И вновь, тяжело дыша, он откинулся на спинку кресла. Блаженное оцепенение лишило его не только зрения, но, как оказалось, и дара речи.
— Что прикажешь, Превосходный? Что пожелаешь?
Деврас никак не мог отдышаться.
— Понимаю. Тебе нужен совет, — заключил стол с явным удовлетворением. — Всемогущий, твоя воля превыше всего, но будет ли позволительно твоему покорнейшему слуге высказать предположение?
Деврас скорее безотчетно, нежели осмысленно, кивнул.
— Позволь представить тебе для услады редкое издание «Квинтэссенция экстаза» Вимефера — дивное сочинение, плод богатой фантазии и живого ума, изобилующее красочными описаниями. Издание же, которое я беру на себя смелость рекомендовать тебе, Всезнающий, снабжено к тому же живыми иллюстрациями славного Нардина. Отметь, Высокородный, раскрашенными вручную. И хотя этим гравюрам недостает непревзойденной утонченности, отличающей зрелые работы Нардина, в них также чувствуется рука мастера. Не сомневаюсь, что ты по достоинству оценишь совершенство анатомических деталей, красноречивое выражение лиц и гибкость человеческих тел. Итак, Восхитительный, с твоего позволения…
Под аккомпанемент приглушенной музыки из «колодца» медленно выплыл внушительных размеров фолиант. Выплыл и застыл в наклонном положении как раз напротив Девраса. Пока молодой человек затуманенным взором следил за этими манипуляциями, книга экстаза «Квинтэссенция» сама собой раскрылась на начале первой главы. Страница справа была заполнена сплошным печатным текстом. Слева кувыркались великолепно выполненные Нардином фигурки. Деврас, выпучив глаза, завороженно глядел, как извиваются и сплетаются в любовном экстазе маленькие тела. Постепенно в его сознание проник вкрадчивый елейный голос. Избавляя от необходимости шевелить мозгами, стол сам начитывал текст. Невидимая рука переворачивала страницы.
Мысли Девраса словно увязали в вязком иле. Язык не ворочался. С неимоверным трудом он оторвался от поглощенных своим занятием человечков и проговорил:
— Хватит.
— Повиноваться тебе — величайшая радость, Достойнейший. Не слишком ли быстро я читаю? Или, быть может, желаешь вернуться к какой-либо из прочитанных сцен?
— Я… хотел… совсем… другого…
В одно мгновение книга исчезла там, откуда появилась.
— Есть множество других, — заверил стол. — Стоит лишь выбрать. Твой покорный слуга позаботится о том, чтобы выполнить любое твое пожелание. Только склонись к «колодцу», Божественный, вглядись в него, склонись, склонись… — Музыка расслабляла и убаюкивала. Дымка сладостного дурмана поднималась все выше.
— Но разве у тебя нет трудов преподобного Дизича? — титаническим усилием воли заставил себя промолвить Деврас.
В ответ за его спиной раздался взрыв хохота, и, обернувшись, Деврас увидел стоявшего рядом незнакомца. Блики от свечей играли на его куполообразной лысине, обрамленной венчиком жестких каштановых волос, отражались в ясных, насмешливых, необыкновенно живых карих глазах. Незнакомец, судя по морщинам и густой курчавой бороде с проседью, давно уже вышел из юношеского возраста. Его добродушное лицо украшали не слишком аккуратно подстриженные усы, нос с горбинкой и на редкость белые зубы, обнаженные в саркастической улыбке. Роста он был чуть ниже среднего, полноту отчасти скрывала богатая мантия, небрежно наброшенная на плечи. Казалось, двуглавый дракон, свирепо взиравший с эмблемы, испытывал смущение за столь легкомысленное отношение хозяина к своей внешности. Деврас увидел все это словно через запотевшее стекло.
— Прошу прощения, но вы заблуждаетесь, — со светской легкостью заметил ученый. — Не думаю, чтобы преподобный Дизич доставил вам удовольствие. Позвольте посоветовать более подходящее чтиво — скажем, «Квинтэссенцию экстаза» Вимефера или даже «Кровавый мрак» мастера Партгеральда. Но только не преподобного Дизича!
Деврас не настолько осоловел, чтобы не распознать в его тоне откровенную насмешку.
— Я сам знаю, что мне нужно, — обиженно пробормотал он и прикрыл рукой глаза, зрачки которых были весьма расширены.
— Похоже на то, — рассмеялся тот.
— Вы сомневаетесь в моем знакомстве с… с классиками, уважаемый?
— А каких именно классиков вы имеете в виду? — Было видно, что толстяк веселится от души.
Девраса охватило тупое раздражение, и он постарался сосредоточиться, чтобы дать отпор насмешнику. Когда он заговорил, его голос звучал хотя и невнятно, но достаточно твердо, а слова — вполне осмысленно.
— Я знаю классику. Знаю и люблю. Дизича я читал. И Гезеликуса. И еще Лапиви, Оми Нофида, Вуллероя, Зеббефора, Фу Круна…
Перечисление имен могло бы продолжаться бесконечно, не будь оно прервано удивленным возгласом:
— Вы читали Оми Нофида?
— Да, хотя мне и говорили, что это пустая трата времени.
— Да вы книжник, как я погляжу?
Кивок дался Деврасу с трудом, словно голова его находилась в вязкой, клейкой субстанции.
— Тогда зачем, скажите на милость, вы связались с этим насквозь прогнившим развратником?
Деврас на мгновение задумался, напрягся и выдавил:
— Как, разве это не библиотека?
— Разумеется, и притом богатейшая. Но стол… стол изготовили еще в прошлом веке чародеи как средство увеселения и морального разложения герцогов Ланти-Юма. У нашего герцога Бофуса он, правда, не в чести, но зато придворные его просто обожают. Разве вы этого не знали?
Деврас лишь покачал головой:
— Увы. Благодарю вас, мастер…
— Рэйт Уэйт-Базеф, — представился ученый. Имя казалось до боли знакомым. — А вас как величать?
— Деврас Хар-Феннахар.
— Хар-Феннахар? Да что вы говорите? — Удивлению ученого не было предела. — Странно, коли это действительно так. Я был уверен, что род Феннахаров вымер.
— Только в финансовом смысле, — ответил Деврас, деликатно пропустив мимо ушей неучтивое замечание.
Уэйт-Базеф подавил ехидный смешок.
— Что ж, Хар-Феннахар, даже оглушенный и неспособный связать двух слов, — ценнейшая находка. В конце концов, наш дружочек обретет дар речи, и тогда можно ждать самого неожиданного поворота событий. Пойдемте, юноша…
Не обращая внимания на скорбные стенания стола, Рэйт Уэйт-Базеф вытащил Девраса из кресла.
— Вам нужен свежий воздух. Обопритесь на меня. Под несущиеся им вслед мольбы и увещевания он провел наследника Хар-Феннахаров бессчетными коридорами и галереями на балкон — туда, где над головой сверкали мириады звезд, а с Лурейского канала доносился влажный бриз.
Деврас погрузился в созерцание игры огней, отражавшихся в водах канала, чехарды волн и бурунов, путешествия одинокой апельсиновой корки, мелькавшей как раз под тем местом, где они стояли. Упиваясь ночной прохладой и ощущая на себе изучающий взгляд своего спутника, он ухватился за мысль, которая, подобно той самой апельсиновой корке, мельтешила на поверхности его сознания.
— Вы говорите, библиотека была задумана чародеями как средство разложения герцогов Ланти-Юма?
— Именно так. Или, если угодно, как способ соискания их расположения.
Деврас какое-то время пытался осмыслить услышанное, пока не поймал себя на том, что пытается пересчитать золотые нити в вышитом на плече Рэйта Уэйт-Базефа драконе. Сделав над собой усилие, он отвел глаза в сторону.
— Но… — медленно проговорил он, подбирая слова, — вы и сами принадлежите к Избранным.
— Какие в наши дни секреты?
— И столь неуважительно высказываетесь о своем ордене?
— Учитывая характер сил, стоящих ныне во главе Избранных, нелояльность по отношению к нему означает почти что добродетель.
Деврас с интересом взглянул на своего собеседника. Если бы к нему в тот момент вернулась способность соображать, вопросы посыпались бы из него, как из рога изобилия. Пока же пришлось удовлетвориться этим. Он почувствовал себя неуютно. Наверняка столь неприкрытая критика в адрес могущественных магов являлась тактикой неумной, да и небезопасной. Тут в его мозгах наступило некоторое прояснение, и он вспомнил, что рассказывали об этом человеке люди: кажется, заядлый сплетник-букинист со Старой Рыночной площади. Древний и знатный род Уэйт-Базефов во все века славился ветреностью и непостоянством. И, пожалуй, самой шаткой репутацией пользовался нынешний хозяин замка Ио-Веша, этот самый Рэйт Уэйт-Базеф. Молва разнесла слухи о его блестящих талантах. Даже враги его — а их, к слову сказать, было великое множество — и те не могли отрицать его выдающихся магических способностей. Впрочем, последние не помогли ему продвинуться по иерархической лестнице ордена по той простой причине, что их обладатель был неисправимым спорщиком и своенравным индивидуалистом. С его приходом в рядах Избранных затесался смутьян, бузотер и мятежник — ироничный, непокорный, убийственно красноречивый. Словом, тип известный и опасный.
Пока все это крутилось в голове Девраса, Уэйт-Базеф изливал на него поток красноречия, и часть этого потока все же проникла в затуманенное сознание.
— Таким образом, нельзя отрицать тот факт, что сокрытие информации, касающейся активизации магической деятельности в глубине острова, равно как и слухов о распространяющейся Тьме, в корне противоречит принципам, на которых некогда был основан сам орден Избранных. Да, мы всегда блюли наши секреты, и против этого я ничего не имею. Но никогда прежде от населения не утаивали сведения столь глобального значения, что абсолютно недопустимо.
В бессмысленном взгляде Девраса читалось абсолютное непонимание. Улыбнувшись своей саркастической улыбкой, так что глаза почти утонули в мясистых щеках, Уэйт-Базеф сказал:
— Ничего, воздействие дурмана скоро пройдет. А пока, раз уж вас, похоже, заинтересовала природа ордена, не желаете ли полюбоваться на представление его непревзойденности Ваксальта Глесс-Валледжа, который сегодня порадует нас своим обаянием, умом и самым бессовестным враньем. Не думаю, что сумею воздержаться от комментариев.
Деврас хотел, было испросить объяснения, но ограничился односложным:
— Где?
— В герцогском театре. Я вас проведу. Не беспокойтесь, юноша, терять вас не входит в мои планы.
Какие планы — о том Деврасу было неведомо. Но на обдумывание этого вопроса времени не осталось, потому что он снова волей-неволей очутился в цветастом лабиринте дворца.
Глава 4
Деврас с покорностью марионетки снова смешался с блестящей толпой. Кукловод Рэйт Уэйт-Базеф ловко вел его зеркальным коридором, пока они не пришли в так называемый театр «Шоннет» место зрелищ и маскарадов, к которым герцог Ланти-Юма, как того и требовала традиция, был неравнодушен. Уэйт-Базеф приберег им хорошие места недалеко от авансцены, и Деврас не без удовольствия погрузился в бархатное кресло. И все же он никак не мог избавиться от чувства, что за ним наблюдают десятки пар глаз. Головокружение еще не прошло. Его спутник обрушил на него нескончаемый поток всевозможных сведений о высшем свете Ланти-Юма, что, в принципе, было полезно, но в своем нынешнем состоянии Деврас мало что соображал. Правда, два замечания каким-то чудом все же проникли в его сознание.
— Это его милость, — осторожно указывая пальцем, проговорил Уэйт-Базеф, — герцог Бофус Дил-Шоннет.
Деврас проследил по направлению пальца и увидел коротконогого, толстого, темноволосого мужчину в роскошном камзоле из бело-золотой парчи. То был не кто иной, как сам владыка главного города среди городов-государств, переходившего по наследству сотням его предшественников. В его руках находилась судьба рода Феннахаров.
Нет, он не был похож на грозного властителя. У герцога были короткие толстые руки, мягкий подбородок со скудной козлиной бородкой и покатые плечи. Черты его лица обнаруживали слабоволие и невинность. Губы складывались в слащавую улыбку, а голубые, как ясное небо, глаза под длинными ресницами излучали любезность и неотягощенность мыслью.
Как ни силился Деврас, он не увидел в Бофусе Дил-Шоннете ничего, что могло бы произвести впечатление. «Стоит ли говорить с ним о чем-нибудь? Н-да…» Объект его пристального внимания с удовольствием посасывал леденец.
— Гигант среди людей, — с тихим смешком заметил Рэйт Уэйт-Базеф и вновь указал пальцем: — А это дочь герцога и предположительно наследница, ее милость Каравайз Дил-Шоннет.
Это был тот редкий случай, когда дочь абсолютно не походила на отца. Леди Каравайз было двадцать шесть лет от роду, и, к ужасу ее будущих подданных, она до сих пор не вышла замуж. Дочь герцога Бофуса была высока, стройна и держалась прямо, как гвардеец на параде. Лицо умное и аристократическое, но, откровенно говоря, не наделенное особой красотой. Не было и в помине ни розовых щечек, ни надутых губок, ни томных глазок, что отличает записных красоток от прочих представительниц слабого пола. Лицо леди Каравайз было чистым и довольно приятным, но резковатые черты его, лучше всяких слов, говорили о характере этой девушки: скулы были излишне выступающими, подбородок слишком волевым, а лоб чересчур высоким. Даже в тонко очерченном рисунке губ читались решительность и сила воли. Небесно-голубые глаза под черными бровями вразлет можно было бы назвать очень красивыми, если бы не их выражение. Глазам молодой женщины пристало быть нежно-мягкими, возможно, с искоркой озорства. Взгляд же леди Каравайз был холодным, пронзительным и, по словам недоброжелателей, надменным. Вьющиеся каштановые волосы ниспадали с высокого лба. Струящееся шелковое платье смягчало очертания ее худощавой фигуры. Деврас на время задумался и, в конце концов, произнес:
— Леди Каравайз одета совсем не как девушка на выданье.
— Леди Каравайз себе на уме, — сказал Рэйт Уэйт-Базеф уважительным тоном, что случалось с ним весьма редко.
Деврас не стал развивать эту тему. При одном только взгляде на собравшуюся аудиторию его захватила игра красок, сияние драгоценностей, безумная экстравагантность плюмажей и кружев. Это было похоже на картинки в калейдоскопе, на которые можно смотреть часами, предаваясь блаженной праздности. Но вдруг кто-то стал трясти его за руку.
— Очнитесь, юноша! — скомандовал Уэйт-Базеф. — Перед вами его непревзойденность Глесс-Валледж, магистр ордена Избранных. Комедия начинается.
Сотни придворных заполнили театр до отказа. Они внимательно наблюдали, как Ваксальт Глесс-Валледж, один из самых выдающихся чародеев, степенно поднимался на сцену. За ним шла толпа разодетых в атлас ливрейных лакеев, несших Полуночный Телескоп — хитроумное устройство, состоящее из экранов, призм, кристаллов и линз, поддерживающих радужное сияние шара из тончайшего стекла. Вся эта конструкция была довольно громоздкой — почти в рост человека. Увидев загадочное устройство, Деврас постарался привести в порядок свои мысли, и это частично ему удалось. Он заметил, что сидевший рядом Рэйт Уэйт-Базеф смотрел на Глесс-Валледжа с ироничной ухмылкой, а дочь герцога леди Каравайз — с холодной враждебностью.
Если даже премудрый Ваксальт Глесс-Валледж заметил неприязненные взгляды, то не подал виду. Высокий плечистый мужчина в темной мантии Избранных, он держался уверенно и непринужденно. Лицо с квадратными скулами было увенчано пышными густыми и ухоженными серебристыми волосами. Он обладал звучным, хорошо поставленным голосом опытного оратора, а манера говорить была приятной и убедительной. Жестом отпустив слуг, Валледж разродился краткой вступительной речью, щедро пересыпая необходимые пояснения комплиментами герцогу Бофусу. Судя по простоватой улыбке, Бофус искренне наслаждался изысканной лестью. Ее милость Каравайз — напротив. Чем дальше она слушала, тем отчетливее на ее лице проявлялось выражение неприкрытого отвращения.
— Таким образом, постепенно мы перейдем от светил, собравшихся здесь сегодня, к тем тусклым звездам, что освещают небеса, — закончил свое вступление Глесс-Валледж.
— Низкий подхалим, — заметил Уэйт-Базеф. Глесс-Валледж или не услышал, или счел ниже своего достоинства обращать внимание на реплику.
— Звезды, любезные друзья, — продолжал он мягко, — нечто большее, нежели небесные украшения. Звезды постоянно влияют на нас — именно они определяют срок наших жизней от рождения до самой смерти. С холодным безразличием они вершат наши судьбы. И хотя звезды несказанно далеки, все же благоволят говорить с нами. Небеса — открытая книга, которую на досуге могут читать те из нас, кто овладевает знаниями.
— Не правда ли, как мило он говорит? — спросила сидевшая неподалеку от Девраса румяная матрона свою соседку.
Та одобрительно кивнула.
— Какой голос! Какие глаза!
Ухмылка на лице Уэйт-Базефа стала еще шире. Деврас обнаружил, что постепенно начал улавливать суть происходящего.
— Немногие из нас умеют читать по звездам, — признал Глесс-Валледж, комически-печально тряхнув красивой головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Что прикажешь, Превосходный? Что пожелаешь?
Деврас никак не мог отдышаться.
— Понимаю. Тебе нужен совет, — заключил стол с явным удовлетворением. — Всемогущий, твоя воля превыше всего, но будет ли позволительно твоему покорнейшему слуге высказать предположение?
Деврас скорее безотчетно, нежели осмысленно, кивнул.
— Позволь представить тебе для услады редкое издание «Квинтэссенция экстаза» Вимефера — дивное сочинение, плод богатой фантазии и живого ума, изобилующее красочными описаниями. Издание же, которое я беру на себя смелость рекомендовать тебе, Всезнающий, снабжено к тому же живыми иллюстрациями славного Нардина. Отметь, Высокородный, раскрашенными вручную. И хотя этим гравюрам недостает непревзойденной утонченности, отличающей зрелые работы Нардина, в них также чувствуется рука мастера. Не сомневаюсь, что ты по достоинству оценишь совершенство анатомических деталей, красноречивое выражение лиц и гибкость человеческих тел. Итак, Восхитительный, с твоего позволения…
Под аккомпанемент приглушенной музыки из «колодца» медленно выплыл внушительных размеров фолиант. Выплыл и застыл в наклонном положении как раз напротив Девраса. Пока молодой человек затуманенным взором следил за этими манипуляциями, книга экстаза «Квинтэссенция» сама собой раскрылась на начале первой главы. Страница справа была заполнена сплошным печатным текстом. Слева кувыркались великолепно выполненные Нардином фигурки. Деврас, выпучив глаза, завороженно глядел, как извиваются и сплетаются в любовном экстазе маленькие тела. Постепенно в его сознание проник вкрадчивый елейный голос. Избавляя от необходимости шевелить мозгами, стол сам начитывал текст. Невидимая рука переворачивала страницы.
Мысли Девраса словно увязали в вязком иле. Язык не ворочался. С неимоверным трудом он оторвался от поглощенных своим занятием человечков и проговорил:
— Хватит.
— Повиноваться тебе — величайшая радость, Достойнейший. Не слишком ли быстро я читаю? Или, быть может, желаешь вернуться к какой-либо из прочитанных сцен?
— Я… хотел… совсем… другого…
В одно мгновение книга исчезла там, откуда появилась.
— Есть множество других, — заверил стол. — Стоит лишь выбрать. Твой покорный слуга позаботится о том, чтобы выполнить любое твое пожелание. Только склонись к «колодцу», Божественный, вглядись в него, склонись, склонись… — Музыка расслабляла и убаюкивала. Дымка сладостного дурмана поднималась все выше.
— Но разве у тебя нет трудов преподобного Дизича? — титаническим усилием воли заставил себя промолвить Деврас.
В ответ за его спиной раздался взрыв хохота, и, обернувшись, Деврас увидел стоявшего рядом незнакомца. Блики от свечей играли на его куполообразной лысине, обрамленной венчиком жестких каштановых волос, отражались в ясных, насмешливых, необыкновенно живых карих глазах. Незнакомец, судя по морщинам и густой курчавой бороде с проседью, давно уже вышел из юношеского возраста. Его добродушное лицо украшали не слишком аккуратно подстриженные усы, нос с горбинкой и на редкость белые зубы, обнаженные в саркастической улыбке. Роста он был чуть ниже среднего, полноту отчасти скрывала богатая мантия, небрежно наброшенная на плечи. Казалось, двуглавый дракон, свирепо взиравший с эмблемы, испытывал смущение за столь легкомысленное отношение хозяина к своей внешности. Деврас увидел все это словно через запотевшее стекло.
— Прошу прощения, но вы заблуждаетесь, — со светской легкостью заметил ученый. — Не думаю, чтобы преподобный Дизич доставил вам удовольствие. Позвольте посоветовать более подходящее чтиво — скажем, «Квинтэссенцию экстаза» Вимефера или даже «Кровавый мрак» мастера Партгеральда. Но только не преподобного Дизича!
Деврас не настолько осоловел, чтобы не распознать в его тоне откровенную насмешку.
— Я сам знаю, что мне нужно, — обиженно пробормотал он и прикрыл рукой глаза, зрачки которых были весьма расширены.
— Похоже на то, — рассмеялся тот.
— Вы сомневаетесь в моем знакомстве с… с классиками, уважаемый?
— А каких именно классиков вы имеете в виду? — Было видно, что толстяк веселится от души.
Девраса охватило тупое раздражение, и он постарался сосредоточиться, чтобы дать отпор насмешнику. Когда он заговорил, его голос звучал хотя и невнятно, но достаточно твердо, а слова — вполне осмысленно.
— Я знаю классику. Знаю и люблю. Дизича я читал. И Гезеликуса. И еще Лапиви, Оми Нофида, Вуллероя, Зеббефора, Фу Круна…
Перечисление имен могло бы продолжаться бесконечно, не будь оно прервано удивленным возгласом:
— Вы читали Оми Нофида?
— Да, хотя мне и говорили, что это пустая трата времени.
— Да вы книжник, как я погляжу?
Кивок дался Деврасу с трудом, словно голова его находилась в вязкой, клейкой субстанции.
— Тогда зачем, скажите на милость, вы связались с этим насквозь прогнившим развратником?
Деврас на мгновение задумался, напрягся и выдавил:
— Как, разве это не библиотека?
— Разумеется, и притом богатейшая. Но стол… стол изготовили еще в прошлом веке чародеи как средство увеселения и морального разложения герцогов Ланти-Юма. У нашего герцога Бофуса он, правда, не в чести, но зато придворные его просто обожают. Разве вы этого не знали?
Деврас лишь покачал головой:
— Увы. Благодарю вас, мастер…
— Рэйт Уэйт-Базеф, — представился ученый. Имя казалось до боли знакомым. — А вас как величать?
— Деврас Хар-Феннахар.
— Хар-Феннахар? Да что вы говорите? — Удивлению ученого не было предела. — Странно, коли это действительно так. Я был уверен, что род Феннахаров вымер.
— Только в финансовом смысле, — ответил Деврас, деликатно пропустив мимо ушей неучтивое замечание.
Уэйт-Базеф подавил ехидный смешок.
— Что ж, Хар-Феннахар, даже оглушенный и неспособный связать двух слов, — ценнейшая находка. В конце концов, наш дружочек обретет дар речи, и тогда можно ждать самого неожиданного поворота событий. Пойдемте, юноша…
Не обращая внимания на скорбные стенания стола, Рэйт Уэйт-Базеф вытащил Девраса из кресла.
— Вам нужен свежий воздух. Обопритесь на меня. Под несущиеся им вслед мольбы и увещевания он провел наследника Хар-Феннахаров бессчетными коридорами и галереями на балкон — туда, где над головой сверкали мириады звезд, а с Лурейского канала доносился влажный бриз.
Деврас погрузился в созерцание игры огней, отражавшихся в водах канала, чехарды волн и бурунов, путешествия одинокой апельсиновой корки, мелькавшей как раз под тем местом, где они стояли. Упиваясь ночной прохладой и ощущая на себе изучающий взгляд своего спутника, он ухватился за мысль, которая, подобно той самой апельсиновой корке, мельтешила на поверхности его сознания.
— Вы говорите, библиотека была задумана чародеями как средство разложения герцогов Ланти-Юма?
— Именно так. Или, если угодно, как способ соискания их расположения.
Деврас какое-то время пытался осмыслить услышанное, пока не поймал себя на том, что пытается пересчитать золотые нити в вышитом на плече Рэйта Уэйт-Базефа драконе. Сделав над собой усилие, он отвел глаза в сторону.
— Но… — медленно проговорил он, подбирая слова, — вы и сами принадлежите к Избранным.
— Какие в наши дни секреты?
— И столь неуважительно высказываетесь о своем ордене?
— Учитывая характер сил, стоящих ныне во главе Избранных, нелояльность по отношению к нему означает почти что добродетель.
Деврас с интересом взглянул на своего собеседника. Если бы к нему в тот момент вернулась способность соображать, вопросы посыпались бы из него, как из рога изобилия. Пока же пришлось удовлетвориться этим. Он почувствовал себя неуютно. Наверняка столь неприкрытая критика в адрес могущественных магов являлась тактикой неумной, да и небезопасной. Тут в его мозгах наступило некоторое прояснение, и он вспомнил, что рассказывали об этом человеке люди: кажется, заядлый сплетник-букинист со Старой Рыночной площади. Древний и знатный род Уэйт-Базефов во все века славился ветреностью и непостоянством. И, пожалуй, самой шаткой репутацией пользовался нынешний хозяин замка Ио-Веша, этот самый Рэйт Уэйт-Базеф. Молва разнесла слухи о его блестящих талантах. Даже враги его — а их, к слову сказать, было великое множество — и те не могли отрицать его выдающихся магических способностей. Впрочем, последние не помогли ему продвинуться по иерархической лестнице ордена по той простой причине, что их обладатель был неисправимым спорщиком и своенравным индивидуалистом. С его приходом в рядах Избранных затесался смутьян, бузотер и мятежник — ироничный, непокорный, убийственно красноречивый. Словом, тип известный и опасный.
Пока все это крутилось в голове Девраса, Уэйт-Базеф изливал на него поток красноречия, и часть этого потока все же проникла в затуманенное сознание.
— Таким образом, нельзя отрицать тот факт, что сокрытие информации, касающейся активизации магической деятельности в глубине острова, равно как и слухов о распространяющейся Тьме, в корне противоречит принципам, на которых некогда был основан сам орден Избранных. Да, мы всегда блюли наши секреты, и против этого я ничего не имею. Но никогда прежде от населения не утаивали сведения столь глобального значения, что абсолютно недопустимо.
В бессмысленном взгляде Девраса читалось абсолютное непонимание. Улыбнувшись своей саркастической улыбкой, так что глаза почти утонули в мясистых щеках, Уэйт-Базеф сказал:
— Ничего, воздействие дурмана скоро пройдет. А пока, раз уж вас, похоже, заинтересовала природа ордена, не желаете ли полюбоваться на представление его непревзойденности Ваксальта Глесс-Валледжа, который сегодня порадует нас своим обаянием, умом и самым бессовестным враньем. Не думаю, что сумею воздержаться от комментариев.
Деврас хотел, было испросить объяснения, но ограничился односложным:
— Где?
— В герцогском театре. Я вас проведу. Не беспокойтесь, юноша, терять вас не входит в мои планы.
Какие планы — о том Деврасу было неведомо. Но на обдумывание этого вопроса времени не осталось, потому что он снова волей-неволей очутился в цветастом лабиринте дворца.
Глава 4
Деврас с покорностью марионетки снова смешался с блестящей толпой. Кукловод Рэйт Уэйт-Базеф ловко вел его зеркальным коридором, пока они не пришли в так называемый театр «Шоннет» место зрелищ и маскарадов, к которым герцог Ланти-Юма, как того и требовала традиция, был неравнодушен. Уэйт-Базеф приберег им хорошие места недалеко от авансцены, и Деврас не без удовольствия погрузился в бархатное кресло. И все же он никак не мог избавиться от чувства, что за ним наблюдают десятки пар глаз. Головокружение еще не прошло. Его спутник обрушил на него нескончаемый поток всевозможных сведений о высшем свете Ланти-Юма, что, в принципе, было полезно, но в своем нынешнем состоянии Деврас мало что соображал. Правда, два замечания каким-то чудом все же проникли в его сознание.
— Это его милость, — осторожно указывая пальцем, проговорил Уэйт-Базеф, — герцог Бофус Дил-Шоннет.
Деврас проследил по направлению пальца и увидел коротконогого, толстого, темноволосого мужчину в роскошном камзоле из бело-золотой парчи. То был не кто иной, как сам владыка главного города среди городов-государств, переходившего по наследству сотням его предшественников. В его руках находилась судьба рода Феннахаров.
Нет, он не был похож на грозного властителя. У герцога были короткие толстые руки, мягкий подбородок со скудной козлиной бородкой и покатые плечи. Черты его лица обнаруживали слабоволие и невинность. Губы складывались в слащавую улыбку, а голубые, как ясное небо, глаза под длинными ресницами излучали любезность и неотягощенность мыслью.
Как ни силился Деврас, он не увидел в Бофусе Дил-Шоннете ничего, что могло бы произвести впечатление. «Стоит ли говорить с ним о чем-нибудь? Н-да…» Объект его пристального внимания с удовольствием посасывал леденец.
— Гигант среди людей, — с тихим смешком заметил Рэйт Уэйт-Базеф и вновь указал пальцем: — А это дочь герцога и предположительно наследница, ее милость Каравайз Дил-Шоннет.
Это был тот редкий случай, когда дочь абсолютно не походила на отца. Леди Каравайз было двадцать шесть лет от роду, и, к ужасу ее будущих подданных, она до сих пор не вышла замуж. Дочь герцога Бофуса была высока, стройна и держалась прямо, как гвардеец на параде. Лицо умное и аристократическое, но, откровенно говоря, не наделенное особой красотой. Не было и в помине ни розовых щечек, ни надутых губок, ни томных глазок, что отличает записных красоток от прочих представительниц слабого пола. Лицо леди Каравайз было чистым и довольно приятным, но резковатые черты его, лучше всяких слов, говорили о характере этой девушки: скулы были излишне выступающими, подбородок слишком волевым, а лоб чересчур высоким. Даже в тонко очерченном рисунке губ читались решительность и сила воли. Небесно-голубые глаза под черными бровями вразлет можно было бы назвать очень красивыми, если бы не их выражение. Глазам молодой женщины пристало быть нежно-мягкими, возможно, с искоркой озорства. Взгляд же леди Каравайз был холодным, пронзительным и, по словам недоброжелателей, надменным. Вьющиеся каштановые волосы ниспадали с высокого лба. Струящееся шелковое платье смягчало очертания ее худощавой фигуры. Деврас на время задумался и, в конце концов, произнес:
— Леди Каравайз одета совсем не как девушка на выданье.
— Леди Каравайз себе на уме, — сказал Рэйт Уэйт-Базеф уважительным тоном, что случалось с ним весьма редко.
Деврас не стал развивать эту тему. При одном только взгляде на собравшуюся аудиторию его захватила игра красок, сияние драгоценностей, безумная экстравагантность плюмажей и кружев. Это было похоже на картинки в калейдоскопе, на которые можно смотреть часами, предаваясь блаженной праздности. Но вдруг кто-то стал трясти его за руку.
— Очнитесь, юноша! — скомандовал Уэйт-Базеф. — Перед вами его непревзойденность Глесс-Валледж, магистр ордена Избранных. Комедия начинается.
Сотни придворных заполнили театр до отказа. Они внимательно наблюдали, как Ваксальт Глесс-Валледж, один из самых выдающихся чародеев, степенно поднимался на сцену. За ним шла толпа разодетых в атлас ливрейных лакеев, несших Полуночный Телескоп — хитроумное устройство, состоящее из экранов, призм, кристаллов и линз, поддерживающих радужное сияние шара из тончайшего стекла. Вся эта конструкция была довольно громоздкой — почти в рост человека. Увидев загадочное устройство, Деврас постарался привести в порядок свои мысли, и это частично ему удалось. Он заметил, что сидевший рядом Рэйт Уэйт-Базеф смотрел на Глесс-Валледжа с ироничной ухмылкой, а дочь герцога леди Каравайз — с холодной враждебностью.
Если даже премудрый Ваксальт Глесс-Валледж заметил неприязненные взгляды, то не подал виду. Высокий плечистый мужчина в темной мантии Избранных, он держался уверенно и непринужденно. Лицо с квадратными скулами было увенчано пышными густыми и ухоженными серебристыми волосами. Он обладал звучным, хорошо поставленным голосом опытного оратора, а манера говорить была приятной и убедительной. Жестом отпустив слуг, Валледж разродился краткой вступительной речью, щедро пересыпая необходимые пояснения комплиментами герцогу Бофусу. Судя по простоватой улыбке, Бофус искренне наслаждался изысканной лестью. Ее милость Каравайз — напротив. Чем дальше она слушала, тем отчетливее на ее лице проявлялось выражение неприкрытого отвращения.
— Таким образом, постепенно мы перейдем от светил, собравшихся здесь сегодня, к тем тусклым звездам, что освещают небеса, — закончил свое вступление Глесс-Валледж.
— Низкий подхалим, — заметил Уэйт-Базеф. Глесс-Валледж или не услышал, или счел ниже своего достоинства обращать внимание на реплику.
— Звезды, любезные друзья, — продолжал он мягко, — нечто большее, нежели небесные украшения. Звезды постоянно влияют на нас — именно они определяют срок наших жизней от рождения до самой смерти. С холодным безразличием они вершат наши судьбы. И хотя звезды несказанно далеки, все же благоволят говорить с нами. Небеса — открытая книга, которую на досуге могут читать те из нас, кто овладевает знаниями.
— Не правда ли, как мило он говорит? — спросила сидевшая неподалеку от Девраса румяная матрона свою соседку.
Та одобрительно кивнула.
— Какой голос! Какие глаза!
Ухмылка на лице Уэйт-Базефа стала еще шире. Деврас обнаружил, что постепенно начал улавливать суть происходящего.
— Немногие из нас умеют читать по звездам, — признал Глесс-Валледж, комически-печально тряхнув красивой головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42