Тетя Сара нежно погладила их рукой:
— Сижу в этой комнате и вышиваю, стежок за стежком. Вышиваю то, что вижу. Сначала рисую. Я покажу вам свои рисунки. Когда-то я думала, что стану художницей, но потом взялась за вышивку. Это же гораздо лучше, как по-вашему?
— Вышивки прелестные, — ответила я. — Мне хочется разглядеть их получше.
— Конечно, пожалуйста.
— Можно еще раз взглянуть на ту, где вышит дом? Совсем как настоящий. И как точно подобран цвет камня!
— Иногда трудно подобрать нужный оттенок. — Лицо у нее сморщилось.
— А люди… представьте, я их узнаю!
— Еще бы! — ответила она. — Это мой брат… и моя сестра Хейгар. Вот моя племянница Руфь и племянник Марк. Он умер, когда ему было четырнадцать. Вот Габриэль и Саймон, а вот и я сама.
— И все смотрят на дом, — заметила я. Она возбужденно закивала:
— Ну да. Мы все смотрим на дом. Наверное, тут должно быть больше смотрящих… Скажем, тут должны быть и вы. Но я не думаю, что вы смотрите на дом. Клэр тоже на пего не смотрела. Ни Клэр, ни Кэтрин.
Я не поняла, что она имеет в виду, а она не стала объяснять и продолжала:
— Я многое вижу. Наблюдаю. Я видела, как вы приехали. А вы меня не заметили.
— Вы были на галерее менестрелей.
— Значит, все-таки заметили.
— Видела, что кто-то там был.
Она кивнула:
— Оттуда можно много чего увидеть. А сам остаешься незаметным. Посмотрите — вот венчание Мэтью и Клэр.
Я сразу узнала церковь. Это была церковь в Киркленд-Мурсайд. Перед ней на вышивке были изображены невеста и жених. Сходство жениха с сэром Мэтью меня поразило. Удивительно, как ей удавалось передать сходство, вышивая такими мелкими стежками. Несомненно, у тети Сары был талант художника.
— А вот свадьба Руфи. Ее муж погиб на охоте — несчастный случай. Люку тогда было десять. Посмотрите сюда.
И тут я поняла, что на стенах комнаты изображена вся история Рокуэллов. Изображена так, как ее видела эта странная женщина. Наверное, она потратила многие годы своей жизни, запечатлевая все эти события на вышивках.
— Вы наблюдаете жизнь как спектакль, правда, тетя Сара?
Ее лицо снова сморщилось, и она сказала чуть ли не со слезами:
— Вы имеете в виду, что сама я не жила… только наблюдала жизнь других? Ты это имеешь в виду, Клэр?
— Я же Кэтрин, — напомнила я.
— Ах да, Кэтрин, — спохватилась она. — Поверьте, я была счастлива! Вой какая у меня галерея! Галерея вышивок… И после моей смерти эта галерея расскажет людям больше, чем картинная. Я рада, что вышиваю свои панно, а не пишу портреты. В портретах мало что выразишь.
Я обошла комнату, разглядывая сцены из жизни «Кирклендских услад»: вот с охоты несут на носилках погибшего мужа Руфи, вот скорбные родные у его постели, вот умирает Марк. А между всеми этими сценами висели вышивки с изображением дома и смотрящих на него знакомых мне людей.
— По-моему, среди тех, кто смотрит на дом, стоит и Саймон Редверз, — заметила я. Она кивнула:
— Саймон смотрит на дом, потому что надеется когда-нибудь унаследовать «Услады». Если Люк умрет, как умер Габриэль, поместье отойдет Саймону. Так что смотрит не зря.
Пристально глядя на меня, она вынула из кармана маленькую записную книжку и, пока я рассматривала вышивки, несколькими штрихами карандаша сделала с меня набросок.
— Да вы просто талант! — восхитилась я. Тетушка Сара заглянула мне прямо в глаза.
— Как умер Габриэль? — спросила она. Я вздрогнула.
— На расследовании сказали… — начала я.
— Но вы же уверяли, что он не мог покончить с собой.
— Я говорила, что не верю в это.
— Тогда как же он умер?
— Не знаю. Я только чувствую, что он не мог так поступить.
— Я тоже многое чувствую. Обещайте мне рассказать. Мы с вами должны выяснить, как все было. Иначе я не могу вышивать дальше.
Я взглянула на часы, приколотые булавкой к моей блузке. Этим я хотела намекнуть, что мне пора идти.
— Я скоро закончу свою теперешнюю вышивку, и надо приниматься за следующую. Вы должны рассказать мне.
— А что вы вышиваете сейчас?
— Взгляните. — Она подвела меня к окну. Здесь на пяльцах я увидела знакомое изображение дома.
— Но такая сцена у вас уже есть.
— Не такая, — возразила тетя Сара. — Эта другая. Здесь же нет Габриэля. Он больше не смотрит на дом. Здесь только Мэтью, Руфь, Хейгар, я, Люк и Саймон…
Внезапно я почувствовала, что задыхаюсь, задыхаюсь от усилий вникнуть в туманные намеки тети Сары. Вот уж поистине странная старушка — наивность, доходящая до глупости, уживается у нее с какой-то невероятной мудростью.
Хватит с меня этих недоговоренностей! Скорей бы вернуться к себе и лечь.
— Я заблудилась. Скажите, как мне добраться до южного крыла?
— Я покажу.
Словно ребенок, радующийся услужить, она открыла дверь и засеменила рядом со мной по коридору. Я следовала за ней, и, когда она открыла еще одну дверь, мы оказались на балконе, точно таком же, как тот, где произошла трагедия.
— Восточный балкон, — объяснила тетушка Сара. — Я подумала, вам будет интересно взглянуть на него. Теперь это единственный, с которого еще никто не бросался.
Ее губы странно искривились, словно в подобии усмешки.
— Посмотрите вниз, — сказала она. — Посмотрите. Видите, как тут высоко. — Она поежилась, прижалась ко мне, и я почувствовала, как своим маленьким юрким телом она теснит меня к парапету.
На какую-то секунду мне показалось, что она пытается сбросить меня вниз, и я замерла от ужаса. Но она вдруг проговорила:
— Вы ведь не верите, будто он покончил с собой. Не верите!
Я отпрянула от парапета и бросилась к двери. Только очутившись в коридоре, я вздохнула с облегчением. А тетя Сара снова засеменила впереди и вскоре вывела меня в южное крыло. Теперь она опять выглядела старушкой, и мне представилось, что эта перемена произошла, когда мы переходили из восточного крыла в южное.
Тетя Сара настояла на том, что проводит меня до моих комнат, хотя я и заверяла, что теперь найду дорогу сама. Дойдя до моей спальни, я поблагодарила тетушку и сказала, что ее вышивки доставили мне громадное удовольствие.
Она просияла и поднесла палец к губам.
— Мы должны все выяснить, — проговорила она. — Не забудьте. Ведь пора браться за новую картину. — Она заговорщически улыбнулась мне и бесшумно удалилась.
Через несколько дней я все-таки приняла решение.
Я по-прежнему жила в наших с Габриэлем комнатах и чувствовала себя там неспокойно.
Плохо спала, чего раньше со мной не бывало. Едва успев положить голову на подушку, погружалась в сон, но через несколько минут просыпалась, охваченная ужасом. Мне чудилось, будто меня кто-то зовет. Сначала я думала, что меня зовут на самом деле, и вставала посмотреть, кому я понадобилась. Но потом убедилась, что мне это снится. Стоило задремать, и я вновь просыпалась в испуге. Так продолжалось почти до самого утра. И я была настолько измучена, что действительно крепко засыпала.
Кошмар был всегда один и тот же: кто-то звал меня по имени. Иногда мне казалось, что это — голос Габриэля, зовущий: «Кэтрин!» В другой раз голос принадлежал отцу. «Кэтти!» — кричал он. Я сознавала, что мне это только снится, понимала, что во всем виновато потрясение, которое я пережила.
Внешне мне удавалось сохранять спокойствие, но душу мою терзали дурные предчувствия. Я не просто потеряла мужа. Ведь если согласиться с вердиктом, вынесенным при расследовании, что Габриэль действительно наложил на себя руки, то это могло означать только одно — по-настоящему я своего мужа не знала. Если бы Пятница был жив, я чувствовала бы себя лучше. Их единственных — его и Габриэля-я любила и, потеряв сразу обоих, переживала двойную трагедию.
В доме не было никого, с кем бы я могла сойтись поближе. Каждый день я спрашивала себя: «Зачем ты здесь живешь?» И отвечала всегда одно и то же: «А куда мне уйти?»
Как-то золотым солнечным днем я бродила среди развалин аббатства и по привычке звала Пятницу, как вдруг меня испугал явственный звук шагов. Даже днем это место внушало мне страх, а нервы мои были так напряжены, что я не слишком бы удивилась, увидев, как из развалин собора появляется фигура монаха в черной рясе. Но вместо монаха я увидела крепко сложенного мужчину, одетого вполне по-современному, — Саймона Редверза.
— Вижу, вы все еще надеетесь найти свою собаку? — спросил он, подходя ко мне. — А вам не кажется, что, будь пес жив, он бы давно вернулся домой?
— Наверное. Конечно, глупо с моей стороны…
Саймон удивленно посмотрел на меня. Вероятно, не ожидал, что я признаюсь в собственной глупости. Он считал меня весьма самоуверенной особой.
— Странно, — пробормотал он, — что собака исчезла как раз накануне…
Я кивнула.
— Как по-вашему, что с ним случилось?
— Или заблудился, или его украли. Сам бы он не ушел.
— Почему вы ищете его здесь?
Я немного помолчала, так как и сама не знала почему. Потом вспомнила, как встретила здесь доктора Смита и как он посоветовал водить Пятницу в развалины только на поводке. Я рассказала об этом Саймону.
— Он имел в виду колодец, — добавила я. — И даже сказал, что Пятница чуть не свалился туда. Но доктор Смит вовремя перехватил его. Тогда-то я и познакомилась с доктором. И когда Пятница пропал, первым делом побежала искать сюда.
— Я бы сказал, что пруды более опасны. Вы их видели? Их стоит посмотреть.
— Мне кажется, здесь все интересно.
— Вас интригуют эти развалины, правда?
— Может ли быть иначе?
— Ну, как сказать! Ведь они принадлежат прошлому. А большинство людей прошлое нисколько не интересует… им интересно только настоящее, ну и, пожалуй, будущее. — Я промолчала, и он продолжал: — Я восхищен вашим спокойствием, миссис Кэтрин! Многие женщины на вашем месте валялись бы в истерике. Правда, ваш случай, вероятно, особый…
— Особый?
Он улыбнулся, и я заметила, что в его улыбке нет тепла. Он пожал плечами:
— Вас с Габриэлем, как бы это сказать… — проговорил он почти грубо, — вас ведь не связывала grande passion. Во всяком случае, с вашей стороны.
Я пришла в такую ярость, что несколько минут не могла вымолвить ни слова.
— Браки по расчету, как им и полагается быть, очень удобны, — продолжал Саймон. — Жалко только, что Габриэль покончил с собой до смерти своего отца. Если, разумеется, принять во внимание ваши интересы.
— Я… я вас не понимаю. — промямлила я.
— А я уверен, что понимаете. Если бы он умер после смерти сэра Мэтью, почти все, что он унаследовал от отца, досталось бы вам… Вместо простой миссис, вы стали бы леди Рокуэлл, да были бы и другие утешительные моменты. Для вас смерть Габриэля, наверное, большой удар. И тем не менее хоть вы и ведете себя как безутешная вдова, но прекрасно собой владеете.
— По-моему, вы стараетесь меня оскорбить.
Он засмеялся, но его глаза гневно сверкнули.
— Габриэль был для меня, как родной брат. У нас разница всего в пять лет. Я могу понять, что вы для него значили. Он считал вас совершенством. И мог тешиться этой иллюзией еще какое-то время. Ему ведь не суждено было прожить долго.
— О чем вы говорите?
— Вы считаете, я могу поверить в эти россказни, будто он убил себя из-за того, что у него слабое сердце? Да он знал о своем больном сердце много лет! Почему же наложил на себя руки после женитьбы? Почему? Должна быть какая-то причина. Причина есть всегда. Раз это случилось так скоро после свадьбы, значит, его смерть как-то с этим связана. Я видел, что он думал о вас. Представляю, как повлияло на него разочарование.
— Разочарование? Что вы имеете в виду?
— Вам лучше знать. Габриэль был крайне чувствителен. Если он обнаружил, что вы вышли за него не по любви… он мог решить, что жить больше не стоит и…
— Это чудовищно! Кажется, вы считаете, будто он нашел меня в трущобах и вытащил из грязи! Ошибаетесь! Выходя за него, я понятия не имела ни об этом драгоценном доме, ни о титуле его отца. Он мне ничего не говорил.
— Так почему же вы вышли за него? Не по любви же? — Внезапно он схватил меня за плечи и приблизил ко мне свое лицо. — Вы же не любили Габриэля. Ведь это так? Отвечайте! — Он слегка встряхнул меня.
Я пришла в ярость от этой наглости, от его уверенности в собственной правоте:
— Да как вы смеете? Немедленно отпустите меня!
Он подчинился и снова рассмеялся.
— По крайней мере, я стряхнул с вас вашу невозмутимость, — сказал он и добавил: — Нет, вы никогда не любили Габриэля.
— Знаете, — ответила я резко, — вероятно, вы мало знакомы с этим чувством. Люди, влюбленные в себя до такой степени, как вы, вряд ли способны понять, как могут любить другие.
Я повернулась и пошла прочь, вглядываясь под ноги, чтобы не споткнуться о какой-нибудь предательский камень. Саймон не сделал попытки пойти за мной, за что я была ему благодарна. Меня трясло от ярости.
Значит, он полагает, будто я вышла за Габриэля ради денег и титула, который со временем должен был стать моим. И что еще хуже, он считает, что Габриэль это понял и потому покончил с собой. Выходит, в глазах Саймона я не только охотница за чужими состояниями, но еще и убийца!
Выйдя из развалин, я поспешила домой.
«Почему я вышла за Габриэля?» Я сама беспрестанно задавала себе этот вопрос. Нет, это не была любовь. Пожалуй, я стала его женой из жалости… а может быть, еще и потому, что хотела вырваться из мрачного Глен-Хаус.
Пока я шагала по дороге, мне больше всего хотелось одного: скорее покончить с этим этапом моей жизни, расстаться навсегда с аббатством, с «Усладами», со всем семейством Рокуэлл. Меня подтолкнул к этому решению Саймон Редверз. Но кто знает, может быть, он заронил подозрение в души других членов семьи и они поверили ему?
Войдя в дом, я увидела Руфь. Она пришла из сада, в руках у нее была корзина алых роз, при виде которых я вспомнила те, что она поставила в нашу с Габриэлем комнату, когда мы вернулись из свадебного путешествия. Как радовался Габриэль, когда их увидел! У меня перед глазами возникло его бледное, тонкое лицо, вдруг вспыхнувшее от удовольствия, и гнусные обвинения Саймона Редверза показались мне еще нестерпимей.
— Руфь, — сказала я, поддавшись внезапному порыву. — Руфь, я все думала о своем будущем. По-моему, мне едва ли следует дольше оставаться у вас…
Она наклонила голову, но смотрела на розы, а не на меня.
— Поэтому, — продолжала я, — я вернусь к отцу и там решу, что делать дальше.
— Но вы знаете — здесь тоже ваш дом. Так что если захотите, всегда можете жить у нас.
— Да, я знаю. Но тут все связано с такими тяжелыми воспоминаниями.
Она прикрыла ладонью мою руку:
— Нам всем тяжело, но я вас понимаю. Не успели вы сюда приехать, как сразу стряслось это несчастье. Конечно, решать вам.
Я вспомнила издевательский взгляд Саймона и чуть не задохнулась от гнева.
— Я уже решила, — ответила я. — Сегодня же напишу отцу, что возвращаюсь. А к концу недели, вероятно, уеду.
На станции меня встречал Джемми Белл. И пока мы ехали в Глен-Хаус по узким дорогам и передо мной открывались наши пустоши, я готова была поверить, будто просто задремала по пути домой из школы и все случившееся со мной — лишь сон.
Все было как в прошлый раз. Джемми повернул коляску в конюшню, а мне навстречу вышла Фанни.
— Все такая же худющая, как щепка, — приветствовала она меня и поджала губы, довольная, что ее опасения сбылись. Я догадалась, что она думает: «Так я и знала! Ничего путного из этой затеи не выйдет».
Отец был в холле. Он обнял меня немного ласковей, чем обычно.
— Бедное дитя, — проговорил он. — Как это ужасно для тебя. — Потом, взяв меня за плечи, отстранился, чтобы получше разглядеть, как я выгляжу. Я увидела в его глазах сочувствие и впервые ощутила, что нас связывает родство. — Теперь ты дома, — продолжал он. — Мы о тебе позаботимся.
— Спасибо.
— Я положила вам грелку в постель, — вмешалась Фанни. — Последнее время у нас туманы.
Тут я поняла, что мне оказывают необычайно теплый прием. Поднявшись к себе в комнату, я остановилась у окна, посмотрела на вересковую пустошь, и меня охватила горечь от воспоминаний о Габриэле и Пятнице. С чего я взяла, что в Глен-Хаус мне будет легче забыть их, чем в «Кирклендских усладах»?
Я снова окунулась в привычную жизнь. Встречалась за столом с отцом, и мы с трудом подыскивали тему для разговора. Он редко заводил речь о Габриэле, решив, как я догадывалась, не касаться больных вопросов. И, вставая из-за стола, мы оба вздыхали с облегчением.
Через две недели после моего возвращения отец снова куда-то уехал и вернулся, как всегда, подавленный. Мне стало ясно, что я не смогу выдержать жизнь в нашем доме. Я ездила верхом, ходила на прогулки и однажды отважилась даже проведать место, где впервые увидела Пятницу и встретила Габриэля. Но воспоминания были настолько тяжелы, что я решила больше даже не ездить в ту сторону. Если я хочу когда-нибудь обрести покой, надо запретить себе думать о Габриэле и Пятнице.
По-моему, именно в тот день я приняла решение изменить свою жизнь. В конце концов, я была молодой вдовой со средствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33