"Николай Мирликийский"
Запеленут в пакет.
Что ж... хихикайте, падлы,
Что нашли дурака!
Свесив сальные патлы,
Гость завел "Ермака".
Пой, лягавый, не жалко,
Я и сам поддержу,
Я подвою, как шавка,
Подскулю, подвизжу.
Что ж - попили, поели,
Я постелю стелю,
Гость ворочает еле
Языком во хмелю,
И гогочет, как кочет,
Хоть святых выноси,
И беседовать хочет
О спасенье Руси.
Мне б с тобой не в беседу,
Мне б тебя на рога!
Мне бы зубы, да нету!
Знаешь слово "цынга"?
Вертухаево семя!
Не дразни - согрешу!
Ты заткнись про спасенье,
Спи, я лампу гашу!
А наутро я гостей разбужу,
Их, похмельных, провожу к гаражу...
Заезжайте, гости милые, наведывайтесь...


ПЕСНЯ-БАЛЛАДА ПРО ГЕНЕРАЛЬСКУЮ ДОЧЬ
"Он был титулярный советник,
Она генеральская дочь..."
Постелилась я, и в печь - уголек...
Накрошила огурцов и мясца,
А он явился, ноги вынул, и лег -
У мадам его - месяца.
А он и рад тому, сучок, он и рад,
Скушал водочки, и в сон наповал!..
А там - в России - где-то есть Ленинград,
А в Ленинграде том - Обводный канал.
А там маменька жила с папонькой,
Называли меня "лапонькой",
Не считали меня лишнею,
Да им дали обоим высшую!
Ой, Караганда, ты, Караганда!
Ты угольком даешь на-гора года!
Дала двадцать лет, дала тридцать лет,
А что с чужим живу, так своего-то нет!

А он, сучок, из гулевых шоферов,
Он барыга, и калымщик, и жмот,
Он на торговской дает, будь здоров, -
Где за рупь, а где какую прижмет!
Подвозил он меня раз в "Гастроном",
Даже слова не сказал, как полез,
Я бы в крик, да на стекле ветровом
Он картиночку приклеил, подлец!
А на картиночке - площадь с садиком,
А перед ней камень с "Медным Всадником ",
А тридцать лет назад я с мамой в том саду...
Ой, не хочу про то, а то я выть пойду!
ОЙ, Караганда, ты, Караганда!
Ты мать и мачеха, для кого когда,
А для меня была так завсегда нежна,
Что я самой себе стала не нужна!
Кара-ган-да...
Он проснулся, закурил "Беломор",
Взял пинжак, где у него кошелек,
И прошлепал босиком в колидор,
А вернулся - и обратно залег.
Он сопит, а я сижу у огня,
Режу меленько на водку лучок,
А ведь все-тки он жалеет меня,
Все-тки ходит, все-тки дышит, сучок!
А и спи, проспись ты, мое золотце,
А слезы - что ж, от слез - хлеб не солится,
А что мадам его крутит мордою,
Так мне плевать на то, я не гордая...
Ой, Караганда, ты Караганда!
Если тут горда, так и на кой годна!
Хлеб насущный наш дай нам, Боже, днесь,
А что в России есть, так то не хуже здесь!
Кара-ган-да!
Что-то сон нейдет, был, да вышел весь,
А завтра делать дел - прорву адскую!
Завтра с базы нам сельдь должны завесть,
Говорили, что ленинградскую.
Я себе возьму и кой-кому раздам,
Надо ж к празднику подзаправиться!
А пяток сельдей я пошлю мадам,
Пусть покушает, позабавится!
Пусть покушает она, дура жалкая,
Пусть не думает она, что я жадная,
Это, знать, с лучка глазам колется,
Голова на низ чтой-то клонится...
Ой, Караганда, ты, Караганда!
Ты угольком даешь на-гора года,
А на картиночке - площадь с садиком,
А перед ней камень...
Ка-ра-ган-да!..


"ЭРИКА" БЕРЕТ ЧЕТЫРЕ КОПИИ

ЛЕТЯТ УТКИ
Посвящается Л.Пинскому
С севера, с острова Жестева
Птицы летят,
Шестеро, шестеро, шестеро
Серых утят,
Шестеро, шестеро к югу летят...
Хватит хмуриться, хватит злобиться,
Ворошить вороха былого,
Но когда по ночам бессонница,
Мне на память приходит снова -
Мутный за тайгу
Ползет закат,
Строем на снегу
Пятьсот зэка.
Ветер мокрый хлестал мочалкою,
То накатывал, то откатывал,
И стоял вертухай с овчаркою
И такую им речь откалывал:
"Ворон, растудыть, не выклюет
Глаз, растудыть, ворону,
Но ежели кто закосит, -
То мордой в снег,
И прошу, растудыть, запомнить,
Что каждый шаг в сторону
Будет, растудыть, рассматриваться
Как, растудыть, побег!.."
Вьюга полярная спятила -
Бьет наугад!
А пятеро, пятеро, пятеро
Дальше летят,
Пятеро, пятеро к югу летят...
Ну, а может, и впрямь бессовестно
Повторяться из слова в слово?!
Но когда по ночам бессонница,
Мне на память приходит снова -
Не косят, не корчатся
В снегах зэка,
Разговор про творчество
Идет в ЦК.
Репортеры сверкали линзами,
Кремом бритвенным сверкала харя,
Говорил вертухай прилизанный,
Непохожий на вертухая:
"Ворон, извиняюсь, не выклюет
Глаз, извиняюсь, ворону,
Но все ли сердцем усвоили
Чему учит нас Имярек?!
И прошу, извиняюсь, запомнить,
Что каждый шаг в сторону
Будет, извиняюсь, рассматриваться
Как, извиняюсь, побег!"
Грянул прицельно с надветренной
В сердце заряд,
А четверо, четверо, четверо
Дальше летят!..
И если долетит хоть один, значит, стоило,
значит, надо было лететь!..



ГУСАРСКАЯ ПЕСНЯ
По рисунку палешанина
Кто-то выткал на ковре
Александра Полежаева
В черной бурке на коне.
Тезка мой и зависть тайная,
Сердце горем горячи!
Зависть тайная, "летальная" -
Как сказали бы врачи.
Славно, братцы, славно, братцы, славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря, рать любимая царя!
Ах, кивера да ментики, ах, соколы-орлы,
Кому вы в сердце метили ле-пажевы стволы?
Не мне ль вы в сердце метили ле-пажевы стволы!
А беда явилась за полночь,
Но не пулею в висок,
Просто в путь, в ночную заволочь,
Важно тронулся возок.
И не спеть, не выпить водочки,
Не держать в руке бокал!
Едут трое, сам в середочке,
Два жандарма по бокам.
(121)
Славно, братцы, славно, братцы, славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря, рать любимая царя!
Ах, кивера да ментики, пора бы выйти в знать,
Но этой арифметики поэтам не узнать,
Ни прошлым, и ни будущим поэтам не узнать.
Где ж друзья, твои ровесники?
Некому тебя спасать!
Началось все дело с песенки,
А потом - пошла писать!
И по мукам, как по лезвию...
Размышляй теперь о том,
То ли броситься в поэзию,
То ли сразу - в желтый дом...
Славно, братцы, славно, братцы, славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря, рать любимая царя!
Ах, кивера да ментики, возвышенная речь!
А все-таки наветики страшнее, чем картечь!
Доносы и наветики страшнее, чем картечь!
По рисунку палешанина
Кто-то выткал на ковре
Александра Полежаева
В черной бурке на коне.
Но оставь, художник, вымысел,
Нас в герои не крои,
Нам не знамя жребий вывесил,
Носовой платок в крови...
Славно, братцы, славно, братцы, славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря, рать любимая царя!
Ах, кивера да ментики, нерукотворный стяг!
И дело тут не в метрике, столетие - пустяк!
Столетие, столетие, столетие - пустяк...


ПАМЯТИ Б.Л.ПАСТЕРНАКА
"... правление Литературного Фонда СССР изве-
щает о смерти писателя, члена Литфонда, Бори-
са Леонидовича Пастернака, последовавшей
30 мая сего года, на 71-ом году жизни, после
тяжелой и продолжительной болезни, и выражает
соболезнование семье покойного".
Единственное, появившееся в газетах, вернее,
в одной - "Литературной газете", - сообще-
ние о смерти Б.Л.Пастернака.
Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели,
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье...
Он не мылил петли в Елабуге,
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские "письменники"
На поминки его поспели!..
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И не то чтобы с чем-то за-сорок,
Ровно семьдесят - возраст смертный,
И не просто какой-то пасынок,
Член Литфонда - усопший сметный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели...
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
"Мело, мело, по всей земле, во все пределы
Свеча горела на столе, свеча горела..."
Нет, никакая не свеча,
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал -
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму, и не в Сучан,
Не к "высшей мере"!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу,
Голосованьем!
И кто-то, спьяну, вопрошал:
"За что? Кого там?"
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...
Мы не забудем этот смех,
И эту скуку!
Мы поименно вспомним всех,
Кто поднял руку!
"Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку..."
Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул...
А над гробом встали мародеры,
И несут почетный караул... Ка-ра-ул!


СНОВА АВГУСТ
Посвящается памяти А.А.Ахматовой.
Анна Андреевна очень боялась и не любила
месяц август и считала этот месяц для себя
несчастливым, и имела к этому все основания,
поскольку в августе был расстрелян Гумилев, на
станции Бернгардовка, в августе был арестован ее
сын Лев, в августе вышло известное постановление
о журнале "Звезда" и "Ленинград" и т.д.
"Кресты" - ленинградская тюрьма
Пряжка - район в Ленинграде.

"... а так как мне бумаги не хватило,
я на твоем пишу черновике..."
Анна Ахматова "Поэма без героя"
В той злой тишине, в той неверной,
В тени разведенных мостов,
Ходила она по Шпалерной,
Моталась она у "Крестов".
Ей в тягость? Да нет, ей не в тягость -
Привычно, как росчерк пера,
Вот если бы только не август,
Не чертова эта пора!
Таким же неверно-нелепым
Был давний тот август, когда
Над черным бернгардовским небом
Стрельнула, как птица, беда.
И разве не в августе снова,
В еще не отмененный год,
Осудят мычанием слово
Но это потом, а покуда
Которую ночь - над Невой,
Уже не надеясь на чудо,
А только бы знать, что живой!
И в сумерки вписана четко,
Как вписана в нашу судьбу,
По-царски небрежная челка,
Прилипшая к мокрому лбу.
О, шелест финских сосен,
Награды за труды,
Но вновь приходит осень -
Пора твоей беды!
И август, и как будто
Все тоже, как тогда,
И врет мордастый Будда,
Что горе - не беда!
Но вьется, вьется челка
Колечками на лбу,
Уходит в ночь девчонка
Пытать твою судьбу.
По улице бессветной,
Под окрик патрулей,
Идет она бессмертной
Походкою твоей,
На праздник и на плаху
Идет она, как ты!
По Пряжке, через Прагу -
Искать свои "Кресты"!
И пусть судачат глупые соседи,
Пусть кто-то обругает не со зла,
Она домой вернется на рассвете
И никому ни слова - где была...
Но с мокрых пальцев облизнет чернила,
И скажет, примостившись в уголке:
"Прости, но мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике..."


НА СОПКАХ МАНЧЖУРИИ
Памяти М.М.Зощенко
В матершинном субботнем загуле шалманчика
Обезьянка спала на плече у шарманщика,
А когда просыпалась, глаза ее жуткие
Выражали почти человечью отчаянность,
А шарманка дудела про сопки манчжурские,
А Тамарка-буфетчица очень печалилась...
Спит Гаолян,
Сопки покрыты мглой...
Были и у Томки трали-вали,
И не Томкой - Томочкою звали,
Целовались с миленьким в осоке,
И не пивом пахло, а апрелем,
Может быть, и впрямь на той высотке
Сгинул он, порубан и пострелян...
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой...
А последний шарманщик - обломок империи,
Все пылил перед Томкой павлиньими перьями,
Он выламывал, шкура, замашки буржуйские -
То, мол, теплое пиво, то мясо прохладное,
А шарманка дудела про сопки манчжурские,
И спала на плече обезьянка прокатная...
Тихо вокруг,
Ветер туман унес...
И делясь тоской, как барышами,
Подпевали шлюхи с алкашами,
А шарманщик ел, зараза, хаши,
Алкашам подмигивал прелестно -
Дескать, деньги ваши - будут наши,
Дескать, вам приятно - мне полезно!
На сопках Манчжурии воины спят,
И русских не слышно слез...
А часов этак в десять, а может, и ранее,
Непонятный чудак появился в шалмании,
Был похож он на вдруг постаревшего мальчика.
За рассказ, напечатанный неким журнальчиком,
Толстомордый подонок с глазами обманщика
Объявил чудака всенародно обманщиком...
Пусть Гаолян
Нам навевает сны...
Сел чудак за стол и вжался в угол,
И легонько пальцами постукал,
И сказал, что отдохнет немного,
Помолчав, добавил напряженно, -
"Если есть "Боржом", то ради Бога,
Дайте мне бутылочку "Боржома"..."
Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны...
Обезьянка проснулась, тихонько зацокала,
Загляделась на гостя, присевшего около,
А Тамарка-буфетчица - сука рублевая,
Покачала смущенно прическою пегою,
И сказала:"Пардон, но у нас не столовая,
Только вы обождите, я за угол сбегаю..."
Спит Гаолян,
Сопки покрыты мглой...
А чудак глядел на обезьянку,
Пальцами выстукивал морзянку,
Словно бы он звал ее на помощь,
Удивляясь своему бездомью,
Словно бы он спрашивал - запомнишь? -
И она кивала - да, запомню, -
Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой...
Отодвинул шарманщик шарманку ботинкою,
Прибежала Тамарка с боржомной бутылкой -
И сама налила чудаку полстаканчика,
(Не знавали в шалмане подобные почести),
А Тамарка, в упор поглядев на шарманщика,
Приказала:"Играй, - человек в одиночестве". -
Тихо вокруг,
Ветер туман унес...
Замолчали шлюхи с алкашами,
Только мухи крыльями шуршали...
Стало почему-то очень тихо,
Наступила странная минута -
Непонятное, чужое лихо -
Стало общим лихом почему-то!
На сопках Манчжурии воины спят,
И русских не слышно слез...
Не взрывалось молчаньем, ни матом, ни брехами,
Обезьянка сипела спаленными бронхами,
И шарманщик, забыв трепотню свою барскую,
Сам назначил себе - мол, играй, да
помалкивай, -
И почти что неслышно сказав, -
благодарствую, -
Наклонился чудак над рукою Тамаркиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21