Будь зеленым салажонком, он конечно же легко бы поддался обманчивому состоянию всемогущества. Но опыт… Он выворачивал мозг наизнанку и с мучительной болью, не менее чем боль травмированной спины, заставлял сомневаться во всем.
Когда до финиша оставалось метров пятьсот, золотистая лидерская майка Крокодила вывалилась из группы вперед. Роже начал свой знаменитый финишный прыжок. Рев зрителей, шпалерами стоящих вдоль шоссе, обычно подстегивал, а сегодня подействовал отрезвляюще.
«Боже, что я делаю, что я делаю?! Нас ведь семеро… семеро…»
Эта цифра подействовала подобно тормозной команде. Зрители так и не смогли понять, почему желтая майка лидера нырнула в стайку гонщиков, чтобы появиться вновь, но уже в хвосте. После всего, что сделал Роже на последних милях, не было худшего победителя, чем тощий, ошалевший от радости англичанин. Как и в испанской корриде, в гонке наступает свой «момент правды», гонщик покидает финишный коридор, упустив явный шанс на победу. Перед зрителями идет усталый, разбитый человек, совершивший столько невероятного и приложивший столько усилий практически впустую — быть на финише седьмым!
Началось обратное, подавляющее действие стимулятора — каждая мышца деревенела, щемило сердце, кружилась голова, тошнило… Мало кто из зрителей, с сочувствием глядевших на Крокодила, заметил легкую усмешку на растрескавшихся от дождя и ветра губах.
«Седьмой… Седьмой… На контроль идут лишь шестеро… Седьмой… А время у нас одинаковое… Седьмой… Не поймать вам меня… Не поймать…»
Он вспомнил, как после гонки Гент — Вивильгем шестеро первых предстали перед судом. Их дисквалифицировали до 1 марта — начала нового бельгийского сезона. Все шестеро подали апелляции. Зная, что гонщики уже тренируются со своими командами, апелляционный суд вынес еще более жестокое решение. Четверым запретили в течение двух лет выступать на дорогах Бельгии. За оскорбление суда пятый гонщик, кричавший, что они жертвы несправедливых и проституционных законов, был приговорен к месяцу тюрьмы…
«А я седьмой…— едва ли не вслух продолжал бормотать Роже, шагая к своей „техничке“. — А я седьмой…»
Случайно Крокодил взглянул на шагавшего рядом — это был канадец, отвалившийся на горе. Судя по всему, он не собирался жаловаться судьям.
— Извини, — обняв канадца, сказал Крокодил. — Я, право, не просил этих ребят толкать меня на подъеме.
— Ерунда, — устало ответил канадец, — ты не только не просил их об этом, ты и не хотел, чтобы тебе помогали…
Они обменялись невидящими взглядами, думая каждый о своем.
«Жаль, что парням не пришла идея подтолкнуть меня, а не тебя», — подумал канадец.
«Помоги они тебе, а не мне, я бы, не исключено, вообще не добрался до вершины», — в свою очередь, подумал Крокодил.
Жалкая колонна измученных усталостью людей, будто остатки разгромленной наголову армии, двинулась к колледжу. Вскоре белоснежные душевые напоминали моечную станцию грузовых автомобилей, работавших в земляном карьере.
Крокодил, несмотря на очередь у кабины, мылся долго и тщательно, пытаясь буквально из каждой поры выскоблить забившуюся грязь. Нестерпимо горячая вода едва согревала — Роже боялся признаться даже самому себе, что озноб вызван не холодом, а проклятой таблеткой. Переодевшись, Крокодил выскользнул из колледжа, даже не переговорив с Оскаром. Он бросил форму кучей возле кровати — после душа дотрагиваться до этой грязи было противно.
Он уселся за стойкой ближайшего бара, довольный тем, что если здесь и есть люди, то они не имеют к гонке никакого отношения. А значит, ни по лицу, ни по настроению не смогут понять, что он, великий Крокодил, глотнул «хитрую» таблетку только для того, чтобы на финише оказаться седьмым. Он нашел нору и, как раненый зверь, решил отсидеться в теплом полумраке, пока не придет в себя. Как удар тяжелой дубинки обрушился на него громкий голос:
— Привет, Роже! Рад тебя видеть!
Роже обернулся. За спиной стоял Ролли Вест, приятель его и Тома. Когда-то они втроем крутили педали за одну бельгийскую команду. Но Весту так и не удалось твердо стать на ноги в изменчивом мире профессионалов.
Вест подсел к Роже — Крокодил старался выглядеть бодрячком, хотя его мутило: оба черепных бугра на затылке готовы были лопнуть от переполнявшей их режущей боли. Болтовня Веста доходила до Крокодила, будто свет через матовое стекло.
Вест делал самое страшное для Роже, что мог сделать сегодня; вспоминал день, когда погиб Том Тейлор. Крокодил слушал словно парализованный, не имея сил прервать, заставить замолчать Ролли Веста.
— …Я неплохо держался до восьмого этапа. Но в тот день у меня было пять проколов и почти восемь минут проигрыша. Гонка для меня практически кончилась, и все события тринадцатого этапа запомнил особенно хорошо, как посторонний наблюдатель. Уже на подъеме я услышал, что Том упал где-то на километр выше. Затем увидел толпу и его, лежащего у дороги. Спросил Алекса, что случилось, но менеджер велел идти вперед, добавив: «Все в порядке». Я еще подумал, что на равнине Том догонит и мы поработаем вместе. Но он не догнал… Я пришел на финиш пятьдесят шестым и, не слезая с машины, сразу же покатил в отель… Завалился на кровать, не имея сил шевельнуть ни ногой, ни рукой. Барри ворвался в мою комнату и заорал: «Том умер!»
И тут началось ужасное. Прибыла полиция и перевернула отель вверх дном. У меня нашли лишь снотворное, сделанное в Италии… Потом пополз слух, что всех подвергнут специальному обследованию: будут искать следы уколов шприца. Это глупо; в нашей коже десятки дыр — ты же знаешь, поскольку раз за гонку нас колют B12.
Смерть Тома между тем многое изменила. Толпы людей теперь знали нас по именам. И если ты врывался на стадион даже вслед за их кумиром, хватало такта и душевного тепла приветствовать тебя отдельно…
«Ты прав, Ролли, — думал Крокодил, вслушиваясь в горькие и справедливые слова Веста, будто тот говорил не о Томе, а о нем самом. — Для классного гонщика нет более счастливой минуты, чем пересечь линию финиша в „Парк-де-Пренс“. Независимо от того, как сложилась гонка. Просто ты наконец чувствуешь, что все закончилось, все позади. И ты после привычного душа и массажа становишься нормальным человеком. Профессионал — тоже человек. Сойдя с велосипеда, он хочет зайти, как я сегодня, в бар и пропустить стаканчик. Это божественно — бросить проклятую машину и, забежав в кафе, выпить чего-нибудь холодненького. У нас такие маленькие радости, которые большинству нормальных людей даже трудно представить… К сожалению, проклятая канадская гонка не кончилась. Еще три этапа…»
Крокодил решительно встал и, обняв разомлевшего Веста, как можно ласковее и просительнее сказал:
— Старина, проводи меня, пожалуйста, до моего вонючего колледжа. А то скучно идти…
Роже лгал. Ему было плохо. И очень страшно остаться вдруг на улице одному.
XIV Глава
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Мадлен проискала мужа весь вечер. Но никто не знал, где Крокодил. За завтраком Оскар заметил Роже как бы между прочим: — Мадлен ждала тебя вчера часа три. Ушла разгневанная…
Роже рассеянно кивнул. Он вяло жевал фрукты и был не в состоянии проглотить что-нибудь существенное. Болела голова, болел желудок, болело сердце, болела каждая мышца, будто его пропустили через трепальную машину. И еще Мадлен… А через полтора часа надо садиться в седло.
Оскар видел зеленое лицо Роже, но вряд ли догадывался об истинных причинах состояния своего лидера. За дождем, грязью и проколами он пропустил момент, когда Крокодил «глотнул». Команда не задумывалась, почему их лидер в таком состоянии, но зеленушное апатичное лицо Роже не придавало всем бодрости духа. Атмосфера за столом французов нет-нет да и вызывала иронические улыбки у соседей.
— Боюсь, что придется обратиться к врачу, — после невыносимо долгой паузы произнес Роже, а сам подумал: «Если сегодня еще и придется выяснять отношения с Мадлен, можно смело приглашать гробовщика!»
Не переставая жевать, Оскар спросил:
— Что с тобой?
— Грудь саднит. Как бы бронхит не схватить… Погодка вчера — сам знаешь какая…
— Да, скверная погодка. А ты уверен, что простуда, а не усталость?
— Усталость можно пережить. Не впервой язык на сторону! Хотя сколько же можно одному воду лопатить…
Эта реплика Роже была обидной для ребят, но Оскар, чтобы не раздувать пожара, пропустил ее мимо ушей.
— Сначала поешь как следует, а то до финиша не доберешься. — Не уверен, доберусь ли до старта. Дышать почти нечем.
Будто ваты в горло какой-то черт ночью напихал…
Оскар посмотрел на Роже долгим, испытующим взглядом. Но даже подозрительный Платнер не смог определить, что на уме у Крокодила.
— Многие будут считать, что ты симулируешь, — безразлично произнес он и, упреждая взрыв эмоций со стороны Крокодила, тут же добавил: — Потому следует собрать официальный консилиум. Шефу надлежит предъявить веские доказательства. Он на слово не поверит…
— Ну, раз не поверит, пойду подыхать на трассе…
— Перестань, Роже! — Участливо обняв Крокодила, Оскар повел его из столовой.
Роже хотел остановиться возле больших хромированных баков с кока-колой, соединенных змеящимися шлангами, но Оскар не дал.
— Не пей холодного. Да и жидкость тебе сейчас ни к чему. Хорошо, что вчера пришел седьмым…— Он произнес последние слова, как бы вызывая Роже на откровенность.
Крокодил выдержал игру и лишь подтвердил:
— Да, хуже было бы, отвались я…
— Конечно, сегодня самый страшный этап. Завтра будет легче: короткие гонки по городу. Последний этап — не этап…
— Особенно если едешь в машине.
— …Или не распускаешь нюни, когда являешься лидером команды и носишь желтую майку, — жестко отпарировал Оскар. — Я пошел созывать врачей. А не лучше ли как следует растереть «слонцем»? — бросил он последнюю соломинку, за которую еще мог ухватиться Крокодил.
И тот ухватился. Апатия вновь подавила его. Не хотелось даже доводить до конца версию с бронхитом.
Лежа на массажном столе, где Оскар сам втирал в него слоновьи дозы согревающих растирок, Роже думал о своей собачьей судьбе. Думал неохотно, как будто речь шла о совершенно незнакомом человеке.
«Нет ни одного гонщика, который с начала сезона и до конца был бы в одной форме. От гонки к гонке, от этапа к этапу мы меняемся как физически, так и нравственно. И тогда внутренняя борьба становится видимой… Вывалившись из очень важной гонки, можешь сказать: „Не повезло“. Если сошел, уверенный, что не было другого выхода, то в следующей гонке будешь и злее и умнее. И никто не удивится, когда выиграешь. А если струсил, если уступил? Нет надежды и в будущем. Это как прием допинга: минуты слабости заставляют человека терять самого себя. Редко уже отработанный гонщик вдруг удивляет мир, как бы заново начинает карьеру. Значит, проснулось самолюбие — та движущая сила, которая делает настоящих спортсменов. Скромным в спорте делать нечего. Как нечего делать в седле таким рассуждающим интеллигентам, как я. Интеллект и перенапряжение несовместимы. Вместо того чтобы, стиснув зубы, как Том, лезть вперед, я начинаю рассуждать».
Ни растирки, ни массаж не смогли перегоревшее в работе тело Роже снова превратить в первоклассно настроенный механизм. Оставалось только одно — уповать на работу. Клин вышибается клином…
«Так или приблизительно так, наверно, рассуждал Том, карабкаясь на проклятую Венту», — с горечью подумал Роже.
— Хватит, — сказал он Оскару. — Слишком перегреешь, еще хуже будет. Бог даст, само проморгается.
Крокодил поднялся с массажного стола и принялся поспешно собираться — до старта оставалось меньше получаса. И надлежало еще получить очередную желтую майку.
Две вещи поразили его в этой предстартовой спешке. Он увидел Цинцы, Мадлен и Кристину, что-то бурно обсуждающих возле гостевого автобуса.
«Ничего себе цветничок! — подумал Роже. — Надо бы подойти к Мадлен и объясниться. Да не хочется это делать при посторонних».
Словно отвечая на его сомнения, все три женщины посмотрели на Роже. Цинцы помахала рукой. Кристина улыбнулась широко и открыто. Мадлен с каменным лицом сразу же отвернулась.
«Да-а, характерец у супруги тяжелый…»
И второе, что поразило его, — русские. В пылу собственных переживаний и бед он не заметил, как эти невидные парни сделали свое дело — с сегодняшнего дня им предстояло идти в белых майках командных лидеров. Они получали майки, как большие награды, смущенно и радостно.
— Что ты думаешь о новых лидерах? — спросил Роже у Оскара.
— Дружные ребята. Их губит отсутствие классного гонщика. Хотя идут зло и плотно, вряд ли долго удержатся в командном зачете. Завтра в Монреале русских растерзают на скоростных кругах.
Дали старт. И это был иной старт, ничем не похожий на вчерашний. Ярко светило солнце. Ласковое тепло нежило кожу. Даже первые порывы встречного ветра привносили в душу радость. Всем, но в меньшей степени — Крокодилу.
«Есть еще бог на земле, — думал он, стараясь сосредоточиться на раскладке сил в „поезде“. — Будь погода, как вчера, я бы, пожалуй, остался на старте. И не нашлось бы силы, которая двинула бы меня с места».
Происходившее в начале этапа имело к Крокодилу лишь косвенное отношение. Кто-то с кем-то уходил от «поезда», прорвав защиту. Кто-то организовал погоню. А Роже чувствовал себя кинозрителем: невластен вмешаться в события, происходящие на экране.
Признаки заинтересованности появились у Роже где-то в середине этапа, когда он с удивлением обнаружил, что «поезд», несмотря на все агрессивные атаки, идет вместе и сам он сидит в «поезде» довольно прочно.
Честно говоря, Крокодил даже не думал о возможной победе на сегодняшнем этапе, пока не взобрался на вершину Пью-де-Ром. Он был убежден, что сегодня любая случайность способна сломать его, смять, перечеркнуть все, что было сделано.
Звезда Роже вспыхнула случайно и имела конкретный белый цвет майки и рыжие, стриженые, с короткой челкой волосы. Это был русский гонщик под номером 21. На прим они выбрались одновременно. Оглянувшись, увидели, что «поезд» разваливается, карабкаясь далеко позади. Они обменялись многозначительными взглядами и поняли друг друга сразу. Пригнувшись к рулям, ринулись вниз по петляющему спуску. Крокодил первым, русский — за ним. Острота ощущений, дыхание ежемгновенной опасности заставили Крокодила на некоторое время потерять русского из виду — только он и дорога. Но когда сумасшедший спуск перешел в плавный изгиб широкого шоссе, Крокодил с изумлением обнаружил рыжего русского спокойно сидящим у него на колесе.
«Что может этот сопляк? — подумал Крокодил.-Стоит ли ломаться в отрыве, если он не способен даже провести?»
И, будто отвечая на сомнение Роже, русский решительно вышел вперед и повел в темпе, о котором Крокодил мог лишь мечтать. Так, сменяя друг друга, они будто играли в давнюю, известную игру «кто кого». Крокодила прежде всего волновало, на сколько хватит этого русского. Но Рыжий работал так, как бы предыдущие одиннадцать этапов проехал в автобусе или просидел, подобно рыжему сержанту, в кресле «харлея», а сегодня решил погреться на велосипедном седле.
Роже попытался представить, что думает о нем этот русский. И с улыбкой нарисовал себе весьма радужную картину. В глазах русского парня Крокодил выглядел улыбчивым, дружелюбным баловнем судьбы, этаким везунчиком, которых специально, словно желая поддразнить остальных, загоняют в стадо велосипедных тружеников.
Игра в «кто кого» поглотила Роже. За несломляемым упорством русского он забыл, что где-то течет «поезд», тщетно пытаясь наладить погоню за беглецами. Русские и французы, выбираясь в головку, осаживают «поезд». Им выгодно тормозить. У той и у другой команды в отрыве идет по гонщику. Зато датчане и бельгийцы с руганью лезут вперед, стараясь нарастить темп, но слишком мало в этом заинтересованных. Наработавшись во всю силу, датчане и бельгийцы откатываются назад. И в эти секунды русские и французы сводят на нет все усилия в раскачивании «поезда». Крокодил даже улыбнулся, как бы увидев разъяренные лица бельгийцев и лица русских, удивленных прытью своего товарища по команде.
Сидя за спиной Крокодила, русский не удержался и, привстав, посмотрел вперед на ровную, как стрела, дорогу. В двухстах метрах катился мотоотряд головного дозора, сиренами расчищая путь. С глухим стрекотом проносились ярко-оранжевые «маршалы» и словно вкопанные застывали на перекрестках, блокируя боковые дороги.
Директорская машина шла метрах в тридцати, четко соблюдая дистанцию, будто оба гонщика и не пытались постоянно менять скорость. Директорская машина как недостижимая мечта — чем больше усилий затрачиваешь, догоняя ее, чтобы укрыться за корпусом от встречного ветра, тем легче она, упиваясь мощью своих трехсот лошадиных сил, бушующих в двигателе, ускользает вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35