Это и решило исход дела – Моффгат вынужден был во всем признаться. Брэдиссону надоел шантаж, к тому же он хотел убрать с дороги Кларка. Он подсыпал мышьяк в солонку, которой пользовались только он сам и его мать, достал рвотный корень. Они с матерью приняли корень, симулировали возникновение симптомов, идентичных отравлению мышьяком. Но эти действия были лишь маскировкой, призванной снять подозрения, когда двадцать четыре часа спустя разразятся основные события. Они достали мышьяк из пакета Пита Симса и стали ждать удачный момент для отравления Смола. После встречи акционеров такая возможность представилась. Они увидели, как Дорина подложила записку под сахарницу. К тому же, они знали, что Хейуорд Смол всегда выпивает чашку чая, причем с сахаром. Когда Смол взял в руки чайник, Джим подсыпал мышьяк в сахарницу. Мать постаралась заслонить сына. Но Смол, по некоторым не относящимся к делу причинам, не стал пить чай в тот вечер, а Джим не мог никого предупредить, не выдав себя.
– Грязные крысы, – мрачно произнес Солти. – Если бы Бэннинг сказал мне об этом доказательстве... Да, теперь уже ничего не изменишь.
– Верно, все кончено. Есть несколько побочных вопросов, но главное я вам уже рассказал.
– Оставим эти вопросы. Полагаю, вы сыты по горло этим убийством, как, впрочем, и я сам. Раз вы приехали ко мне в гости, да еще с мисс Стрит, я должен угостить вас. Люсил приедет сегодня вечером, и мы уедем в город, чтобы справить свадьбу. Сначала я хотел отложить празднование в связи со смертью Бэннинга, но потом подумал, что бы он сказал по этому поводу, и решил сделать все, как было задумано. Мы решили справить свадьбу вчетвером.
– Вчетвером? – переспросил Мейсон.
Солти несколько секунд перекатывал табак во рту, потом кивнул.
– Доктор Кенуорд и Велма Старлер решили поехать в Лас-Вегас и пожениться, мы с Люсил поедем вместе с ними. Ладно, пора собирать на стол. Устроим сегодня маленький пир. Люсил должна приехать с минуты на минуту.
Солти развернулся, прошел к закопченному каменному очагу и разжег костер.
– Знаешь, о чем я подумал? – спросил Мейсон, повернувшись к Делле.
– О чем?
– Священник явно сделает скидку, если обвенчает вместо двух пар три.
Делла посмотрела на него нежно, с легким оттенком сожаления во взгляде.
– Забудь об этом, шеф.
– Почему?
Она уже смотрела куда-то вдаль, на протянувшуюся за горизонтом пустыню.
– Сейчас мы счастливы, – сказала Делла. – Что сделает с нашей жизнью брак? У нас будет дом. Я стану домохозяйкой. Тебе понадобится новая секретарша... На самом деле, дом тебе не нужен. Я не хочу, чтобы у тебя была новая секретарша. Сейчас ты устал. Пришлось вступить в интеллектуальный бой с убийцей. Сейчас тебе хочется жениться и остепениться. Послезавтра ты будешь искать новое дело, еще более сумасшедшее, которому отдашь себя без остатка и из которого едва выпутаешься. Таким ты хочешь быть сам, и я хочу, чтобы ты был именно таким. К тому же, Солти не на кого будет оставить лагерь.
Мейсон подсел поближе, обнял Деллу за плечи и прижал к себе.
– Я мог бы разбить все твои аргументы, – сказал он.
– Мог бы, не сомневаюсь в этом, – рассмеялась Делла. – Но даже убедив меня, самого себя убедить ты не сможешь. Ты знаешь, что я права.
Мейсон хотел было возразить, потом передумал и еще крепче обнял ее. Они молчали и наблюдали за выступающими из пустыни разноцветными горными вершинами, ярко освещенными красным солнцем.
– Да, – снова рассмеялась Делла. – Мы – бывалые, закаленные в боях воины, которые не тратят время на любовь, если предстоит серьезная работа. Нужно помочь Солти с костром, к тому же, вдруг он разрешит мне приготовить что-нибудь.
– Десять против одного – не разрешит, – сказал Мейсон.
– Что?
– Не разрешит тебе готовить еду.
– Не буду спорить. Пойдем. Как ты заметил, Солти никогда не наслаждается красотами пустыни, если нужно работать.
Они подошли к склонившемуся над очагом Солти, увидели, как он распрямился, повернулся было к коробкам с продовольствием, вдруг остановился и долго смотрел на пустыню.
Когда они встали рядом, Солти благоговейно произнес:
– Что бы я ни делал, где бы я ни был, я всегда отвлекаюсь в это время на несколько минут, чтобы просто посмотреть на пустыню. Начинаешь понимать, что человек может быть очень деятельным, но никогда таким большим и величественным. Знаете, пустыня – самая добрая мать для человека, и именно благодаря своей жестокости. Жестокость делает человека осторожным, заставляет полагаться только на самого себя. Здесь не место мягкотелым. Иногда, когда солнце сжигает кожу, а его лучи слепят, ты замечаешь только жестокость. Но примерно в это время суток пустыня вдруг улыбнется тебе, скажет, что жестокость ее – на самом деле доброта. Ты начинаешь смотреть на жизнь с ее точки зрения и понимаешь, что только она – самая верная.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23