Рябову почудилось, что он посмотрел прямо на него. По тому, как поежился рядом Большой, Рябов понял, что и у того похожее ощущение.– Будут, – повторил он, – но положение клуба сегодня не может не вызывать у нас тревоги. Мы…Рябова всегда раздражала манера начальства говорить «мы». Одной из многих симпатичных сторон, которые нравились в Кирееве, считал близкое его, рябовской, позиции стремление старшего тренера всегда говорить от своего имени, прямо, порой жестко, хотя, как часто казалось Рябову, не очень справедливо. А это «мы»?! Поди догадайся, кого имеет в виду под местоимением «мы» выступающий начальник. То ли людей, имеющих слишком приблизительное представление о предмете суждения, то ли действительно за «мы» стоят те, к мнению которых не грех н прислушаться.– Мы старались не принимать скоропалительного решения и взвесить все «за» и «против», попытаться найти корни катастрофического положения клуба…Слово «катастрофического» вновь не понравилось Рябову. Он посмотрел на Киреева. Лицо Аркадия Петровича, сидевшего внешне спокойно, побледнело, слегка подергивалась левая щека – после контузии на фронте. И это служило верным признаком крайнего волнения старшего тренера.– Вина каждого сидящего в этом зале несомненна. Но виноваты и мы…«Опять это „мы“ – вы-то в чем виноваты?» И, словно отвечая на внутренний вопрос Рябова, председательствующий пояснил:– Не прислушались к сигналам, давно и настойчиво поступавшим из команды. При первых неудачах не забили тревогу, а следовало сделать. Мы передоверились в данном случае товарищу Кирееву, и это, на наш взгляд, самая существенная ошибка.Даже такой выпад в сторону Киреева не показался Рябову предвестником чего-то неожиданного. Он убежденно ждал, что сейчас высокий товарищ станет называть имена хоккеистов и начнется то, что в команде уже давно окрестили «раздачей слонов». События так и развивались…– Я бы мог назвать имена игроков, которые не только не проявили свойственных им прежде бойцовских качеств, но и сыграли явно не лучшие свои матчи. А команде так нужны важные очки на старте. Все это результат неудовлетворительного руководства командой. Подготовительный период клуб провел без должного напряжения сил. Мы советовали товарищу Кирееву обратить внимание на повышение требовательности к игрокам, на улучшение дисциплины, но он не прислушался, голословно утверждая, что команда сегодня готова, как никогда…Рябов взглянул на Киреева: старший тренер при последних словах сделал легкое движение рукой, словно защищаясь от несправедливого упрека. Даже Рябов, любивший до жадности большие нагрузки, с трудом перенес подготовительный период. И в том, что с нагрузками Киреев не дал эмоционального разряда и давил однообразием, Рябов видел причину столь длительных неудач.Но потом, спохватившись, Киреев опустил руку, потеребил пуговицу пиджака, будто проверяя, застегнута ли, и все остальное время слушал молча: каждое новое обвинение, произносившееся голословно и в общих словах. С такими упреками можно обратиться, наверно, к любому тренеру любой команды, если в том есть нужда и столь подходящий повод, как долгая полоса неудач.Председательствовавший говорил один, говорил много. Рябов ждал, когда слово предоставят кому-то из игроков. Но в воздухе запахло жареным, и так явно увиделось направление сегодняшнего главного удара…Расчет на противопоставление команды и тренера почти полностью оправдался. Большой сидел и, не скрывая злорадства, в открытую рассматривал Киреева, будто увидел только на собрании, но знал о судьбе старшего тренера куда больше, чем он сам. «Зеленушки» притихли, чувствуя, что уж их-то вмешательство ровным счетом ничего изменить не может. «Кормильцы» – первая тройка – выражали свое отношение к Кирееву не так явно, как Большой. Защищать другого, когда у самих рыльце в пушку, – не лучшая услуга подзащитному.– …Коллегия министерства приняла решение освободить товарища Киреева от обязанностей старшего тренера команды и временно возложить их выполнение на второго тренера товарища Бычкова. В ближайшее время коллегия решит проблему нового руководства командой…Рябова трясло от волнения. Чем больше обвинений падало на Киреева, тем более крепло в нем решение выступить с подробным разбором сложившейся ситуации. Объяснить, что вина тренера, конечно, есть, но, наверное, следует смотреть шире… Он понимал, что выступать придется по заранее предрешенному вопросу, но не хотел мириться с творимой несправедливостью – с детства не терпел, когда бьют лежачего.Его реплика: «От такого решения команда лучше не заиграет!» – прозвучала в притихшем зале подобно крику в ночи.Председательствующий удивленно вскинул брови и уставился на Рябова, не столько с укором, сколько с недоумением: уж не послышалось ли ему?– Разве я вам давал слово? – спросил он.– А я и не просил, – резко ответил Рябов и, почувствовав, что перешел границу допустимого, прибавил: – Хотелось бы попросить.Он качнулся вперед, приняв молчание за знак согласия. Но резкий, теперь уже с нотками металла, голос представителя министерства невольно заставил его замереть в неуклюжей позе полуподнявшегося из кресла человека. Слева раздался ехидный смешок Большого. Но Рябова смешок не тронул. Он все же встал, вопросительно глядя на председательствовавшего.– Садитесь! Садитесь! Говорить надо не на собрании, а на площадке. Шесть игр проиграть из шести – с таким результатом и детская клубная команда выступить может.. Представитель министерства повернулся к Кирееву. Скорее, как бы обозначив поворот в его сторону. И спросил тоном, каким судья обращается к приговоренному:– Хотите сказать что-нибудь?Обида, пережитая Рябовым, как-то сразу растворилась в огорчении за Киреева.Аркадий Петрович сдержался. Молча поднялся навстречу десяткам взглядов, устремленных на него из зала. Если бы посредством всемогущей видеотехники записать эти безмолвные и короткие, будто вспышки, диалоги глаз, сложилась бы любопытная картина.Киреев ждал только мгновение, Чего он ждал, для Рябова, пожалуй, не было секретом. Он давал своим парням время сообразить, что еще есть шанс взять свою вину на себя, если, конечно, есть желание плюс мужество. Но гордыня не позволила ждать слишком долго. Киреев едва приметно вздохнул и, еще раз взглянув в зал, повернулся к председателю. Спокойно, так, что казалось, сообщал о своем желании в доверительной форме, произнес:– Мне нечего сказать после всего Услышанного здесь и неуслышанного. Благодарю за доверие, за совместную работу, – последние слова относились уже не к председателю собрания, а к ним, команде.– Хотелось бы только одного, как мне хотелось этого всегда: чтобы команда стала сильнейшей. Если таково общее мнение коллегии, я готов уйти. Желаю успехов.Председательствующий пожал плечами в знак притворного удивления: ну, зачем же, мол, так, без оправдания?! – но Киреев не дал ему возможности выразить показное участие. Круто повернувшись, он пошел из зала по центральному проходу, вдоль которого сидела команда. И только Рябов проводил его долгим взглядом. Глаза их встретились, но Киреев не дал волю своим чувствам-в них затаились немая обида и вопрос: «За что?» 3 «Ветер носит слухи от дерева к дереву». Рябов бормотал эту фразу себе под нос независимо от того, что делал.Перед завтраком решил повозиться с лопатой. Уже года три, как собирался заменить в небольшом саду, старом и запущенном, впрочем, как и сам дом, почти не плодоносящие деревья. Их крючковатые ветви растрескались у стволов и весной, будто струпья старых ран, сочились скупым соком на темной коре. Вершины, вопреки всякой логике садового искусства, ивовыми хлыстами торчали в небо. Старые яблони пышно, как бы предчувствуя близкий конец, цвели, но почти не приносили плодов. Редкие яблоки, казалось, случайно появлялись на ветвях. И то лишь в урожайные годы, такие, как нынешний.Еще прошлым летом, когда у него крепко прихватило сердце и врачи категорически запретили работать, он после больницы принялся наедаться кислородом в саду. Выкорчевал неспешно, с трудом пару яблонь, а один старый корень до сих пор еще торчал во втором ряду, что ближе к забору.Ворча, Рябов долго искал привезенные на прошлой неделе саженцы и наконец нашел: жена свалила их под маленьким домиком в конце участка. Корни саженцев висели в воздухе, подобно нечесаным бородам.«Старуха моя совсем соображать перестала! Я же говорил – корни надо землей присыпать! А теперь пока очухаются – и снег накроет. Как-то зиму пересилят…»Он молодцевато поднял охапку саженцев и отнес в ту часть сада, что разбросалась перед домом, между двумя глухими заборами. Начал разбирать. Три саженца вишни «владимирка» признал сразу, поскольку хорошо помнил, когда старый садовник, промышлявший посадочным материалом, объяснял ему, как они выглядят. А вот помять разницу между саженцами «штрифеля», которые следовало высадить на открытую сторону, ближе к солнцу, и «марфлы», с крупными, красными плодами, наполняющими при укусе рот приятным кисло-сладким соком, – их подальше, в тенек, – не мог.Рябов принес из сарая лопату, но черенок ее оказался треснутым. При первом же копке хрястнул громко, на весь сад.«Дурная примета, – подумал Рябов.– Даже лопата, не то что человек, может сломаться, если на нее пережать! Время в каждом из нас свои трещины пробило…»С еще большей яростью накинулся на новую, неудобную совковую лопату. Земля после недавних дождей и в желании удержать уходящее тепло была сыра и мягка. Орудуя неуклюжей лопатой, изрядно вспотев, сделал три глубокие ямы под саженцы антоновки и, старательно прикопав, укрепил ореховыми кольями. Руки и резиновые сапоги, в которых работал, покрылись черной перегнойной грязью. Возле дождевой бочки долго и с наслаждением отмывался.Закончив посадки, Рябов решил, что хорошего понемножку.«На сегодня хватит садовых работ. А то все переделаешь, чем потом заниматься будешь?»Он отправился на кухню готовить завтрак. Вчера, когда стало ясно, что предстоит серьезный разговор на коллегии, – телефонная беседа с председателем была на редкость неуютной, – чтобы отвлечься и успокоиться, два часа колесил по магазинам, пытаясь найти хорошее парное мясо для татарского бифштекса.Рябов любил поесть. И не только поесть. Еще больше, чем поесть, любил готовить, хотя делал это не часто. Но в такие дни выгонял Галину из кухни и, забыв про уже собирающихся гостей, творил какой-нибудь специалитет. А потом от души радовался, когда обрушивался поток похвал. Из очередной командировки он привез роскошное издание «Избранные кухни мира» и, пользуясь словарем – знание разговорного английского языка не позволяло ему даже сносно ориентироваться в потоке специальных названий, – «выковыривал» из бесчисленных рецептов нечто экзотическое. Иногда не мог достать нескольких редких для наших условий компонентов, и приходилось проявлять максимум интуиции и поварского искусства в попытках найти заменители.Нужное мясо нашел лишь на Черемушкинском рынке у знакомого мясника, который нет-нет да и баловал его лакомыми кусочками.Раздевшись по пояс – было жарко в кухне, да еще и в теле бушевала не выработанная на посадках энергия, – он перемолол мясо, тщательно сдобрил перцем и солью, выбрал самое крупное яйцо из трех имевшихся в холодильнике, залил сверху… Ел нежадно, смакуя, тщательно размешивая желток с мясом и добавляя то соли, то перца.«Надо бы поджарить хлебец, Зря поленился…»Рябов собой был не очень доволен.«Вот завтра кончится все к чертовой матери! Не будет ни чемпионатов, ни чемпионов, ни председателей, ни журналистов. Пошлю всех подальше, запрусь в этом домике и примусь кейфовать: вставать буду рано утром, пока никто не мешает, писать с пяток страничек, потом гулять, потом на кухне приготовлю, что душа запросит… И никаких обязательств! Люди будут приезжать только те, которые мне приятны, а не те, которых и видеть-то тошно, да деваться некуда. Господи, скольких же мне пришлось ублажать на своем веку!»В гостиной зазвонил телефон. Сделал вид, что не слышит. Хотел окликнуть Галину, но вспомнил, что в доме один, и осекся. А телефон звонил настойчиво. Это еще больше раздражало его – не хотелось ни с кем говорить. Звонки не прекращались. Он встал и, кряхтя, побрел в комнату.– Да! Рябов слушает. А, это ты! Ну… Ну…Он слегка отодвинул трубку от уха: слышать голос говорившего ему было неприятно. Звонил Улыбин. Высказывал настойчивое желание срочно приехать на дачу.Рябов никогда не испытывал к Алексею – или, как теперь звали нового тренера «Энергетика», Алексею Дмитриевичу, – особой симпатии. Чтобы не сказать большего… Отличался тот одной дурной чертой – он просто физиологически не мог думать о людях как о друзьях. Подобное даже не приходило Улыбину в голову. Когдато он возглавил командный бунт против Рябова, давно, на заре его тренерской юности. Потом как ни в чем не бывало продолжал играть под началом Рябова. Но симпатии с тех пор не чувствовали оба. Просто были нужны друг другу – никуда не денешься! Конечно, будучи старшим тренером, Рябов мог легко найти повод убрать Улыбина из команды, но всегда гордился тем, что был выше сведения личных счетов. На самом же деле – и это было к истине ближе – руководствовался старой, но мудрой пословицей: «Лучше иметь врага рядом, чем вдали». К тому же помогала мириться с присутствием Улыбина отменная игра Алексея, числившегося в «кормильцах». Рябов не сомневался – выгнав Алексея, ослабит клуб, да и сборную. Дело же привык ставить выше личного, если ему не удавалось совместить одно с другим ко всеобщему благу.Рябов слушал Улыбина и не слушал. Причина телефонного звонка ясна: тренер «Энергетика» просит разрешения приехать на дачу. Если это нужно ему так срочно, значит, стоит раскинуть мозгами, для чего понадобилась старому недругу встреча. Так и не найдя даже приблизительного ответа на свой внутренний вопрос, Рябов неохотно, чтобы Улыбин это почувствовал, сказал:– Коль у тебя нетерпеж – кати! Дорогу, поди, еще не забыл? Да… По Горьковскому и у главного перекрестка сразу направо. Нет, нет, не третий переулок направо, а четвертый. Точно. У меня? Никого. Но гарантировать, что вот так же, как ты, не привалит гость, не могу. Ладно, поговорим при встрече…Рябов повесил трубку и вновь задумался.Улыбин не звонил с год. Они виделись на матчах всесоюзного чемпионата, здоровались, то ли в гостинице, где размещались команды, то ли в коридоре у раздевалок. И не больше. А тут вдруг домой…«Попробуем прикинуть… Прослышал про завтрашнее заседание и решил поддержать? Исключается! В лучшем случае посочувствует про себя. Ему поручено выступить с критикой в мой адрес? Возможно и логично! Многие знают о наших неприязненных отношениях. Но логично и другое: можно было найти оппонента поумнее. Впрочем, когда решение задачи известно заранее, ум оппонента роли не играет. Повтори сто раз, показывая на белое, что оно черное, – у любого в глазах почернеет! Примем как аксиому. Зачем в таком случае пожаловал ко мне? Поплясать на костях? Или, поймав мою слабину, показать, что тоже может держать удочку в натяге?»Вдруг стало страшно противно отгадывать ненужный ребус. Он был уверен: с каким бы сюрпризом ни пожаловал Улыбин, всегда сможет среагировать правильно и ответить достойно.Рябов подошел к окну. Огромный старый тополь, осенявший всю заднюю часть участка, стоял бледно-золотым. Листья, словно лодочки в зеленом море травы, усыпали и землю, и сваленные потемневшие доски. Тополиные листья повисли украшениями на курчавых ветвях отрожавшего куста крыжовника.Злосчастный тополь… Из-за него с соседом уже на второй год проживания разгорелся жестокий скандал. Формально тополь стоял на рябовском участке и служил столбом между звеньями забора, после того как настоящий столб сгнил и рухнул. Каждое лето тополь сыпал обильным пухом, но летние ветра дули большей частью со стороны соседа, и потому тополиный пух будто снегом укутывал рябовский участок и набивался во все щели.Зима пришла среди зноя! Пух не мешал вести огородные дела, поскольку у Рябовых их никто не вел. Высаживали лишь цветы по настоянию Галины да еще две-три грядки зелени, которые Рябов разбивал ранней весной лично, чтоб приправлять свежей травкой очередной кулинарный опус.Когда же наступала осень, листья усыпали оба участка толстым бледно-желтым ковром, скрывавшим траву. Сосед, чертыхаясь, уже в который раз грозя спилить тополь, сгребал листья к забору, пересыпал землей и щедро поливал водой: заготовлял компост. Терпкий запах перегноя стлался окрест подобно дыму, раздражая Рябова. Но он терпел. Зато весной, когда у соседа с его многочисленными огородными заботами и так не хватало времени, ветры, дувшие теперь чаще с рябовского участка, сносили к соседу всю прошлогоднюю листву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36