Но вы так и не сказали мне, почему именно вам так необходимо узнать все эти факты.
Диксон смотрел на Мейсона с выражением лица человека, вежливо ожидающего ответа на ничего не значащий вопрос.
Мейсон не произнес ни слова.
Диксон нахмурился, опустил голову, потом медленно покачал ей, как будто, после долгих раздумий, ему, наконец, удалось принять правильное решение, отличное от первоначального.
Мейсон молчал.
Консультант по бизнесу и инвестициям вдруг решительно и твердо опустил обе ладони на стол.
– Мистер Мейсон, вчера я несколько раз разговаривал с мистером Фолкнером.
– При личной встрече?
– Да.
– Что он хотел?
– Вы выходите за рамки первоначального вопроса, мистер Мейсон.
– Меня более интересует сам вопрос, чем причина задавать его.
Диксон поднял и снова опустил руки, легонько хлопнув по столу.
– Мистер Мейсон, вы хотите слишком многого, впрочем... мистер Фолкнер хотел купить пакет акций, принадлежащий Дженевив.
– И вы согласны были продать его?
– За определенную цену.
– В цене вы не сошлись?
– Совсем не сошлись.
– Разница была слишком велика?
– Да. Понимаете, мистер Мейсон, мистер Фолкнер придерживался собственного мнения относительно стоимости пакета акций. Откровенно говоря, он предложил нам купить его пакет за определенную сумму и решил, что если это его предложение нам не подходит, мы согласимся продать свой пакет за ту же сумму.
– А вы не согласились?
– Определенно, нет.
– Могу я узнать, почему?
– Ответ элементарен, мистер Мейсон. Под руководством мистера Фолкнера компания приносила солидные прибыли. Сам он получал жалование, которое последние пять лет не повышалось. Как и жалование мистера Карсона. Если бы Дженевив купила пакет акций мистера Фолкнера, тот свободно мог стать независимым предпринимателем и обратить в капитал свои исключительные деловые качества. Он мог бы даже открыть собственное дело и составить нам конкуренцию. С другой стороны, при определении цены, за которую Дженевив Фолкнер согласилась бы продать свой пакет, я вынужден был придерживаться принципов оценки акций, как источника доходов. Дженевив, в случае продажи, должна была получить сумму, способную принести ей эквивалентный доход. В данный момент инвестиции не способны принести такой доход, как раньше, более того, они стали небезопасны. Существовала огромная разница, между ценой, за которую мы согласились бы продать свой пакет, и ценой, которую мы были готовы заплатить за чужой.
– В результате, как я понимаю, вы стали испытывать враждебные чувства друг к другу?
– Вряд ли враждебные, мистер Мейсон. Определенно, нет. Мы просто разошлись во взглядах относительно сделки.
– Вы выступали с позиции силы?
– Я бы так не сказал, мистер Мейсон. Мы согласились сохранить существующее положение вещей.
– Но мистер Фолкнер, вероятно, кипел от злости из-за того, что ему приходится работать за несоразмерное жалование?
– Ну что вы, мистер Мейсон. Такое же точно жалование он положил себе, когда владел двумя третями акций.
Глаза Мейсона блеснули.
– Он установил себе тогда такое жалование, чтобы лишить Карсона возможности просить себе повышение?
– Я не знаю, о чем думал мистер Фолкнер в то время. Я знаю только, что все заинтересованные стороны в момент выноса судебного решения о разводе пришли к соглашению, что любое повышение жалования может производиться только с разрешения Дженевив или при повторном разбирательстве дела в Суде.
– Насколько я понимаю, вы поставили Фолкнера в крайне неприятное для него положение.
– Я уже неоднократно заявлял, что не умею читать чужие мысли, мистер Мейсон. Это относится и к мыслям мистера Фолкнера.
– Вчера вы встречались несколько раз?
– Да.
– Другими словами, назревал кризис?
– Мистер Фолкнер определенно был готов предпринять какие-либо действия.
– Если бы Фолкнер приобрел пакет акций, принадлежащий Дженевив, он снова бы стал владельцем двух третей компании. В этом случае он легко смог бы избавиться от Карсона, увольнение которого явилось бы идеальным ответом на его иск.
– Вам, как адвокату, – вкрадчиво произнес Диксон, – несомненно понятны многие аспекты дела, которые я, как неспециалист, не способен различить. Я преследовал одну единственную цель – добиться наивысшей цены для клиента, если продажа неизбежна.
– Вы не были заинтересованы в приобретении доли Фолкнера?
– Честно говоря, нет.
– За любую цену?
– Я бы не стал заходить так далеко в своих утверждениях.
– Другими словами, благодаря ссоре Фолкнера с Карсоном, многочисленным судебным искам последнего и положению, в котором оказалась ваша клиентка, вы могли заставить Фолкнера приобрести ваш пакет акций за любую назначенную вами цену?
Диксон промолчал.
– Все это напоминает мне узаконенное вымогательство, – как бы размышляя вслух произнес Мейсон.
Диксон резко выпрямился, как от удара.
– Мой дорогой мистер Мейсон! Я просто пытался получить наибольшую выгоду для своего клиента. В чувствах Дженевив и мистера Фолкнера не оставалось и намека на взаимную привязанность. Я упоминаю об этом только для того, чтобы убедить вас в том, что нет необходимости придавать чувственную окраску деловым отношениям.
– Хорошо. Вы виделись с Фолкнером несколько раз. В какое время состоялся ваш последний разговор?
– Мы разговаривали по телефону.
– В какое время?
– Приблизительно... между восемью и восемью пятнадцатью. Точнее сказать не могу.
– Между восемью и восемью пятнадцатью? – переспросил Мейсон, не скрывая своего интереса.
– Да, именно так.
– Что вы сказали ему?
– Я сказал, что если купля-продажа состоится, мы бы хотели завершить сделку как можно быстрее, то есть, если сделка не будет заключена до полуночи, мы посчитаем трату времени на дальнейшие переговоры бесполезной.
– Что ответил Фолкнер?
– Фолкнер сказал, что заедет ко мне между десятью и одиннадцатью часами, что он вынужден пойти на банкет, устраиваемый знатоками рыбок, что потом у него назначена еще одна встреча. Он сказал, что при встрече сделает окончательное предложение, что если мы не примем его и на этот раз, он посчитает вопрос исчерпанным.
– Когда вы звонили, он не говорил, что рядом с ним кто-то находится?
– Нет, не говорил.
– Разговор состоялся не позднее восьми пятнадцати?
– Да, не позднее.
– И не раньше восьми?
– Да.
– Быть может, раньше?
– Уверен, что нет. Так как в восемь я взглянул на часы и задумался, удастся ли мне еще раз поговорить с мистером Фолкнером.
– Вы считаете, что разговор состоялся не позже восьми пятнадцати?
– В восемь пятнадцать, мистер Мейсон, я настроил приемник на интересовавшую меня программу. Могу с точностью указать время.
– Вы нисколько не сомневаетесь, что говорили с самим Харрингтоном Фолкнером?
– Нисколько.
– Как я понимаю, Фолкнер не пришел на назначенную встречу?
– Нет, не пришел.
– Вас это не встревожило?
Диксон пригладил волосы короткими пальцами.
– Не вижу причин не быть с вами откровенным, мистер Мейсон. Я был разочарован.
– Но не стали звонить мистеру Фолкнеру еще раз?
– Нет, не стал. Я боялся попасть в неловкое положение, чем-либо проявить свое нетерпение. Сделка, которую я пытался заключить с мистером Фолкнером обещала быть достаточно выгодной.
– Вы можете вспомнить точно, что говорил Фолкнер?
– Да, он говорил, что собирается пойти на очень важную встречу и как раз одевался. Потом он сказал, что предпочел бы пойти на эту встречу, а сделку с нами заключить сегодня.
– Что вы ответили?
– Я сказал, что такая договоренность вряд ли устроит мою клиентку, так как сегодня – суббота. На что он заявил, что приедет к нам между десятью и одиннадцатью вечера.
– Не возражаете, если я узнаю цену, которую вы установили?
– Не думаю, что она имеет какое-нибудь значение, мистер Мейсон.
– Или цену, за которую миссис Фолкнер соглашалась продать свой пакет акций?
– Правда, мистер Мейсон, я не могу понять вашей заинтересованности.
– Разница между двумя суммами была ощутимой?
– Да, вполне.
– Когда мистер Фолкнер заезжал к вам?
– Насколько я помню, около трех, и пробыл здесь всего несколько минут.
– Вы уже высказали ему свое предложение к тому времени?
– Да.
– И он сделал вам свое?
– Да.
– Сколько времени длился разговор?
– Не более пяти минут.
– Мистер Фолкнер виделся с женой, я имею в виду, с бывшей?
– При этом разговоре – нет.
– А при каком-либо другом разговоре?
– Насколько я помню, да. Встреча была случайной. Мистер Фолкнер заезжал ко мне около одиннадцати часов утра и встретился со своей женой, я имею в виду бывшей, на крыльце.
– Они разговаривали?
– Кажется, да.
– Могу я спросить, о чем?
– Уверен, мистер Мейсон, тема разговора касалась только Дженевив и ее мужа.
– Могу я задать Дженевив несколько вопросов?
– Для человека, чья заинтересованность в наследстве Фолкнера весьма туманна, простите меня великодушно, вы хотите слишком многого.
– Я хочу встретиться с Дженевив Фолкнер.
– Вы случайно, не представляете человека, обвиненного в убийстве мистера Фолкнера?
– Насколько я знаю, обвинения не были предъявлены никому.
– Но вы можете предполагать, кому именно такие обвинения могут быть предъявлены?
– Естественно.
– И этот человек может стать, или уже сейчас является, вашим клиентом?
– Мне может показаться соблазнительным представлять человека, обвиненного в убийстве мистера Фолкнера, – с улыбкой заявил Мейсон.
– Мне бы этого не хотелось.
Мейсон многозначительно промолчал.
– Адвокат, намеревающийся предъявить незначительный иск на наследство Харрингтона Фолкнера, может рассчитывать на большую откровенность, чем адвокат, собирающийся представлять человека, обвиняемого в убийстве Харрингтона Фолкнера.
– Предположим, обвинения несправедливы.
– Это может решить только Суд Присяжных, – самоуверенно провозгласил Диксон.
– Предлагаю предоставить Суду такую возможность, – с улыбкой произнес Мейсон. – А я хотел бы видеть Дженевив Фолкнер.
– Боюсь, это невозможно.
– Как я понимаю, она не имеет прав на наследство.
Диксон резко опустил взгляд.
– Почему вы спросили об этом?
– Имеет?
– Насколько мне известно, не имеет, если в завещании не предусматривается обратное, что почти невозможно. Дженевив Фолкнер не имеет права на долю в наследстве Харрингтона Фолкнера. Другими словами, у нее не было причин убивать его.
– Я спрашивал совсем не об этом, – усмехнулся Мейсон.
– А я дал вам такой ответ, – улыбнулся Диксон.
Раздался легкий стук в дверь и, мгновение спустя, дверь открылась. В комнату, не дожидаясь ответа, с уверенностью хозяйки вошла женщина.
Диксон нахмурился.
– Сегодня я не буду ничего диктовать, мисс Смит, – сказал он.
Мейсон повернулся и посмотрел на вошедшую женщину. Она была стройной и очень привлекательной, в неподдающемся более точному определению возрасте между сорока пятью и пятидесятью годами. Мейсон заметил, как по ее лицу скользнуло выражение изумления.
Адвокат мгновенно поднялся с кресла.
– Вы не присядете, миссис Фолкнер? – спросил Мейсон.
– Благодарю вас, я... я...
Мейсон повернулся к Диксону.
– Прошу меня извинить, но не догадаться было весьма трудно.
Диксон несколько мрачно признал, что выбор фамилии «Смит» был весьма неудачным.
– Дженевив, дорогая, позволь представить тебе мистера Мейсона, очень известного, умного адвоката, который посетил меня ради получения конфиденциальной информации о Харрингтоне Фолкнере. Он спросил разрешения повидаться с тобой, на что я ответил, что не вижу достаточно веских оснований для разговора.
– Диксон, если ей есть что скрывать, рано или поздно, все станет известно, и...
– Ей нечего скрывать, – прервал адвоката Диксон.
– Вы увлекаетесь золотыми рыбками? – обратился Мейсон к Дженевив Фолкнер.
– Не увлекается, – ответил за нее Диксон.
Миссис Фолкнер невозмутимо улыбнулась Перри Мейсону и сказала:
– Ловлей рыбок, на мой взгляд, увлекается сам мистер Мейсон. Сейчас, если вы не возражаете, джентльмены, я оставлю вас и подожду, пока мистер Диксон освободится.
– Я уже ухожу. – Мейсон встал и поклонился. – Не подозревал, что бывшая жена мистера Фолкнера столь привлекательна.
– Об этом не подозревал и сам мистер Фолкнер, – сухо заявил Диксон.
Он поднялся из-за стола и подождал пока Мейсон, с поклоном, удалился.
13
Из аптеки, находившейся в полудюжине кварталов от дома Диксона, Мейсон позвонил себе в контору.
– Делла, – сказал он, когда та сняла трубку, – немедленно свяжись с Полом Дрейком. Пускай он раскопает все, что сможет о разводе Харрингтона Фолкнера. Дело слушалось пять лет назад. Мне нужна не только вся информация, но и копии свидетельских показаний, если это возможно, и сведения о том, что в действительности за этим кроется.
– Хорошо, шеф. Еще что-нибудь?
– Все. Новости есть?
– Очень рада, что ты позвонил. Я представила в Суд запрос о правомерности содержания Салли под стражей, судья Даун определил его срок действия до следующего вторника. Сейчас Салли Мэдисон предъявлено обвинение в тяжком убийстве первой степени.
– Я думаю, обвинение было предъявлено, как только полицейским стало известно о твоем запросе.
– Вероятно.
– Хорошо, я отправляюсь в тюрьму, чтобы потребовать свидания с Салли.
– Как ее адвокат?
– Конечно.
– Ты собираешься официально признать себя ее адвокатом, даже не узнав, какие показания она дала?
– Не имеет никакого значения, что она вынуждена была сказать. Я буду представлять ее, потому что другого выхода не вижу. Как полиция поступила с Томом Гридли?
– Никто не знает. Его где-то спрятали. Хочешь, чтобы я подала запрос о правомерности содержания под стражей и на него?
– Нет, его представлять нам нет необходимости. По крайней мере до тех пор, пока я не узнаю, какие показания дала Салли Мэдисон.
– Удачи тебе, шеф. Прости, что втянула тебя в это дело.
– Не ты меня, а я тебя.
– Разнеси их в пух и прах.
– Я так и сделаю.
Мейсон повесил трубку, сел в машину и помчался к тюрьме. Чрезмерная вежливость, с которой был встречен Мейсон, и исключительная быстрота, с которой ему предоставили свидание с Салли Мэдисон, после того, как он объявил, что намерен представлять ее интересы в качестве защитника, свидетельствовали о том, что полиция вполне удовлетворена ходом событий.
Мейсон расположился за длинным столом, разделенным экраном из мелкой прочной сетки. Через несколько секунд надзирательница ввела Салли Мэдисон.
– Привет, Салли, – поздоровался Мейсон.
Салли, выглядевшая вполне хладнокровной и спокойной, села по другую сторону экрана, разделявшего заключенного и посетителя.
– Я очень сожалею, что сбежала от вас, мистер Мейсон.
– Это не более половины того, о чем вам следует сожалеть.
– Что вы имеете в виду?
– Вашу прогулку с Деллой Стрит, с револьвером и деньгами в сумочке.
– Я знаю, что мне не следовало так поступать.
– Где вас нашел лейтенант Трэгг?
– Я не успела отойти и четырех кварталов от отеля. Мы поговорили. Потом он оставил меня под охраной двух полицейских, а сам отправился по ресторанам в поисках вас и мисс Стрит.
– Вы делали какие-либо заявления в полиции?
– Да.
– Зачем?
– Я должна была сказать правду.
– Полицейским вы не должны были говорить ничего.
– Мне показалось, что так будет лучше.
– Хорошо, – сдался Мейсон. – В чем же состоит эта правда?
– Я обманула вас, мистер Мейсон.
– Боже праведный, – простонал адвокат, – скажите что-нибудь новенькое, по крайней мере, будьте ко мне так же снисходительны, как к полицейским.
– Вы не будете сердиться?
– Конечно, буду.
– Значит... Вы не поможете мне?
– У меня нет выбора. Я помогаю вам, потому что не могу не помочь Делле Стрит. Я должен выручить ее из беды, а для этого мне необходимо спасти вас.
– Она попала в беду из-за меня.
– Она, я, много кто еще. Давайте, выкладывайте.
Салли опустила глаза.
– Вчера вечером я ездила к мистеру Фолкнеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Диксон смотрел на Мейсона с выражением лица человека, вежливо ожидающего ответа на ничего не значащий вопрос.
Мейсон не произнес ни слова.
Диксон нахмурился, опустил голову, потом медленно покачал ей, как будто, после долгих раздумий, ему, наконец, удалось принять правильное решение, отличное от первоначального.
Мейсон молчал.
Консультант по бизнесу и инвестициям вдруг решительно и твердо опустил обе ладони на стол.
– Мистер Мейсон, вчера я несколько раз разговаривал с мистером Фолкнером.
– При личной встрече?
– Да.
– Что он хотел?
– Вы выходите за рамки первоначального вопроса, мистер Мейсон.
– Меня более интересует сам вопрос, чем причина задавать его.
Диксон поднял и снова опустил руки, легонько хлопнув по столу.
– Мистер Мейсон, вы хотите слишком многого, впрочем... мистер Фолкнер хотел купить пакет акций, принадлежащий Дженевив.
– И вы согласны были продать его?
– За определенную цену.
– В цене вы не сошлись?
– Совсем не сошлись.
– Разница была слишком велика?
– Да. Понимаете, мистер Мейсон, мистер Фолкнер придерживался собственного мнения относительно стоимости пакета акций. Откровенно говоря, он предложил нам купить его пакет за определенную сумму и решил, что если это его предложение нам не подходит, мы согласимся продать свой пакет за ту же сумму.
– А вы не согласились?
– Определенно, нет.
– Могу я узнать, почему?
– Ответ элементарен, мистер Мейсон. Под руководством мистера Фолкнера компания приносила солидные прибыли. Сам он получал жалование, которое последние пять лет не повышалось. Как и жалование мистера Карсона. Если бы Дженевив купила пакет акций мистера Фолкнера, тот свободно мог стать независимым предпринимателем и обратить в капитал свои исключительные деловые качества. Он мог бы даже открыть собственное дело и составить нам конкуренцию. С другой стороны, при определении цены, за которую Дженевив Фолкнер согласилась бы продать свой пакет, я вынужден был придерживаться принципов оценки акций, как источника доходов. Дженевив, в случае продажи, должна была получить сумму, способную принести ей эквивалентный доход. В данный момент инвестиции не способны принести такой доход, как раньше, более того, они стали небезопасны. Существовала огромная разница, между ценой, за которую мы согласились бы продать свой пакет, и ценой, которую мы были готовы заплатить за чужой.
– В результате, как я понимаю, вы стали испытывать враждебные чувства друг к другу?
– Вряд ли враждебные, мистер Мейсон. Определенно, нет. Мы просто разошлись во взглядах относительно сделки.
– Вы выступали с позиции силы?
– Я бы так не сказал, мистер Мейсон. Мы согласились сохранить существующее положение вещей.
– Но мистер Фолкнер, вероятно, кипел от злости из-за того, что ему приходится работать за несоразмерное жалование?
– Ну что вы, мистер Мейсон. Такое же точно жалование он положил себе, когда владел двумя третями акций.
Глаза Мейсона блеснули.
– Он установил себе тогда такое жалование, чтобы лишить Карсона возможности просить себе повышение?
– Я не знаю, о чем думал мистер Фолкнер в то время. Я знаю только, что все заинтересованные стороны в момент выноса судебного решения о разводе пришли к соглашению, что любое повышение жалования может производиться только с разрешения Дженевив или при повторном разбирательстве дела в Суде.
– Насколько я понимаю, вы поставили Фолкнера в крайне неприятное для него положение.
– Я уже неоднократно заявлял, что не умею читать чужие мысли, мистер Мейсон. Это относится и к мыслям мистера Фолкнера.
– Вчера вы встречались несколько раз?
– Да.
– Другими словами, назревал кризис?
– Мистер Фолкнер определенно был готов предпринять какие-либо действия.
– Если бы Фолкнер приобрел пакет акций, принадлежащий Дженевив, он снова бы стал владельцем двух третей компании. В этом случае он легко смог бы избавиться от Карсона, увольнение которого явилось бы идеальным ответом на его иск.
– Вам, как адвокату, – вкрадчиво произнес Диксон, – несомненно понятны многие аспекты дела, которые я, как неспециалист, не способен различить. Я преследовал одну единственную цель – добиться наивысшей цены для клиента, если продажа неизбежна.
– Вы не были заинтересованы в приобретении доли Фолкнера?
– Честно говоря, нет.
– За любую цену?
– Я бы не стал заходить так далеко в своих утверждениях.
– Другими словами, благодаря ссоре Фолкнера с Карсоном, многочисленным судебным искам последнего и положению, в котором оказалась ваша клиентка, вы могли заставить Фолкнера приобрести ваш пакет акций за любую назначенную вами цену?
Диксон промолчал.
– Все это напоминает мне узаконенное вымогательство, – как бы размышляя вслух произнес Мейсон.
Диксон резко выпрямился, как от удара.
– Мой дорогой мистер Мейсон! Я просто пытался получить наибольшую выгоду для своего клиента. В чувствах Дженевив и мистера Фолкнера не оставалось и намека на взаимную привязанность. Я упоминаю об этом только для того, чтобы убедить вас в том, что нет необходимости придавать чувственную окраску деловым отношениям.
– Хорошо. Вы виделись с Фолкнером несколько раз. В какое время состоялся ваш последний разговор?
– Мы разговаривали по телефону.
– В какое время?
– Приблизительно... между восемью и восемью пятнадцатью. Точнее сказать не могу.
– Между восемью и восемью пятнадцатью? – переспросил Мейсон, не скрывая своего интереса.
– Да, именно так.
– Что вы сказали ему?
– Я сказал, что если купля-продажа состоится, мы бы хотели завершить сделку как можно быстрее, то есть, если сделка не будет заключена до полуночи, мы посчитаем трату времени на дальнейшие переговоры бесполезной.
– Что ответил Фолкнер?
– Фолкнер сказал, что заедет ко мне между десятью и одиннадцатью часами, что он вынужден пойти на банкет, устраиваемый знатоками рыбок, что потом у него назначена еще одна встреча. Он сказал, что при встрече сделает окончательное предложение, что если мы не примем его и на этот раз, он посчитает вопрос исчерпанным.
– Когда вы звонили, он не говорил, что рядом с ним кто-то находится?
– Нет, не говорил.
– Разговор состоялся не позднее восьми пятнадцати?
– Да, не позднее.
– И не раньше восьми?
– Да.
– Быть может, раньше?
– Уверен, что нет. Так как в восемь я взглянул на часы и задумался, удастся ли мне еще раз поговорить с мистером Фолкнером.
– Вы считаете, что разговор состоялся не позже восьми пятнадцати?
– В восемь пятнадцать, мистер Мейсон, я настроил приемник на интересовавшую меня программу. Могу с точностью указать время.
– Вы нисколько не сомневаетесь, что говорили с самим Харрингтоном Фолкнером?
– Нисколько.
– Как я понимаю, Фолкнер не пришел на назначенную встречу?
– Нет, не пришел.
– Вас это не встревожило?
Диксон пригладил волосы короткими пальцами.
– Не вижу причин не быть с вами откровенным, мистер Мейсон. Я был разочарован.
– Но не стали звонить мистеру Фолкнеру еще раз?
– Нет, не стал. Я боялся попасть в неловкое положение, чем-либо проявить свое нетерпение. Сделка, которую я пытался заключить с мистером Фолкнером обещала быть достаточно выгодной.
– Вы можете вспомнить точно, что говорил Фолкнер?
– Да, он говорил, что собирается пойти на очень важную встречу и как раз одевался. Потом он сказал, что предпочел бы пойти на эту встречу, а сделку с нами заключить сегодня.
– Что вы ответили?
– Я сказал, что такая договоренность вряд ли устроит мою клиентку, так как сегодня – суббота. На что он заявил, что приедет к нам между десятью и одиннадцатью вечера.
– Не возражаете, если я узнаю цену, которую вы установили?
– Не думаю, что она имеет какое-нибудь значение, мистер Мейсон.
– Или цену, за которую миссис Фолкнер соглашалась продать свой пакет акций?
– Правда, мистер Мейсон, я не могу понять вашей заинтересованности.
– Разница между двумя суммами была ощутимой?
– Да, вполне.
– Когда мистер Фолкнер заезжал к вам?
– Насколько я помню, около трех, и пробыл здесь всего несколько минут.
– Вы уже высказали ему свое предложение к тому времени?
– Да.
– И он сделал вам свое?
– Да.
– Сколько времени длился разговор?
– Не более пяти минут.
– Мистер Фолкнер виделся с женой, я имею в виду, с бывшей?
– При этом разговоре – нет.
– А при каком-либо другом разговоре?
– Насколько я помню, да. Встреча была случайной. Мистер Фолкнер заезжал ко мне около одиннадцати часов утра и встретился со своей женой, я имею в виду бывшей, на крыльце.
– Они разговаривали?
– Кажется, да.
– Могу я спросить, о чем?
– Уверен, мистер Мейсон, тема разговора касалась только Дженевив и ее мужа.
– Могу я задать Дженевив несколько вопросов?
– Для человека, чья заинтересованность в наследстве Фолкнера весьма туманна, простите меня великодушно, вы хотите слишком многого.
– Я хочу встретиться с Дженевив Фолкнер.
– Вы случайно, не представляете человека, обвиненного в убийстве мистера Фолкнера?
– Насколько я знаю, обвинения не были предъявлены никому.
– Но вы можете предполагать, кому именно такие обвинения могут быть предъявлены?
– Естественно.
– И этот человек может стать, или уже сейчас является, вашим клиентом?
– Мне может показаться соблазнительным представлять человека, обвиненного в убийстве мистера Фолкнера, – с улыбкой заявил Мейсон.
– Мне бы этого не хотелось.
Мейсон многозначительно промолчал.
– Адвокат, намеревающийся предъявить незначительный иск на наследство Харрингтона Фолкнера, может рассчитывать на большую откровенность, чем адвокат, собирающийся представлять человека, обвиняемого в убийстве Харрингтона Фолкнера.
– Предположим, обвинения несправедливы.
– Это может решить только Суд Присяжных, – самоуверенно провозгласил Диксон.
– Предлагаю предоставить Суду такую возможность, – с улыбкой произнес Мейсон. – А я хотел бы видеть Дженевив Фолкнер.
– Боюсь, это невозможно.
– Как я понимаю, она не имеет прав на наследство.
Диксон резко опустил взгляд.
– Почему вы спросили об этом?
– Имеет?
– Насколько мне известно, не имеет, если в завещании не предусматривается обратное, что почти невозможно. Дженевив Фолкнер не имеет права на долю в наследстве Харрингтона Фолкнера. Другими словами, у нее не было причин убивать его.
– Я спрашивал совсем не об этом, – усмехнулся Мейсон.
– А я дал вам такой ответ, – улыбнулся Диксон.
Раздался легкий стук в дверь и, мгновение спустя, дверь открылась. В комнату, не дожидаясь ответа, с уверенностью хозяйки вошла женщина.
Диксон нахмурился.
– Сегодня я не буду ничего диктовать, мисс Смит, – сказал он.
Мейсон повернулся и посмотрел на вошедшую женщину. Она была стройной и очень привлекательной, в неподдающемся более точному определению возрасте между сорока пятью и пятидесятью годами. Мейсон заметил, как по ее лицу скользнуло выражение изумления.
Адвокат мгновенно поднялся с кресла.
– Вы не присядете, миссис Фолкнер? – спросил Мейсон.
– Благодарю вас, я... я...
Мейсон повернулся к Диксону.
– Прошу меня извинить, но не догадаться было весьма трудно.
Диксон несколько мрачно признал, что выбор фамилии «Смит» был весьма неудачным.
– Дженевив, дорогая, позволь представить тебе мистера Мейсона, очень известного, умного адвоката, который посетил меня ради получения конфиденциальной информации о Харрингтоне Фолкнере. Он спросил разрешения повидаться с тобой, на что я ответил, что не вижу достаточно веских оснований для разговора.
– Диксон, если ей есть что скрывать, рано или поздно, все станет известно, и...
– Ей нечего скрывать, – прервал адвоката Диксон.
– Вы увлекаетесь золотыми рыбками? – обратился Мейсон к Дженевив Фолкнер.
– Не увлекается, – ответил за нее Диксон.
Миссис Фолкнер невозмутимо улыбнулась Перри Мейсону и сказала:
– Ловлей рыбок, на мой взгляд, увлекается сам мистер Мейсон. Сейчас, если вы не возражаете, джентльмены, я оставлю вас и подожду, пока мистер Диксон освободится.
– Я уже ухожу. – Мейсон встал и поклонился. – Не подозревал, что бывшая жена мистера Фолкнера столь привлекательна.
– Об этом не подозревал и сам мистер Фолкнер, – сухо заявил Диксон.
Он поднялся из-за стола и подождал пока Мейсон, с поклоном, удалился.
13
Из аптеки, находившейся в полудюжине кварталов от дома Диксона, Мейсон позвонил себе в контору.
– Делла, – сказал он, когда та сняла трубку, – немедленно свяжись с Полом Дрейком. Пускай он раскопает все, что сможет о разводе Харрингтона Фолкнера. Дело слушалось пять лет назад. Мне нужна не только вся информация, но и копии свидетельских показаний, если это возможно, и сведения о том, что в действительности за этим кроется.
– Хорошо, шеф. Еще что-нибудь?
– Все. Новости есть?
– Очень рада, что ты позвонил. Я представила в Суд запрос о правомерности содержания Салли под стражей, судья Даун определил его срок действия до следующего вторника. Сейчас Салли Мэдисон предъявлено обвинение в тяжком убийстве первой степени.
– Я думаю, обвинение было предъявлено, как только полицейским стало известно о твоем запросе.
– Вероятно.
– Хорошо, я отправляюсь в тюрьму, чтобы потребовать свидания с Салли.
– Как ее адвокат?
– Конечно.
– Ты собираешься официально признать себя ее адвокатом, даже не узнав, какие показания она дала?
– Не имеет никакого значения, что она вынуждена была сказать. Я буду представлять ее, потому что другого выхода не вижу. Как полиция поступила с Томом Гридли?
– Никто не знает. Его где-то спрятали. Хочешь, чтобы я подала запрос о правомерности содержания под стражей и на него?
– Нет, его представлять нам нет необходимости. По крайней мере до тех пор, пока я не узнаю, какие показания дала Салли Мэдисон.
– Удачи тебе, шеф. Прости, что втянула тебя в это дело.
– Не ты меня, а я тебя.
– Разнеси их в пух и прах.
– Я так и сделаю.
Мейсон повесил трубку, сел в машину и помчался к тюрьме. Чрезмерная вежливость, с которой был встречен Мейсон, и исключительная быстрота, с которой ему предоставили свидание с Салли Мэдисон, после того, как он объявил, что намерен представлять ее интересы в качестве защитника, свидетельствовали о том, что полиция вполне удовлетворена ходом событий.
Мейсон расположился за длинным столом, разделенным экраном из мелкой прочной сетки. Через несколько секунд надзирательница ввела Салли Мэдисон.
– Привет, Салли, – поздоровался Мейсон.
Салли, выглядевшая вполне хладнокровной и спокойной, села по другую сторону экрана, разделявшего заключенного и посетителя.
– Я очень сожалею, что сбежала от вас, мистер Мейсон.
– Это не более половины того, о чем вам следует сожалеть.
– Что вы имеете в виду?
– Вашу прогулку с Деллой Стрит, с револьвером и деньгами в сумочке.
– Я знаю, что мне не следовало так поступать.
– Где вас нашел лейтенант Трэгг?
– Я не успела отойти и четырех кварталов от отеля. Мы поговорили. Потом он оставил меня под охраной двух полицейских, а сам отправился по ресторанам в поисках вас и мисс Стрит.
– Вы делали какие-либо заявления в полиции?
– Да.
– Зачем?
– Я должна была сказать правду.
– Полицейским вы не должны были говорить ничего.
– Мне показалось, что так будет лучше.
– Хорошо, – сдался Мейсон. – В чем же состоит эта правда?
– Я обманула вас, мистер Мейсон.
– Боже праведный, – простонал адвокат, – скажите что-нибудь новенькое, по крайней мере, будьте ко мне так же снисходительны, как к полицейским.
– Вы не будете сердиться?
– Конечно, буду.
– Значит... Вы не поможете мне?
– У меня нет выбора. Я помогаю вам, потому что не могу не помочь Делле Стрит. Я должен выручить ее из беды, а для этого мне необходимо спасти вас.
– Она попала в беду из-за меня.
– Она, я, много кто еще. Давайте, выкладывайте.
Салли опустила глаза.
– Вчера вечером я ездила к мистеру Фолкнеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24