Хотя с ним начали проводить эксперименты. За последние два года было два случая отмены приговора высшими калифорнийскими судами и один случай, когда подсудимого оправдали присяжные, поверившие, без тени сомнения, генетической информации. Совершенно ясно предполагалось, «Дина» должна стать ярчайшей звездой в правоохранительной практике округа. Однако ее сияние померкло еще до того, как дело дошло до массовых судебных разбирательств, и никто ни в криминалистической лаборатории, ни в управлении шерифа, ни в команде прокурора не смог поднять голос, чтобы подавить все нарастающий хор критических выпадов. Первый суд, на котором предполагалось ее официально использовать, — дело против насильника Балларда, — должен состояться на следующей неделе. Перед судом предстанет не только обвиняемый, но и сама «Дина». А статья, под именем Рассела Монро, напечатанная в «Журнале», должна поддержать аппарат и помочь создать благоприятную атмосферу для подобной его апробации. Да и лично для меня это довольно выигрышный материал.
— Есть много такого, что позволяет увязать убийство Эллисонов с делом первой пары, да? Из нашей сегодняшней статьи этого не видно.
— Следователи могли бы сделать это, но пока... не хотят.
— Мы опубликуем материал тут же, если и как только они захотят признать это. А для «Дины» я сохраню местечко.
— Спасибо.
Она посоветовала мне поберечь себя и — повесила трубку. Я знал, про Изабеллу она спрашивать не станет, точно так же, как и я не спросил ее об отце: тема рака явно не из тех, которые можно использовать в качестве довеска к деловой беседе, даже если речь в ней идет об убийстве. Для таких разговоров существует другое время.
Затем я позвонил шефу Мартина Пэриша — шерифу Дэну Винтерсу и предложил ему маленькую сделку: основательная, солидная статья про «Дину» в обмен на выигрышную позицию в... я едва было не обмолвился — деле о Полуночном Глазе.
Я развил ему свою мысль.
Он повел себя со мной так, как я и думал, он поведет себя, — словно я дурак: сделал вид, что собирается отклонить мое предложение. Но семена были посеяны и попали в благодатную почву, и это было тем, что имело в данный момент значение. Два года назад я великодушно предложил Даниелу Винтерсу свою не столь уж знаменитую персону (и еще менее солидные денежные ресурсы) во время проводившейся тогда кампании по его очередному переизбранию на пост шерифа. Сейчас он по колени увяз в критических публикациях в свой адрес: тюрьмы переполнены, один судебный процесс за другим, преступность растет, бюджет лишь урезают.
Винтерс умеет помнить добро. Да и мое предложение написать комплиментарную статью заползает под его политиканскую шкуру. И стоить это ему будет не много. В конце концов он произносит те слова, которые я жду от него: что он подумает об этом.
Я включил полицейский сканер, чтобы сразу же услышать сигнал 187 — об убийстве Эмбер.
Когда-то я встроил сканеры в каждую комнату моего дома — сомнительная роскошь, которую я смог себе позволить, получив деньги за экранизацию моего «Путешествия по реке». И в первые годы успешной писательской деятельности я оставлял их включенными постоянно, пока бодрствовал, а частенько даже когда спал. Изабелла быстренько положила конец этому, сразу же после того, как мы поженились. Впрочем, особого труда ей это не стоило — любой мужчина на земле с гораздо большей готовностью предпочел бы слушать сумеречный бархатный голосок Изабеллы, чем гудящий голос диспетчера, называющего индексы совершенных преступлений.
Однако сигнал сто восемьдесят седьмой по-прежнему не поступил. Часы показывали половину шестого, и я начал беспокоиться.
Поэтому я позвонил лос-анджелесскому агенту Эмбер и представился Эриком Вальдом. Эрик, как и я, некогда был приятелем Эмбер.
Я познакомил их, точно так же как ранее Марти познакомил нас.
Знакомство Эмбер с Вальдом произошло шесть лет назад, много позже того, как между мной и Эмбер все было кончено, но я время от времени сопровождал ее на светские мероприятия, впрочем, без всякой романтической заинтересованности с моей стороны. Это была довольно жалкая моя попытка оставить мосты несожженными, но изо всех сил я старался держаться с таким достоинством, словно находился на работе.
Эмбер и Вальд сблизились. Я немного ревновал, но их роман оказался весьма скоротечным, а к тому времени, как он закончился, я влюбился в Изабеллу. Я прочитал заметку о разрушенных отношениях этой пары в колонке светской жизни «Лос-Анджелес таймс». Из профессиональных контактов с Эриком и от случайных знакомых я узнал, что Эмбер удалось основательно окунуть его в болото своих финансовых дел, причем сделала она это столь же уверенно, как в свое время утопила меня в трясине моей собственной страсти.
Эрик Вальд никогда не относился к числу моих кумиров, хотя в данном вопросе я оставался в явном меньшинстве.
Как и большинство тех, кто ведет полусветскую жизнь, Эрик сформировал некий внешний имидж своей личности, который, подобно медной оболочке пули, укрывающей более мягкую свинцовую начинку, помогал ему проходить через все опасности, исходящие от бесцеремонной прессы, от политических деятелей и — в уникальном конкретном случае Эрика — от часто непредсказуемых научных кругов.
Он был профессором в местном университете, читал курс криминалистики. Эту должность он занял двенадцать лет назад, в возрасте тридцати одного года от роду, и случилось это вскоре после того, как ему удалось на практике применить принципы своей диссертации — «Тяга к злу: изменение самосознания в жестоком преступнике» — в успешном разоблачении преступника, успевшего изнасиловать в северной части округа за шесть коротких месяцев восемь женщин. Суть исследования Вальда сводилась к тому, что из-за мании величия некоторых параноидных типов (установленный факт) эти всеми гонимые «гении» склонны к созданию «сценариев», в которых они преднамеренно играют роли, полностью противоречащие нормам поведения, принятым в обществе. Фактически, по мнению Вальда, они творят свое собственное «зло», которое не раз созерцали в повседневной жизни. В то же самое время они стремятся удовлетворить свои внутренние потребности, утверждающие их превосходство над людьми, которые постоянно преследовали их.
По словам Эрика, создается определенный образ подозреваемого. Это представитель среднего класса, с безупречной репутацией (возможно, даже прихожанин церкви). Он начитан. Стремится к более высокой позиции в жизни, чем сумел достичь. А не сумел достичь, вероятно, из-за глубокой аномалии своего характера, а возможно, и из-за внешности.
Все восемь изнасилованных женщин были преклонного возраста, а некоторые и совсем старые. Пока полиция и шериф объединенными усилиями ловили многочисленных подозреваемых, Вальд вдалбливал тезисы в амбициозного чернокожего лейтенанта из управления шерифа по имени Винтерс. Он сумел доказать Винтерсу, что две жертвы насильника как-то связаны с выездной столовой, обслуживающей церковь, которая расположена в северной части округа. Изучение личностей добровольцев-водителей ничего не дало, но Вальд буквально заставлял Винтерса заняться прихожанами, и наконец было установлено, что один из поваров этой столовой идеально подходит к составленному им психологическому портрету.
Им оказался некий Кэри Клаух. Тридцатичетырехлетний холостяк, выпускник юридического факультета католического (!) университета, он трижды нарушал законы штата Калифорния. Казалось, наконец он вернулся к добропорядочной жизни христианина. Жил он со своей бабкой, которая, как выяснилось позже, была подругой трех жертв насильника.
После бесконечных неоплачеваемых часов, растраченных на наблюдение за подозреваемым, Винтерсу наконец удалось захлопнуть ловушку. Однажды рано утром Кэри Клаух приехал на тихую улочку в предместье города, где до восхода солнца просидел в машине. В тот же день, в полдень, Винтерс выяснил: в доме, напротив которого Клаух припарковался, жила одна восьмидесятидвухлетняя старуха, Мэдэлайн Стюарт. Совсем недавно она стала заказывать еду в злосчастной столовой. На следующий вечер Винтерс ждал Клауха в старой развалюхе — «стейшен вэгон» — и, когда в темный предрассветный час Клаух приблизился к дому, задержал его за подозрительное поведение. Добычей Винтерса стали красная лыжная шапочка и пара синтетических перчаток. Он доставил Клауха в управление и после образцовой работы экспертов-криминалистов смог не только установить тождественность волокон лыжной шапочки и тех, что найдены на четырех жертвах, но также и отпечатки зубов Клауха, оставленные им на декоративном деревянном яблоке, которое тот — после изнасилования своей третьей жертвы — по ошибке принял за настоящее!
Эта история, в которой воедино сплелись библейские и научные начала, тут же ожила в аршинных заголовках газет, в телепередачах и даже стала фрагментом программы «Шестьдесят минут». Слава Вальда была стремительна и несомненна.
Годом позже университет штата предоставил ему постоянное место.
Дэн Винтерс был произведен в капитаны — он стал самым молодым в истории штата капитаном и первым среди чернокожих. Клаух же получил сто пятьдесят лет тюрьмы.
Более того, Вальд был утвержден главой резервных подразделений шерифа. Получить эту должность он, не являющийся полицейским, не мог бы ни при каких обстоятельствах: ни купить ее, ни быть на нее избранным. А ему даже выделили кабинет, на том же этаже, на котором сидел только что канонизированный Дэн Винтерс. Он и Вальд тут же развернули кампанию за превращение резервных подразделений во вспомогательные соединения профессиональных полицейских. (Общественность тоже благожелательно отнеслась к этой затее: дополнительные силы правозащитников за те же деньги.)
Я наблюдал за развитием этих событий с неуютной позиции младшего следователя. Неуютной потому, что мне тяжело было ждать того момента, когда я смогу покинуть это учреждение и целиком отдаться творчеству, а также потому, что мое сердце все еще было слишком ранено разрывом с Эмбер Мэй Вилсон. Более того, теперь я часто встречал Вальда во время его поздних визитов в кабинет Дэна Винтерса и находил его — вопреки всем своим предубеждениям — испуганным и симпатичным.
Внешне он производил внушительное впечатление. Принадлежал к числу тех высоких и стройных мужчин, мышцы которых при каждом движении играют, без всяких усилий с его стороны. Он был красив и знал это, но разыгрывал скромнягу, что так нравится телевизионным операторам. Лицо — широкое, мальчишеское, со смешливыми морщинками вокруг рта. Свои волосы — вьющуюся золотую копну — он умудрялся сохранять длинными, хотя и подстриженными аккуратно, что являло собой идеальный компромисс между академической эксцентричностью и консерватизмом учреждения шерифа. По слухам, он имеет черный пояс в довольно сложной разновидности китайско-филиппинского боевого искусства, а также коллекционирует старинное оружие. Но не это производит на людей сильное впечатление, а его ум, который наделен той неожиданной проницательностью, что неизменно сбивает с толку большинство людей, и меня в том числе. Вальд может быть и возмутительно очаровательным, и чертовски противным.
В те давние годы меня особенно поражало одно его удивительное качество, а именно — способность проявлять к людям доверие и получать его в ответ от них. Никогда до него я не встречал человека, который мог бы столь убедительно внушать к себе доверие. По этой весьма специфической причине я предпочитал не очень-то доверять ему.
Когда Эмбер Мэй стала расспрашивать меня о «симпатичном борце с преступностью», я не особенно удивился, хотя и почувствовал раздражение, — тогда я еще не свыкся с мыслью о том, что мне дали отставку.
Эрик Вальд трижды поступал в школу шерифов, и каждый раз приемная комиссия отклоняла его кандидатуру. Об этом прекрасно знали в управлении и даже писали об этом в газете, освещая необычный вклад Вальда в дело идентификации Кэри Клауха. Но сделать никто ничего не мог, так как, оказывается, Эрик страдал пороком митрального клапана сердца, явившимся последствием лихорадки, перенесенной в детстве, хотя по его внешнему виду едва ли кто-нибудь мог бы предположить в нем тяжелую болезнь. В глубине души я даже обрадовался тому, что Вальда отшила медкомиссия. Но его способность компенсировать себе понесенные из-за своего здоровья убытки была просто удивительной — он сам создал себе имидж и должность. И не собирался останавливаться на достигнутом — утверждал, что в один прекрасный день займет штатную должность помощника шерифа, которую занимает Мартин Пэриш. Казалось, его эгоизм и тщеславие не имеют предела.
Что греха таить, меня съедала обида — каких высот он достиг в службе шерифа! Причем не взбираясь с трудом по иерархической лестнице, не проходя всех ступеней, что обязаны пройти простые смертные. Я угадывал в нем дипломата, неуязвимого, непредсказуемого, что ходит выверенными кругами как вокруг меня, так и вокруг сотрудников, способных причинить ему хоть какое-нибудь неудобство и проделавших весь тяжкий путь до занимаемых ими постов. И я вынужден признать также — меня взбесили ум и ясность языка его диссертации. Что скрывать, я попросту завидовал ему.
Правда, при этом я прекрасно понимал, как нелепы его намеки на то, что он станет помощником шерифа, и догадывался: его проницательность в определении характера Кэри Клауха — следствие, по крайней мере отчасти, родственных бурь, происходящих в его собственной, трижды отвергнутой душе.
Четырьмя годами позже, когда я работал над «Путешествием вверх по реке», я убедился в том, что Вальд не так уж и гениален. Он поделился со мной поистине удивительным проникновением в разум убийцы, в тот момент поразившим меня (убийца — сорокаоднолетний полубезработный мясник по имени Арт Крамп), но позже оказалось: большинство «озарений» Вальда лишь запутывают дело, никуда не годятся, просто-напросто отбрасывают следствие назад. Тем не менее я вставил Вальда в свою книгу, чем сильно смутил его.
Зато в процессе долгих бесед с Эриком я понял, почему Эмбер увлеклась им: ее всегда тянуло к мужчинам, которые умеют причинять боль. И с минуты нашей первой встречи с Вальдом я знал: его ярость, если она вырвется на волю, окажется непредсказуемой и неистовой.
...Итак, я позвонил агенту Эмбер Рубену Зальцу, представился Эриком Вальдом и спросил его, была сегодня Эмбер на съемках или нет.
Тот засмеялся, причем так, как могут смеяться лишь очень занятые и очень солидные люди.
— Минутку, — сквозь смех выдавил он, и тут же в трубке зазвучал голос, услышать который я ожидал меньше всего.
— Говорит Эрик Вальд! А вы кто такой?
Я назвался. Эрик тоже захохотал.
У него — низкий, ровный баритон, чем он очень гордится.
Следом за ним снова засмеялся Рубен.
Когда веселье иссякло, я спросил Эрика, была ли Эмбер на съемках или нет.
— Почему ты спрашиваешь?
— Это по поводу Грейс.
Я всегда был неплохим обманщиком. Грейс — дочь Эмбер.
— Почему ты не поговоришь о Грейс с самой Грейс? Она уже большая девочка.
— Я знаю это, Эрик. Только вот найти ее бывает довольно трудно. Я надеялся, Эмбер сможет...
— Найти Эмбер ничуть не легче. Она собиралась работать сегодня, что-то с шампунями... но так и не объявилась. Никто не знает, где она может быть. Рискуя потерять пять тысяч долларов в час, Рубен уже превратился в дрожащий комок тревоги и хищной алчности.
Я постарался придать своему голосу самый безобидный оттенок.
— Может, просто приболела и осталась дома?
— Рубен через каждый час названивает ей. Да и ты, наверное, тоже, если она тебе действительно так уж нужна. Рубен не оставляет попыток. Он даже дома у нее побывал, только что вернулся.
У меня в крови снова заметались демоны.
— Может, проспала?
— Расс, я же сказал тебе, никого дома нет. У Рубена, как у заинтересованного лица, есть ключ от входной двери.
Это было одно из тех мгновений, когда сознание мутится, тяжесть в груди с каждой секундой увеличивается и может раздавить тебя. Возникло ощущение, что мое сердце колотится непосредственно о ремень безопасности. Я врубил кондиционер на полную мощность и направил струю воздуха прямо себе в лицо. Но как же мог Рубен не заметить? Поднимался ли он наверх?
— Ну ладно, — проговорил я, пытаясь контролировать дыхание. — Ты знаешь Эмбер...
— Мы знаем Эмбер, — поправил он меня. — Если я первый разыщу ее, скажу, чтобы она нашла тебя, что ты интересуешься ею. Хе-хе.
— Хе-хе. Я сделаю то же самое.
Попытавшись придать своему голосу нормальный тембр, я сменил тему разговора.
— Что говорит тебе твой внутренний голос по поводу Эллисонов и той мексиканской пары?
— Пока я согласен с полицейскими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Есть много такого, что позволяет увязать убийство Эллисонов с делом первой пары, да? Из нашей сегодняшней статьи этого не видно.
— Следователи могли бы сделать это, но пока... не хотят.
— Мы опубликуем материал тут же, если и как только они захотят признать это. А для «Дины» я сохраню местечко.
— Спасибо.
Она посоветовала мне поберечь себя и — повесила трубку. Я знал, про Изабеллу она спрашивать не станет, точно так же, как и я не спросил ее об отце: тема рака явно не из тех, которые можно использовать в качестве довеска к деловой беседе, даже если речь в ней идет об убийстве. Для таких разговоров существует другое время.
Затем я позвонил шефу Мартина Пэриша — шерифу Дэну Винтерсу и предложил ему маленькую сделку: основательная, солидная статья про «Дину» в обмен на выигрышную позицию в... я едва было не обмолвился — деле о Полуночном Глазе.
Я развил ему свою мысль.
Он повел себя со мной так, как я и думал, он поведет себя, — словно я дурак: сделал вид, что собирается отклонить мое предложение. Но семена были посеяны и попали в благодатную почву, и это было тем, что имело в данный момент значение. Два года назад я великодушно предложил Даниелу Винтерсу свою не столь уж знаменитую персону (и еще менее солидные денежные ресурсы) во время проводившейся тогда кампании по его очередному переизбранию на пост шерифа. Сейчас он по колени увяз в критических публикациях в свой адрес: тюрьмы переполнены, один судебный процесс за другим, преступность растет, бюджет лишь урезают.
Винтерс умеет помнить добро. Да и мое предложение написать комплиментарную статью заползает под его политиканскую шкуру. И стоить это ему будет не много. В конце концов он произносит те слова, которые я жду от него: что он подумает об этом.
Я включил полицейский сканер, чтобы сразу же услышать сигнал 187 — об убийстве Эмбер.
Когда-то я встроил сканеры в каждую комнату моего дома — сомнительная роскошь, которую я смог себе позволить, получив деньги за экранизацию моего «Путешествия по реке». И в первые годы успешной писательской деятельности я оставлял их включенными постоянно, пока бодрствовал, а частенько даже когда спал. Изабелла быстренько положила конец этому, сразу же после того, как мы поженились. Впрочем, особого труда ей это не стоило — любой мужчина на земле с гораздо большей готовностью предпочел бы слушать сумеречный бархатный голосок Изабеллы, чем гудящий голос диспетчера, называющего индексы совершенных преступлений.
Однако сигнал сто восемьдесят седьмой по-прежнему не поступил. Часы показывали половину шестого, и я начал беспокоиться.
Поэтому я позвонил лос-анджелесскому агенту Эмбер и представился Эриком Вальдом. Эрик, как и я, некогда был приятелем Эмбер.
Я познакомил их, точно так же как ранее Марти познакомил нас.
Знакомство Эмбер с Вальдом произошло шесть лет назад, много позже того, как между мной и Эмбер все было кончено, но я время от времени сопровождал ее на светские мероприятия, впрочем, без всякой романтической заинтересованности с моей стороны. Это была довольно жалкая моя попытка оставить мосты несожженными, но изо всех сил я старался держаться с таким достоинством, словно находился на работе.
Эмбер и Вальд сблизились. Я немного ревновал, но их роман оказался весьма скоротечным, а к тому времени, как он закончился, я влюбился в Изабеллу. Я прочитал заметку о разрушенных отношениях этой пары в колонке светской жизни «Лос-Анджелес таймс». Из профессиональных контактов с Эриком и от случайных знакомых я узнал, что Эмбер удалось основательно окунуть его в болото своих финансовых дел, причем сделала она это столь же уверенно, как в свое время утопила меня в трясине моей собственной страсти.
Эрик Вальд никогда не относился к числу моих кумиров, хотя в данном вопросе я оставался в явном меньшинстве.
Как и большинство тех, кто ведет полусветскую жизнь, Эрик сформировал некий внешний имидж своей личности, который, подобно медной оболочке пули, укрывающей более мягкую свинцовую начинку, помогал ему проходить через все опасности, исходящие от бесцеремонной прессы, от политических деятелей и — в уникальном конкретном случае Эрика — от часто непредсказуемых научных кругов.
Он был профессором в местном университете, читал курс криминалистики. Эту должность он занял двенадцать лет назад, в возрасте тридцати одного года от роду, и случилось это вскоре после того, как ему удалось на практике применить принципы своей диссертации — «Тяга к злу: изменение самосознания в жестоком преступнике» — в успешном разоблачении преступника, успевшего изнасиловать в северной части округа за шесть коротких месяцев восемь женщин. Суть исследования Вальда сводилась к тому, что из-за мании величия некоторых параноидных типов (установленный факт) эти всеми гонимые «гении» склонны к созданию «сценариев», в которых они преднамеренно играют роли, полностью противоречащие нормам поведения, принятым в обществе. Фактически, по мнению Вальда, они творят свое собственное «зло», которое не раз созерцали в повседневной жизни. В то же самое время они стремятся удовлетворить свои внутренние потребности, утверждающие их превосходство над людьми, которые постоянно преследовали их.
По словам Эрика, создается определенный образ подозреваемого. Это представитель среднего класса, с безупречной репутацией (возможно, даже прихожанин церкви). Он начитан. Стремится к более высокой позиции в жизни, чем сумел достичь. А не сумел достичь, вероятно, из-за глубокой аномалии своего характера, а возможно, и из-за внешности.
Все восемь изнасилованных женщин были преклонного возраста, а некоторые и совсем старые. Пока полиция и шериф объединенными усилиями ловили многочисленных подозреваемых, Вальд вдалбливал тезисы в амбициозного чернокожего лейтенанта из управления шерифа по имени Винтерс. Он сумел доказать Винтерсу, что две жертвы насильника как-то связаны с выездной столовой, обслуживающей церковь, которая расположена в северной части округа. Изучение личностей добровольцев-водителей ничего не дало, но Вальд буквально заставлял Винтерса заняться прихожанами, и наконец было установлено, что один из поваров этой столовой идеально подходит к составленному им психологическому портрету.
Им оказался некий Кэри Клаух. Тридцатичетырехлетний холостяк, выпускник юридического факультета католического (!) университета, он трижды нарушал законы штата Калифорния. Казалось, наконец он вернулся к добропорядочной жизни христианина. Жил он со своей бабкой, которая, как выяснилось позже, была подругой трех жертв насильника.
После бесконечных неоплачеваемых часов, растраченных на наблюдение за подозреваемым, Винтерсу наконец удалось захлопнуть ловушку. Однажды рано утром Кэри Клаух приехал на тихую улочку в предместье города, где до восхода солнца просидел в машине. В тот же день, в полдень, Винтерс выяснил: в доме, напротив которого Клаух припарковался, жила одна восьмидесятидвухлетняя старуха, Мэдэлайн Стюарт. Совсем недавно она стала заказывать еду в злосчастной столовой. На следующий вечер Винтерс ждал Клауха в старой развалюхе — «стейшен вэгон» — и, когда в темный предрассветный час Клаух приблизился к дому, задержал его за подозрительное поведение. Добычей Винтерса стали красная лыжная шапочка и пара синтетических перчаток. Он доставил Клауха в управление и после образцовой работы экспертов-криминалистов смог не только установить тождественность волокон лыжной шапочки и тех, что найдены на четырех жертвах, но также и отпечатки зубов Клауха, оставленные им на декоративном деревянном яблоке, которое тот — после изнасилования своей третьей жертвы — по ошибке принял за настоящее!
Эта история, в которой воедино сплелись библейские и научные начала, тут же ожила в аршинных заголовках газет, в телепередачах и даже стала фрагментом программы «Шестьдесят минут». Слава Вальда была стремительна и несомненна.
Годом позже университет штата предоставил ему постоянное место.
Дэн Винтерс был произведен в капитаны — он стал самым молодым в истории штата капитаном и первым среди чернокожих. Клаух же получил сто пятьдесят лет тюрьмы.
Более того, Вальд был утвержден главой резервных подразделений шерифа. Получить эту должность он, не являющийся полицейским, не мог бы ни при каких обстоятельствах: ни купить ее, ни быть на нее избранным. А ему даже выделили кабинет, на том же этаже, на котором сидел только что канонизированный Дэн Винтерс. Он и Вальд тут же развернули кампанию за превращение резервных подразделений во вспомогательные соединения профессиональных полицейских. (Общественность тоже благожелательно отнеслась к этой затее: дополнительные силы правозащитников за те же деньги.)
Я наблюдал за развитием этих событий с неуютной позиции младшего следователя. Неуютной потому, что мне тяжело было ждать того момента, когда я смогу покинуть это учреждение и целиком отдаться творчеству, а также потому, что мое сердце все еще было слишком ранено разрывом с Эмбер Мэй Вилсон. Более того, теперь я часто встречал Вальда во время его поздних визитов в кабинет Дэна Винтерса и находил его — вопреки всем своим предубеждениям — испуганным и симпатичным.
Внешне он производил внушительное впечатление. Принадлежал к числу тех высоких и стройных мужчин, мышцы которых при каждом движении играют, без всяких усилий с его стороны. Он был красив и знал это, но разыгрывал скромнягу, что так нравится телевизионным операторам. Лицо — широкое, мальчишеское, со смешливыми морщинками вокруг рта. Свои волосы — вьющуюся золотую копну — он умудрялся сохранять длинными, хотя и подстриженными аккуратно, что являло собой идеальный компромисс между академической эксцентричностью и консерватизмом учреждения шерифа. По слухам, он имеет черный пояс в довольно сложной разновидности китайско-филиппинского боевого искусства, а также коллекционирует старинное оружие. Но не это производит на людей сильное впечатление, а его ум, который наделен той неожиданной проницательностью, что неизменно сбивает с толку большинство людей, и меня в том числе. Вальд может быть и возмутительно очаровательным, и чертовски противным.
В те давние годы меня особенно поражало одно его удивительное качество, а именно — способность проявлять к людям доверие и получать его в ответ от них. Никогда до него я не встречал человека, который мог бы столь убедительно внушать к себе доверие. По этой весьма специфической причине я предпочитал не очень-то доверять ему.
Когда Эмбер Мэй стала расспрашивать меня о «симпатичном борце с преступностью», я не особенно удивился, хотя и почувствовал раздражение, — тогда я еще не свыкся с мыслью о том, что мне дали отставку.
Эрик Вальд трижды поступал в школу шерифов, и каждый раз приемная комиссия отклоняла его кандидатуру. Об этом прекрасно знали в управлении и даже писали об этом в газете, освещая необычный вклад Вальда в дело идентификации Кэри Клауха. Но сделать никто ничего не мог, так как, оказывается, Эрик страдал пороком митрального клапана сердца, явившимся последствием лихорадки, перенесенной в детстве, хотя по его внешнему виду едва ли кто-нибудь мог бы предположить в нем тяжелую болезнь. В глубине души я даже обрадовался тому, что Вальда отшила медкомиссия. Но его способность компенсировать себе понесенные из-за своего здоровья убытки была просто удивительной — он сам создал себе имидж и должность. И не собирался останавливаться на достигнутом — утверждал, что в один прекрасный день займет штатную должность помощника шерифа, которую занимает Мартин Пэриш. Казалось, его эгоизм и тщеславие не имеют предела.
Что греха таить, меня съедала обида — каких высот он достиг в службе шерифа! Причем не взбираясь с трудом по иерархической лестнице, не проходя всех ступеней, что обязаны пройти простые смертные. Я угадывал в нем дипломата, неуязвимого, непредсказуемого, что ходит выверенными кругами как вокруг меня, так и вокруг сотрудников, способных причинить ему хоть какое-нибудь неудобство и проделавших весь тяжкий путь до занимаемых ими постов. И я вынужден признать также — меня взбесили ум и ясность языка его диссертации. Что скрывать, я попросту завидовал ему.
Правда, при этом я прекрасно понимал, как нелепы его намеки на то, что он станет помощником шерифа, и догадывался: его проницательность в определении характера Кэри Клауха — следствие, по крайней мере отчасти, родственных бурь, происходящих в его собственной, трижды отвергнутой душе.
Четырьмя годами позже, когда я работал над «Путешествием вверх по реке», я убедился в том, что Вальд не так уж и гениален. Он поделился со мной поистине удивительным проникновением в разум убийцы, в тот момент поразившим меня (убийца — сорокаоднолетний полубезработный мясник по имени Арт Крамп), но позже оказалось: большинство «озарений» Вальда лишь запутывают дело, никуда не годятся, просто-напросто отбрасывают следствие назад. Тем не менее я вставил Вальда в свою книгу, чем сильно смутил его.
Зато в процессе долгих бесед с Эриком я понял, почему Эмбер увлеклась им: ее всегда тянуло к мужчинам, которые умеют причинять боль. И с минуты нашей первой встречи с Вальдом я знал: его ярость, если она вырвется на волю, окажется непредсказуемой и неистовой.
...Итак, я позвонил агенту Эмбер Рубену Зальцу, представился Эриком Вальдом и спросил его, была сегодня Эмбер на съемках или нет.
Тот засмеялся, причем так, как могут смеяться лишь очень занятые и очень солидные люди.
— Минутку, — сквозь смех выдавил он, и тут же в трубке зазвучал голос, услышать который я ожидал меньше всего.
— Говорит Эрик Вальд! А вы кто такой?
Я назвался. Эрик тоже захохотал.
У него — низкий, ровный баритон, чем он очень гордится.
Следом за ним снова засмеялся Рубен.
Когда веселье иссякло, я спросил Эрика, была ли Эмбер на съемках или нет.
— Почему ты спрашиваешь?
— Это по поводу Грейс.
Я всегда был неплохим обманщиком. Грейс — дочь Эмбер.
— Почему ты не поговоришь о Грейс с самой Грейс? Она уже большая девочка.
— Я знаю это, Эрик. Только вот найти ее бывает довольно трудно. Я надеялся, Эмбер сможет...
— Найти Эмбер ничуть не легче. Она собиралась работать сегодня, что-то с шампунями... но так и не объявилась. Никто не знает, где она может быть. Рискуя потерять пять тысяч долларов в час, Рубен уже превратился в дрожащий комок тревоги и хищной алчности.
Я постарался придать своему голосу самый безобидный оттенок.
— Может, просто приболела и осталась дома?
— Рубен через каждый час названивает ей. Да и ты, наверное, тоже, если она тебе действительно так уж нужна. Рубен не оставляет попыток. Он даже дома у нее побывал, только что вернулся.
У меня в крови снова заметались демоны.
— Может, проспала?
— Расс, я же сказал тебе, никого дома нет. У Рубена, как у заинтересованного лица, есть ключ от входной двери.
Это было одно из тех мгновений, когда сознание мутится, тяжесть в груди с каждой секундой увеличивается и может раздавить тебя. Возникло ощущение, что мое сердце колотится непосредственно о ремень безопасности. Я врубил кондиционер на полную мощность и направил струю воздуха прямо себе в лицо. Но как же мог Рубен не заметить? Поднимался ли он наверх?
— Ну ладно, — проговорил я, пытаясь контролировать дыхание. — Ты знаешь Эмбер...
— Мы знаем Эмбер, — поправил он меня. — Если я первый разыщу ее, скажу, чтобы она нашла тебя, что ты интересуешься ею. Хе-хе.
— Хе-хе. Я сделаю то же самое.
Попытавшись придать своему голосу нормальный тембр, я сменил тему разговора.
— Что говорит тебе твой внутренний голос по поводу Эллисонов и той мексиканской пары?
— Пока я согласен с полицейскими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41