Чем бы он ни занимался, у него все получается. И мир его — мир дельцов. Там все рассчитано четко. Я потратила много времени и сил, чтобы стать частью этого мира; то, что касается дел Эстило, отработано мною до мельчайших деталей. Он не может позволить мне уйти, я слишком важное звено в механизме. Без меня машина остановится, а он этого не допустит.
— Ты хочешь его бросить?
— Не знаю. — По лицу Адоны скользнула улыбка — словно огонек свечи мелькнул в надвигающихся сумерках.
— Не оставляй его. Он хороший человек.
— Да. Может быть.
Адена неожиданно наклонилась к Тори и поцеловала ее.
— Давай не будем о грустном. Лучше иди развлекись, а я займусь закусками.
Гостей собралось много: известные артисты, манекенщицы, художники; пока Тори раздумывала, что ей делать, из толпы вынырнул Эстило, подошел к ней, подал стакан со спиртным, одновременно чмокнув в щеку и буркнув что-то ласковое по-немецки. На немецком он говорил крайне редко, только когда был слегка пьян и только с близкими друзьями. Будучи наполовину аргентинцем, Эстило любил тайны, а поэтому лишь немногие знали национальности его отца.
— В такие минуты я скучаю по Мюнхену, — обратился он к Тори. — Ты когда-нибудь обедала в «Ди Аубергине»?
— Нет, я же никогда не была в Мюнхене.
— "Ди Аубергин" — чудесное место, там отлично кормят, а из окон видна Максимилиан-плац, представляешь? Хотя, конечно, Мюнхен это не Буэнос-Айрес и в нем нет ничего загадочного. А немцы — всегда такие одинаковые. Считают, что их твердолобый прагматизм — великая сила! Что касается меня, я никогда не находил привлекательными бетон и камень.
Они вышли на террасу, с которой открывался красивый вид на ночной Буэнос-Айрес. Далеко на западе городские огни граничили с полосой кромешной темноты — там начиналась пампа, обширные прерии, там жили люди, привыкшие к тяжелому труду и суровому быту.
Эстило махнул рукой в направлении пампы:
— Я родился не в Германии, как мой отец, а в краю пыльных равнин. И я рад этому. Рад, что появился на свет среди дикой природы. Моя докторша-психоаналитик считает, что я чересчур люблю фантазировать, но разве она способна меня понять? Вся беда в том, что я полукровка, и мне гораздо труднее приспособиться к местным условиям, чем настоящим портеньос. Мне нужна выдумка, чтобы жить в мире с самим собой.
Эстило посмотрел на Тори.
— Скажи мне, шецхен, какая ты на самом деле?
— Ну, перестань, мы же договорились.
— Договорились. Не задавай никаких вопросов, и не услышишь ни слова лжи в ответ, так? Когда-то мы выручили друг друга из беды, не спрашивая ни о чем, а как будем поступать теперь? Признаюсь, иногда ты меня сильно беспокоишь, меня волнует, что с тобой происходит, понимаешь? Словно ты моя дочь, ведь у меня своих детей нет, и вряд ли уже будут... Я прекрасно знаю, что ты менее чем кто-либо другой нуждаешься в защите, но мне хочется оградить тебя от любых неприятностей.
Тори вдруг поняла, что Эстило действительно по-отечески заботится о ней, и в ней возникло чувство огромной признательности к нему; неожиданно она снова вспомнила Грега, который тоже любил ее и защищал. Тори чуть не расплакалась от нахлынувших воспоминаний, но вовремя взяла себя в руки, ничем не выдав своей слабости.
— Ты такой славный, Эстило, — вымолвила она после минутного замешательства. — Ты ужасно хорошо ко мне относишься.
За короткое время погода успела измениться, в воздухе чувствовалось какое-то напряжение — так обычно бывает перед дождем.
Тори улыбнулась и спросила не без иронии:
— Все-таки не понимаю, чего вы все так сходите с ума из-за этих психоаналитиков?
Эстило ответил ей вполне серьезно:
— Я немало пожил на этой грешной земле и теперь знаю, девочка моя, что каждый человек рано или поздно начинает копаться в себе, анализировать свои поступки, старается понять, почему он поступает именно так, а не иначе. И поверь мне, от такого «самокопания» все мы только выигрываем. Ты, конечно, женщина неординарная, но в этом смысле, уверен, и ты не исключение.
Тори улыбнулась, порывисто обняла своего друга, поцеловала в щеку. В ответ Эстило лишь внимательно на нее посмотрел, пристально, прямо в глаза, и Тори сразу вспомнила, как смотрел на нее Ариель днем в кафе «Ла Бьела». А Эстило, словно угадав ее мысли, сказал:
— Ариель ищет тебя. Похоже, он влюбился.
— А он красивый.
— Думаю, это не единственное его достоинство.
— Ты знаешь, чем он занимается?
— Кажется, он торгует говядиной. Скучное занятие, но вполне в рамках закона. Приехал он сюда, конечно, не за этим; он ищет следы людей, пропавших без вести во время репрессий, занят расследованием преступлений, совершенных в те годы.
— Как интересно.
— Не сомневался, что тебя это заинтересует... Ладно, дорогая, отправляйся-ка на поиски своего нового приятеля, пока он не умер от тоски, — и Эстило повел Тори с террасы прямо в переполненную дымом и людьми комнату.
Тори почти сразу увидела Ариеля; он был одет в черное, но почему-то напоминал ей ангела, только у него не было нимба над головой и крыльев. Увидев ее, Ариель засветился улыбкой, — и сходство с ангелом моментально исчезло — Тори что-то не помнила, чтобы ангелы улыбались.
— Я так боялся, что ты не придешь. Даже был уверен в этом...
— Проконсультировался у гадалки?
— Что ж, придется открыть тебе один секрет. Я не верю в предсказания, гадания и прочее, только ты не проговорись об этом моим друзьям — они меня ни за что не поймут. Гадателей и психоаналитиков здесь почитают так же, как коров в Индии.
Тори от души рассмеялась. И почему ей так хорошо рядом с этим человеком? Может быть, она напрасно обиделась на весь белый свет и отстранилась от людей? Может быть, Эстило в чем-то прав?
Ариель что-то сказал ей, но она не расслышала из-за шума в комнате. Тогда он дотронулся губами до ее уха:
«Уйдем отсюда».
Десять минут спустя они шли по кладбищу Реколеты, где под мраморными памятниками и цветами покоились предки людей, принадлежащих высшему свету Буэнос-Айреса. Кладбище походило на город, населенный беломраморными скульптурами людей и ангелов. Со всех сторон на Тори смотрели каменные лица, повсюду стояли часовни. С точки зрения аргентинцев, жизнь и смерть неразрывно связаны, и в этом определенно было что-то поэтическое.
Ариель вел Тори по кладбищу так уверенно, как будто он не один раз приходил сюда. Скоро они набрели на старинную часовню, у подножия которой лежали венки, букеты, охапки цветов. Накрапывал дождь, но под деревьями было сухо, горело множество свечей. На фасаде часовни виднелась надпись «Эва Дуарт».
— Смотри, вот живая легенда, — сказал Ариель. — О ней, о ее жизни написаны тома. Эва пользовалась такой популярностью, как никто в этой стране. Кто же она? Кому принадлежит — Богу или сатане?
— Возможно, никому. Она была всего лишь женщиной.
— Не исключено. Но не произноси подобных слов среди рабочих, они верили, что Эва и ее идеи им помогут. Если бы Эва была заурядной женщиной, вряд ли она смогла бы быть им в чем-то полезной. Думаешь, рабочих нельзя понять? У них ведь отобрали все.
— Даже собственных детей, — согласилась Тори, — детей, в которых заключено будущее.
— Да, это правда. Люди, которых забирали по ночам во времена репрессий, уже никогда не вернутся. Они стали частью истории.
Ариель смотрел вдаль, сквозь ряды могильных плит, памятников и часовен. Каменные ангелы, с грязными от городской копоти и пыли крыльями, молчаливо взирали на двух медленно бредущих по кладбищу людей. Струйки дождя стекали по лицам ангелов, и Тори казалось, что они оплакивали мертвых.
— Неужели люди до их пор верят в идеи Перона? — спросила она.
— Отчасти, да. Видишь ли, это как мечта; бедные продолжают надеяться неизвестно на что, а новые политические лидеры используют старые политические идеи для своих корыстных целей, вместо того чтобы посмотреть правде в лицо. А правда заключается в том, что Перон и его идеи давно устарели. От них нет никакого проку.
Тори долго глядела на пламя свечей, потом повернулась в своему спутнику.
— Получается так, что дети заплатили за грехи своих отцов. Разве это справедливо?
— Мы находимся в Аргентине, Тори. А в Аргентине нет места справедливости, в лучшем случае ее здесь понимают неверно.
Дождь все-таки добрался до свечей под деревьями и загасил их, кладбище погрузилось в темноту. У Тори было такое чувство, что она и Ариель сейчас думают об одном: о справедливости, которой многие прикрываются, чтобы скрыть свою вину, сотворенное зло или насилие.
— Наверное, зря мы сюда пришли, — сказал Ариель.
— Куда? На вечеринку к Эстило или на кладбище Реколеты?
Ариель улыбнулся в ответ, и Тори залюбовалась мужественным волевым лицом своего спутника, вовсе не похожего на скучающего бизнесмена, каким он представлялся ей при знакомстве. А когда он весело смеялся, то напоминал Тори озорного мальчишку, и она просто не могла устоять перед его обаянием. Это ее слегка тревожило, потому что очень давно ей никто так не нравился и уж тем более не казался неотразимым.
Ариель посмотрел на Тори.
— У тебя необыкновенные, чудесные глаза, таких я никогда не видел. Сегодня днем они казались зелено-бирюзовыми, а сейчас — синие.
— Поэтому отец и называл меня Ангелочком... У моего брата глаза были точно такие же.
Ариель уловил напряжение в голосе Тори.
— Почему были?
— Его уже нет в живых. Он погиб.
— Извини, я не хотел причинить тебе боль. Тори глубоко вздохнула.
— Это был замечательный человек. И Господь его благословил: перед смертью брат парил над Землей, словно ангел, и видел всю нашу планету так, как видят ее божьи ангелы.
Ариель удивленно воззрился на Тори, не совсем понимая, что она имеет в виду.
— Мой брат был астронавтом.
— Подожди-ка минутку. Твоя фамилия Нан? А-а, я вспомнил. Ну конечно же. Американец Грег Нан, который принял участие в совместном с русскими полете на Марс и погиб, выйдя в открытый космос. Когда это было, в прошлом году?
— Восемнадцать месяцев назад.
— Так Грег Нан — твой брат?
— Да.
Ариель почувствовал, что Тори больно говорить о брате, и сменил тему разговора.
— Эстило сказал, что ты забросила свои дела. Какие дела, если не секрет?
— Семейный бизнес. («Что же еще сказать? Сойдет и это, вроде и не ложь, но и не совсем правда», — лихорадочно размышляла девушка).
— Я тоже занимаюсь семейным бизнесом. Работать было интересно, пока руководил отец! Помогая ему, я мог горы своротить! После его смерти все изменилось: вот что значит принять на себя ответственность — почему-то сразу становится скучно...
— Как я понимаю, торговля мясом не единственное твое занятие?
Ариель сделал вид, что не расслышал вопроса и сказал:
— Не хочется мне возвращаться к Эстило. Пойдем в бар на Авенида де Майо. Там играет неплохой джаз, Тори с удовольствием согласилась.
— И часто ты развлекаешься по ночам? — поинтересовалась Тори, когда они принялись за коктейль.
— Только когда путешествую. Хотя, странная вещь, практически все мои партнеры по бизнесу ведут ночной образ жизни.
Тори тоже приходилось вести ночную жизнь: когда она, еще будучи несовершеннолетней, торчала в злачных местах Лос-Анджелеса, и когда, уже повзрослев, проводила время в ночных заведениях Токио, оказавшись по воле судьбы очень далеко от родного города.
Черный саксофонист выводил нехитрую мелодию под аккомпанемент барабана и бас-гитары, и хотя эта музыка в общем-то мало напоминала джаз, посетители были довольны.
Ариель посмотрел на часы.
— Уже за полночь. Ты устала?
Тори кивнула.
— Тогда пошли.
Он заплатил по счету, и они покинули гостеприимный бар. Остановив вынырнувшее из темноты такси, Ариель назвал адрес: «Ла Мансана де лас Лусес», и машина покатила вместе со своими пассажирами в деловую часть Буэнос-Айреса.
Они проехали площадь Просвещения, находившуюся на пересечении улиц Перу и Боливар с проспектом имени Хулио Роки, и свернули на улицу Перу. Вскоре Ариель попросил таксиста остановиться. Выйдя из машины, они оказались у особняка, построенного, если судить по фасаду здания, где-то в конце девятнадцатого века.
Обойдя особняк, они оказались перед узким входом, вниз вели старые выщербленные ступеньки. Ариель уверенно спустился вниз по лестнице, открыл ключом замок и распахнул какую-то дверь. Ржавые петли надсадно заскрипели, из темноты пахнуло затхлостью.
— Куда мы идем? — спросила Тори.
— Ты любишь приключения? — ответил Ариель вопросом на вопрос. — Спускайся осторожно. — Он взял ее за руку, закрыл дверь, и они продолжили путь в абсолютной темноте.
Через несколько минут опять послышался скрип открываемой двери и шепот Ариеля:
— Пригни голову.
Ступеньки были очень крутые и узкие, от стен сильно пахло известняком. Тори вдруг подумалось, что они находятся в собственной могиле, и на мгновение ей стало не по себе.
— Эти подземные ходы были построены в восемнадцатом веке, — шепотом объяснял Ариель, и Тори удивилась, почему ее спутник говорит так тихо, разве их может здесь кто-нибудь услышать? — Сейчас особняк стал местной достопримечательностью, туристам рассказывают, что подземные ходы предназначались для обороны города в военное время. Но на самом деле ими пользовались монахи-иезуиты, переправляли по ним контрабандный товар. Согласно королевскому указу, Буэнос-Айрес, как и другие испанские колонии, имел право торговать только с Испанией. Тем не менее торговые корабли из других стран приходили в этот город и останавливались в порту для «ремонтных работ», а умные святоши по этим ходам переносили незаконный груз в закрома ордена.
Ариель зажег карманный фонарик, посветил им, и Тори увидела низкие сводчатые потолки и пересекающиеся коридоры. По стенам были укреплены закрытые металлическими сетками современные светильники, дававшие слабый свет. Дорожка, по которой они шли, была забетонирована.
И снова они куда-то свернули, одолели еще один пролет каменных ступеней и вошли в небольшую келью. Коридоры, по которым они проходили, были еще древнее предыдущих, в гораздо худшем состоянии, без освещения; воздух спертый, пол вымощен каменными плитами.
Ариель внезапно остановился, схватил Тори за руку и осветил фонариком груды белеющих костей — сваленных в кучу человеческих скелетов.
— Вот все, что осталось от пропавших без вести несчастных людей, — прошептал он. — От тех, кого бросили гнить в катакомбы города.
Тори хотела что-то сказать, но Ариель внезапно зажал ей рот ладонью и погасил фонарь. Откуда-то послышались непонятные звуки, постепенно они становились громче, и стало понятно, что разговаривают двое мужчин. «Боже мой, — подумала Тори, — они же говорят по-японски!» Она продолжала напряженно прислушиваться к японской речи, которую хорошо понимала:
— Возможно, Рега еще принес бы какую-то пользу.
— Не думаю. В любой момент он мог предать нас. (Смех.) Я с удовольствием пристрелил его, — дуло в затылок, нажимаешь на курок и — бум! — как будто свечку в церкви задул. До чего приятно! Вообще приятно нарушать закон.
— Я синтоист. Бог и дьявол ничего не значат для меня, все чушь, выдумки.
— А я католик и понимаю, в чем заключается смысл возмездия.
— Тогда непонятно, как это ты можешь быть католиком и грешить? (Снова смех.)
— Не согрешишь — не покаешься, в чем же каяться, если ведешь жизнь праведника? Вот я и стараюсь как можно чаще нарушать закон, к тому же, ты знаешь, мне нравится быть насильником.
— Ладно, давай займемся делом.
Невозможно было определить, насколько близко подошли японцы к Тори и Ариелю, акустика подземелья обманывала слух: преступники — это были настоящие японские гангстеры — могли находиться и в нескольких метрах от искателей приключений, и в двух шагах от них. Молодые люди и рады были бы убраться отсюда подальше, но боялись шелохнуться, чтобы не обнаружить своего присутствия.
Японцы включили фонарь и вдруг с удивлением обнаружили, что они не одни в подземелье.
— Что за черт! — воскликнул один из них, вытаскивая автоматический пистолет. — Проклятье!
Мгновение — и они уже мчались вдогонку за Тори и Ариелем, устремившимися в глубь бесконечных коридоров.
Тори отчетливо слышала топот бегущих ног, тяжелое дыхание преследователей. Бежать почти в кромешной темноте было очень трудно.
— Нас нагоняют! — крикнула она Ариелю. Ариель ничего не ответил, увлекая ее все дальше по темному извилистому тоннелю. Снова поворот, и еще один; длинный ряд ступеней, вниз, вниз, в темноту, в неизвестном направлении.
— Быстрее! Они убьют нас, если догонят, — Ариель мог бы и не говорить этого, — Тори сама хорошо понимала, что им грозит, и старалась бежать изо всех сил.
Через некоторое время они вновь наткнулись на огромную пирамиду из человеческих скелетов. Тори снова представилось, что они очутились в могиле, из которой уже никогда не выбраться на свет божий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Ты хочешь его бросить?
— Не знаю. — По лицу Адоны скользнула улыбка — словно огонек свечи мелькнул в надвигающихся сумерках.
— Не оставляй его. Он хороший человек.
— Да. Может быть.
Адена неожиданно наклонилась к Тори и поцеловала ее.
— Давай не будем о грустном. Лучше иди развлекись, а я займусь закусками.
Гостей собралось много: известные артисты, манекенщицы, художники; пока Тори раздумывала, что ей делать, из толпы вынырнул Эстило, подошел к ней, подал стакан со спиртным, одновременно чмокнув в щеку и буркнув что-то ласковое по-немецки. На немецком он говорил крайне редко, только когда был слегка пьян и только с близкими друзьями. Будучи наполовину аргентинцем, Эстило любил тайны, а поэтому лишь немногие знали национальности его отца.
— В такие минуты я скучаю по Мюнхену, — обратился он к Тори. — Ты когда-нибудь обедала в «Ди Аубергине»?
— Нет, я же никогда не была в Мюнхене.
— "Ди Аубергин" — чудесное место, там отлично кормят, а из окон видна Максимилиан-плац, представляешь? Хотя, конечно, Мюнхен это не Буэнос-Айрес и в нем нет ничего загадочного. А немцы — всегда такие одинаковые. Считают, что их твердолобый прагматизм — великая сила! Что касается меня, я никогда не находил привлекательными бетон и камень.
Они вышли на террасу, с которой открывался красивый вид на ночной Буэнос-Айрес. Далеко на западе городские огни граничили с полосой кромешной темноты — там начиналась пампа, обширные прерии, там жили люди, привыкшие к тяжелому труду и суровому быту.
Эстило махнул рукой в направлении пампы:
— Я родился не в Германии, как мой отец, а в краю пыльных равнин. И я рад этому. Рад, что появился на свет среди дикой природы. Моя докторша-психоаналитик считает, что я чересчур люблю фантазировать, но разве она способна меня понять? Вся беда в том, что я полукровка, и мне гораздо труднее приспособиться к местным условиям, чем настоящим портеньос. Мне нужна выдумка, чтобы жить в мире с самим собой.
Эстило посмотрел на Тори.
— Скажи мне, шецхен, какая ты на самом деле?
— Ну, перестань, мы же договорились.
— Договорились. Не задавай никаких вопросов, и не услышишь ни слова лжи в ответ, так? Когда-то мы выручили друг друга из беды, не спрашивая ни о чем, а как будем поступать теперь? Признаюсь, иногда ты меня сильно беспокоишь, меня волнует, что с тобой происходит, понимаешь? Словно ты моя дочь, ведь у меня своих детей нет, и вряд ли уже будут... Я прекрасно знаю, что ты менее чем кто-либо другой нуждаешься в защите, но мне хочется оградить тебя от любых неприятностей.
Тори вдруг поняла, что Эстило действительно по-отечески заботится о ней, и в ней возникло чувство огромной признательности к нему; неожиданно она снова вспомнила Грега, который тоже любил ее и защищал. Тори чуть не расплакалась от нахлынувших воспоминаний, но вовремя взяла себя в руки, ничем не выдав своей слабости.
— Ты такой славный, Эстило, — вымолвила она после минутного замешательства. — Ты ужасно хорошо ко мне относишься.
За короткое время погода успела измениться, в воздухе чувствовалось какое-то напряжение — так обычно бывает перед дождем.
Тори улыбнулась и спросила не без иронии:
— Все-таки не понимаю, чего вы все так сходите с ума из-за этих психоаналитиков?
Эстило ответил ей вполне серьезно:
— Я немало пожил на этой грешной земле и теперь знаю, девочка моя, что каждый человек рано или поздно начинает копаться в себе, анализировать свои поступки, старается понять, почему он поступает именно так, а не иначе. И поверь мне, от такого «самокопания» все мы только выигрываем. Ты, конечно, женщина неординарная, но в этом смысле, уверен, и ты не исключение.
Тори улыбнулась, порывисто обняла своего друга, поцеловала в щеку. В ответ Эстило лишь внимательно на нее посмотрел, пристально, прямо в глаза, и Тори сразу вспомнила, как смотрел на нее Ариель днем в кафе «Ла Бьела». А Эстило, словно угадав ее мысли, сказал:
— Ариель ищет тебя. Похоже, он влюбился.
— А он красивый.
— Думаю, это не единственное его достоинство.
— Ты знаешь, чем он занимается?
— Кажется, он торгует говядиной. Скучное занятие, но вполне в рамках закона. Приехал он сюда, конечно, не за этим; он ищет следы людей, пропавших без вести во время репрессий, занят расследованием преступлений, совершенных в те годы.
— Как интересно.
— Не сомневался, что тебя это заинтересует... Ладно, дорогая, отправляйся-ка на поиски своего нового приятеля, пока он не умер от тоски, — и Эстило повел Тори с террасы прямо в переполненную дымом и людьми комнату.
Тори почти сразу увидела Ариеля; он был одет в черное, но почему-то напоминал ей ангела, только у него не было нимба над головой и крыльев. Увидев ее, Ариель засветился улыбкой, — и сходство с ангелом моментально исчезло — Тори что-то не помнила, чтобы ангелы улыбались.
— Я так боялся, что ты не придешь. Даже был уверен в этом...
— Проконсультировался у гадалки?
— Что ж, придется открыть тебе один секрет. Я не верю в предсказания, гадания и прочее, только ты не проговорись об этом моим друзьям — они меня ни за что не поймут. Гадателей и психоаналитиков здесь почитают так же, как коров в Индии.
Тори от души рассмеялась. И почему ей так хорошо рядом с этим человеком? Может быть, она напрасно обиделась на весь белый свет и отстранилась от людей? Может быть, Эстило в чем-то прав?
Ариель что-то сказал ей, но она не расслышала из-за шума в комнате. Тогда он дотронулся губами до ее уха:
«Уйдем отсюда».
Десять минут спустя они шли по кладбищу Реколеты, где под мраморными памятниками и цветами покоились предки людей, принадлежащих высшему свету Буэнос-Айреса. Кладбище походило на город, населенный беломраморными скульптурами людей и ангелов. Со всех сторон на Тори смотрели каменные лица, повсюду стояли часовни. С точки зрения аргентинцев, жизнь и смерть неразрывно связаны, и в этом определенно было что-то поэтическое.
Ариель вел Тори по кладбищу так уверенно, как будто он не один раз приходил сюда. Скоро они набрели на старинную часовню, у подножия которой лежали венки, букеты, охапки цветов. Накрапывал дождь, но под деревьями было сухо, горело множество свечей. На фасаде часовни виднелась надпись «Эва Дуарт».
— Смотри, вот живая легенда, — сказал Ариель. — О ней, о ее жизни написаны тома. Эва пользовалась такой популярностью, как никто в этой стране. Кто же она? Кому принадлежит — Богу или сатане?
— Возможно, никому. Она была всего лишь женщиной.
— Не исключено. Но не произноси подобных слов среди рабочих, они верили, что Эва и ее идеи им помогут. Если бы Эва была заурядной женщиной, вряд ли она смогла бы быть им в чем-то полезной. Думаешь, рабочих нельзя понять? У них ведь отобрали все.
— Даже собственных детей, — согласилась Тори, — детей, в которых заключено будущее.
— Да, это правда. Люди, которых забирали по ночам во времена репрессий, уже никогда не вернутся. Они стали частью истории.
Ариель смотрел вдаль, сквозь ряды могильных плит, памятников и часовен. Каменные ангелы, с грязными от городской копоти и пыли крыльями, молчаливо взирали на двух медленно бредущих по кладбищу людей. Струйки дождя стекали по лицам ангелов, и Тори казалось, что они оплакивали мертвых.
— Неужели люди до их пор верят в идеи Перона? — спросила она.
— Отчасти, да. Видишь ли, это как мечта; бедные продолжают надеяться неизвестно на что, а новые политические лидеры используют старые политические идеи для своих корыстных целей, вместо того чтобы посмотреть правде в лицо. А правда заключается в том, что Перон и его идеи давно устарели. От них нет никакого проку.
Тори долго глядела на пламя свечей, потом повернулась в своему спутнику.
— Получается так, что дети заплатили за грехи своих отцов. Разве это справедливо?
— Мы находимся в Аргентине, Тори. А в Аргентине нет места справедливости, в лучшем случае ее здесь понимают неверно.
Дождь все-таки добрался до свечей под деревьями и загасил их, кладбище погрузилось в темноту. У Тори было такое чувство, что она и Ариель сейчас думают об одном: о справедливости, которой многие прикрываются, чтобы скрыть свою вину, сотворенное зло или насилие.
— Наверное, зря мы сюда пришли, — сказал Ариель.
— Куда? На вечеринку к Эстило или на кладбище Реколеты?
Ариель улыбнулся в ответ, и Тори залюбовалась мужественным волевым лицом своего спутника, вовсе не похожего на скучающего бизнесмена, каким он представлялся ей при знакомстве. А когда он весело смеялся, то напоминал Тори озорного мальчишку, и она просто не могла устоять перед его обаянием. Это ее слегка тревожило, потому что очень давно ей никто так не нравился и уж тем более не казался неотразимым.
Ариель посмотрел на Тори.
— У тебя необыкновенные, чудесные глаза, таких я никогда не видел. Сегодня днем они казались зелено-бирюзовыми, а сейчас — синие.
— Поэтому отец и называл меня Ангелочком... У моего брата глаза были точно такие же.
Ариель уловил напряжение в голосе Тори.
— Почему были?
— Его уже нет в живых. Он погиб.
— Извини, я не хотел причинить тебе боль. Тори глубоко вздохнула.
— Это был замечательный человек. И Господь его благословил: перед смертью брат парил над Землей, словно ангел, и видел всю нашу планету так, как видят ее божьи ангелы.
Ариель удивленно воззрился на Тори, не совсем понимая, что она имеет в виду.
— Мой брат был астронавтом.
— Подожди-ка минутку. Твоя фамилия Нан? А-а, я вспомнил. Ну конечно же. Американец Грег Нан, который принял участие в совместном с русскими полете на Марс и погиб, выйдя в открытый космос. Когда это было, в прошлом году?
— Восемнадцать месяцев назад.
— Так Грег Нан — твой брат?
— Да.
Ариель почувствовал, что Тори больно говорить о брате, и сменил тему разговора.
— Эстило сказал, что ты забросила свои дела. Какие дела, если не секрет?
— Семейный бизнес. («Что же еще сказать? Сойдет и это, вроде и не ложь, но и не совсем правда», — лихорадочно размышляла девушка).
— Я тоже занимаюсь семейным бизнесом. Работать было интересно, пока руководил отец! Помогая ему, я мог горы своротить! После его смерти все изменилось: вот что значит принять на себя ответственность — почему-то сразу становится скучно...
— Как я понимаю, торговля мясом не единственное твое занятие?
Ариель сделал вид, что не расслышал вопроса и сказал:
— Не хочется мне возвращаться к Эстило. Пойдем в бар на Авенида де Майо. Там играет неплохой джаз, Тори с удовольствием согласилась.
— И часто ты развлекаешься по ночам? — поинтересовалась Тори, когда они принялись за коктейль.
— Только когда путешествую. Хотя, странная вещь, практически все мои партнеры по бизнесу ведут ночной образ жизни.
Тори тоже приходилось вести ночную жизнь: когда она, еще будучи несовершеннолетней, торчала в злачных местах Лос-Анджелеса, и когда, уже повзрослев, проводила время в ночных заведениях Токио, оказавшись по воле судьбы очень далеко от родного города.
Черный саксофонист выводил нехитрую мелодию под аккомпанемент барабана и бас-гитары, и хотя эта музыка в общем-то мало напоминала джаз, посетители были довольны.
Ариель посмотрел на часы.
— Уже за полночь. Ты устала?
Тори кивнула.
— Тогда пошли.
Он заплатил по счету, и они покинули гостеприимный бар. Остановив вынырнувшее из темноты такси, Ариель назвал адрес: «Ла Мансана де лас Лусес», и машина покатила вместе со своими пассажирами в деловую часть Буэнос-Айреса.
Они проехали площадь Просвещения, находившуюся на пересечении улиц Перу и Боливар с проспектом имени Хулио Роки, и свернули на улицу Перу. Вскоре Ариель попросил таксиста остановиться. Выйдя из машины, они оказались у особняка, построенного, если судить по фасаду здания, где-то в конце девятнадцатого века.
Обойдя особняк, они оказались перед узким входом, вниз вели старые выщербленные ступеньки. Ариель уверенно спустился вниз по лестнице, открыл ключом замок и распахнул какую-то дверь. Ржавые петли надсадно заскрипели, из темноты пахнуло затхлостью.
— Куда мы идем? — спросила Тори.
— Ты любишь приключения? — ответил Ариель вопросом на вопрос. — Спускайся осторожно. — Он взял ее за руку, закрыл дверь, и они продолжили путь в абсолютной темноте.
Через несколько минут опять послышался скрип открываемой двери и шепот Ариеля:
— Пригни голову.
Ступеньки были очень крутые и узкие, от стен сильно пахло известняком. Тори вдруг подумалось, что они находятся в собственной могиле, и на мгновение ей стало не по себе.
— Эти подземные ходы были построены в восемнадцатом веке, — шепотом объяснял Ариель, и Тори удивилась, почему ее спутник говорит так тихо, разве их может здесь кто-нибудь услышать? — Сейчас особняк стал местной достопримечательностью, туристам рассказывают, что подземные ходы предназначались для обороны города в военное время. Но на самом деле ими пользовались монахи-иезуиты, переправляли по ним контрабандный товар. Согласно королевскому указу, Буэнос-Айрес, как и другие испанские колонии, имел право торговать только с Испанией. Тем не менее торговые корабли из других стран приходили в этот город и останавливались в порту для «ремонтных работ», а умные святоши по этим ходам переносили незаконный груз в закрома ордена.
Ариель зажег карманный фонарик, посветил им, и Тори увидела низкие сводчатые потолки и пересекающиеся коридоры. По стенам были укреплены закрытые металлическими сетками современные светильники, дававшие слабый свет. Дорожка, по которой они шли, была забетонирована.
И снова они куда-то свернули, одолели еще один пролет каменных ступеней и вошли в небольшую келью. Коридоры, по которым они проходили, были еще древнее предыдущих, в гораздо худшем состоянии, без освещения; воздух спертый, пол вымощен каменными плитами.
Ариель внезапно остановился, схватил Тори за руку и осветил фонариком груды белеющих костей — сваленных в кучу человеческих скелетов.
— Вот все, что осталось от пропавших без вести несчастных людей, — прошептал он. — От тех, кого бросили гнить в катакомбы города.
Тори хотела что-то сказать, но Ариель внезапно зажал ей рот ладонью и погасил фонарь. Откуда-то послышались непонятные звуки, постепенно они становились громче, и стало понятно, что разговаривают двое мужчин. «Боже мой, — подумала Тори, — они же говорят по-японски!» Она продолжала напряженно прислушиваться к японской речи, которую хорошо понимала:
— Возможно, Рега еще принес бы какую-то пользу.
— Не думаю. В любой момент он мог предать нас. (Смех.) Я с удовольствием пристрелил его, — дуло в затылок, нажимаешь на курок и — бум! — как будто свечку в церкви задул. До чего приятно! Вообще приятно нарушать закон.
— Я синтоист. Бог и дьявол ничего не значат для меня, все чушь, выдумки.
— А я католик и понимаю, в чем заключается смысл возмездия.
— Тогда непонятно, как это ты можешь быть католиком и грешить? (Снова смех.)
— Не согрешишь — не покаешься, в чем же каяться, если ведешь жизнь праведника? Вот я и стараюсь как можно чаще нарушать закон, к тому же, ты знаешь, мне нравится быть насильником.
— Ладно, давай займемся делом.
Невозможно было определить, насколько близко подошли японцы к Тори и Ариелю, акустика подземелья обманывала слух: преступники — это были настоящие японские гангстеры — могли находиться и в нескольких метрах от искателей приключений, и в двух шагах от них. Молодые люди и рады были бы убраться отсюда подальше, но боялись шелохнуться, чтобы не обнаружить своего присутствия.
Японцы включили фонарь и вдруг с удивлением обнаружили, что они не одни в подземелье.
— Что за черт! — воскликнул один из них, вытаскивая автоматический пистолет. — Проклятье!
Мгновение — и они уже мчались вдогонку за Тори и Ариелем, устремившимися в глубь бесконечных коридоров.
Тори отчетливо слышала топот бегущих ног, тяжелое дыхание преследователей. Бежать почти в кромешной темноте было очень трудно.
— Нас нагоняют! — крикнула она Ариелю. Ариель ничего не ответил, увлекая ее все дальше по темному извилистому тоннелю. Снова поворот, и еще один; длинный ряд ступеней, вниз, вниз, в темноту, в неизвестном направлении.
— Быстрее! Они убьют нас, если догонят, — Ариель мог бы и не говорить этого, — Тори сама хорошо понимала, что им грозит, и старалась бежать изо всех сил.
Через некоторое время они вновь наткнулись на огромную пирамиду из человеческих скелетов. Тори снова представилось, что они очутились в могиле, из которой уже никогда не выбраться на свет божий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61