Мы сразу оказались в кольце. Андрей отбивался плеткой. Мы с Ванькой пустили в ход кулаки.
Вдруг земля вздрогнула… Послышался тяжелый орудийный выстрел. За ним, точно сорвавшиеся в пропасть каменные глыбы, загрохотали тяжелые пушки.
Стреляли там, в стороне Курсавки. Первый раз за много дней мы услышали орудийные выстрелы. Мы насторожились. Казаки тоже.
– Бей их! – закричал вдруг бородатый казак и хлопнул Ваньку плетью по голове.
Ванька схватился за голову. Казаки загикали и в десять рук принялись колотить Ваньку по чему попало.
– Берегись! Бомбу брошу! – закричал Андрей не своим голосом и сунул руку в карман.
Казаки расступились. Ванька вырвался из толпы и бросился бежать. Мы за ним.
– Ну, гады! Не попадайсь! – крикнул Гаврик и, на бегу размахнувшись кулаком, залепил по носу бородатому.
Мы бежали без оглядки.
За нами гнались казачата.
– Сволочи! Против своих пошли! Мы вам скрутим головы! – кричали они вслед Мишке и Гаврику.
У железнодорожного каменного моста мы остановились.
– Значит, отступили? – сказал Андрей, тяжело отдуваясь.
– Отступили, – грустно ответил Васька.
Гаврик, прислонясь плечом к своду моста, сплюнул на землю. Слюна у него была красная. Он сплюнул еще раз, и на землю упал окровавленный зуб.
– Вот курдюк конопатый, саданул как, – сказал он.
– Сразу видать – свой казак, родненький, – пошутил Мишка, потирая распухшее ухо.
– А ловко мы выкрутились, – сказал Иван Васильевич. – Ведь у них, гадов, кинжалы были, порезать могли, как телят.
– Да, – сказал Васька. – Хорошо, что у Андрея бомба была.
Андрей засмеялся.
– Ты что смеешься? – спросил Васька.
– Вот моя бомба, – сказал Андрей и повертел кулаком перед Васькиным носом.
– Значит, ты их надул? – спросил Васька.
Андрей ничего не ответил. Он поднял голову и стал к чему-то прислушиваться.
Мы тоже насторожились.
Совсем близко слышался металлический лязг. Мост слегка подрагивал. Это возвращался бронепоезд.
Мы выползли из-под моста и цепью залегли у самого откоса.
Поезд шел без огней. Четко выстукивали тяжелые колеса. Острый ветерок облизывал нам лица.
– Ребята, зачем мы у самого полотна легли? – хриплым голосом сказал Иван Васильевич. – Еще обстреляют нас…
– А ты уже и струсил? – спросил Андрей.
– Не струсил, а даром пропадать не охота. Вот если бы хоть деревянная бомба была, я бы подполз к полотну и живо рельсу разворотил. А то что ты ему сделаешь?..
– А ты вот подползи и смажь рельсу хлебом, – сказал Гаврик, протягивая Ваньке хлебную корку.
– Зачем? – растерянно спросил Ванька.
– А вроде попробуем. Тогда и видно будет – трусишь ты или нет.
Ванька посмотрел на ребят и нехотя пополз на животе вверх по насыпи.
Близко-близко стучали колеса и попыхивал паровоз. Ванька полз и смотрел в ту сторону, откуда шел броневик. Наконец он добрался до полотна, оглянулся на нас и быстро мазнул рельс хлебом. Потом кубарем скатился к нам под откос.
– Ну, вот и все. Теперь лежи. Когда-нибудь вот так и бронепоезд взорвешь, – сказал поучительно Гаврик.
Мы засмеялись.
Бронепоезд медленно прошел мимо нас. Казалось, в нем не было ни души. Прошел, лязгнул колесами на стрелках и остановился у вокзала.
– Вставай! – скомандовал Андрей.
Мы быстро вскочили на ноги и опять побежали к станции. Перелезли через забор, крадучись прошли мимо больших погребов, прошмыгнули через сад. Наконец мы добрались до вокзала и забились в темный угол как раз напротив бронепоезда.
Публику с вокзала прогнали охранники. Офицеры ходили злые. У платформы бронепоезда шла непонятная возня. Все кричали. Больше всех горячился молодой, похожий на жужелицу, офицер с перевязанной головой.
– А где же командир? – шепотом спросил я у Андрея.
– Молчи. Я почем знаю!
С платформы и с башен солдаты стаскивали убитых и клали их на носилки. С командирского мостика они стащили чье-то тело и свалили его на носилки, как сваливают обыкновенно дорожные вещи. Сверху набросили шинель, а на нее положили плоский военный бинокль.
– Верно, это и есть командир, – сказал Андрей.

Глава XI
БОЕВОЙ ОТРЯД

На следующий день мы с Андреем пошли к тупику. С нами были Васька, Мишка, Гаврик и Ванька. Я и Васька тащили красноармейцу еду. Дорогой Васька отколупнул от большой краюхи хлеба подгорелую корочку и медленно жевал ее.
– Мы, по чести сказать, красные партизаны, – сказал Мишка Архоник. – Все у нас есть, только винтовок нет.
– Кнут есть, а лошадь будет, – позевывая ответил ему Андрей.
Весело прыгая по обломкам вагонов и обгоняя друг друга, мы добрались до кладовой и, оглядевшись по сторонам, полезли на чердак.
Красноармеец поджидал нас. Он стоял в дверях, опираясь на палку. Щетина у него еще больше выросла. Лица почти не было видно.
– Заходите, – сказал он, пропуская нас.
Мы гуськом пролезли в дверь и уселись на сене.
– А это кто с вами? – спросил красноармеец, показывая головой на Гаврика и Мишку.
– Свои, деповские, – сказал я.
– Ну, свои, так ладно.
Красноармеец, взяв у нас хлеб и сало, стал быстро и жадно есть.
– Ну, рассказывайте, ребята, что там на станции творится.
– Вчера прикокошили кадетский броневик, – сказал Иван Васильевич.
– Врет он, – перебил его Мишка. – Броневик цел. А вот командира ихнего прикокошили.
– Я и говорю, что командира, а ты не заскакивай.
– Так ты так и говори, а не ври.
Красноармеец рассматривал нас, прищурив глаза, и уминал хлеб с салом.
– Слушай, товарищ красноармеец, – выпалил вдруг Васька и стащил с головы лохматую казачью шапку. – Может, ты к нам пойдешь жить? У нас хорошо, к нам никто не ходит.
– Нет, паренек, я уж лучше тут поживу. А то в поселке меня сразу сцапают. Вот нога заживет, тогда другое дело. Разыщу кого надо…
– А кого тебе надо? – спросил Васька. – Мы тебе сразу найдем. Только скажи.
Красноармеец улыбнулся:
– Нет уж, спасибо. Я лучше сам.
«Скрывает он что-то», – подумал я.
– Товарищ красноармеец, – сказал Андрей, – а как ты думаешь, что если мы отряд свой организуем? Небольшой такой, зато боевой. А?
– Это верно, отряд организовать хорошо бы, – сказал Гаврик. – А то что ж? Вчера нас уже побили. Может, сегодня еще побьют. А отряд будет – мы сами накладем им.
– Ничего ты не понимаешь, – сказал Андрей. – Нам не для драки отряд нужен, а против беляков, офицеров бить.
Красноармейцу это заявление понравилось.
– Вы, видать, парни отчаянные! – сказал он. – Только если вы одни в это дело сунетесь, вам дадут духу. С первого же снаряда от вас одни клочья останутся. Вот если бы был здесь настоящий партизанский отряд из деповских рабочих, вот это да! Вы бы там разведчиками были, а то и пулеметчиками. Я одного парнишку в Балахоновском отряде знал, твоих вот лет, – кивнул он на Андрея. – Так этот парнишка, когда наши отступали от Богословки и уже пушки бросили, поснимал с пушек замки и кинулся нам вдогонку Слышим – кто-то скачет сзади. Оглянулись – этот парнишка. «Эй вы, черти голомазые! – кричит. – Зачем пушки белым оставили?» И вытаскивает из вещевого мешка замки. А они тяжелые!
– Ну вот видишь, – сказал Андрей. – И мы могли бы не хуже красноармейцам помогать. Ты нас все-таки организуй. Запиши нас, которые за красных идут. Не бойся, шуметь мы не станем. Без тебя никакого дела не начнем.
– Ну, ладно, – сказал красноармеец. – Только запомните: во-первых, воинская дисциплина; во-вторых, чтобы никому ни одного лишнего слова. Поняли? – Красноармеец поднял палец.
– Поняли, – сказал Андрей за всех. – Если кто проболтается, я ему сам голову оторву.
– Чего ты на меня смотришь? – буркнул Васька. – Я, что ли, проболтаюсь?
– Да я на тебя и не смотрю… Чего ты разошелся? Так как же, товарищ красноармеец, запишешь нас?
– Зачем записывать? Я и так вас запомню. А бумажка еще, того и гляди, попадется кому не следует.
– Нет, пиши, – сказал Андрей. – Мы ее в таком месте закопаем, что ни один черт не найдет.
Андрей вытащил из бокового кармана куртки большую записную книжку в потрепанной клеенчатой обложке, вырвал лист с красной линейкой наверху и протянул красноармейцу.
– Пиши меня, – сказал Васька. – Василий Ильич Кастинов, двенадцати лет, доброволец.
– Фамилии писать не надо, – сказал красноармеец. – Запишем условно первую букву.
И он написал огрызком карандаша:
1. Василий К., 12 лет.
2. Андрей Б., 15 лет. (Фамилия Андрея была Беленец.)
3. Григорий М., 15 лет. (Это я, Мирошко.)
4. Иван Д., 14 лет. (Иван Васильевич Душин.)
5. Михаил А., 14 лет. (Архоник.)
6. Гаврила Д., 14 лет. (Дьяченко.)
– Все? – спросил красноармеец.
– Все, – сказали мы коротко.
– А как же Сенька Воронок? – спросил Васька.
– Да его же нет, зачем его писать? – сказал Иван Васильевич.
– Пиши! – крикнул Васька. – Его первым писать надо было. Он парень отчаянный. Не то что ты.
Красноармеец записал:
7. Семен В., 15 лет.
Потом он разделил страницу пополам, и все мы в порядке номеров расписались, – каждый поставил свою букву. Только одна строчка осталась без подписи.
Командиром отряда выбрали, конечно, Андрея.
– Да вы и в самом деле отряд организовали, – говорил красноармеец, весело улыбаясь.
На том же листке написали протокол М. К. Н. О. С. В. О. У. В. Д. П. С. П. П. Р. К. П. В. В. О.
Это значило:
«Местонахождение красноармейца не открывать. Собрания всего отряда устраивать в другом пункте. Совещания проводить под развороченной крышей. Провести вербовку в отряд».
А под протоколом еще написали 12 букв – это были опять имена и фамилии добровольцев.
– Вы тоже подпишитесь, – сказал Васька красноармейцу.
Красноармеец подписался: П. Ш.
– Это, значит, вас Петром зовут? – спросил Васька, внимательно разглядывая буквы.
– Нет, не угадал. Мать Порфирием звала. Порфирий Шабуров.
– Ну и звать вас чудно! – сказал Васька.
Мы уже собрались было уходить, как вдруг Порфирий остановил нас и спросил:
– Кто из вас поближе к станции живет?
– Я! – крикнул Васька. – Я ближе всех.
– Тише! Чего орешь? – сказал Гаврик. – Сказано ведь было, чтоб лишних слов не говорить.
Порфирий подошел к Ваське:
– А что твой отец делает?
– Он слесарем деповским работает. Про него все говорят, что он первый в поселке большевик. Он даже командира бронепоезда не испугался.
– А дома когда он бывает?
– Вечером.
Красноармеец помолчал немного, а потом сказал:
– Вот что, Василий. Приходи ко мне как-нибудь вечером, мы к отцу твоему вместе пойдем.
– Вы и к нам тогда приходите. Мы с Васькой в одном дворе живем, – сказал я.
– Да и я недалеко живу – четвертый проулок сзади, – сказал Гаврик.
Порфирий засмеялся.
– Мне бы уж как-нибудь до одного дотащиться, – сказал он. – Нога у меня теперь, как полено. Да и опасно мне разгуливать – сгребут. Так вот что, Вася, скажи своему отцу, что, ежели он не боится, пускай как-нибудь рабочих созовет, кто понадежнее, человек трех-четырех, да меня предупредит.
– Непременно скажу.
Мы попрощались с Порфирием и разошлись по домам.
Это был первый день в истории нашего боевого отряда.

Глава XII
КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ

Возле бакалейной лавки мы с Гавриком увидели станционных ребят. На вытоптанной дорожке они играли в костяшки – в альчики. Игру вели Пашка Бочкарев и Мишка Шевченко.
Пашка Бочкарев, толстый, с красными щеками, все время проигрывал. Он неуклюже нагибался, ставил на кон разрисованные альчики и медленно крутил между пальцами свинцовый биток. Мишка Шевченко был проворнее: тонкий, худощавый, он ловко сбивал с кона Пашкины костяшки и хохотал, широко раскрывая рот.
– Эге, – говорил он, – были ваши, стали наши!
Пашка проигрывал альчики один за другим. Он краснел, пыхтел, ругался. Наконец не выдержал, повернул фуражку козырьком назад, подошел к Мишке поближе и ни с того ни с сего съездил его по носу. Кровь брызнула у Мишки из носа фонтанчиком.
– За что бьешься? – крикнул Шурка Кузнецов, выбираясь из толпы ребят.
Пашка испуганно пробормотал:
– А за то, что играет не по правилам. Пусть, когда бьет казанки, не мухлюет.
– Врет он, я не мухлюю, – плаксиво закричал Мишка.
Он знал, что если Шурка Кузнецов за него заступится, так никто уже не посмеет его тронуть Шурка был парень горячий, – что попадется под руку, тем и саданет.
Тут подошли Афонька Кипущий и Ванька Махневич.
Афонька, не разобрав толком, в чем дело, набросился на Пашку сзади и схватил его за шиворот.
– Постойте, – лениво протянул Ванька Махневич. – Чего это вы все за Мишку? Я знаю его, он всегда в игре мошенничает.
Афонька отпустил Пашкин ворот. Пашка круто повернулся и тут же на месте рассчитался с ним: подряд два раза дал ему в ухо и по лбу.
– Вот тебе, чертов апостол! Не лазь, куда не просят!
Драка разгорелась бы вовсю, если бы не вмешались мы с Гавриком.
– Вы чего тут деретесь? – басом спросил Гаврик.
– Не, никто не дерется, – спокойно сказал Ванька Махневич.
Гаврик посмотрел на Мишку, у которого все лицо было разрисовано кровью, и на Афоньку Кипущего, который держался за левое ухо.
– Видать, что вы мирно беседовали, – сказал Гаврик. – А теперь что делать думаете?
– По домам пойдем, – сказал Шурка Кузнецов. – Мне голубей кормить пора.
Мишка Шевченко нагнулся и стал собирать альчики. Оба кармана он набил костяшками.
– Отдай мою белую! Чего хапаешь? – закричал Афонька.
– На, подавись! – крикнул Мишка.
Он бросил наземь костяшку, сунул руки в оттопыренные карманы штанов и зашагал по дороге.
Гаврик подскочил ко мне и зашептал в самое ухо:
– Я пойду его уговаривать, а ты этих организуй. Только Афоньку не бери – он разболтает.
– Ладно, сам знаю, – сказал я.
Гаврик бросился догонять Мишку, а я остался с ребятами.
Афонька подобрал с земли белую костяшку и тоже пошел прочь.
– Ребята, – тихо сказал я и поманил рукой Шурку, Пашку и Ваньку Махневича.
Афонька обернулся.
– Вы чего это? – подозрительно спросил он.
– Да так, чего ты привязываешься? – ответил я. – Иди куда шел.
Но Афонька не хотел уходить.
– Я знаю, вы что-то надумали, а мне не говорите. Вот когда тебе пистоны нужны были, Гришка, тогда ты со мной говорил? А теперь – так без меня.
– Ну, ладно, оставайся, – сказал я.
Мы впятером уселись на ступеньках бакалейной лавки.
На площади перед крыльцом и на улице, что примыкала к лавке сбоку, было пусто и тихо. Только на другом конце площади у плетня стояла казачья бричка, в которую уткнули морды две гнедые сухопарые карачаевки.
Долго я мялся, не зная с чего начать.
Наконец сказал:
– Ребята, как вы думаете, в Кубани вода мерзлая?
– Конечно, мерзлая, – ответил Пашка и посмотрел на меня с удивлением.
– А сколько верст будет до Курсавки?
– Говорят, сорок. А что? – насторожился Шурка Кузнецов и придвинулся ко мне поближе. – Разве слышно что?
– Да нет, ничего не слышно. Я просто так. А вы знаете, что в станице делается?
– Ну, что делается? – спросил Шурка.
– Неужели же ничего не знаете?
– Да что ты тянешь! – рассердился Шурка. – Говори толком!
– А ты сам пойди да узнай, что там делается, если ты такой быстрый.
– Ну, что ж, и пойду, – сказал Шурка.
– Пойди, пойди, – сказал я. – Тебя либо нагайкой отстегают, либо – на веревку.
– Вы потише, – прошептал Афонька. – Вон казак коней запрягает.
На том краю площади казак повернул дышло брички, завел коней, надел постромки и зацепил вожжу. Потом вскочил в бричку и стоя поехал.
– Хаустов, – сказал Пашка. – Наверно, опять с донесением к коменданту приезжал.
– У, хамлюга, – прошептал Шурка Кузнецов, провожая глазами казака в серой папахе с красным вершком. – Вот так бы и смахнул его с брички, кабы винтовка была!
– Слушай, Шурка, – сказал я. – И вы, ребята, слушайте. Давайте отряд соберем – Хаустовым вершки сбивать будем, а?
Афонька встал с нижней ступеньки и отошел от крыльца шага на два.
– Ты что? – сказал он. – Хочешь, чтобы попало всем? Брось, брат, не выдумывай! Не пойду в твой отряд. Всем расскажу, куда ты нас тянешь.
– Ну что ты раскудахтался? – остановил я Афоньку. – Видно сразу, что ты дурак, шуток не понимаешь. Ну какой у нас может быть отряд? Где у нас винтовки?
Шурка Кузнецов сразу понял, что я нарочно на попятный иду, – боюсь, как бы Афонька все дело не испортил.
Он подмигнул мне и сказал:
– Давайте мы два отряда организуем: один – ты, другой – я. В красных и в белых играть будем. Только уговор – в ухо не бить, а то у Афоньки вон до сих пор ухо словно помидор спелый.
Я хлопнул Шурку по плечу:
– Вот это дело! Два отряда еще лучше будет.
Афонька растерялся. Он глупо улыбался и поглядывал то на меня, то на Шурку.
– Пошли, ребята, пошли по домам, – сказал я, подымая со ступенек Пашку и Ваньку Махневича.
Мы зашагали через площадь и вышли на Вокзальную улицу.
У калитки Афонькиного дома мы остановились.
– Вот что, Афонька, – сказал я ему на прощанье. – У тебя, кажется, нож острый есть. Так вот ты нам палок побольше нарежь кизиловых. Они у нас заместо винтовок будут.
– Ладно, – сказал Афонька, – нарежу. А в чьем отряде я буду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18