Она часто молилась горным Духам и просила их избавить ее от висевшего над ней проклятия. Ночь была душной, и движущаяся стенка-дверь (фусума) родительской спальни, выходящая во двор, осталась на ночь открытой. Хонно не только слышала голоса родителей, но и видела их силуэты сквозь стенку, сделанную из рисовой бумаги, вернее, их тени, большие, неправильной формы, напоминающие персонажей театра марионеток.
— Я видела сон, — говорила мать Хонно, — про нашу дочь.
— Не хочу ничего слышать о нашей дочери, — отвечал Нобору Ямато.
— Но как же так! Ты должен меня выслушать! — рука одной тени вытянулась вперед и схватила за рукав другую тень. — Этот сон очень важный! Он со значением, суди сам: я видела зиму, все кругом было покрыто снегом, и только деревья стояли совершенно голые, черные, будто опаленные огнем. Итак, была зима. Мы будто бы жили в каком-то уединенном месте, не знаю, где. Дочка наша проснулась, — она, как и сейчас, болела, — и я вывела ее на улицу в туалет, не понимаю, почему именно на улицу, когда на дворе зима и все в снегу, но так было во сне. Девочка присела на корточки, а я стояла рядом, следя, чтобы все было в порядке. И вдруг краем глаза я заметила какое-то движение. Недалеко от меня стоял горностай и наблюдал за мной внимательными, в красных ободках глазами. Это была самка горностая, в черной шубке, она почему-то не сменила свой черный мех на белый зимний, и я увидела, что с ее худого живота свисают соски. Морда у самки была страшной до ужаса, — вся в крови, и я почему-то знала, что она убила отца своих детенышей, чтобы спасти их от голодной смерти. Вдруг она повернула голову в сторону Хонно и с голодной жадностью начала пожирать девочку глазами. Я тоже посмотрела на дочку и в ужасе заметила, что наша дочка писает кровью — на снегу под ней растекалось яркое красное пятно.
— Хиноеума, убийца мужа, — сказал Нобору. — Глупая женщина, и почему ты не приняла нужные меры, чтобы не забеременеть?
— Нам нужно немедленно что-то предпринять. Мой сон — это знак, предостережение. Как предупредить зло, которое совершится в будущем?
— Что ты хочешь от меня?
— Отвези ее к Человеку Одинокое Дерево.
Человек Одинокое Дерево жил на небольшом острове у южного побережья Японии. Остров был каменистым, почти необитаемым. Летом его поливали дожди, а зимой засыпал снег. Почти всю его территорию занимала корневая система огромной старой сосны, и казалось, что сам остров стоит не на скале, а гнездится в извилистых корнях дерева. Благодаря необычному дереву единственный житель острова и получил свое прозвище.
Разговор родителей, случайно подслушанный Хонно, не остался без последствий; Нобору Ямато отправился с дочкой на юг и, добравшись до побережья, нанял лодку, которая отвезла их к каменистому острову. Человек Одинокое Дерево вышел им навстречу, и Хонно в страхе спряталась за спину отца: она увидела перед собой горбуна, похожего на обезьяну, его голова по сравнению с маленьким телом была несоразмерно большой.
Нобору обратился к хозяину острова с такой речью:
— Моя дочь имела несчастье родиться в год хиноеума — в шестидесятый по счету год Лошади. Мы, то есть я и моя жена, боимся, что в будущем наша дочь убьет своего мужа.
Человек Одинокое Дерево вместо ответа уставился на Хонно, которую отец поставил перед собой. Глаза у горбуна были смолянисто-черные, совершенно непроницаемые. Говорили, что родом он из Индонезии или эмигрировал оттуда много лет назад.
Нобору Ямато и его дочь с удивлением смотрели, как Человек Одинокое Дерево взял пять пластин, сделанных из черепашьих панцирей, и кинул их на землю три раза, после чего присел на корточки и, сведя густые брови, начал внимательно изучать расположение рун, вырезанных на внутренней стороне пластин.
Спустя некоторое время он, не вставая и держа руки на коленях, из-за чего выглядел еще более увечным, чем был на самом деле, сказал Нобору:
— Вам следует убить ее.
Хонно захныкала, и отец обнял ее и прижал к себе, пытаясь успокоить.
— Вы, наверное, сошли с ума, — ответил он горбуну. — Эта девочка — моя плоть и кровь. Какой бы она ни была, я никогда не причиню ей вреда. Как могу я убить собственную дочь?
Человек Одинокое Дерево важно кивнул, словно именно такого ответа и ожидал.
— Вы можете оставить девочку у меня, — предложил он другой вариант.
— Надолго? — спросил Нобору. Человек Одинокое Дерево поднялся с корточек и теперь стоял, в упор глядя на своего гостя.
— По истечении необходимого срока ваша дочка вернется домой.
— А моя жена? Что я ей скажу? Когда она сможет увидеться с Хонно?
— Скажите вашей жене, чтобы она забыла о том, что у нее есть дочь. Пусть займет свой ум чем-нибудь другим и не думает о девочке, иначе ей будет очень трудно пережить разлуку.
Хонно разревелась во весь голос, когда ее отец повернулся и ушел, не взяв ее с собой. Она побежала за ним, спотыкаясь об острые камни, которыми была усеяна поверхность острова, крича вслед Нобору: «Папа! Папочка!»
Но Нобору Ямато с решительным видом уже садился в лодку, и вскоре на серой морской воде виднелась лишь точка, двигавшаяся в противоположном острову направлении. Хонно все-таки добежала до самой воды и упала там и долго лежала, сотрясаясь от рыданий. Неожиданно она почувствовала, что ее подняли в воздух и, открыв глаза, увидела, что Человек Одинокое Дерево держит ее на руках с такой легкостью, будто она была пушинкой.
— Почему ты плачешь, малышка? — спросил он. — Для тебя наступила новая жизнь; ты будешь жить, вместо того чтобы умереть.
— Я хочу домой, — продолжала плакать Хонно. — Я понимаю. Но твой дом теперь будет там, куда я тебя отведу.
Меньше чем через год Хонно привыкла к своей жизни на острове и действительно, стала считать его своим домом. Дети есть дети, они более гибкие и восприимчивые, чем взрослые.
Человек Одинокое Дерево оказался на редкость хорошим учителем. Все, что он делал или говорил, представляло для Хонно огромный интерес. Если что-нибудь из сказанного им было ей не совсем понятно, она старалась это получше запомнить, и потом, лежа ночью под ветвями старой сосны, еще и еще раз мысленно возвращалась к словам своего учителя, пытаясь вникнуть в их смысл.
Хонно нравилось ее одиночество, нравилось слушать крики чаек и крачек, звук моря, шелест прибрежной гальки. Она слушала завывания ветра и думала, думала без конца.
В самом начале пребывания Хонно на острове ее учитель сказал ей:
— Обдумывание требует сил и времени. Ты должна потрудиться, чтобы решить, какие мысли послужат тебе во благо, и сохранить их, а какие — во вред, и избавиться от них. Человеческий ум требует такого же тщательного ухода, как и сад, ему необходимо постоянное наше внимание. Учись применять полученные знания на пользу, чтобы они питали твой мозг, ищи возможности побыть одной, наедине сама с собою, и старайся делать это регулярно, не ленись лишний раз «прополоть» свой ум.
Во время медитации Хонно любила смотреть на звезды, которые сияли так далеко, что даже ее внутренняя энергия — ва, — над увеличением силы этой энергии Хонно и ее учитель неустанно трудились каждый день — не могла достать до них. Но стремление в такие заоблачные дали помогало избавляться от всяких ненужных мыслей, заниматься «прополкой», как называл этот процесс Человек Одинокое Дерево.
По ночам Хонно вспоминала дневные уроки, обдумывала их, не оставляла без внимания ни единой мелочи, Детали, словно полученные за день знания, были драгоценными камнями, и она перебирала их и любовалась ими, Разглядывая на свету каждую грань. Все, чему ее учили, она поглощала, как губка — воду, проявив незаурядные способности. У нее развилась великолепная память; интереса к учебе ей было не занимать, она никогда не уставала от уроков, никогда не скучала и отличалась удивительной работоспособностью.
Человек Одинокое Дерево обучал Хонно основам синтоистской религии и философии дзэн, так как считал, что без религиозных знаний не может быть хорошего образования. Объяснял философию Тао и Лао-цзы, а от них переходил к воинственным учениям мастера стратегической науки Сун Цзу и мастера поединков на саблях Миямото Мусаси. Теория сопровождалась практическими занятиями, и Хонно постоянно практиковалась в боевых искусствах: тай-чи, дзю-дзю-цу, айкидо, каратэ и кендзюцу.
Образование, которое получила Хонно, живя на острове, было традиционным для мальчика, изучающего боевые искусства, но никоим образом не для девочки. Кроме того, в программу обучения Человек Одинокое Дерево добавил еще несколько эзотерических философий и приемы борьбы, которые он освоил во время долгих скитаний по Малайскому архипелагу.
— Ты никогда не будешь женщиной в обычном понимании этого слова, — сказал однажды ночью своей ученице Человек Одинокое Дерево. Прошло уже шесть лет с тех пор, как Нобору Ямато привез ее на остров. Хонно из девочки превратилась в девушку, у нее оформилась грудь, а на лобке закурчавились черные волосы. В тот день у нее начались месячные, как раз перед закатом солнца, окрасившего в алый цвет вечернее небо. Хотя она знала, что это означает и для чего подобный процесс существует в женском организме, но, еще не до конца избавившись от воспоминаний детства, с содроганием вспомнила сон матери во всех подробностях и представила себя, сидящую на снегу на корточках, умирающую от голода самку горностая, и растекающееся по белой снежной поверхности ярко-красное кровавое пятно.
— Я была и есть женщина, рожденная в год хиноеума, — с отчаянием ответила Хонно Человеку Одинокое Дерево. Она дрожала и, чтобы унять дрожь, начала тереть себя мозолистыми, красными ладонями. — Я не очистилась от проклятия.
— Ты никогда не будешь женщиной в обычном понимании этого слова, — повторил Человек Одинокое Дерево, Он взял Хонно за руку и отвел к старой сосне, усадил ее спиной к стволу, огромному как дом. — И это хорошо. Я сделал все, что мог, чтобы очистить твою душу. Не обращай внимания на свое тело — оно предаст тебя.
— Мое тело никогда не предаст меня, — наивно возразила Хонно.
— Когда ты снова будешь жить среди людей, все, чему я тебя здесь научил, со временем забудется, отойдет на второй план.
— Нет! Нет!
— Твоя жизнь здесь будет казаться тебе сном, — не слушая возражений Хонно, продолжал ее учитель, — И это совершенно естественно, — так устроены люди. Ты вырастешь и станешь женщиной, и тогда твое тело предаст тебя — тебе захочется иметь мужа, семью, детей, собственный дом. Но запомни: обычная жизнь обычной женщины не для тебя — она лишь спровоцирует темные силы зла, дремлющие в тебе, потому что ты была рождена в проклятый год. Поэтому послушайся моего совета: будь сильной духом. В тот момент, когда тебе захочется влюбиться, выйти замуж, вспомни о том, чему я тебя учил, найди заветный уголок в своей душе, откуда ты сможешь черпать силы, чтобы противостоять судьбе, чтобы избежать печальной участи женщины, убивающей мужа.
...Хонно открыла глаза, невидящим взором уставилась в бледное предрассветное небо, Словно наяву, увидела перед собой тело Гиина, которого она убила. Неужели это произошло всего лишь несколько часов назад? Ей казалось, будто с тех пор прошли годы, хотя на самом Деле со времени убийства прошло совсем немного времени. Хонно, все еще находясь в плену воспоминаний, снова видела свежую кровь на своих руках и слышала голос Большого Эзу:
— Госпожа Кансей, тетради Сакаты и текст их расшифровки у меня. Пойдемте, нам пора.
* * *
Ирина и Наташа Маякова теперь ужинали вместе почти каждый вечер, даже по тем дням, когда не было занятий на курсах. Ирина подходила к служебному входу старого МХАТа, — у Наташи были спектакли в театре, — и ждала ее там, а потом они вместе куда-нибудь отправлялись, бродили по улицам, гуляли в парках и вели долгие увлекательные беседы. Иногда заглядывали в недорогие кафе, чтобы перекусить, а потом продолжали свою прогулку.
Еще сильнее, чем раньше, Ирине хотелось выяснить, какие отношения связывают Наташу и Валерия; она просто сгорала от любопытства. Вряд ли они встречались по ночам, особенно накануне Наташиных спектаклей, потому что, как поняла Ирина, актеры не могут себе позволить перед работой ни обильные возлияния, ни бессонные ночи.
Ирина также начала чувствовать себя виноватой перед Наташей из-за того, что назвалась на курсах не своим именем. Ей было неприятно, что Наташа называет ее Катей; ей хотелось слышать свое собственное имя, а не чужое. Однако она не видела никакой возможности признаться в своем обмане: что она могла бы сказать в свое оправдание? И, несмотря на растущую между ними дружбу, Ирина не хотела отказываться от цели, которую раньше перед собой поставила — выяснить, где находится слабое место Валерия Бондаренко, найти брешь в его броне.
Как же утомительно было шпионить за человеком, который почти постоянно находился рядом! Во время длительных совместных прогулок с Наташей Ирина порой забывала, что она должна следить за подругой, и наслаждалась возникшей между ними духовной близостью, взаимопониманием, потом вдруг внезапно вспоминала о своих намерениях, и очарование момента нарушалось. Часто по ночам Ирина думала об отношениях, которые сложились между ней и Наташей. И тяготилась мыслью о том, что единственный человек, с которым она смогла подружиться, являлся объектом ее слежки, она была вынуждена лгать подруге, изворачиваться.
Ночи, которые она проводила с Валерием, стали ожесточенными, яростными. Они отдавались друг другу с безумием животной страсти, доводя себя до полного изнеможения, после чего Ирина засыпала как убитая, и утром Валерий не мог ее добудиться. Очнувшись наконец от глубокого сна, она, невзирая на протесты Валерия, забиралась на него верхом и начинала двигаться, и двигалась до тех пор, пока не чувствовала, что ее призыв услышан, и тогда довершала дело языком и губами и с наслаждением смотрела, как тело любовника содрогается в экстазе.
Она перестала различать грань между любовью и похотью; сладостные стоны Валерия, исторгнутые из его груди благодаря ее усилиям, потом преследовали ее целый день. Она слышала их и тогда, когда следила за ним и Наташей, и плакала от ненависти к нему и от жалости к себе.
«Ирина, Ирина, Ирина», — повторяла она свое имя словно молитву или заклинание, стараясь убедить себя в том, что Ирина — это она, а не кто-то другой. Женщина перестала понимать, кто она на самом деле, потеряла свое внутреннее "я", свою индивидуальность, и ей никак не удавалось найти себя снова.
Она продолжала встречаться с Марсом, а когда оставалась у него на ночь, то после непродолжительного любовного акта лежала в какой-то прострации, уставившись в потолок, и, прежде чем заснуть, каждый раз обещала себе признаться Наташе Маяковой в обмане и после этого дружить с ней, как дружат все нормальные люди. И каждое утро просыпалась с мыслью о том, что она никогда не сделает того, в чем клялась себе ночью. Что сделано, то сделано, и не было пути назад. Разве избежит она вполне справедливого негодования, которое вызовет у Наташи ее признание? Простит ли ее Наташа? Или никогда больше не захочет ее видеть? Ирина знала, что никогда не осмелится сказать подруге правду. Для нее эта дружба, пусть с ее стороны и не совсем искренняя, имела большую ценность, Ирина боялась ее потерять, боялась встретить кого-нибудь из знакомых в кафе или на улице, боялась, что ее окликнут, назовут настоящим именем, тогда придется во всем признаться. Ирина и ненавидела Наташу, и любила ее, презирала ее за связь с Валерием и сходила с ума из-за этой связи. Ей начинало казаться, что сущность ее разделилась на множество маленьких сущностей, как если бы жизнь была пустой яичной скорлупой, и эту скорлупу ударили о камень, и она разлетелась на мелкие кусочки, и эти кусочки, хотя и являлись раньше единым целым, сейчас никоим образом им не были. Ирина знала, что смута в ее душе существовала задолго до встречи с Валерием. Она никак не могла найти смысл жизни, обрести внутреннюю уверенность, которая присуща людям, живущим в согласии с самими собой и всем миром. Лишь однажды, во время поездки в Америку, в Бостоне, ей показалось, что она нашла то, что так долго и безуспешно искала.
Ей нравилось жить в Бостоне. Она часто наблюдала за студентами, веселой толпой выходящими после занятий из университета, вместе с ними она шла по зеленым улицам Кембриджа, вместе с ними заходила в пиццерию перекусить; покупала себе одежду там же, где и они, слушала ту же музыку, что и они, — музыка эта неслась поздними вечерами из машин, из музыкальных автоматов в пиццериях, из танцевальных клубов.
Как-то раз она неожиданно получила приглашение, как и другие советские сотрудники, на вечеринку в пиццерию. Первоначальной ее мыслью было отказаться, но, поразмыслив немного, она передумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Я видела сон, — говорила мать Хонно, — про нашу дочь.
— Не хочу ничего слышать о нашей дочери, — отвечал Нобору Ямато.
— Но как же так! Ты должен меня выслушать! — рука одной тени вытянулась вперед и схватила за рукав другую тень. — Этот сон очень важный! Он со значением, суди сам: я видела зиму, все кругом было покрыто снегом, и только деревья стояли совершенно голые, черные, будто опаленные огнем. Итак, была зима. Мы будто бы жили в каком-то уединенном месте, не знаю, где. Дочка наша проснулась, — она, как и сейчас, болела, — и я вывела ее на улицу в туалет, не понимаю, почему именно на улицу, когда на дворе зима и все в снегу, но так было во сне. Девочка присела на корточки, а я стояла рядом, следя, чтобы все было в порядке. И вдруг краем глаза я заметила какое-то движение. Недалеко от меня стоял горностай и наблюдал за мной внимательными, в красных ободках глазами. Это была самка горностая, в черной шубке, она почему-то не сменила свой черный мех на белый зимний, и я увидела, что с ее худого живота свисают соски. Морда у самки была страшной до ужаса, — вся в крови, и я почему-то знала, что она убила отца своих детенышей, чтобы спасти их от голодной смерти. Вдруг она повернула голову в сторону Хонно и с голодной жадностью начала пожирать девочку глазами. Я тоже посмотрела на дочку и в ужасе заметила, что наша дочка писает кровью — на снегу под ней растекалось яркое красное пятно.
— Хиноеума, убийца мужа, — сказал Нобору. — Глупая женщина, и почему ты не приняла нужные меры, чтобы не забеременеть?
— Нам нужно немедленно что-то предпринять. Мой сон — это знак, предостережение. Как предупредить зло, которое совершится в будущем?
— Что ты хочешь от меня?
— Отвези ее к Человеку Одинокое Дерево.
Человек Одинокое Дерево жил на небольшом острове у южного побережья Японии. Остров был каменистым, почти необитаемым. Летом его поливали дожди, а зимой засыпал снег. Почти всю его территорию занимала корневая система огромной старой сосны, и казалось, что сам остров стоит не на скале, а гнездится в извилистых корнях дерева. Благодаря необычному дереву единственный житель острова и получил свое прозвище.
Разговор родителей, случайно подслушанный Хонно, не остался без последствий; Нобору Ямато отправился с дочкой на юг и, добравшись до побережья, нанял лодку, которая отвезла их к каменистому острову. Человек Одинокое Дерево вышел им навстречу, и Хонно в страхе спряталась за спину отца: она увидела перед собой горбуна, похожего на обезьяну, его голова по сравнению с маленьким телом была несоразмерно большой.
Нобору обратился к хозяину острова с такой речью:
— Моя дочь имела несчастье родиться в год хиноеума — в шестидесятый по счету год Лошади. Мы, то есть я и моя жена, боимся, что в будущем наша дочь убьет своего мужа.
Человек Одинокое Дерево вместо ответа уставился на Хонно, которую отец поставил перед собой. Глаза у горбуна были смолянисто-черные, совершенно непроницаемые. Говорили, что родом он из Индонезии или эмигрировал оттуда много лет назад.
Нобору Ямато и его дочь с удивлением смотрели, как Человек Одинокое Дерево взял пять пластин, сделанных из черепашьих панцирей, и кинул их на землю три раза, после чего присел на корточки и, сведя густые брови, начал внимательно изучать расположение рун, вырезанных на внутренней стороне пластин.
Спустя некоторое время он, не вставая и держа руки на коленях, из-за чего выглядел еще более увечным, чем был на самом деле, сказал Нобору:
— Вам следует убить ее.
Хонно захныкала, и отец обнял ее и прижал к себе, пытаясь успокоить.
— Вы, наверное, сошли с ума, — ответил он горбуну. — Эта девочка — моя плоть и кровь. Какой бы она ни была, я никогда не причиню ей вреда. Как могу я убить собственную дочь?
Человек Одинокое Дерево важно кивнул, словно именно такого ответа и ожидал.
— Вы можете оставить девочку у меня, — предложил он другой вариант.
— Надолго? — спросил Нобору. Человек Одинокое Дерево поднялся с корточек и теперь стоял, в упор глядя на своего гостя.
— По истечении необходимого срока ваша дочка вернется домой.
— А моя жена? Что я ей скажу? Когда она сможет увидеться с Хонно?
— Скажите вашей жене, чтобы она забыла о том, что у нее есть дочь. Пусть займет свой ум чем-нибудь другим и не думает о девочке, иначе ей будет очень трудно пережить разлуку.
Хонно разревелась во весь голос, когда ее отец повернулся и ушел, не взяв ее с собой. Она побежала за ним, спотыкаясь об острые камни, которыми была усеяна поверхность острова, крича вслед Нобору: «Папа! Папочка!»
Но Нобору Ямато с решительным видом уже садился в лодку, и вскоре на серой морской воде виднелась лишь точка, двигавшаяся в противоположном острову направлении. Хонно все-таки добежала до самой воды и упала там и долго лежала, сотрясаясь от рыданий. Неожиданно она почувствовала, что ее подняли в воздух и, открыв глаза, увидела, что Человек Одинокое Дерево держит ее на руках с такой легкостью, будто она была пушинкой.
— Почему ты плачешь, малышка? — спросил он. — Для тебя наступила новая жизнь; ты будешь жить, вместо того чтобы умереть.
— Я хочу домой, — продолжала плакать Хонно. — Я понимаю. Но твой дом теперь будет там, куда я тебя отведу.
Меньше чем через год Хонно привыкла к своей жизни на острове и действительно, стала считать его своим домом. Дети есть дети, они более гибкие и восприимчивые, чем взрослые.
Человек Одинокое Дерево оказался на редкость хорошим учителем. Все, что он делал или говорил, представляло для Хонно огромный интерес. Если что-нибудь из сказанного им было ей не совсем понятно, она старалась это получше запомнить, и потом, лежа ночью под ветвями старой сосны, еще и еще раз мысленно возвращалась к словам своего учителя, пытаясь вникнуть в их смысл.
Хонно нравилось ее одиночество, нравилось слушать крики чаек и крачек, звук моря, шелест прибрежной гальки. Она слушала завывания ветра и думала, думала без конца.
В самом начале пребывания Хонно на острове ее учитель сказал ей:
— Обдумывание требует сил и времени. Ты должна потрудиться, чтобы решить, какие мысли послужат тебе во благо, и сохранить их, а какие — во вред, и избавиться от них. Человеческий ум требует такого же тщательного ухода, как и сад, ему необходимо постоянное наше внимание. Учись применять полученные знания на пользу, чтобы они питали твой мозг, ищи возможности побыть одной, наедине сама с собою, и старайся делать это регулярно, не ленись лишний раз «прополоть» свой ум.
Во время медитации Хонно любила смотреть на звезды, которые сияли так далеко, что даже ее внутренняя энергия — ва, — над увеличением силы этой энергии Хонно и ее учитель неустанно трудились каждый день — не могла достать до них. Но стремление в такие заоблачные дали помогало избавляться от всяких ненужных мыслей, заниматься «прополкой», как называл этот процесс Человек Одинокое Дерево.
По ночам Хонно вспоминала дневные уроки, обдумывала их, не оставляла без внимания ни единой мелочи, Детали, словно полученные за день знания, были драгоценными камнями, и она перебирала их и любовалась ими, Разглядывая на свету каждую грань. Все, чему ее учили, она поглощала, как губка — воду, проявив незаурядные способности. У нее развилась великолепная память; интереса к учебе ей было не занимать, она никогда не уставала от уроков, никогда не скучала и отличалась удивительной работоспособностью.
Человек Одинокое Дерево обучал Хонно основам синтоистской религии и философии дзэн, так как считал, что без религиозных знаний не может быть хорошего образования. Объяснял философию Тао и Лао-цзы, а от них переходил к воинственным учениям мастера стратегической науки Сун Цзу и мастера поединков на саблях Миямото Мусаси. Теория сопровождалась практическими занятиями, и Хонно постоянно практиковалась в боевых искусствах: тай-чи, дзю-дзю-цу, айкидо, каратэ и кендзюцу.
Образование, которое получила Хонно, живя на острове, было традиционным для мальчика, изучающего боевые искусства, но никоим образом не для девочки. Кроме того, в программу обучения Человек Одинокое Дерево добавил еще несколько эзотерических философий и приемы борьбы, которые он освоил во время долгих скитаний по Малайскому архипелагу.
— Ты никогда не будешь женщиной в обычном понимании этого слова, — сказал однажды ночью своей ученице Человек Одинокое Дерево. Прошло уже шесть лет с тех пор, как Нобору Ямато привез ее на остров. Хонно из девочки превратилась в девушку, у нее оформилась грудь, а на лобке закурчавились черные волосы. В тот день у нее начались месячные, как раз перед закатом солнца, окрасившего в алый цвет вечернее небо. Хотя она знала, что это означает и для чего подобный процесс существует в женском организме, но, еще не до конца избавившись от воспоминаний детства, с содроганием вспомнила сон матери во всех подробностях и представила себя, сидящую на снегу на корточках, умирающую от голода самку горностая, и растекающееся по белой снежной поверхности ярко-красное кровавое пятно.
— Я была и есть женщина, рожденная в год хиноеума, — с отчаянием ответила Хонно Человеку Одинокое Дерево. Она дрожала и, чтобы унять дрожь, начала тереть себя мозолистыми, красными ладонями. — Я не очистилась от проклятия.
— Ты никогда не будешь женщиной в обычном понимании этого слова, — повторил Человек Одинокое Дерево, Он взял Хонно за руку и отвел к старой сосне, усадил ее спиной к стволу, огромному как дом. — И это хорошо. Я сделал все, что мог, чтобы очистить твою душу. Не обращай внимания на свое тело — оно предаст тебя.
— Мое тело никогда не предаст меня, — наивно возразила Хонно.
— Когда ты снова будешь жить среди людей, все, чему я тебя здесь научил, со временем забудется, отойдет на второй план.
— Нет! Нет!
— Твоя жизнь здесь будет казаться тебе сном, — не слушая возражений Хонно, продолжал ее учитель, — И это совершенно естественно, — так устроены люди. Ты вырастешь и станешь женщиной, и тогда твое тело предаст тебя — тебе захочется иметь мужа, семью, детей, собственный дом. Но запомни: обычная жизнь обычной женщины не для тебя — она лишь спровоцирует темные силы зла, дремлющие в тебе, потому что ты была рождена в проклятый год. Поэтому послушайся моего совета: будь сильной духом. В тот момент, когда тебе захочется влюбиться, выйти замуж, вспомни о том, чему я тебя учил, найди заветный уголок в своей душе, откуда ты сможешь черпать силы, чтобы противостоять судьбе, чтобы избежать печальной участи женщины, убивающей мужа.
...Хонно открыла глаза, невидящим взором уставилась в бледное предрассветное небо, Словно наяву, увидела перед собой тело Гиина, которого она убила. Неужели это произошло всего лишь несколько часов назад? Ей казалось, будто с тех пор прошли годы, хотя на самом Деле со времени убийства прошло совсем немного времени. Хонно, все еще находясь в плену воспоминаний, снова видела свежую кровь на своих руках и слышала голос Большого Эзу:
— Госпожа Кансей, тетради Сакаты и текст их расшифровки у меня. Пойдемте, нам пора.
* * *
Ирина и Наташа Маякова теперь ужинали вместе почти каждый вечер, даже по тем дням, когда не было занятий на курсах. Ирина подходила к служебному входу старого МХАТа, — у Наташи были спектакли в театре, — и ждала ее там, а потом они вместе куда-нибудь отправлялись, бродили по улицам, гуляли в парках и вели долгие увлекательные беседы. Иногда заглядывали в недорогие кафе, чтобы перекусить, а потом продолжали свою прогулку.
Еще сильнее, чем раньше, Ирине хотелось выяснить, какие отношения связывают Наташу и Валерия; она просто сгорала от любопытства. Вряд ли они встречались по ночам, особенно накануне Наташиных спектаклей, потому что, как поняла Ирина, актеры не могут себе позволить перед работой ни обильные возлияния, ни бессонные ночи.
Ирина также начала чувствовать себя виноватой перед Наташей из-за того, что назвалась на курсах не своим именем. Ей было неприятно, что Наташа называет ее Катей; ей хотелось слышать свое собственное имя, а не чужое. Однако она не видела никакой возможности признаться в своем обмане: что она могла бы сказать в свое оправдание? И, несмотря на растущую между ними дружбу, Ирина не хотела отказываться от цели, которую раньше перед собой поставила — выяснить, где находится слабое место Валерия Бондаренко, найти брешь в его броне.
Как же утомительно было шпионить за человеком, который почти постоянно находился рядом! Во время длительных совместных прогулок с Наташей Ирина порой забывала, что она должна следить за подругой, и наслаждалась возникшей между ними духовной близостью, взаимопониманием, потом вдруг внезапно вспоминала о своих намерениях, и очарование момента нарушалось. Часто по ночам Ирина думала об отношениях, которые сложились между ней и Наташей. И тяготилась мыслью о том, что единственный человек, с которым она смогла подружиться, являлся объектом ее слежки, она была вынуждена лгать подруге, изворачиваться.
Ночи, которые она проводила с Валерием, стали ожесточенными, яростными. Они отдавались друг другу с безумием животной страсти, доводя себя до полного изнеможения, после чего Ирина засыпала как убитая, и утром Валерий не мог ее добудиться. Очнувшись наконец от глубокого сна, она, невзирая на протесты Валерия, забиралась на него верхом и начинала двигаться, и двигалась до тех пор, пока не чувствовала, что ее призыв услышан, и тогда довершала дело языком и губами и с наслаждением смотрела, как тело любовника содрогается в экстазе.
Она перестала различать грань между любовью и похотью; сладостные стоны Валерия, исторгнутые из его груди благодаря ее усилиям, потом преследовали ее целый день. Она слышала их и тогда, когда следила за ним и Наташей, и плакала от ненависти к нему и от жалости к себе.
«Ирина, Ирина, Ирина», — повторяла она свое имя словно молитву или заклинание, стараясь убедить себя в том, что Ирина — это она, а не кто-то другой. Женщина перестала понимать, кто она на самом деле, потеряла свое внутреннее "я", свою индивидуальность, и ей никак не удавалось найти себя снова.
Она продолжала встречаться с Марсом, а когда оставалась у него на ночь, то после непродолжительного любовного акта лежала в какой-то прострации, уставившись в потолок, и, прежде чем заснуть, каждый раз обещала себе признаться Наташе Маяковой в обмане и после этого дружить с ней, как дружат все нормальные люди. И каждое утро просыпалась с мыслью о том, что она никогда не сделает того, в чем клялась себе ночью. Что сделано, то сделано, и не было пути назад. Разве избежит она вполне справедливого негодования, которое вызовет у Наташи ее признание? Простит ли ее Наташа? Или никогда больше не захочет ее видеть? Ирина знала, что никогда не осмелится сказать подруге правду. Для нее эта дружба, пусть с ее стороны и не совсем искренняя, имела большую ценность, Ирина боялась ее потерять, боялась встретить кого-нибудь из знакомых в кафе или на улице, боялась, что ее окликнут, назовут настоящим именем, тогда придется во всем признаться. Ирина и ненавидела Наташу, и любила ее, презирала ее за связь с Валерием и сходила с ума из-за этой связи. Ей начинало казаться, что сущность ее разделилась на множество маленьких сущностей, как если бы жизнь была пустой яичной скорлупой, и эту скорлупу ударили о камень, и она разлетелась на мелкие кусочки, и эти кусочки, хотя и являлись раньше единым целым, сейчас никоим образом им не были. Ирина знала, что смута в ее душе существовала задолго до встречи с Валерием. Она никак не могла найти смысл жизни, обрести внутреннюю уверенность, которая присуща людям, живущим в согласии с самими собой и всем миром. Лишь однажды, во время поездки в Америку, в Бостоне, ей показалось, что она нашла то, что так долго и безуспешно искала.
Ей нравилось жить в Бостоне. Она часто наблюдала за студентами, веселой толпой выходящими после занятий из университета, вместе с ними она шла по зеленым улицам Кембриджа, вместе с ними заходила в пиццерию перекусить; покупала себе одежду там же, где и они, слушала ту же музыку, что и они, — музыка эта неслась поздними вечерами из машин, из музыкальных автоматов в пиццериях, из танцевальных клубов.
Как-то раз она неожиданно получила приглашение, как и другие советские сотрудники, на вечеринку в пиццерию. Первоначальной ее мыслью было отказаться, но, поразмыслив немного, она передумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61