Чуть улыбнувшись неистощимому оптимизму своего верного камердинера, он отложил в сторону перо и поинтересовался:
— Что стряслось?
— Господин, нам улыбнулась удача! У нас есть шанс!
В ответ на немой вопрос Гроно пояснил:
— Я случайно узнал, что его милость герцог Бофус Дил-Шоннет дает завтра свой знаменитый ежегодный бал, празднество в честь лантийской знати. Вне всякого сомнения, к ней принадлежит и лорд Хар-Феннахар. Ваша светлость займет, наконец, достойное место в высшем свете. Ну-с, что вы скажете на это?
— Бал? Званый вечер? — без особого интереса переспросил Деврас. — Сказать по правде, не вижу смысла.
— Как это так, не видите смысла? — Гроно ринулся в атаку. Судя по горящему негодованием взору и дрожанию старческого второго подбородка, в его седой голове вызревала гневная тирада.
Отметив про себя опасные симптомы, Деврас прикрылся броней добродушной невозмутимости.
— Позвольте узнать, сэр, что у вас на уме? — В тоне камердинера звучали требовательные нотки. — Неужто вы не видите, какие возможности вам открывает общение с персонами, наделенными богатством и властью? Быть может, именно там ваша светлость изыщет способ обратить на себя их внимание, что сулит несказанные блага? Замечу, господин, что здравомыслящий человек ни минуты не колебался бы, поскольку это есть не что иное, как божественное повеление. И повеление это, Сударь мой, исходит если не от Бога, то от богини, имя которой — Фортуна.
— Богиня Фортуна… Гроно, да ты поэт! Замечательно, право, — богиня Фортуна…
— Вольно же вашей светлости смеяться да глумиться над добрым советом! Знать, ни седины мои, ни нажитая с годами мудрость не заслужили даже толики почтения…
— Ты прекрасно знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь.
— Так докажите это, последовав моему совету. Нельзя же вечно гнить в этом подземелье, растранжиривая молодость и здоровье на жалкие каракули. Сколько мы уже прозябаем в этом жутком месте?
— Недель семь, пожалуй.
— Семь недель! Подумать только, до чего докатился последний из благородного рода Хар-Феннахаров! И так-то ваша светлость стремится поправить положение вашей семьи?
— Пока не будут восстановлены документы, удостоверяющие мою личность, что я могу? Только трудиться, отгоняя голодную смерть. Кстати, — добавил Деврас, — если я сейчас же не засяду за перевод…
— Перевод! Тоже мне занятие! Жалкий, нищенский труд безродных грамотеев. Ваша светлость проявляет поистине прискорбный недостаток честолюбия.
— Так ты считаешь, привилегия вращаться в высшем свете, расточая лживую лесть в адрес всякого, кто может оказаться полезным, предпочтительнее изучения бессмертных трудов классиков и расширения кругозора? Да, Гроно?
— Господин, вы превратно истолковываете мои слова, — поморщился Гроно, очередной раз столкнувшись с неисправимым упрямством своего молодого господина. — Образование — вещь сама по себе замечательная, кто же с этим спорит? Что, как не просвещенный ум, служит достойным украшением благородному имени? Пусть он не столь важен, как искусство верховой езды, но и у него, возможно, есть свои плюсы. И все же в мире есть блага, по значимости своей несравнимые с сухими, омертвевшими крупицами истории, философии, литературы.
— Какие? Перечисли.
— Лорд, что блюдет честь рода, поистине счастливейший из смертных, поскольку исполняет высшее свое предначертание, — назидательно изрек Гроно, авторитет которого можно было бы счесть непререкаемым, если бы не поношенная ливрея и впалые от голода щеки. — Благородный лорд не должен чураться света. Он — знатный вельможа, великий воин и государственный муж, его подданные относятся к нему с восхищением, уважением и боязливым почтением. Кроме того, он окружен приличествующей его сану роскошью, ведет жизнь аристократа, чуждого суетности презренной черни. И да будет вам известно, что мерилом достоинств человека выступают его богатство и внешнее благополучие… тем более печально нынешнее наше положение.
— Сдается мне, Гроно, что подобное заблуждение бытовало во все времена. Тот же Гезеликус пишет…
— Не будем отклоняться от сути, — безжалостно прервал своего господина камердинер, продолжив с еще большим жаром: — Члены вашего благородного семейства некогда славились безудержной расточительностью и величием. Достоверно известно — и факт сей, надо заметить, отражен в «Книге пэров» Пренна, — что ваш славный предок Джинивер Хар-Феннахар однажды устроил пир, который продолжался семь дней и семь ночей. За это время было съедено пятьдесят три тысячи рябчиков и куропаток; гости ели с серебряных тарелок, усыпанных сапфирами, забавы ради было убито пятьсот рабов и пленников, а в толпы ликующего лантийского люда пригоршнями бросали черный жемчуг. Вот это был лорд так лорд!
— Очень живописно, — согласился Деврас, — но пойми, мир уже не тот. В наш век просвещенного разума излишества предков кажутся просто нелепыми. Мы уже не предаемся чревоугодию, не устраиваем праздников чудовищного обжорства, а публичные казни скоро станут достоянием истории. Что до меня, не думаю, что когда-нибудь смогу освоиться в аристократическом окружении, коль это не заложено во мне от рождения. Мы всегда жили тихо, просто…
— И в ужасающей нищете, — со вздохом закончил его мысль Гроно. — Знаю, мастер Деврас, какое несчастье выпало на вашу долю. Бедный ваш отец, несмотря на благородное происхождение, был, скажем так, не от мира сего. Слепая вера в миф о панацее Аалдри привела его к полному разорению, а потом и безвременной кончине.
— Если бы он нашел панацею, то принес бы пользу всему человечеству. — Впервые с начала разговора видимость беззаботной веселости, которую напустил на себя Деврас, испарилась. О матери и об отце воспоминаний у него почти не сохранилось. Когда они умерли, он был совсем ребенком, и все же потеря родителей и всех родственников оставила в его душе незаживающую рану, пустоту, заполнить которую не смогла даже забота верного Гроно.
— Безусловно, только панацеи Аалдри никогда не было и нет — факт, с которым так и не смог смириться ваш бедный отец, чем и навлек на себя погибель. Идеалист, обладавший недюжинным умом, но до чего непрактичный, беспомощный в повседневной жизни… впрочем, вы весь в него.
— Так, значит, я на него похож?
— Очень похожи, и внешне, и по характеру. Но будьте спокойны, Гроно не допустит, чтобы вас постигла та же безрадостная участь. А теперь послушайте, мастер Деврас. Как последний потомок блистательного рода Хар-Феннахаров возьмите на себя святой долг вернуть ему былое величие и славу, чтобы это имя зазвучало так же громко, как и прежде! И потому, — победно заключил Гроно, — вашей светлости надлежит приложить все усилия, использовать любую возможность, дабы достичь этой цели… Следовательно, вы непременно пойдете на завтрашний званый вечер!
Деврас, выслушав монолог своего верного камердинера молча и без особого энтузиазма, на мгновение задумался. Вдруг лицо его озарилось лукавой улыбкой.
— Не могу, — заявил он.
— Никаких «не могу», иначе я расценю это как предательство фамильных интересов. Когда еще представится такая возможность? Подумайте, господин, там соберутся даже члены ордена Избранных. Более того, будет присутствовать сам лорд Ваксальт Глесс-Валледж, магистр ордена и доверенное лицо герцога. Стоит вам только войти в доверие к лорду Глесс-Валледжу…
— Не могу, — повторил Деврас.
— Об изысканности герцогской кухни ходят легенды. Сходите, впервые за много недель ваша светлость сможет испытать чувство благостного насыщения.
— Перспектива заманчивая, но — увы.
— Не желаю даже слушать! Непреодолимых препятствий не бывает.
— Подумай хорошенько. У меня же нет приглашения, — напомнил Деврас. — Что с того, что я назовусь лордом Хар-Феннахаром? Без персонального приглашения в герцогский дворец все равно не попасть.
— А если бы было у вас такое приглашение, пошли бы?
— Пожалуй, что да. Но все же…
— Так радуйтесь, ваша светлость. Всем нашим бедам пришел конец. Смотрите!
Гроно извлек из кармана квадратик белого картона, с вытисненным на нем замысловатым гербом лантийского герцога. Это было приглашение, адресованное его светлости лорду Деврасу Хар-Феннахару, с просьбой посетить дворец герцога вечером следующего дня.
— Гроно, где ты его раздобыл? — В ответ гробовое молчание.
— Неужели герцог прочел мои письма и признал справедливость притязаний…
Деврас осекся на полуслове, повнимательнее присмотревшись к пригласительному билету.
— Что это налипло на лицевую сторону? Даже вроде как отслаивается…
— Не трогайте, мастер Деврас! Не то все испортите!
— Что?..
Деврас внимательно изучил карточку, водя пальцем по гладкой поверхности.
— Первоначальное имя закрашено белой краской, а поверх него вписано мое. Так, это подделка!
— Ни в коем случае, мой господин! Самое что ни на есть подлинное приглашение всего-то трех-четырехгодичной давности — во всяком случае, так уверял антиквар, у которого я его приобрел. Изменены лишь дата и имя. Но ведь это ради благого дела.
— Твоя работа?
Камердинер скромно склонил голову.
— Гроно, и как тебе такое могло прийти в голову? Это же противозаконно! Хочешь, чтобы меня оштрафовали, посадили в тюрьму, выслали из страны?
— Что вы, господин! Я желаю вам исключительно счастья, всяческих благ, почестей и несметных богатств.
— И ты считаешь, что лучший способ достичь всего этого — взять и подделать приглашение?
— Как знать? Во всяком случае, это шанс, и упускать его грешно. Помните о долге, господин. И об обещании. Не вы ли дали слово пойти, будь у вас на руках пригласительный билет? А раз так, извольте отправиться. Слово лорда крепко.
Челюсти капкана сомкнулись, но Деврас все еще продолжал слабо сопротивляться.
— Есть и еще одна загвоздка, — выдвинул он достаточно веский аргумент. — Я заложил всю одежду, кроме разве что этих лохмотьев. На вырученные деньги мы с тобой питались последние три дня. Любой прием в герцогском дворце требует парадного костюма, и в таком виде я там появиться, конечно же, не могу.
Видя, что Гроно уже открыл рот, чтобы возразить, Деврас поднял руку.
— Более того, нам нечего и надеяться на то, чтобы выплатить залог. Денег у нас не осталось, да и заложить больше нечего. — Он задумался. — Разве только браслет. Его, пожалуй, продать еще можно. Почему бы и нет? Все равно когда-то придется с ним расстаться.
На запястье его левой руки красовался массивный серебряный браслет — старинный, расписанный символами магистра Ланти-Юма. Реликвия, которая передавалась в сзарийской ветви рода Хар-Феннахаров из поколения в поколение.
— Этот браслет — фамильная драгоценность! Его привез из Ланти-Юма еще ваш достойный предок Риллиф Хар-Феннахар. Так по какому праву вы говорите о продаже? — Возмущению Гроно не было предела. — Скажите лучше, сколько можно выручить за все эти старые тома?
— Только не книги! — отрезал Деврас. — Скорей уж расстанусь с браслетом.
— Ни за что! Только через мой труп! К счастью, вашей светлости нет нужды прибегать к крайним мерам.
Гроно подошел к стоящим в углу сундукам, открыл один из них, вытащил тряпичный узел и жестом заправского фокусника вручил его господину. Развязав узел, Деврас обнаружил в нем свой единственный приличный костюм, в целости и сохранности.
— Гроно! Как тебе это удалось? Где ты взял деньги?
— Все проще простого, ваша светлость. Я всего-то продал немного крови Блистательному Вивульпу на прокорм его вампирских рыбешек.
— Гроно, ты продал собственную кровь?! Если б я знал, ни за что бы тебе не позволил. Какой ужас!
— Пустяки, господин. Сущая мелочь, если рассматривать с точки зрения конечной цели.
— Но, дорогой мой друг, продать кровь!.. Никогда себе этого не прощу!
— Полно, стоит ли убиваться, господин? Поверьте, я счастлив. Боль и слабость, которые я перенес — ничто по сравнению с моей готовностью служить вашей светлости. А выгода от них с лихвой перекрывает физические мучения, делая их не только сносными, но даже приятными.
— Гроно, я не нахожу слов…
— Да и не нужно, господин. Временами избыток чувств парализует речь. А так как преданность интересам вашей светлости высечена в моем сердце, мне вполне достаточно мысли о том, что стремление мое увенчалось успехом. О большем я и не прошу.
— Гроно, я этого никогда не забуду!
Камердинер кротко потупил глаза, не желая, чтобы зажегшийся в них огонек триумфа был замечен. Дело сделано. Лорд Деврас Хар-Феннахар будет присутствовать на званом ужине. Теперь ему уж точно не отвертеться.
Глава 3
Напичканный наставлениями камердинера Деврас Хар-Феннахар прибыл к герцогскому дворцу с небольшим опозданием, как того требовал негласный этикет. Представления Гроно об аристократичных манерах включали необходимость воспользоваться приличным средством передвижения, и потому Деврас был вынужден, пренебрегая соображениями экономии, отправиться на общественном домбулисе. Совершенный камердинером акт самопожертвования обязывал к ответной уступчивости. Однако, раздумывая над этим всю ночь, Деврас пришел к выводу, что поступок его отнюдь не бескорыстен.
«То, каким образом он выкупил мою одежду, делает меня его должником, и Гроно не преминет этим воспользоваться. Мой старый верный слуга идеально подходит под определение „виртуоза моральных манипуляций“. Еще Гезеликус писал об этом. Завидный талант…» Одежда сама по себе вряд ли заслуживала столь крупной жертвы. Облачение Девраса составлял почти новый шелковый костюм угольно-черного цвета, серый, в голубизну, жилет с вышитыми на нем серебряной нитью цветами, приличные кружева на шее и запястьях, белые чулки (единственная пара, не протертая до дыр), туфли с серебряными пряжками и треуголка. Так что единственный наследник Хар-Феннахаров имел вид хотя и не праздничный, но достаточно респектабельный, а чрезмерную скромность его наряда можно было объяснить аскетическими вкусами сзарийцев. Сказать по правде, во времена правления всеобщего любимца архигерцога Заргала сзарийская знать пристрастилась к усыпанным драгоценными камнями жабо и перчаткам с широкими раструбами и опушкой из перьев, но разве обязательно сообщать об этом лантийцам?
Деврас ступил на борт домбулиса с пирса Дестула и понесся по волнам старого Прямоводного канала прочь от гнилых трущоб, где он провел последние семь далеко не лучших в своей жизни недель. По берегам во всем своем сверкающем великолепии возвышались прославленные дворцы Ланти-Юма, почти столь же прекрасные, как и в рассказах очевидцев. О чем умалчивали легенды, так это о пропитавшем весь город духе загнивания и упадка. Не говорилось в легендах о медленном, но неуклонном разрушении величественных общественных зданий, о зловонии каналов, о неописуемой нищете разрастающихся трущоб и отчаянии их обитателей. Невоспетыми остались легионы бездомных нищих, шайки малолетних хулиганов, наводящие ужас на всех и вся, ночные пираты на бесшумных сенсиллах, равно как и психиатрическая лечебница «Шоннет» — жуткое вместилище безумцев, слабоумных и опасных для общества отщепенцев. Мало кто за пределами девяти островов знал о существовании «банкротских банд», состоящих из должников, приговоренных к трудовой повинности, — непосильным работам на улицах и верфях. И почти ни до кого не доходили слухи о Голодном переулке, где были обнаружены тела нескольких умерших от истощения детей. В Ланти-Юме подобные факты были известны всем и каждому, но только в Ланти-Юме.
Домбулис между тем плавно скользил вперед — мимо садов Шоннета, мимо Старой Рыночной площади, мимо хрустальной статуи чародея Юма. За свою историю статуя трижды разражалась речью, давая в минуту опасности ценные дружеские советы. Дальше путь пролегал вдоль Сандивелльского канала к богатой части города — туда, где по освещенной фонарями набережной дефилировали франты и модницы. Чем дальше удалялись районы трущоб, тем очевиднее становились перемены в составе пестрой толпы. Теперь среди праздной публики чаще встречались военные: гвардейцы герцога в зеленом с золотом обмундировании, офицеры в черном, двуглавые драконы на их эполетах указывали на принадлежность к охране ордена Избранных, а также солдаты Гард-Ламмиса в темно-бордовых мундирах. Коренной лантиец, не лишенный чувства патриотизма, наверняка нахмурился бы при виде ламмийцев, прозванных «ночными горшками» за нелепой формы головные уборы. Ламмийские войска, обосновавшиеся в крепости Вейно, были призваны, по выражению тогдашнего келдхара Гард-Ламмиса, «обеспечить дальнейшее безмятежное существование нашего обожаемого города-побратима». На деле же их присутствие в Ланти-Юме являло собой попрание самой идеи его автономности. Впрочем, Деврас, всю жизнь проживший в далеком городе-государстве Сзар, о том не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Что стряслось?
— Господин, нам улыбнулась удача! У нас есть шанс!
В ответ на немой вопрос Гроно пояснил:
— Я случайно узнал, что его милость герцог Бофус Дил-Шоннет дает завтра свой знаменитый ежегодный бал, празднество в честь лантийской знати. Вне всякого сомнения, к ней принадлежит и лорд Хар-Феннахар. Ваша светлость займет, наконец, достойное место в высшем свете. Ну-с, что вы скажете на это?
— Бал? Званый вечер? — без особого интереса переспросил Деврас. — Сказать по правде, не вижу смысла.
— Как это так, не видите смысла? — Гроно ринулся в атаку. Судя по горящему негодованием взору и дрожанию старческого второго подбородка, в его седой голове вызревала гневная тирада.
Отметив про себя опасные симптомы, Деврас прикрылся броней добродушной невозмутимости.
— Позвольте узнать, сэр, что у вас на уме? — В тоне камердинера звучали требовательные нотки. — Неужто вы не видите, какие возможности вам открывает общение с персонами, наделенными богатством и властью? Быть может, именно там ваша светлость изыщет способ обратить на себя их внимание, что сулит несказанные блага? Замечу, господин, что здравомыслящий человек ни минуты не колебался бы, поскольку это есть не что иное, как божественное повеление. И повеление это, Сударь мой, исходит если не от Бога, то от богини, имя которой — Фортуна.
— Богиня Фортуна… Гроно, да ты поэт! Замечательно, право, — богиня Фортуна…
— Вольно же вашей светлости смеяться да глумиться над добрым советом! Знать, ни седины мои, ни нажитая с годами мудрость не заслужили даже толики почтения…
— Ты прекрасно знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь.
— Так докажите это, последовав моему совету. Нельзя же вечно гнить в этом подземелье, растранжиривая молодость и здоровье на жалкие каракули. Сколько мы уже прозябаем в этом жутком месте?
— Недель семь, пожалуй.
— Семь недель! Подумать только, до чего докатился последний из благородного рода Хар-Феннахаров! И так-то ваша светлость стремится поправить положение вашей семьи?
— Пока не будут восстановлены документы, удостоверяющие мою личность, что я могу? Только трудиться, отгоняя голодную смерть. Кстати, — добавил Деврас, — если я сейчас же не засяду за перевод…
— Перевод! Тоже мне занятие! Жалкий, нищенский труд безродных грамотеев. Ваша светлость проявляет поистине прискорбный недостаток честолюбия.
— Так ты считаешь, привилегия вращаться в высшем свете, расточая лживую лесть в адрес всякого, кто может оказаться полезным, предпочтительнее изучения бессмертных трудов классиков и расширения кругозора? Да, Гроно?
— Господин, вы превратно истолковываете мои слова, — поморщился Гроно, очередной раз столкнувшись с неисправимым упрямством своего молодого господина. — Образование — вещь сама по себе замечательная, кто же с этим спорит? Что, как не просвещенный ум, служит достойным украшением благородному имени? Пусть он не столь важен, как искусство верховой езды, но и у него, возможно, есть свои плюсы. И все же в мире есть блага, по значимости своей несравнимые с сухими, омертвевшими крупицами истории, философии, литературы.
— Какие? Перечисли.
— Лорд, что блюдет честь рода, поистине счастливейший из смертных, поскольку исполняет высшее свое предначертание, — назидательно изрек Гроно, авторитет которого можно было бы счесть непререкаемым, если бы не поношенная ливрея и впалые от голода щеки. — Благородный лорд не должен чураться света. Он — знатный вельможа, великий воин и государственный муж, его подданные относятся к нему с восхищением, уважением и боязливым почтением. Кроме того, он окружен приличествующей его сану роскошью, ведет жизнь аристократа, чуждого суетности презренной черни. И да будет вам известно, что мерилом достоинств человека выступают его богатство и внешнее благополучие… тем более печально нынешнее наше положение.
— Сдается мне, Гроно, что подобное заблуждение бытовало во все времена. Тот же Гезеликус пишет…
— Не будем отклоняться от сути, — безжалостно прервал своего господина камердинер, продолжив с еще большим жаром: — Члены вашего благородного семейства некогда славились безудержной расточительностью и величием. Достоверно известно — и факт сей, надо заметить, отражен в «Книге пэров» Пренна, — что ваш славный предок Джинивер Хар-Феннахар однажды устроил пир, который продолжался семь дней и семь ночей. За это время было съедено пятьдесят три тысячи рябчиков и куропаток; гости ели с серебряных тарелок, усыпанных сапфирами, забавы ради было убито пятьсот рабов и пленников, а в толпы ликующего лантийского люда пригоршнями бросали черный жемчуг. Вот это был лорд так лорд!
— Очень живописно, — согласился Деврас, — но пойми, мир уже не тот. В наш век просвещенного разума излишества предков кажутся просто нелепыми. Мы уже не предаемся чревоугодию, не устраиваем праздников чудовищного обжорства, а публичные казни скоро станут достоянием истории. Что до меня, не думаю, что когда-нибудь смогу освоиться в аристократическом окружении, коль это не заложено во мне от рождения. Мы всегда жили тихо, просто…
— И в ужасающей нищете, — со вздохом закончил его мысль Гроно. — Знаю, мастер Деврас, какое несчастье выпало на вашу долю. Бедный ваш отец, несмотря на благородное происхождение, был, скажем так, не от мира сего. Слепая вера в миф о панацее Аалдри привела его к полному разорению, а потом и безвременной кончине.
— Если бы он нашел панацею, то принес бы пользу всему человечеству. — Впервые с начала разговора видимость беззаботной веселости, которую напустил на себя Деврас, испарилась. О матери и об отце воспоминаний у него почти не сохранилось. Когда они умерли, он был совсем ребенком, и все же потеря родителей и всех родственников оставила в его душе незаживающую рану, пустоту, заполнить которую не смогла даже забота верного Гроно.
— Безусловно, только панацеи Аалдри никогда не было и нет — факт, с которым так и не смог смириться ваш бедный отец, чем и навлек на себя погибель. Идеалист, обладавший недюжинным умом, но до чего непрактичный, беспомощный в повседневной жизни… впрочем, вы весь в него.
— Так, значит, я на него похож?
— Очень похожи, и внешне, и по характеру. Но будьте спокойны, Гроно не допустит, чтобы вас постигла та же безрадостная участь. А теперь послушайте, мастер Деврас. Как последний потомок блистательного рода Хар-Феннахаров возьмите на себя святой долг вернуть ему былое величие и славу, чтобы это имя зазвучало так же громко, как и прежде! И потому, — победно заключил Гроно, — вашей светлости надлежит приложить все усилия, использовать любую возможность, дабы достичь этой цели… Следовательно, вы непременно пойдете на завтрашний званый вечер!
Деврас, выслушав монолог своего верного камердинера молча и без особого энтузиазма, на мгновение задумался. Вдруг лицо его озарилось лукавой улыбкой.
— Не могу, — заявил он.
— Никаких «не могу», иначе я расценю это как предательство фамильных интересов. Когда еще представится такая возможность? Подумайте, господин, там соберутся даже члены ордена Избранных. Более того, будет присутствовать сам лорд Ваксальт Глесс-Валледж, магистр ордена и доверенное лицо герцога. Стоит вам только войти в доверие к лорду Глесс-Валледжу…
— Не могу, — повторил Деврас.
— Об изысканности герцогской кухни ходят легенды. Сходите, впервые за много недель ваша светлость сможет испытать чувство благостного насыщения.
— Перспектива заманчивая, но — увы.
— Не желаю даже слушать! Непреодолимых препятствий не бывает.
— Подумай хорошенько. У меня же нет приглашения, — напомнил Деврас. — Что с того, что я назовусь лордом Хар-Феннахаром? Без персонального приглашения в герцогский дворец все равно не попасть.
— А если бы было у вас такое приглашение, пошли бы?
— Пожалуй, что да. Но все же…
— Так радуйтесь, ваша светлость. Всем нашим бедам пришел конец. Смотрите!
Гроно извлек из кармана квадратик белого картона, с вытисненным на нем замысловатым гербом лантийского герцога. Это было приглашение, адресованное его светлости лорду Деврасу Хар-Феннахару, с просьбой посетить дворец герцога вечером следующего дня.
— Гроно, где ты его раздобыл? — В ответ гробовое молчание.
— Неужели герцог прочел мои письма и признал справедливость притязаний…
Деврас осекся на полуслове, повнимательнее присмотревшись к пригласительному билету.
— Что это налипло на лицевую сторону? Даже вроде как отслаивается…
— Не трогайте, мастер Деврас! Не то все испортите!
— Что?..
Деврас внимательно изучил карточку, водя пальцем по гладкой поверхности.
— Первоначальное имя закрашено белой краской, а поверх него вписано мое. Так, это подделка!
— Ни в коем случае, мой господин! Самое что ни на есть подлинное приглашение всего-то трех-четырехгодичной давности — во всяком случае, так уверял антиквар, у которого я его приобрел. Изменены лишь дата и имя. Но ведь это ради благого дела.
— Твоя работа?
Камердинер скромно склонил голову.
— Гроно, и как тебе такое могло прийти в голову? Это же противозаконно! Хочешь, чтобы меня оштрафовали, посадили в тюрьму, выслали из страны?
— Что вы, господин! Я желаю вам исключительно счастья, всяческих благ, почестей и несметных богатств.
— И ты считаешь, что лучший способ достичь всего этого — взять и подделать приглашение?
— Как знать? Во всяком случае, это шанс, и упускать его грешно. Помните о долге, господин. И об обещании. Не вы ли дали слово пойти, будь у вас на руках пригласительный билет? А раз так, извольте отправиться. Слово лорда крепко.
Челюсти капкана сомкнулись, но Деврас все еще продолжал слабо сопротивляться.
— Есть и еще одна загвоздка, — выдвинул он достаточно веский аргумент. — Я заложил всю одежду, кроме разве что этих лохмотьев. На вырученные деньги мы с тобой питались последние три дня. Любой прием в герцогском дворце требует парадного костюма, и в таком виде я там появиться, конечно же, не могу.
Видя, что Гроно уже открыл рот, чтобы возразить, Деврас поднял руку.
— Более того, нам нечего и надеяться на то, чтобы выплатить залог. Денег у нас не осталось, да и заложить больше нечего. — Он задумался. — Разве только браслет. Его, пожалуй, продать еще можно. Почему бы и нет? Все равно когда-то придется с ним расстаться.
На запястье его левой руки красовался массивный серебряный браслет — старинный, расписанный символами магистра Ланти-Юма. Реликвия, которая передавалась в сзарийской ветви рода Хар-Феннахаров из поколения в поколение.
— Этот браслет — фамильная драгоценность! Его привез из Ланти-Юма еще ваш достойный предок Риллиф Хар-Феннахар. Так по какому праву вы говорите о продаже? — Возмущению Гроно не было предела. — Скажите лучше, сколько можно выручить за все эти старые тома?
— Только не книги! — отрезал Деврас. — Скорей уж расстанусь с браслетом.
— Ни за что! Только через мой труп! К счастью, вашей светлости нет нужды прибегать к крайним мерам.
Гроно подошел к стоящим в углу сундукам, открыл один из них, вытащил тряпичный узел и жестом заправского фокусника вручил его господину. Развязав узел, Деврас обнаружил в нем свой единственный приличный костюм, в целости и сохранности.
— Гроно! Как тебе это удалось? Где ты взял деньги?
— Все проще простого, ваша светлость. Я всего-то продал немного крови Блистательному Вивульпу на прокорм его вампирских рыбешек.
— Гроно, ты продал собственную кровь?! Если б я знал, ни за что бы тебе не позволил. Какой ужас!
— Пустяки, господин. Сущая мелочь, если рассматривать с точки зрения конечной цели.
— Но, дорогой мой друг, продать кровь!.. Никогда себе этого не прощу!
— Полно, стоит ли убиваться, господин? Поверьте, я счастлив. Боль и слабость, которые я перенес — ничто по сравнению с моей готовностью служить вашей светлости. А выгода от них с лихвой перекрывает физические мучения, делая их не только сносными, но даже приятными.
— Гроно, я не нахожу слов…
— Да и не нужно, господин. Временами избыток чувств парализует речь. А так как преданность интересам вашей светлости высечена в моем сердце, мне вполне достаточно мысли о том, что стремление мое увенчалось успехом. О большем я и не прошу.
— Гроно, я этого никогда не забуду!
Камердинер кротко потупил глаза, не желая, чтобы зажегшийся в них огонек триумфа был замечен. Дело сделано. Лорд Деврас Хар-Феннахар будет присутствовать на званом ужине. Теперь ему уж точно не отвертеться.
Глава 3
Напичканный наставлениями камердинера Деврас Хар-Феннахар прибыл к герцогскому дворцу с небольшим опозданием, как того требовал негласный этикет. Представления Гроно об аристократичных манерах включали необходимость воспользоваться приличным средством передвижения, и потому Деврас был вынужден, пренебрегая соображениями экономии, отправиться на общественном домбулисе. Совершенный камердинером акт самопожертвования обязывал к ответной уступчивости. Однако, раздумывая над этим всю ночь, Деврас пришел к выводу, что поступок его отнюдь не бескорыстен.
«То, каким образом он выкупил мою одежду, делает меня его должником, и Гроно не преминет этим воспользоваться. Мой старый верный слуга идеально подходит под определение „виртуоза моральных манипуляций“. Еще Гезеликус писал об этом. Завидный талант…» Одежда сама по себе вряд ли заслуживала столь крупной жертвы. Облачение Девраса составлял почти новый шелковый костюм угольно-черного цвета, серый, в голубизну, жилет с вышитыми на нем серебряной нитью цветами, приличные кружева на шее и запястьях, белые чулки (единственная пара, не протертая до дыр), туфли с серебряными пряжками и треуголка. Так что единственный наследник Хар-Феннахаров имел вид хотя и не праздничный, но достаточно респектабельный, а чрезмерную скромность его наряда можно было объяснить аскетическими вкусами сзарийцев. Сказать по правде, во времена правления всеобщего любимца архигерцога Заргала сзарийская знать пристрастилась к усыпанным драгоценными камнями жабо и перчаткам с широкими раструбами и опушкой из перьев, но разве обязательно сообщать об этом лантийцам?
Деврас ступил на борт домбулиса с пирса Дестула и понесся по волнам старого Прямоводного канала прочь от гнилых трущоб, где он провел последние семь далеко не лучших в своей жизни недель. По берегам во всем своем сверкающем великолепии возвышались прославленные дворцы Ланти-Юма, почти столь же прекрасные, как и в рассказах очевидцев. О чем умалчивали легенды, так это о пропитавшем весь город духе загнивания и упадка. Не говорилось в легендах о медленном, но неуклонном разрушении величественных общественных зданий, о зловонии каналов, о неописуемой нищете разрастающихся трущоб и отчаянии их обитателей. Невоспетыми остались легионы бездомных нищих, шайки малолетних хулиганов, наводящие ужас на всех и вся, ночные пираты на бесшумных сенсиллах, равно как и психиатрическая лечебница «Шоннет» — жуткое вместилище безумцев, слабоумных и опасных для общества отщепенцев. Мало кто за пределами девяти островов знал о существовании «банкротских банд», состоящих из должников, приговоренных к трудовой повинности, — непосильным работам на улицах и верфях. И почти ни до кого не доходили слухи о Голодном переулке, где были обнаружены тела нескольких умерших от истощения детей. В Ланти-Юме подобные факты были известны всем и каждому, но только в Ланти-Юме.
Домбулис между тем плавно скользил вперед — мимо садов Шоннета, мимо Старой Рыночной площади, мимо хрустальной статуи чародея Юма. За свою историю статуя трижды разражалась речью, давая в минуту опасности ценные дружеские советы. Дальше путь пролегал вдоль Сандивелльского канала к богатой части города — туда, где по освещенной фонарями набережной дефилировали франты и модницы. Чем дальше удалялись районы трущоб, тем очевиднее становились перемены в составе пестрой толпы. Теперь среди праздной публики чаще встречались военные: гвардейцы герцога в зеленом с золотом обмундировании, офицеры в черном, двуглавые драконы на их эполетах указывали на принадлежность к охране ордена Избранных, а также солдаты Гард-Ламмиса в темно-бордовых мундирах. Коренной лантиец, не лишенный чувства патриотизма, наверняка нахмурился бы при виде ламмийцев, прозванных «ночными горшками» за нелепой формы головные уборы. Ламмийские войска, обосновавшиеся в крепости Вейно, были призваны, по выражению тогдашнего келдхара Гард-Ламмиса, «обеспечить дальнейшее безмятежное существование нашего обожаемого города-побратима». На деле же их присутствие в Ланти-Юме являло собой попрание самой идеи его автономности. Впрочем, Деврас, всю жизнь проживший в далеком городе-государстве Сзар, о том не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42