Сейчас, пока мы при власти, сейчас, пока иностранные инвесторы с нами еще заигрывают, сейчас, пока нас еще не начали клевать эти чертовы экологи с застланными росой глазами, вопить и сокрушаться по поводу их драгоценных дождевых лесов.
Все эти шепотки по поводу выплаты компенсаций, сложные маневры, тайные сделки — лишь эхо разлетается по коридорам. Канал будет модернизирован, расширен, чтоб принимать самые крупные суда… они планируют построить новые шлюзы… многонациональные корпорации предлагают колоссальные суммы за консультации, лоббирование, контракты… А тем временем Луизе закрывают доступ к новым файлам, и новые боссы тут же умолкают, как только она входит в офис, все, за исключением Дельгадо, разумеется. Бедный, честный, порядочный Эрнесто, он совершенно не в силах противостоять «новой метле», его просто мутит при виде их ненасытной жадности.
— Я слишком молода, черт побери! — восклицает она. — Слишком молода и слишком пока что жива, чтоб видеть, как прямо на глазах мое детство и все, что с ним связано, летит в мусорную корзину!
Она рывком выпрямилась на сиденье. Должно быть, задремала, положив голову на твердое плечо мужа.
— Что я только что сказала? — с тревогой спросила она.
Оказывается, ровным счетом ничего. Так, во всяком случае, утверждал разместившийся на заднем сиденье дипломатичный мистер Оснард. И с беспредельной вежливостью начал расспрашивать Луизу о том, что она думает вон о тех панамцах, переходящих канал по мостику.
В гавани Гамбоа Марк показывал мистеру Оснарду, как снять с моторки брезент и завести ее. Гарри стоял у штурвала моторки еще с тех дней, когда движение по каналу только зарождалось, но именно Марк умел лихо и быстро втащить ее на берег, разгрузить и правильно развести огонь для барбекю — правда, не без помощи развеселого мистера Оснарда.
Кто он такой, этот самодовольный молодой человек? Такой привлекательный и одновременно некрасивый, такой чувственный, веселый и вежливый? Что связывает его с мужем, кто для него мой муж? Почему этот чувственный молодой человек явно хочет для нас какой-то новой жизни? А Гарри, навязавший нам его сегодня, явно жалеет об этом и тяготится его присутствием? Откуда он так много знает о нас, почему чувствует себя в нашем обществе столь непринужденно, ведет себя так фамильярно, по-семейному, с таким знанием дела рассуждает об ателье и Марте, а также Абраксасе, Дельгадо и прочих наших знакомых? Неужели только потому, что отец его был дружен с мистером Брейтвейтом?
Почему он нравится мне куда больше, чем Гарри? Ведь он друг Гарри, не мой. Почему мои дети так и липнут к нему, а Гарри все время хмурится, отворачивается и бесконечные шутки этого Оснарда не заставляют его смеяться?
Первой ее мыслью было: Гарри просто ревнует. И ей стало приятно. Вторая мысль была ужасна, как ночной кошмар, постыдна, позорна: О боже милостивый, мамочки мои! Да Гарри хочет, чтоб я влюбилась в этого Оснарда, чтоб мы были квиты!… Пендель с Ханной поджаривали на углях ребрышки. Марк готовил удочки для рыбалки. Луиза раздавала пиво и яблочный сок, а также следила за тем, чтоб дети не заплывали за буйки. Мистер Оснард расспрашивал ее о панамских студентах — знакома ли она с кем-нибудь из них? Воинственно ли они настроены? А также о людях, которые жили по ту сторону моста.
— Да, у нас есть там рисовая ферма, — кокетливо отвечала Луиза. — Но это вовсе не означает, что мы должны знать тамошних людей!
Гарри с Марком сидели в лодке, спина к спине. Рыба, цитируя мистера Оснарда, добровольно сдавалась на милость победителя, в порыве эвтаназии. Ханна лежала на животике в тени дома под названием «Энитайм» и самозабвенно перелистывала страницы дорогого альбома о лошадях и пони, который мистер Оснард презентовал ей на день рождения. А Луиза, находясь под воздействием чар мистера Оснарда и тайком выпитого стаканчика водки, пересказывала новому знакомому всю историю своей жизни — флиртующим тоном, каким говорила ее шлюха-сестра Эмили. Который, в свою очередь, был позаимствован ею у Скарлетт О'Хара. И логичным завершением подобного разговора всегда служила постель.
— Моя проблема… нет, это, правда, ничего, если я буду называть вас просто Энди? А я — просто Лу. И это, несмотря на то, что я по-своему так любила его за многое, но проблема моя в другом. Кстати, это единственная моя проблема. Потому что спросите у любой панамской девушки, и сразу выяснится, у нее что ни день на неделе, так какая-нибудь новая проблема!… Так вот, о чем это я? Ах, ну, да. Короче, вся моя проблема в отце.
Глава 10
Луиза готовила мужа к визиту к Генералу с таким тщанием, с каким готовят детей к поступлению в церковную школу, но, пожалуй, с большим энтузиазмом. Щеки так очаровательно раскраснелись. Говорит с таким вдохновением. Энтузиазм, по большей своей части, был почерпнут из бутылки.
— Надо помыть машину, Гарри. Ведь тебе предстоит одевать настоящего героя современности. У нашего Генерала, несмотря на молодой возраст, больше орденов и медалей, чем у любого генерала американской армии. Марк, тащи сюда несколько ведер горячей воды! А ты, Ханна, сделай одолжение, возьми губку, моющее средство и прекрати ворчать сию же минуту, что тебе говорят!
Пендель мог бы помыть машину и в близлежащей мойке-автомате, но Луиза придавала слишком большое значение и самому событию, и чистоте. Никогда прежде не гордилась она так тем, что является американкой. И повторяла это без конца. Была так возбуждена, что споткнулась и едва не упала. И вот они помыли вместе машину, а потом Луиза проверила галстук мужа. Проверила тем же способом, как некогда тетя Рут проверяла галстуки Бенни. Сначала разглядывала с близкого расстояния, затем отойдя на несколько шагов, как картину. И не была удовлетворена, и настояла на том, что Гарри должен надеть что-то более нейтральное и спокойное. Изо рта у нее сильно пахло зубной пастой. Пендель не переставал удивляться, отчего это жена последние дни так часто чистит зубы.
— Насколько мне известно, Гарри, ты у нас не соответчик. А потому совсем ни к чему, чтоб ты походил на соответчика, выступающего в суде. Особенно неуместно представать в таком виде перед генералом Соединенных Штатов, командующим Южным объединением войск. — Затем она позвонила парикмахеру и голосом секретарши Эрни Дельгадо договорилась на десять. — Нет, Хозе, на этот раз никаких начесов и баков, благодарю вас. Прическа у мистера Пенделя должна быть аккуратной, волосы чем короче, тем лучше. Его вызывают к Генералу Соединенных Штатов, командующему Южной группировкой войск.
После этого она принялась учить Пенделя, как тот должен себя вести.
— Никаких шуточек, Гарри, ты должен выглядеть респектабельно. — И она любовно разгладила плечи и лацканы его пиджака, хотя он и без того сидел безупречно. — И еще ты должен передать Генералу привет от меня, причем особо подчеркни, что все Пендели, а не только дочь Милтона Дженнинга, всегда с нетерпением предвкушают такие семейные американские праздники, как День Благодарения, что мы всегда отмечаем их барбекю и грандиозным фейерверком, каждый год. И перед тем как выходить, не забудь еще раз протереть туфли. Плох тот солдат и никогда не стать ему генералом, если он не судит о человеке по обуви, и главнокомандующий Южной группировкой в данном случае не исключение. И еще — веди машину как можно осторожнее, я серьезно, Гарри.
Но Пендель не нуждался в этих поучениях. Поднимаясь по зигзагообразной дорожке на холм Анкон, он свято соблюдал все дорожные знаки и ограничения скорости. На КПП американской армии весь так и похолодел. А затем одарил охрану суровой улыбкой, потому что к тому времени уже наполовину чувствовал себя солдатом. Проезжая мимо ухоженных белых вилл, он отметил, как постепенно повышается чин их владельцев, и ощутил себя на пути в райские кущи. А чуть позже, поднимаясь по мраморным ступеням к дверям дома, где проживал Источник Информации Номер Один, вдруг почувствовал, что даже чемоданчик не мешает ему держать спину прямо, как это принято у американских военных, а бедра и колени при этом как бы не зависят от тела и четко выполняют все положенные им функции.
Однако, едва оказавшись в доме, Гарри Пендель, как всегда бывало с ним в подобных ситуациях, вдруг почувствовал, что безнадежно очарован.
И дело было вовсе не во власти, а в символе этой власти: дворец проконсула на отвоеванном чужеземном холме, укомплектованный римскими гвардейцами с самыми изысканными манерами.
— Сэр? Генерал вас сейчас примет, сэр, — сообщил ему сержант и натренированным движением выхватил чемоданчик из рук.
Сверкающий белый холл был увешан бронзовыми табличками с именами всех служивших здесь прежде генералов. Пендель приветствовал их, как старых друзей, и одновременно нервно озирался в поисках признаков перемен. Но бояться, как выяснилось, было особенно нечего. Не совсем удачно остеклена веранда, появилось несколько не слишком эстетичных кондиционеров. А вот ковров стало меньше, впрочем, не намного. Генерал еще на ранней стадии своей карьеры выказывал неприязнь к восточному стилю. А в целом дом выглядел примерно так же, каким, должно быть, увидел его Тедди Рузвельт, приехав сюда на инспекцию. Ощущая себя бестелесным и невесомым, отрицая саму значимость собственного существования, Пендель шагал следом за сержантом через целую череду коридоров, холлов, кабинетов и библиотек. В каждом окне открывалась картина нового, отдельного мира. Вот канал, забитый мелкими и большими судами, величественно извивается по долине; а вон там сиреневые многоступенчатые холмы, поросшие лесом, вершины которых постоянно затянуты пеленой тумана; а вон и арки моста Америкас тянутся и извиваются, точно кольца огромного морского монстра, через всю бухту. А вдали, точно подвешенные к небесам, виднеются три острова конической формы.
А птицы! Животные! Только на одном этом холме — Пендель почерпнул информацию из книг Луизиного отца — насчитывается больше видов, чем во всех странах Европы, вместе взятых. В ветвях огромного дуба нежатся под лучами полуденного солнца большие игуаны. На другом обитают коричневые и белые. мартышки — весело съезжают вниз по специально приставленному шесту, чтоб ухватить манго, специально оставленные здесь жизнерадостной женой Генерала. Затем ловко карабкаются по шесту вверх, смешно перехватывая его крошечными цепкими лапками, верещат, толкаются, топчут друг друга, прежде чем ускользнуть в безопасное место и насладиться там лакомством. А по безупречно подстриженной лужайке скачут коричневые кенгуру, напоминающие огромных хомяков. Еще один дом, в котором всегда хотелось жить Пенделю.
Сержант с чемоданчиком Пенделя начал подниматься по лестнице. Пендель последовал за ним. Со стен смотрели старинные портреты военачальников в униформах и с пышными усами. Агитационные плакаты требовали его участия в давно забытых войнах. В кабинете Генерала стоял письменный стол тикового дерева — столь безупречно отполированный, что Пендель был готов поклясться, через него просвечивает пол. Но главным предметом восторгов Пенделя была, безусловно, гардеробная. Для устройства этого святилища девяносто лет тому назад объединились лучшие умы в американской архитектуре и военном деле. В те дни тропики были безжалостны к одежде джентльменов. Самые лучшие и дорогие костюмы могли покрыться плесенью за одну ночь. А потому нельзя было держать их в тесных шкафах, где влажность была особенно высока. По этой причине изобретатели гардеробной Генерала отказались от шкафов и вместо них возвели нечто вроде высокой хорошо проветриваемой часовни внутри дома, с окнами на потолке, расположенными таким образом, чтоб улавливать даже самый слабенький бриз. А внутри сотворили настоящее чудо в форме огромного бруса красного дерева, подвешенного на блоках таким образом, что его можно было поднимать на нужную высоту и опускать чуть ли не до самого пола. Для этого хватало всего одного прикосновения нежной женской ручки. И к этому брусу были прикреплены вешалки, и с них свисало великое множество дневных костюмов, утренних халатов, вечерних смокингов, фраков, военных форм, как полевых, так и парадных. Они висели свободно и могли поворачиваться, обдуваемые зефирами из окошек. Во всем мире Пендель не знал ничего, что могло бы сравниться с этим чудесным изобретением.
— И вы сохранили его, Генерал! Мало того, вы им пользуетесь! — восторженно восклицал он. — Что само по себе, вы уж поймите меня правильно и не сочтите за оскорбление, несколько расходится с обыденными представлениями британцев о наших уважаемых американских друзьях.
— Что ж, Гарри, ни об одном из нас нельзя судить поверхностно или же только по внешнему виду, верно? — заметил Генерал, с невинным удовольствием любуясь собой в зеркале.
— Именно, сэр, никак нет. Хотя, что будет с этим чудом, попади оно в руки наших разлюбезных панамских хозяев, никому, полагаю, не дано знать, — дипломатично добавил Пендель. — Сплошная анархия и даже хуже того, вот что я слышу от своих самых вольномыслящих клиентов.
Генерал был молод духом и ценил разговор напрямую.
— Дураки они, Гарри, вот что я скажу. Только вчера хотели, чтоб мы убрались отсюда. Потому что мы, видите ли, плохие ребята, грубые колониальные медведи, сидим у них на голове и не даем дышать. А сегодня хотят, чтоб мы остались, потому что именно мы самые крупные в стране работодатели, и если дядя Сэм отсюда уйдет, их ждет кризис доверия на крупнейших международных валютных рынках. Так что то собирай манатки, то разбирай обратно. То уходи, то нет. Вот такие дела, Гарри. Как Луиза?
— Спасибо, Генерал, Луиза цветет и благоухает. И еще больше расцветет, узнав, что вы справлялись о ней.
— Милтон Дженнинг был замечательным инженером и настоящим американцем. Огромная потеря для всех нас.
Они примеряли черно-серый костюм-тройку из альпаки, однобортный и стоивший пятьсот долларов — во всяком случае, именно такую цену запросил Пендель у первого своего генерала лет девять тому назад. Пиджак немного морщил в талии. Генерал был спортивен и сложен, как греческий бог.
— Полагаю, следующим здесь поселится какой-нибудь японский джентльмен, — пробормотал Великий Шпион Всех Времен и Народов, сгибая руку Генерала в локте и глядя на него в зеркало. — Плюс все его чада и домочадцы, слуги и повара — ничуть этому не удивлюсь. И не надейтесь, многие из них слыхом не слыхивали о Пирл Харборе. Если честно, это просто удручает меня, Генерал. Ну, что меняется добрый старый порядок, вы уж простите меня за откровенность.
Ответ Генерала, если он вообще удосужился подобрать таковой, утонул в шумном появлении жизнерадостной супруги.
— Сию же минуту оставьте моего мужа в покое, Гарри Пендель! — шутливо воскликнула она, встряхивая огромной вазой с лилиями, которую держала в руках. — Он целиком принадлежит мне и только мне, и не надо портить этот замечательный костюм хотя бы одним, пусть даже гениальным стежком! В жизни не видела на нем ничего сексуальнее. Как Луиза?
Они встретились в дешевеньком кафе с неоновым освещением, работавшем круглосуточно и расположенном у терминала бывшего железнодорожного вокзала и морского порта, где теперь была устроена пристань для прогулочных катеров, курсирующих по каналу в дневное время. Оснард в соломенной шляпе сидел за столиком в углу. У локтя стоял пустой бокал из-под какого-то напитка. Пендель не виделся с ним неделю, и ему показалось, что за это время Оснард прибавил в весе и возрасте.
— Чай или вот это?
— Если не возражаешь, Энди, я бы выпил чаю.
— Чай! — грубо бросил Оснард официантке и провел рукой по волосам. — И еще один, вот этого.
— Занимательный предстоит вечер, Энди.
— Высокооперативный.
В окне были видны свидетельства канувшего в Лету героического и величественного прошлого Панамы. Старые спальные железнодорожные вагоны с вырванной и растасканной крысами и бродягами обивкой, а вот изящные медные лампы почему-то остались нетронутыми. Проржавевшие паровозы, поворотные круги, колеса, тендеры, выброшенные, точно надоевшие игрушки избалованным ребенком. На тротуаре, под навесом, группа туристов с рюкзаками отбивалась от местных попрошаек, американцы пересчитывали пропотевшие доллары и пытались расшифровать вывески на испанском. Большую часть утра шел дождь. И сейчас тоже шел. В ресторане воняло газолином. Над шумом голосов превалировали жалобно стонущие пароходные гудки.
— Это случайная встреча, — сказал Оснард и подавил отрыжку. — Ты ходил по магазинам, я пришел посмотреть расписание катеров.
— А что я покупал? — растерянно спросил Пендель.
— Да плевать я хотел, что! — огрызнулся Оснард и отпил глоток бренди. А Пендель пил свой чай.
За рулем внедорожника был Пендель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45