что фотографировал… Он высокий, худой, глаза светло-голубые. Твидовый спортивный пиджак от Харриса, широкие кавалерийские брюки из саржи. Замшевые ботинки. Около сорока. С проседью. О нет, он не из тех крутых парней. Зато умный. Очень вежливый. В чем-то привлекательный… Стефани стояла позади него в универмаге. Она считает, что он выуживал информацию… Когда он зашел в пивную, Сэлли Бейкер разговаривала с ним. Ясно, что они знают друг друга. Может, встречались в Лондоне. Это тебя удивит, а ты знаешь, что ее муж, конечно, был… Этим утром он опять пошел на церковный двор. Пэгги говорит, что побродил за церковью и через несколько минут вернулся. Должно быть, осматривал коттедж, который снимал Патрик Гэбриель. Сейчас он пустует. Наверное, пошел за ордером на обыск… Джим Хендерсон в «Вороне» говорит, что он присматривался к людям в баре. Ни к кому в особенности, но вы-то знаете, кто там всегда сидит в это время вечером, правда? И Джим уверяет, что видел его в Эксетере около недели назад… Слушайте, когда он только что приехал и был на церковном дворе, Джой Дрэббл прошла мимо его машины и заглянула внутрь. Так же, как вы это делаете. Там на сиденье был портативный телефон. И военно-топографическая карта. И портфель с кодовым замком. Это выглядело очень официально. А на заднем сиденье — пара тяжелых ботинок для прогулок. Больше она ничего не заметила. Она только бросила туда взгляд.
К полудню, когда Мальтрейверс вернулся, обсуждаемое событие вызвало такую суету и возбужденное любопытство, как если бы прилетел НЛО. Преисполненная сознанием своей ответственности и ключевой роли в происходящем, Пэгги Трэвис, удобно устроившись, сидела два часа около окна своей гостиной, рядом с телефоном. Она начала набирать номер, как только его машина повернула около церкви.
— Я думаю, что с ним кто-то есть. Сидит сзади. Пардон? О, наверняка это еще один мужчина. Но он проехал так быстро, что я не смогла рассмотреть как следует. Понаблюдаю, когда они снова поедут. А Мэг Уильямс сказала мне, что Тед говорит, будто он определенно свернул налево с главной дороги этим утром. Он видел его со своего трактора. Так что он мог ехать в Плимут. Я слыхала однажды, что военно-морская разведка имеет там секретную базу. Вы думаете…
Взяв с собой путеводитель по Бакфэстскому аббатству (очевидно, чтобы более точно определить место встречи по меньшей мере с главой спецотряда), Мальтрейверс вошел в пустой коттедж «Сумерки» и прошел на кухню, чтобы налить себе чашку чая. В ожидании, пока закипит чайник в форме кувшинчика, он взглянул на домашнюю доску для заметок из пробкового дерева, прикрепленную к стенке над разделочным столом. Здесь обычное их содержание соседствовало с особыми указаниями по ведению домашнего хозяйства: расписание домашней работы Мишель, картинки с изображением тигра и надписью: «Иди вперед и покорми меня»; старая вырезка из газетных сообщений о событиях в Эксетере по поводу концерта Бурнемутского симфонического оркестра, подчеркнутая шариковой ручкой; рецепты, написанные неразборчивым рочерком Вероники; скрепки для бумаг в пластиковом конверте с наклейкой, на которой можно было прочитать: «Я живу здесь — положи меня обратно»; талончики из магазина и меню китайского ресторана «навынос», рецепт удаления сальных пятен с одежды, вырезанный из журнала; карикатурное изображение супружеской пары средних лет, где мужчина говорит: «Помнишь время, когда во мне была искра Божья, а у тебя была квартира?»; фотография, снятая на каком-то официальном обеде, где был запечатлен смущенный Стефан во взятом напрокат вечернем костюме и Вероника, оказавшаяся не в фокусе.
И еще одна фотография (пар вырвался из чайника, и он, налив кипяток в кружку, вернулся к буфету). — Мишель, сидящая на полу в своей комнате со скрещенными ногами, глядя вверх и скорчив гримасу в ответ на неожиданное появление камеры; открытый шкаф около кровати позади нее… Мальтрейверс снял фотографию и встал под кухонную лампу. Ее плечо закрывало нижнюю часть шкафа, но верхняя полка была приоткрыта; пластиковая кукла виднелась очень ясно, так же как и маленькая черная книжка и что-то похожее на… Он поднес изображение к глазам, прищурился, но больше ничего не смог рассмотреть. Он услышал, как в гостиной часы пробили четыре. Стефан и Мишель должны быть дома через пятнадцать минут. Вероника вернется не раньше пяти. Он повесил фотографию обратно и пошел наверх. Шкаф около кровати Мишель был заперт, и безнадежно было искать ключ в комнате, которая выглядела так, будто там потрудилось звено бомбардировщиков. Он вернулся на кухню и вытащил пакетик чая, после чего опять снял фотографию и перевернул ее. На обратной стороне было написано: «Сфотографировано Стефаном Хартом, горе-фотографом: Мишель занимается буддизмом и строит гримасы, чтобы доказать, что сегодня ей действительно пятнадцать лет». Доказательство того, что Мишель имела отношение к вещам, найденным на церковном дворе, было у Стефана перед глазами на протяжении многих месяцев.
Глава 8
Гилберт Флайт был взволнован, вернувшись домой в понедельник вечером: часть того распорядка, в который педантично была заключена его жизнь, нарушилась. Обычно он уезжал из банка (по давнишней договоренности с мистером Худом) в пять часов двадцать одну минуту, как раз перед часом пик, и возвращался в Медмелтон без одиннадцати шесть, имея в запасе время, чтобы переодеться, налить средней крепости шерри и выпить его, выкуривая десятую из своих четырнадцати сигарет в день и смотря при этом первые вечерние новости. Обед с матерью и Дорин начинался в шесть тридцать и заканчивался через двадцать минут, а в семь часов — не более чем плюс-минус минута — он отправлялся на прогулку с собакой, останавливался выпить две кружки пива в «Вороне» и возвращался домой к восьми, чтобы поработать над своей «Жизнью Нельсона», которую он начал в 1986 году. Были написаны шестьдесят тысяч слов, но его герой еще не поступил на службу во флот. Какао должно было быть приготовлено, когда он сходил вниз посмотреть «Новости в десять». В это время мать шла спать, а они с Дорин следовали ее примеру без пятнадцати одиннадцать. Потом он читал, обычно триллер, а иногда перечитывал роман К. С. Форестера Хорнблоу и выключал свет в четверть двенадцатого. Каждый день будильник звонил в семь часов семнадцать минут. Гилберт Флайт надевал костюм, подходящий для того или иного дня недели (в понедельник — оливково-зеленый, во вторник — темно-синий, в среду — в мелкую клеточку, в четверг — в елочку, в пятницу — шо-коладно-коричневый), слушал по «Радио-4» новости за завтраком (корнфлекс из Истера в конце сентября и овсяную кашу — всю остальную часть года), выгуливал собаку по неизменному маршруту и отправлялся на работу в восемь часов пятьдесят одну минуту, приезжая в банк ровно на девять минут раньше, чтобы компенсировать время, которое он не дорабатывал вечером. Так было все пятнадцать лет, пока он был заместителем управляющего, и так должно было быть всегда.
Но в понедельник грузовой фургончик, перегородивший боковую улицу, которая была частью тщательно продуманного Флайтом маршрута, задержал его на роковые две минуты и сорок три секунды — он заметил время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24