Я не думаю, что она позволила бы мне пожить у вас хоть несколько дней? Я могла бы готовить еду, прибираться и держаться подальше от...
— Нет.
И только тогда, когда прозвучала отчаянная мольба, я вдруг во всей полноте осознал всю глубину охватившего Эмбер ужаса.
— Нет, — сказала она, — в самом деле было бы нехорошо. Прости. С моей стороны это самое настоящее нахальство.
Я задумался. Мартин Пэриш — или любой другой, вознамерившийся найти ее, — прежде всего проверит все местные отели, после чего расширит зону поисков, постепенно начнет удаляться от города. Оплата наличными и чужое имя помогли бы ей скрываться лишь на первых порах, но она не сможет прятаться очень долго, ни с машиной, взятой напрокат, ни — будучи Эмбер Мэй Вилсон. Но кому придет в голову искать ее в моем мире? Марти, может быть, и придет. Однако я знаю одного человека, который мог бы справиться с Мартином Пэришем. Проблема заключается в другом: он не любит Эмбер, и Эмбер уже много лет назад устала расходовать на него силу своих чар. Я перебрал с десяток других возможностей, но вернулся-таки к Теодору Фрэнсису Монро и его маленькому домику под тенью раскидистых дубов в каньоне Трабуко.
— Я хочу тебе сказать что-то, Рассел. Я не позволю, чтобы все это сошло Мартину с рук. Я позабочусь о том, чтобы он заплатил за жизнь Элис. Не знаю пока, как и когда, но я сделаю все, чтобы это случилось.
— Езжай за мной, — сказал я.
* * *
Мой отец, в джинсах и со старым «Ремингтоном-870» в руках, уже стоял на крыльце своей хижины, прежде чем я успел заглушить мотор. Стоял в центре — в ореоле желтого света, исходящего от лампы над дверью.
Я дождался, когда сзади меня остановится «крайслер». И лишь тогда вышел из машины. Сделал знак Эмбер оставаться на месте, а сам, похрустывая гравием, направился по дорожке к отцу.
Тысячи стрекочущих сверчков издавали странное, беспрерывное, исходящее отовсюду жужжание. Лошади шаркали ногами в темноте загона.
Ступени были влажны и мягки, когда я поднимался по ним. Большое сильное тело, черные волосы, слегка тронутые сединой, глаза, сделавшиеся от долгой работы на ранчо властными и настороженными, загнутые книзу непрощающие губы человека, успевшего узнать, что такое разочарование... — омываемый желтым светом лампы, мой отец выглядел чужаком, пришельцем из другого мира.
— Привет, пап.
— Привет, Расс.
— Понимаешь, проблема возникла.
— Я уж вижу.
Он прислонил винтовку к стене, пожал мне руку, обнял. От него исходил запах человека, который только что очнулся ото сна. Глянув поверх отцовского плеча, я увидел в окне машину Эмбер.
— Папа, что с твоим дробовиком?
— Это все Полуночный Глаз нагнал на меня страху. Старею, наверное. Тебя-то что принесло в такой час? Или с Иззи что стряслось?
— Она сейчас с Коррин и Джо. С ней все в порядке.
— А в машине та, о ком я подумал?
— Ага. Кто-то пытался убить ее. Вместо нее пристукнули ее сестру. Она совсем обезумела от страха и нуждается в убежище.
Он взглянул на машину, потом снова на меня.
— Потому что они снова попытаются сделать это?
— Вероятно.
— Ну так загоняй этот чертов «крайслер» в сарай и проводи ее в дом.
— Спасибо, пап.
— А что еще мне остается-то?
Он взглянул на меня подчеркнуто спокойно и пытливо.
— Это не то, о чем ты подумал, пап, — сказал я.
* * *
В отделанной сосновыми досками гостиной я рассказал отцу о случившемся. Разумеется, я не все сказал ему и, уж конечно, опустил даже намек на свое собственное присутствие в доме Эмбер в ту жаркую ночь третьего июля. Не мог бы никогда я признаться ему в этом. Слушал он почти спокойно, хотя наверняка понимал, что это уже отредактированная версия случившегося.
Эмбер устроилась в уголке дивана, с покаянным видом скрестив руки и ноги. Ее платиново-белокурый парик вдруг показался на фоне скромной обстановки хижины донельзя нелепым. Она почти не открывала рта.
Ближе к часу, когда ночь казалась наиболее глубокой, мой отец приготовил себе солидный кофейник, который должен был бы помочь ему продержаться до утра. Мы договорились: спать они будут по очереди. Он показал Эмбер вторую спальню. Потом я прошел с ней до машины, из которой она взяла вещи.
В сарае стоял запах гниющего дерева, плесени и машинного масла, однако сарай был очень чистым. Чистота — пунктик отца.
Эмбер открыла багажник и посмотрела на меня.
— Я взяла все, что Марти собрал у... Элис. Улики, доказательства... пакетики всякие, отпечатки пальцев, снимки, его записи. Все лежит здесь. Я даже сама толком не знаю, что это такое. Просто подумала, тебе может пригодиться...
— Бог ты мой, Эмбер...
— Я сделала что-нибудь не так?
Я немного покопался в содержимом картонной коробки. Там оказались: пластинки с отпечатками пальцев: дюжина, а может и больше, пакетиков с волокнами и волосами, кусочками краски, образцами почвы; портативный магнитофон, с которым он скорее всего ходил по месту происшествия и записывал найденные вещи; одна кассета без упаковки; стопка «полароидных» снимков: аккуратная пачка фотографий, сделанных обычным фотоаппаратом. Была даже записная книжка, содержащая перечень всех этих улик. В коробке также оказалось несколько папок, которые в окружных полицейских участках используют под досье, некоторые — пустые, тогда как в других находились бумаги. Я открыл одну из них. «Личное дело сотрудника управления шерифа Рассела Монро, 1976 — 1983».
— А что, Эмбер, неплохая работа.
— Все это он возит в своей машине, — сказала она. — Пожалуйста, забери это себе. Он сказал, что нашел эту кассету в моем магнитофоне, в ночь, когда Элис... умерла.
Я сунул пленку в боковой карман пиджака.
По пути к дому положил коробку в багажник своей машины. Отец, теперь одетый, сидел в кухне за столом, попивая свой кофе.
Я проводил Эмбер в маленькую спальню. На тумбочке у кровати стояла лампа, отбрасывавшая теплый свет на противоположную стену из сучковатых сосновых досок.
— Можно мне задать тебе вопрос? — спросила она.
— Конечно.
— Ты полюбил меня больше, когда подумал, что я умерла?
Вопрос удивил меня и вызвал чувство неуверенности. Я не знал, что ответить, но тем не менее мне удалось остаться спокойным. Казалось, в маленькую комнату проникла глубокая тишина ночи и окутала нас.
— Нет, — сказал я.
Эмбер смотрела на меня, пока снимала парик и выпускала на свободу свои роскошные волнистые каштановые волосы. Они упали ниже плеч. И снова я был поражен, как был поражен раньше, но никогда так сильно, как сегодня, — до чего же Эмбер похожа на Изабеллу! И в тот момент, когда собственные волосы наконец окутали ее, мне показалось: в тусклом свете хижины Эмбер излучает сияние.
— Спасибо, — сказала она. И одарила меня тем самым взглядом, что проник с сотнями продуктов в биллион домов, тем взглядом — невинным и в то же время чувственным, приглашающим, нет, даже умоляющим тебя принять участие в том, что тебе предлагается, убеждающим тебя в том, что эта сделка, как бы к ней ни отнеслись окружающие, была и навсегда останется заговором только двоих.
Что она прочитала в моих глазах, мне так и не суждено узнать.
— Пожалуйста, — сказал я. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Рассел.
Глава 15
Я зашел в «Морской ресторан», заказал две порции виски и два пива, уселся у окна и стал смотреть на проходивших мимо людей. Над берегом начинал сгущаться предрассветный туман. Я следил, как постепенно он распространяется над береговой линией, над пляжем, над набережной, как растекается по Прибрежному шоссе, окутывает здания, подбирается к Океанскому проспекту, хоронит под собой уличные фонари, укрывает мужчин, и женщин, и младенцев в колясках, бродяг и уличных псов, голубей и чаек, прячущихся от людского глаза, кошек, эвкалипты и бугенвиллеи, парковочные столбики, таверну «Хеннеси», художественный салон, магазин по продаже солнцезащитных очков, патрульную машину, развернувшуюся и поехавшую направо по шоссе, тротуар, и трещины на нем, и пробивающиеся сквозь него растения. И, хотя туман подкрался совершенно неслышно, я был не единственным, кто осознал его появление. Словно по мановению палочки дирижера возникла случайная всеобщая пауза, какой-то провал в сознании каждого на этом оживленном летнем тротуаре. Туман обволакивал лица, и люди замедляли шаг, как бывает это в фильмах, когда герои разом замедляют шаги или останавливаются совсем, словно реагируя на мощную невидимую психическую стремительную атаку, разом обрушившуюся на них, ни о чем не подозревающих. Что-то промелькнуло в выражениях их лиц в тот самый момент, какой-то вопрос. Муж взглянул на свою жену; жена взглянула на мужа; влюбленные прижались еще крепче друг к другу; одиночки обернулись, чтобы бросить взгляд через плечо, неожиданно перешли на другую сторону улицы, остановились и принялись оглядываться по сторонам. И на всех лицах — один и тот же вопрос: "Что это было? Я? Кто-то другой? Кто? Или все же я?" И точно в то же самое мгновение оркестр, игравший в глубине ресторана, оборвал свою песню, и рухнула тишина — один из редких моментов, когда замирают все разговоры, когда тишина именно обрушивается, чтобы напомнить нам: тишина была — вначале и тишина будет — в конце. Тишина пронзает все вокруг подобно тайне, которую никто не хочет разгадать. На каждом лице возникло мерцание страха. Страх каждого слился в общий страх. Казалось, выражение лица каждого обнажает чрезмерность всех наших претензий, дерзкую наглость утверждения, что жизнь всегда — и со следующим ударом пульса — будет такой же веселой шуткой, какой притворяется сейчас.
Глубоко в этой тишине я услышал голос — скорее даже стон, похожий на низкочастотный рев-приказ, но не смог разобрать смысла этого приказа. Я не имел ни малейшего представления о том, слышит ли кто-нибудь еще этот голос. И тут же раздался оглушительный взрыв смеха — наступательного, фальшивого, отчаянно показного — отменяющего тишину и отвергающего все те истины, которые тишина несла с собой. Снова врубилась музыка. Я вышел из ресторана.
Несколько минут просидел в машине, не включая двигателя, — слушал запись на пленке, украденную Эмбер у Мартина Пэриша. Это был голос Полуночного Глаза. Он заикался и мямлил что-то, выдавая совершенно невразумительные фразы: «Вжу... ярую... шкарусерву... тепло... ползущу из... он...»
Я не смог понять ничего. Ведь если Эмбер права и Мартин хотел бы приписать убийство Элис мне, эта запись должна была бы давным-давно быть уничтожена. Когда я прослушал ее во второй раз, я заботливо спрятал пленку в такое место под половиком машины, до которого никак не смог бы дотянуться ногой.
* * *
В каньоне, сразу при выезде из города, движение сильно замедлилось, машины буквально ползли, и мне понадобилось минут двадцать передвижения с черепашьей скоростью, чтобы понять, в чем дело. Оказалось, дорожная полиция установила один из своих проверочных «постов трезвости» с целью отлова пьяных водителей. Я мог видеть вспышки сигнальных огней, оранжевые пограничные столбики, сводившие движение полос в одну, и фигуры полицейских, светивших фонарями в лица водителей. В глубине души я поддерживал активность тех, кто оспаривал необходимость создания подобных контрольных постов. Может быть, потому, что суды всегда солидарны с борцами за трезвость — утверждают конституционность подобных действий, чем и вызывают во мне недоверие к власти вообще и раздражение от ее карающей десницы. Как-то я подумал: вероятно, мне больше подошла бы карьера грабителя банков, чем сотрудника правоохранительных органов, но эта мысль, естественно, ни свежа, ни глубока. Писательская же деятельность предоставляла прекрасную возможность достигнуть некоего компромисса между обеими этими позициями.
Я открыл окно, закурил и стал ждать.
Впереди острые лучи фонарей били в салоны машин, полицейские склонялись к раскрытым окнам, а поток автомобилей с прошедшими проверку водителями вяло набирал скорость в направлении к северу. В зеркальце заднего вида я видел клочья тумана.
Через десять минут наконец подошла и моя очередь. Я направил машину между рядами оранжевых столбиков, кивнул — вместо приветствия — полицейскому и... позади него, около патрульной машины... увидел знакомый мне человеческий силуэт. Но не успел присмотреться — мне в глаза ударил луч света.
— Как самочувствие сегодня, сэр?
— Прекрасное.
— Пили вечером, сэр?
— Пару пива.
— И это все?
— Так точно.
— И все же сколько именно, сэр?
— Я недавно проверял: слово «пара» по-прежнему означает «два».
Полицейский помолчал, скользнул лучом фонаря по заднему сиденью моей машины, осветил пассажирское место рядом со мной, снова уткнулся лучом в глаза.
Из-за его спины послышался знакомый голос, но все, что я мог видеть, — это лишь сноп белого света.
Скрытые слепящей завесой полицейские немного посовещались. Обладатель фонаря отошел в сторону, слепящий свет исчез, а в мое окно чуть не по пояс влез Мартин Пэриш.
Глаза налиты кровью, массивный подбородок, явно символизирующий моральное превосходство, небрит, вязаный галстук свисает вдоль дверцы. А чуть в стороне за ним — машины управления шерифа, целые три штуки!
— Видишь, Монро, я все правильно рассчитал, именно здесь мы тебя и подловим, — сказал Мартин.
— Нетрудно рассчитать, если знать: это — единственная дорога к моему дому.
— Сказать им, чтобы они хорошенько проверили тебя? Этот умник почти уверен, что ты хватанул отнюдь не пару пива.
— Как хочешь, Марти. Но два пива — это все, что я выпил сегодня.
— Что-то мало в это верится.
Мартин обошел мою машину спереди, и свет фар отбросил на асфальт длинную его тень. Он открыл мою правую дверцу, уселся и захлопнул ее.
— Я провожу тебя до дома, Рассел. А то эти «трезвенники» и так уже записали твой номер.
— Чувствую, тайная мысль движет тобой.
— Я и сам большая тайна, Расс. Давай, трогай.
— Назад тебе придется довольно долго чапать, Марти.
— Об этом я уже позаботился.
Полицейский направил меня между столбиками по длинному коридору, который вскоре вывернул на основную дорогу.
Поворот к моему дому был меньше чем через милю. Я остановился у почтового ящика, достал почту и — двинулся вверх по крутой, извилистой дороге, что вела к моему свайному домику.
Когда мы поднялись на вершину склона, на моей стоянке я увидел машину управления шерифа. Почему-то на ум пришла мысль — она здесь не только для того, чтобы доставить Мартина Пэриша обратно, к его посту на шоссе. Я обогнул ее и двинулся к гаражу.
Опершись на капот, стоял незнакомый мне субъект в форме и наблюдал за тем, как мы подъезжаем. Я подумал: а не решил ли Марти отплатить мне за то, что я избил его на пляже ночью четвертого июля? В таком случае он, пожалуй, переборщил.
Я поставил машину в гараж.
Мы вышли и двинулись назад по дорожке к патрульной машине.
Представитель управления высок, широкоплеч, коротко подстрижен. У него массивный нос и высокие скулы. Чем-то он походит на индейца. На его форменном значке выбита фамилия: Кейес.
Марти представил нас друг другу. Но Кейес ничего не сказал и руки мне не подал. Глаза у него были черные, маленькие и при этом очевидно выражали злобу и подлость.
— В чем дело? — спросил я.
— Никакого дела, в общем-то, нет, — сказал Марти. — Во всяком случае такого, которое ты мог бы обсуждать с нами.
— Звучит так, будто ты поймал меня с поличным.
— Именно так. Каждый должен быть пойман именно с поличным, Расс. Значит, так, мы намерены провести здесь одну довольно нестандартную процедуру, но если ты не согласишься на нее, я отвезу тебя в участок по подозрению в убийстве Элис Фульц.
— А кто это, черт побери, такая?
— Кейес, — сказал Мартин, — давай начинать.
Кейес достал с переднего сиденья своей машины видеокамеру. Марти отошел от меня. Сразу вспыхнул свет и нацелился прямо мне в лицо.
— Ты что, Марти? — сказал я. — Иди-ка сюда.
— Не беспокойся, я подредактирую то, что ты изгадишь.
— Любишь свою камеру, Кейес? — спросил я. — Так же как и работу в управлении шерифа Апельсинового округа?
Кейес не проронил ни слова, но все же отвел взгляд от окуляра и выключил лампу.
В момент короткой слепоты, обрушивающейся на глаза, когда исчезает яркий свет, Марти своим мощным кулаком изо всей силы ударил меня в грудь. Резкий вздох вырвался из моего горла, голова закружилась, и я услышал визгливый вой сирены. Согнувшись пополам и ожидая, когда в легкие снова попадет воздух, я тем не менее попытался сохранить равновесие. Мартин схватил меня сзади за волосы и за ремень и швырнул на землю лицом вниз. Асфальт был теплым, а в локти и в щеки впились острые края гравия. Но дыхание восстановилось. Я лежал, давая возможность воздуху входить в меня.
— А теперь, Расс, ты сделаешь следующее. Ты войдешь в свой гараж, зажжешь свет, встанешь перед своим морозильником и откроешь его. Затем мы на минутку прервемся, и я скажу тебе, какой будет следующая сцена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— Нет.
И только тогда, когда прозвучала отчаянная мольба, я вдруг во всей полноте осознал всю глубину охватившего Эмбер ужаса.
— Нет, — сказала она, — в самом деле было бы нехорошо. Прости. С моей стороны это самое настоящее нахальство.
Я задумался. Мартин Пэриш — или любой другой, вознамерившийся найти ее, — прежде всего проверит все местные отели, после чего расширит зону поисков, постепенно начнет удаляться от города. Оплата наличными и чужое имя помогли бы ей скрываться лишь на первых порах, но она не сможет прятаться очень долго, ни с машиной, взятой напрокат, ни — будучи Эмбер Мэй Вилсон. Но кому придет в голову искать ее в моем мире? Марти, может быть, и придет. Однако я знаю одного человека, который мог бы справиться с Мартином Пэришем. Проблема заключается в другом: он не любит Эмбер, и Эмбер уже много лет назад устала расходовать на него силу своих чар. Я перебрал с десяток других возможностей, но вернулся-таки к Теодору Фрэнсису Монро и его маленькому домику под тенью раскидистых дубов в каньоне Трабуко.
— Я хочу тебе сказать что-то, Рассел. Я не позволю, чтобы все это сошло Мартину с рук. Я позабочусь о том, чтобы он заплатил за жизнь Элис. Не знаю пока, как и когда, но я сделаю все, чтобы это случилось.
— Езжай за мной, — сказал я.
* * *
Мой отец, в джинсах и со старым «Ремингтоном-870» в руках, уже стоял на крыльце своей хижины, прежде чем я успел заглушить мотор. Стоял в центре — в ореоле желтого света, исходящего от лампы над дверью.
Я дождался, когда сзади меня остановится «крайслер». И лишь тогда вышел из машины. Сделал знак Эмбер оставаться на месте, а сам, похрустывая гравием, направился по дорожке к отцу.
Тысячи стрекочущих сверчков издавали странное, беспрерывное, исходящее отовсюду жужжание. Лошади шаркали ногами в темноте загона.
Ступени были влажны и мягки, когда я поднимался по ним. Большое сильное тело, черные волосы, слегка тронутые сединой, глаза, сделавшиеся от долгой работы на ранчо властными и настороженными, загнутые книзу непрощающие губы человека, успевшего узнать, что такое разочарование... — омываемый желтым светом лампы, мой отец выглядел чужаком, пришельцем из другого мира.
— Привет, пап.
— Привет, Расс.
— Понимаешь, проблема возникла.
— Я уж вижу.
Он прислонил винтовку к стене, пожал мне руку, обнял. От него исходил запах человека, который только что очнулся ото сна. Глянув поверх отцовского плеча, я увидел в окне машину Эмбер.
— Папа, что с твоим дробовиком?
— Это все Полуночный Глаз нагнал на меня страху. Старею, наверное. Тебя-то что принесло в такой час? Или с Иззи что стряслось?
— Она сейчас с Коррин и Джо. С ней все в порядке.
— А в машине та, о ком я подумал?
— Ага. Кто-то пытался убить ее. Вместо нее пристукнули ее сестру. Она совсем обезумела от страха и нуждается в убежище.
Он взглянул на машину, потом снова на меня.
— Потому что они снова попытаются сделать это?
— Вероятно.
— Ну так загоняй этот чертов «крайслер» в сарай и проводи ее в дом.
— Спасибо, пап.
— А что еще мне остается-то?
Он взглянул на меня подчеркнуто спокойно и пытливо.
— Это не то, о чем ты подумал, пап, — сказал я.
* * *
В отделанной сосновыми досками гостиной я рассказал отцу о случившемся. Разумеется, я не все сказал ему и, уж конечно, опустил даже намек на свое собственное присутствие в доме Эмбер в ту жаркую ночь третьего июля. Не мог бы никогда я признаться ему в этом. Слушал он почти спокойно, хотя наверняка понимал, что это уже отредактированная версия случившегося.
Эмбер устроилась в уголке дивана, с покаянным видом скрестив руки и ноги. Ее платиново-белокурый парик вдруг показался на фоне скромной обстановки хижины донельзя нелепым. Она почти не открывала рта.
Ближе к часу, когда ночь казалась наиболее глубокой, мой отец приготовил себе солидный кофейник, который должен был бы помочь ему продержаться до утра. Мы договорились: спать они будут по очереди. Он показал Эмбер вторую спальню. Потом я прошел с ней до машины, из которой она взяла вещи.
В сарае стоял запах гниющего дерева, плесени и машинного масла, однако сарай был очень чистым. Чистота — пунктик отца.
Эмбер открыла багажник и посмотрела на меня.
— Я взяла все, что Марти собрал у... Элис. Улики, доказательства... пакетики всякие, отпечатки пальцев, снимки, его записи. Все лежит здесь. Я даже сама толком не знаю, что это такое. Просто подумала, тебе может пригодиться...
— Бог ты мой, Эмбер...
— Я сделала что-нибудь не так?
Я немного покопался в содержимом картонной коробки. Там оказались: пластинки с отпечатками пальцев: дюжина, а может и больше, пакетиков с волокнами и волосами, кусочками краски, образцами почвы; портативный магнитофон, с которым он скорее всего ходил по месту происшествия и записывал найденные вещи; одна кассета без упаковки; стопка «полароидных» снимков: аккуратная пачка фотографий, сделанных обычным фотоаппаратом. Была даже записная книжка, содержащая перечень всех этих улик. В коробке также оказалось несколько папок, которые в окружных полицейских участках используют под досье, некоторые — пустые, тогда как в других находились бумаги. Я открыл одну из них. «Личное дело сотрудника управления шерифа Рассела Монро, 1976 — 1983».
— А что, Эмбер, неплохая работа.
— Все это он возит в своей машине, — сказала она. — Пожалуйста, забери это себе. Он сказал, что нашел эту кассету в моем магнитофоне, в ночь, когда Элис... умерла.
Я сунул пленку в боковой карман пиджака.
По пути к дому положил коробку в багажник своей машины. Отец, теперь одетый, сидел в кухне за столом, попивая свой кофе.
Я проводил Эмбер в маленькую спальню. На тумбочке у кровати стояла лампа, отбрасывавшая теплый свет на противоположную стену из сучковатых сосновых досок.
— Можно мне задать тебе вопрос? — спросила она.
— Конечно.
— Ты полюбил меня больше, когда подумал, что я умерла?
Вопрос удивил меня и вызвал чувство неуверенности. Я не знал, что ответить, но тем не менее мне удалось остаться спокойным. Казалось, в маленькую комнату проникла глубокая тишина ночи и окутала нас.
— Нет, — сказал я.
Эмбер смотрела на меня, пока снимала парик и выпускала на свободу свои роскошные волнистые каштановые волосы. Они упали ниже плеч. И снова я был поражен, как был поражен раньше, но никогда так сильно, как сегодня, — до чего же Эмбер похожа на Изабеллу! И в тот момент, когда собственные волосы наконец окутали ее, мне показалось: в тусклом свете хижины Эмбер излучает сияние.
— Спасибо, — сказала она. И одарила меня тем самым взглядом, что проник с сотнями продуктов в биллион домов, тем взглядом — невинным и в то же время чувственным, приглашающим, нет, даже умоляющим тебя принять участие в том, что тебе предлагается, убеждающим тебя в том, что эта сделка, как бы к ней ни отнеслись окружающие, была и навсегда останется заговором только двоих.
Что она прочитала в моих глазах, мне так и не суждено узнать.
— Пожалуйста, — сказал я. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Рассел.
Глава 15
Я зашел в «Морской ресторан», заказал две порции виски и два пива, уселся у окна и стал смотреть на проходивших мимо людей. Над берегом начинал сгущаться предрассветный туман. Я следил, как постепенно он распространяется над береговой линией, над пляжем, над набережной, как растекается по Прибрежному шоссе, окутывает здания, подбирается к Океанскому проспекту, хоронит под собой уличные фонари, укрывает мужчин, и женщин, и младенцев в колясках, бродяг и уличных псов, голубей и чаек, прячущихся от людского глаза, кошек, эвкалипты и бугенвиллеи, парковочные столбики, таверну «Хеннеси», художественный салон, магазин по продаже солнцезащитных очков, патрульную машину, развернувшуюся и поехавшую направо по шоссе, тротуар, и трещины на нем, и пробивающиеся сквозь него растения. И, хотя туман подкрался совершенно неслышно, я был не единственным, кто осознал его появление. Словно по мановению палочки дирижера возникла случайная всеобщая пауза, какой-то провал в сознании каждого на этом оживленном летнем тротуаре. Туман обволакивал лица, и люди замедляли шаг, как бывает это в фильмах, когда герои разом замедляют шаги или останавливаются совсем, словно реагируя на мощную невидимую психическую стремительную атаку, разом обрушившуюся на них, ни о чем не подозревающих. Что-то промелькнуло в выражениях их лиц в тот самый момент, какой-то вопрос. Муж взглянул на свою жену; жена взглянула на мужа; влюбленные прижались еще крепче друг к другу; одиночки обернулись, чтобы бросить взгляд через плечо, неожиданно перешли на другую сторону улицы, остановились и принялись оглядываться по сторонам. И на всех лицах — один и тот же вопрос: "Что это было? Я? Кто-то другой? Кто? Или все же я?" И точно в то же самое мгновение оркестр, игравший в глубине ресторана, оборвал свою песню, и рухнула тишина — один из редких моментов, когда замирают все разговоры, когда тишина именно обрушивается, чтобы напомнить нам: тишина была — вначале и тишина будет — в конце. Тишина пронзает все вокруг подобно тайне, которую никто не хочет разгадать. На каждом лице возникло мерцание страха. Страх каждого слился в общий страх. Казалось, выражение лица каждого обнажает чрезмерность всех наших претензий, дерзкую наглость утверждения, что жизнь всегда — и со следующим ударом пульса — будет такой же веселой шуткой, какой притворяется сейчас.
Глубоко в этой тишине я услышал голос — скорее даже стон, похожий на низкочастотный рев-приказ, но не смог разобрать смысла этого приказа. Я не имел ни малейшего представления о том, слышит ли кто-нибудь еще этот голос. И тут же раздался оглушительный взрыв смеха — наступательного, фальшивого, отчаянно показного — отменяющего тишину и отвергающего все те истины, которые тишина несла с собой. Снова врубилась музыка. Я вышел из ресторана.
Несколько минут просидел в машине, не включая двигателя, — слушал запись на пленке, украденную Эмбер у Мартина Пэриша. Это был голос Полуночного Глаза. Он заикался и мямлил что-то, выдавая совершенно невразумительные фразы: «Вжу... ярую... шкарусерву... тепло... ползущу из... он...»
Я не смог понять ничего. Ведь если Эмбер права и Мартин хотел бы приписать убийство Элис мне, эта запись должна была бы давным-давно быть уничтожена. Когда я прослушал ее во второй раз, я заботливо спрятал пленку в такое место под половиком машины, до которого никак не смог бы дотянуться ногой.
* * *
В каньоне, сразу при выезде из города, движение сильно замедлилось, машины буквально ползли, и мне понадобилось минут двадцать передвижения с черепашьей скоростью, чтобы понять, в чем дело. Оказалось, дорожная полиция установила один из своих проверочных «постов трезвости» с целью отлова пьяных водителей. Я мог видеть вспышки сигнальных огней, оранжевые пограничные столбики, сводившие движение полос в одну, и фигуры полицейских, светивших фонарями в лица водителей. В глубине души я поддерживал активность тех, кто оспаривал необходимость создания подобных контрольных постов. Может быть, потому, что суды всегда солидарны с борцами за трезвость — утверждают конституционность подобных действий, чем и вызывают во мне недоверие к власти вообще и раздражение от ее карающей десницы. Как-то я подумал: вероятно, мне больше подошла бы карьера грабителя банков, чем сотрудника правоохранительных органов, но эта мысль, естественно, ни свежа, ни глубока. Писательская же деятельность предоставляла прекрасную возможность достигнуть некоего компромисса между обеими этими позициями.
Я открыл окно, закурил и стал ждать.
Впереди острые лучи фонарей били в салоны машин, полицейские склонялись к раскрытым окнам, а поток автомобилей с прошедшими проверку водителями вяло набирал скорость в направлении к северу. В зеркальце заднего вида я видел клочья тумана.
Через десять минут наконец подошла и моя очередь. Я направил машину между рядами оранжевых столбиков, кивнул — вместо приветствия — полицейскому и... позади него, около патрульной машины... увидел знакомый мне человеческий силуэт. Но не успел присмотреться — мне в глаза ударил луч света.
— Как самочувствие сегодня, сэр?
— Прекрасное.
— Пили вечером, сэр?
— Пару пива.
— И это все?
— Так точно.
— И все же сколько именно, сэр?
— Я недавно проверял: слово «пара» по-прежнему означает «два».
Полицейский помолчал, скользнул лучом фонаря по заднему сиденью моей машины, осветил пассажирское место рядом со мной, снова уткнулся лучом в глаза.
Из-за его спины послышался знакомый голос, но все, что я мог видеть, — это лишь сноп белого света.
Скрытые слепящей завесой полицейские немного посовещались. Обладатель фонаря отошел в сторону, слепящий свет исчез, а в мое окно чуть не по пояс влез Мартин Пэриш.
Глаза налиты кровью, массивный подбородок, явно символизирующий моральное превосходство, небрит, вязаный галстук свисает вдоль дверцы. А чуть в стороне за ним — машины управления шерифа, целые три штуки!
— Видишь, Монро, я все правильно рассчитал, именно здесь мы тебя и подловим, — сказал Мартин.
— Нетрудно рассчитать, если знать: это — единственная дорога к моему дому.
— Сказать им, чтобы они хорошенько проверили тебя? Этот умник почти уверен, что ты хватанул отнюдь не пару пива.
— Как хочешь, Марти. Но два пива — это все, что я выпил сегодня.
— Что-то мало в это верится.
Мартин обошел мою машину спереди, и свет фар отбросил на асфальт длинную его тень. Он открыл мою правую дверцу, уселся и захлопнул ее.
— Я провожу тебя до дома, Рассел. А то эти «трезвенники» и так уже записали твой номер.
— Чувствую, тайная мысль движет тобой.
— Я и сам большая тайна, Расс. Давай, трогай.
— Назад тебе придется довольно долго чапать, Марти.
— Об этом я уже позаботился.
Полицейский направил меня между столбиками по длинному коридору, который вскоре вывернул на основную дорогу.
Поворот к моему дому был меньше чем через милю. Я остановился у почтового ящика, достал почту и — двинулся вверх по крутой, извилистой дороге, что вела к моему свайному домику.
Когда мы поднялись на вершину склона, на моей стоянке я увидел машину управления шерифа. Почему-то на ум пришла мысль — она здесь не только для того, чтобы доставить Мартина Пэриша обратно, к его посту на шоссе. Я обогнул ее и двинулся к гаражу.
Опершись на капот, стоял незнакомый мне субъект в форме и наблюдал за тем, как мы подъезжаем. Я подумал: а не решил ли Марти отплатить мне за то, что я избил его на пляже ночью четвертого июля? В таком случае он, пожалуй, переборщил.
Я поставил машину в гараж.
Мы вышли и двинулись назад по дорожке к патрульной машине.
Представитель управления высок, широкоплеч, коротко подстрижен. У него массивный нос и высокие скулы. Чем-то он походит на индейца. На его форменном значке выбита фамилия: Кейес.
Марти представил нас друг другу. Но Кейес ничего не сказал и руки мне не подал. Глаза у него были черные, маленькие и при этом очевидно выражали злобу и подлость.
— В чем дело? — спросил я.
— Никакого дела, в общем-то, нет, — сказал Марти. — Во всяком случае такого, которое ты мог бы обсуждать с нами.
— Звучит так, будто ты поймал меня с поличным.
— Именно так. Каждый должен быть пойман именно с поличным, Расс. Значит, так, мы намерены провести здесь одну довольно нестандартную процедуру, но если ты не согласишься на нее, я отвезу тебя в участок по подозрению в убийстве Элис Фульц.
— А кто это, черт побери, такая?
— Кейес, — сказал Мартин, — давай начинать.
Кейес достал с переднего сиденья своей машины видеокамеру. Марти отошел от меня. Сразу вспыхнул свет и нацелился прямо мне в лицо.
— Ты что, Марти? — сказал я. — Иди-ка сюда.
— Не беспокойся, я подредактирую то, что ты изгадишь.
— Любишь свою камеру, Кейес? — спросил я. — Так же как и работу в управлении шерифа Апельсинового округа?
Кейес не проронил ни слова, но все же отвел взгляд от окуляра и выключил лампу.
В момент короткой слепоты, обрушивающейся на глаза, когда исчезает яркий свет, Марти своим мощным кулаком изо всей силы ударил меня в грудь. Резкий вздох вырвался из моего горла, голова закружилась, и я услышал визгливый вой сирены. Согнувшись пополам и ожидая, когда в легкие снова попадет воздух, я тем не менее попытался сохранить равновесие. Мартин схватил меня сзади за волосы и за ремень и швырнул на землю лицом вниз. Асфальт был теплым, а в локти и в щеки впились острые края гравия. Но дыхание восстановилось. Я лежал, давая возможность воздуху входить в меня.
— А теперь, Расс, ты сделаешь следующее. Ты войдешь в свой гараж, зажжешь свет, встанешь перед своим морозильником и откроешь его. Затем мы на минутку прервемся, и я скажу тебе, какой будет следующая сцена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41