Он глядел не мигая испытующим взглядом.
– Ты меня поняла? – резко произнес он. Глаза Лавинии наполнились слезами, и нежная нижняя губка задрожала.
– Да, – пролепетала она и всхлипнула. – О, да, Трейси!
Угрожающий блеск его глаз несколько смягчился, он улыбнулся, на этот раз без издевки, и, отпустив подбородок, благодушно потрепал ее по щеке:
– Не забывай, дитя, что я на пятнадцать лет тебя старше, и в моем мизинце больше мудрости и опыта, чем во всей твоей головке. Я не хочу быть свидетелем твоей гибели.
Не в силах больше сдерживать слезы, она выхватила у него носовой платок, и стала промокать глаза пышным кружевным концом.
– Ты меня любишь, Трейси?
– Полагаю, что в глубине души я лелею некоторое теплое чувство к тебе, – хладнокровно ответил он, спасая свой платок. – Я привык думать, что ты ничем не отличаешься от своих беспутных братьев, но теперь полагаю, что, возможно, ошибался.
Она истерически засмеялась.
– Трейси, ну как ты можешь быть таким нелюбезным. Господи! Я жалею эту Диану, если она выйдет за тебя замуж.
К ее удивлению, он слегка покраснел.
– Диана – а она выйдет за меня замуж – будет иметь все, что только ее душа пожелает, – торжественно ответил он и распрощался.
Выйдя на площадь, он поискал глазами портшез и, не увидев его, пошел пешком в сторону Одли-Стрит. Он шел быстро, но его продвижение несколько замедлили две дамы, которые проезжали вдоль по улице в своих портшезах, заметили и подозвали его к себе. Сбежав от них в конце концов, он свернул на Керзон-Стрит, а оттуда на Хаф Мун-Стрит, где попал буквально в руки Тома Уайлдинга, которому было что порассказать о последнем пари Марча с Эджекомом. Его милость, изобразив интерес, вежливо отклонил предложение Уайлдинга проводить его и поспешил вдоль Пиккадилли в сторону Джеймс-Сквер, где находился городской дом Эндоверов. Однако ему суждено было снова задержаться, так как, когда он проходил по Арлингтон-Стрит, по ступеням дома № 5 как раз спускался мистер Уолпол. Ему также надо было многое сообщить его милости. Он понятия не имел, что Бельмануар уже вернулся из Парижа. Он приехал неделю назад? Что ж, его, Уолпола, всю неделю не было в городе… он был в Туикнеме. Он надеется, что Бел составит ему компанию в маленькой карточной вечеринке, которую он дает в четверг. Придет Джордж и Дик Эджеком, он пригласил Марча и Джилла Уильямса, но один Бог знает, появятся ли они! Слыхал ли Бел о нелепой ревности Джилли? Обещал быть Уайлдинг, и Маркем, и еще несколько других, чьих ответов он ожидает.
Эндовер любезно принял приглашение и расстался с мистером Уолполом. Остаток пути он проделал в безмятежном спокойствии и, по прибытии в дом, прошел прямо в библиотеку, где уже сидел прилизанный, почтенного вида тип, одетый конюхом. При появлении его милости он встал и поклонился. Бельмануар коротко кивнул и сел за бюро.
– У меня для вас работа, Харпер.
– Да, сэр… ваша милость, я хотел сказать.
– Знаете ли вы Суссекс?
– Ну, ваша милость, конечно, я знаю его не так, как…
– Вы знаете Суссекс?
– Нет, ваша милость… э-э… да, ваша милость! Я должен был бы сказать – не очень хорошо, ваша милость!
– Слышали вы когда-нибудь о мрстечке, называемом Литтлдин?
– Нет, сэ… ваша милость.
– А Мидхерст?
– О, да, ваша милость.
– Хорошо. Литтлдин в семи милях от него. Вы его отыщете… там есть гостиница, под названием, по-моему… «Указующий перст». В ней вы поселитесь.
– Да, ваша милость, разумеется.
– На небольшом расстоянии оттуда находится дом… усадьба Хортон, где живет некий мистер Боули, с сестрой и дочерью. Вы должны наблюдать за всеми приездами и отъездами этих людей с величайшей тщательностью. Со временем вам надо стать конюхом у мистера Боули.
– Н-но, ваша милость! – слабо запротестовал удивленный Харпер.
– Вы познакомитесь с их нынешним конюхом и намекнете ему, что я, Эндовер, нуждаюсь во втором конюхе. Вы скажете ему, что я хорошо плачу… втрое против того, что платит ему мистер Боули. Если я знаю человеческую натуру, он придет ко мне наниматься. А вы займете его место. Если мистер Боули спросит у вас рекомендацию, вы отошлете его к сэру Хью Грандисону, кофейня «Уайтс», на Сент-Джеймс-Стрит. Когда вы будете наняты, я пришлю вам дальнейшие инструкции.
Человек, разинув рот, уставился на него, потом судорожно закрыл рот, потом снова попытался что-то сказать.
– Вы меня вполне поняли? – невозмутимо спросил Бельмануар.
– Э-э… да, ваша милость.
– Тогда повторите то, что я велел.
Харпер, запинаясь, повторил и растерянно вытер платком лоб.
– Хорошо. Добавлю, что буду платить вам вдвое по сравнению с тем, что даст мистер Боули, а в конце, если вы мне хорошо послужите, получите пятьдесят гиней. Довольны?
Харпер значительно повеселел.
– Да, ваша милость. Благодарю вас, сэр!
Трейси положил перед ним двадцать гиней.
– Это вам на расходы. Запомните, чем скорее все будет сделано, тем увереннее вы можете быть в пятидесяти гинеях. Это все. Вопросы есть?
Харпер попытался сообразить, но не найдя вопросов, покачал головой.
– Нет, ваша милость.
– Тогда можете идти.
Человек поклонился и вышел, зажав в руке гинеи. Он сравнительно недавно поступил на службу к его милости и еще не привык к молниеносным решениям и поступкам герцога, поэтому не был уверен, нравится ему это или нет. Но пятьдесят гиней – это пятьдесят гиней!
ГЛАВА 21
Миссис Фаншо разжигает огонь, а О'Хара раздувает пламя
Ричард Карстерз очень скоро воспользовался разрешением миссис Фаншо посетить ее и нанес визит в дом № 16 по Маунт-Стрит. Он нашел обстановку его весьма элегантной, а старшую сестру, тоже вдову, доброжелательной и гостеприимной хозяйкой.
В первый раз он оказался не единственным гостем: кроме него были две дамы, которых он не знал, и юная кузина, а позднее появился еще мистер Стандиш, с которым он обычно лишь раскланивался. Увидев, что у него не будет возможности поговорить с вдовушкой о своем брате, он вскоре распрощался, пообещав вновь навестить ее в недалеком будущем. Когда спустя три дня он снова назвал свое имя и был приглашен войти, то нашел эту даму в одиночестве и с благодарностью услышал, как она приказала слуге больше никого не принимать.
Склонившись над ее рукой, он высказал надежду, что она здорова.
Миссис Фаншо усадила его рядом с собою на диванчике.
– Я совершенно здорова, мистер Карстерз. А вы?
– Тоже, – улыбнулся он, но вид его не соответствовал этим словам.
Она, засмеявшись, так ему и сказала, и он пожаловался на хлопотливую неделю.
– Что ж, сэр. Я полагаю, что вы пришли поговорить со мной не о своем здоровье, а о моем друге… не так ли?
– Уверяю вас…
– Помните, никаких пустых комплиментов! – умоляюще проговорила она.
– Тогда, сударыня, да. Я хочу услышать о… Ферн-дейле. Видите ли, я… как и вы… испытываю к нему большой интерес.
Она бросила на него острый взгляд и кивнула.
– Конечно, я расскажу вам все, что знаю, мистер Карстерз, но это очень немного, и вы, возможно, разочаруетесь. Я знала его лишь то короткое время, когда мы оказались в Вене, и… он был не слишком общителен.
– Ах!.. он не делился с вами, сударыня?
– Нет. Если кто-либо пытался вызвать его на откровенность, он становился вежливым айсбергом.
– Тем не менее, сударыня, пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете.
– Боюсь, это не займет много времени. Я встретила его в Вене в 48 году, на Прейтере, где я прогуливалась со своим мужем, который поехал в Вену поправить здоровье. Я случайно обронила свой ридикюль как раз, когда сэр Энтони проходил мимо. Он подобрал его и заговорил с нами на ужасном немецком, – она слегка улыбнулась при этом воспоминании. – Мистер Фаншо, испытывая глубочайшую неприязнь ко всем иностранцам, был безмерно рад услышать его английский акцент. Он уговорил сэра Энтони продолжить прогулку с нами, а затем пригласил посетить нас, что тот и сделал. По-моему, он тоже был счастлив встретить соотечественников, потому что приходил часто. Однажды, когда я ним разговаривала, он на мгновенье отбросил… как бы это сказать… свою настороженность… и рассказал мне, что не говорил на родном языке почти четыре года. Но тут же, кажется, пожалел о том, что сказал так много, и переменил тему, – она замолчала и подняла глаза, чтобы посмотреть, интересно ли это ее слушателю.
– Да, да? – поторопил ее Ричард. – А потом?
– Не помню. Как я уже сказала, он приходил часто, в основном поболтать с моим мужем, который был инвалидом, и иногда со мной. Он почти никогда не говорил об Англии… думаю, не доверял своей выдержке. Никогда он не упоминал ни родных, ни английских друзей, а когда я заговаривала о доме, он очень крепко сжимал губы, и вид у него становился чрезвычайно печальный. Я видела, что по какой-то причине для него это больной предмет, так что я перестала об этом говорить.
Он был очень интересным собеседником, мистер Карстерз, и часто рассказывал мужу истории, заставлявшие того смеяться, как не смеялся тот многие месяцы. Он был очень живой, остроумный и всегда тщательно и щегольски одетый, но чем занимался, я сказать не могу. Он говорил, что он праздный джентльмен, но не думаю, что был очень богат. Он часто посещал игорные дома, и я слышала рассказы о его фантастическом везении, так что как-то даже поддразнила его этим. Он только засмеялся и сказал, что живет Случаем… он имел в виду кости. И в то же время я знаю из разговора, который однажды произошел у меня с его слугой, что временами его кошелек был весьма и весьма тощ.
– А тот случай, когда он вам помог, миссис Фаншо? В чем там было дело?
Она покраснела.
– Это было через несколько месяцев после первой нашей встречи. Я совершила… глупость: моя замужняя жизнь не была… очень счастливой, и я… влюбилась… или, вернее, вообразила, что влюбилась в австрийского дворянина, который… который… В общем, достаточно сказать, сэр, что однажды я согласилась пообедать с ним вечером. И я обнаружила, что он был вовсе не тем галантным мужчиной, каким я его считала, совсем наоборот. Я не знаю, чтобы я делала, если бы не приехал сэр Энтони.
– Так он туда приехал?
– Да. Видите ли, он знал, что этот австриец пригласил меня пообедать… я рассказала ему… и он советовал мне отказаться. Но я… ну, вобщем, сэр, я уже вам говорила, что была молода и глупа… Я его не послушала. Когда он заехал к нам домой и узнал, что меня нет, он сразу догадался, где я, последовал за мной в дом графа, назвался австрийским именем и был объявлен как раз, когда граф пытался… пытался… поцеловать меня. Думаю, мне никогда не забыть того облегчения, что я испытала в этот момент! Он был такой надежный, такой английский! Граф был в ярости, и я сначала подумала, что он прикажет своим лакеям выбросить сэра Энтони вон. Но когда он выслушал все, что сэр Энтони захотел ему сказать, он понял, что удерживать меня бесполезно… и меня отвезли домой. Сэр Энтони был очень добр, он не ругал меня и ничего не рассказал моему мужу. Двумя днями позже они с графом дрались на дуэли, и тот был ранен в легкое. Вот и все. Но я была очень ему благодарна и интересовалась его делами. Мистер Фаншо уехал из Вены несколькими неделями спустя, и с тех пор я никогда больше не видела своего Безупречного Рыцаря, – она вздохнула и внимательно посмотрела на Карстерза. – А вы… вы так на него похожи!
– Вы так считаете, сударыня? – это было все, что он смог ответить.
– Считаю, что да, сэр. И, знаете что… не сочтите за дерзость… Сэр Энтони ваш брат?
Внезапность этого нападения, заставила Карстерза растеряться. Он побелел.
– Сударыня!
– Пожалуйста, сэр, не бойтесь моего, как говорится, женского языка. Я не скажу лишнего. Уверяю вас, когда я увидела вас тогда на балу, я была поражена этим сходством и спросила своего спутника, мистера Станли, кто вы. Он сказал ваше имя и еще много чего наговорил, но я тогда не очень стремилась слушать.
– Чего еще ждать от Уилла Станли! – воскликнул Ричард, в душе проклиная добродушного спутника.
– Среди прочего он рассказал мне о вашем старшем брате… который… который… в общем, он рассказал мне всю историю. Конечно, я сразу подумала о моем бедном сэре Энтони, несмотря на то, что он выглядит моложе вас. Я права?
Ричард поднялся и, отойдя к окну, встал спиной к ней.
– Да!
– Я была в этом уверена, – кивнула она. – Значит поэтому он не хотел говорить об Англии! Бедный мальчик!
Душу Ричарда эта жалость обожгла, как раскаленным железом.
– Значит, он всегда будет изгоем, – продолжала она, – одиноким, несчастливым, без друзей…
– Нет! – вскричал он, оборачиваясь. – Бога ради, нет, сударыня!
– Разве когда-нибудь общество… жестокое, непримиримое общество… примет его?
– Настанет день… общество примет… примет его снова, миссис Фаншо. Вы увидите.
– Я мечтаю об этом дне, – вздохнула она. – Как хотелось бы мне, чтобы в моей власти было помочь ему… хоть частично вернуть свой долг.
При этих словах он поднял голову.
– Мой брат, сударыня, я уверен, считает это не долгом, а честью, – гордо ответил он.
– Да, – улыбнулась она. – Вы очень похожи с ним, а когда так говорите, то я просто вижу его перед собой.
– Он стоит тысячу таких, как я, миссис Фаншо! – пылко проговорил он и замолчал, упершись взглядом в стол.
– А как его зовут? – мягко спросила она.
– Джон Энтони Сент-Эрвин Дилэни Карстерз, – произнес он, – граф Уинчем.
– Так что Энтони было настоящим именем! Я так рада, потому что для меня он навсегда останется Энтони.
Наступило долгое молчание, наконец прерванное леди.
– Боюсь, я заставила вас загрустить, мистер Карстерз. Вы выпьете со мной чашку чая до того, как уйдете? И мы больше не будем об этом говорить.
– Вы очень добры, сударыня. Поверьте, я очень вам благодарен за все, что вы рассказали. Прошу вас, не разрешите ли снова посетить вас в недалеком будущем?
– Я буду польщена, сэр. Для моих друзей я почти всегда дома.
Вскоре после этого в комнату вошла ее сестра, и доверительный разговор закончился.
Ночью Карстерз долго лежал без сна, слушая, как бьют часы и кричат совы в сквере под окнами. Слова вдовы глубоко проникли в его наболевшее сознание, и он не мог заснуть от мысли о Джоне, «одиноком, несчастном, без друзей»… Время от времени перед ним вставал мучительный вопрос: Джон или Лавиния?.. Он задумался, где теперь его брат, бродит ли он до сих пор по Южной Англии грабителем на дорогах. Никто никогда не узнает, как страшился Ричард всякой поимки военными такого сорта людей. Каждый раз он ждал, что среди них окажется Джон. Он так часто посещал Ньюгет, что друзья начали над ним подшучивать, утверждая, что у него любовь к ужасам, как у Селвина.
Он мог уговаривать себя, что все зависит от самого Джона, все в его руках: если он захочет вернуться в общество, то так и сделает. Но в глубине души понимал, что эти уговоры недостойны даже такого низкого человека, как он сам. Затем его мысли вернулись к Лавинии, которая попеременно то очаровывала его, то приводила в раздражение. Всего неделю тому назад она бросила ему открытый вызов из-за дружбы своей с Лавлейсом, но разве потом она не извинилась и не отстранила капитана ради него? Она была столь прелестно шкодлива, столь по-детски неразумна. Эгоистична? Да, пожалуй, что так, но ведь он любил ее! Любил так сильно, что с радостью умер бы за нее. Но все-таки Джон… Джон был его братом… обожаемым старшим братом и, предпочитая Лавинию, он вредил брату, поступал с ним несправедливо. Если бы только Лавиния согласилась, чтобы правда была рассказана! Он снова и снова возвращался к этому: если она согласится. А она не согласится никогда. Она настаивала, что он женился на ней обманом и теперь не имел права подставлять ее под бесчестье. Она была права, он это знал, но хотел, чтобы хоть раз она была не такой эгоистичной.
Так он мучился всю ночь, метался по широкой постели, но тяжесть на душе и томительная боль в сердце не покидала его.
С рассветом он заснул и спал, покуда ему не принесли шоколад. Он горько подумал, что по крайней мере Джона не мучает совесть, и он не засыпает с головой, полной противоречивых доводов, а просыпаясь, не обнаруживает, что решение дальше от него, чем когда-либо. В этот день голова Ричарда болела невыносимо, и какое-то время он оставался в постели, разглядывая серое утро за окнами. Что-то бесконечно угнетающее было в этой картине, и, не в силах больше выносить ее, он наконец поднялся и позволил камердинеру одеть себя. К тому времени, как он посетил жену и выслушал ее восторженный рассказ о вчерашнем рауте, голова немного прошла.
Выйдя в сквер, он подозвал портшез и велел отнести себя к «Уайтсу», где намеревался написать два письма. Как-то получилось, что сегодня Уинчем Хаус был пронзительно полон воспоминаний о Джоне, и он был рад из него уйти.
В это утро «Уайте» был переполнен, и шум болезненно отзывался в его голосе. С разных сторон мужчины приветствовали его, предлагали пари, кто-то пытался рассказать ему новейший скандал… Они не оставляли его в покое, и наконец его напряженные нервы не выдержали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Ты меня поняла? – резко произнес он. Глаза Лавинии наполнились слезами, и нежная нижняя губка задрожала.
– Да, – пролепетала она и всхлипнула. – О, да, Трейси!
Угрожающий блеск его глаз несколько смягчился, он улыбнулся, на этот раз без издевки, и, отпустив подбородок, благодушно потрепал ее по щеке:
– Не забывай, дитя, что я на пятнадцать лет тебя старше, и в моем мизинце больше мудрости и опыта, чем во всей твоей головке. Я не хочу быть свидетелем твоей гибели.
Не в силах больше сдерживать слезы, она выхватила у него носовой платок, и стала промокать глаза пышным кружевным концом.
– Ты меня любишь, Трейси?
– Полагаю, что в глубине души я лелею некоторое теплое чувство к тебе, – хладнокровно ответил он, спасая свой платок. – Я привык думать, что ты ничем не отличаешься от своих беспутных братьев, но теперь полагаю, что, возможно, ошибался.
Она истерически засмеялась.
– Трейси, ну как ты можешь быть таким нелюбезным. Господи! Я жалею эту Диану, если она выйдет за тебя замуж.
К ее удивлению, он слегка покраснел.
– Диана – а она выйдет за меня замуж – будет иметь все, что только ее душа пожелает, – торжественно ответил он и распрощался.
Выйдя на площадь, он поискал глазами портшез и, не увидев его, пошел пешком в сторону Одли-Стрит. Он шел быстро, но его продвижение несколько замедлили две дамы, которые проезжали вдоль по улице в своих портшезах, заметили и подозвали его к себе. Сбежав от них в конце концов, он свернул на Керзон-Стрит, а оттуда на Хаф Мун-Стрит, где попал буквально в руки Тома Уайлдинга, которому было что порассказать о последнем пари Марча с Эджекомом. Его милость, изобразив интерес, вежливо отклонил предложение Уайлдинга проводить его и поспешил вдоль Пиккадилли в сторону Джеймс-Сквер, где находился городской дом Эндоверов. Однако ему суждено было снова задержаться, так как, когда он проходил по Арлингтон-Стрит, по ступеням дома № 5 как раз спускался мистер Уолпол. Ему также надо было многое сообщить его милости. Он понятия не имел, что Бельмануар уже вернулся из Парижа. Он приехал неделю назад? Что ж, его, Уолпола, всю неделю не было в городе… он был в Туикнеме. Он надеется, что Бел составит ему компанию в маленькой карточной вечеринке, которую он дает в четверг. Придет Джордж и Дик Эджеком, он пригласил Марча и Джилла Уильямса, но один Бог знает, появятся ли они! Слыхал ли Бел о нелепой ревности Джилли? Обещал быть Уайлдинг, и Маркем, и еще несколько других, чьих ответов он ожидает.
Эндовер любезно принял приглашение и расстался с мистером Уолполом. Остаток пути он проделал в безмятежном спокойствии и, по прибытии в дом, прошел прямо в библиотеку, где уже сидел прилизанный, почтенного вида тип, одетый конюхом. При появлении его милости он встал и поклонился. Бельмануар коротко кивнул и сел за бюро.
– У меня для вас работа, Харпер.
– Да, сэр… ваша милость, я хотел сказать.
– Знаете ли вы Суссекс?
– Ну, ваша милость, конечно, я знаю его не так, как…
– Вы знаете Суссекс?
– Нет, ваша милость… э-э… да, ваша милость! Я должен был бы сказать – не очень хорошо, ваша милость!
– Слышали вы когда-нибудь о мрстечке, называемом Литтлдин?
– Нет, сэ… ваша милость.
– А Мидхерст?
– О, да, ваша милость.
– Хорошо. Литтлдин в семи милях от него. Вы его отыщете… там есть гостиница, под названием, по-моему… «Указующий перст». В ней вы поселитесь.
– Да, ваша милость, разумеется.
– На небольшом расстоянии оттуда находится дом… усадьба Хортон, где живет некий мистер Боули, с сестрой и дочерью. Вы должны наблюдать за всеми приездами и отъездами этих людей с величайшей тщательностью. Со временем вам надо стать конюхом у мистера Боули.
– Н-но, ваша милость! – слабо запротестовал удивленный Харпер.
– Вы познакомитесь с их нынешним конюхом и намекнете ему, что я, Эндовер, нуждаюсь во втором конюхе. Вы скажете ему, что я хорошо плачу… втрое против того, что платит ему мистер Боули. Если я знаю человеческую натуру, он придет ко мне наниматься. А вы займете его место. Если мистер Боули спросит у вас рекомендацию, вы отошлете его к сэру Хью Грандисону, кофейня «Уайтс», на Сент-Джеймс-Стрит. Когда вы будете наняты, я пришлю вам дальнейшие инструкции.
Человек, разинув рот, уставился на него, потом судорожно закрыл рот, потом снова попытался что-то сказать.
– Вы меня вполне поняли? – невозмутимо спросил Бельмануар.
– Э-э… да, ваша милость.
– Тогда повторите то, что я велел.
Харпер, запинаясь, повторил и растерянно вытер платком лоб.
– Хорошо. Добавлю, что буду платить вам вдвое по сравнению с тем, что даст мистер Боули, а в конце, если вы мне хорошо послужите, получите пятьдесят гиней. Довольны?
Харпер значительно повеселел.
– Да, ваша милость. Благодарю вас, сэр!
Трейси положил перед ним двадцать гиней.
– Это вам на расходы. Запомните, чем скорее все будет сделано, тем увереннее вы можете быть в пятидесяти гинеях. Это все. Вопросы есть?
Харпер попытался сообразить, но не найдя вопросов, покачал головой.
– Нет, ваша милость.
– Тогда можете идти.
Человек поклонился и вышел, зажав в руке гинеи. Он сравнительно недавно поступил на службу к его милости и еще не привык к молниеносным решениям и поступкам герцога, поэтому не был уверен, нравится ему это или нет. Но пятьдесят гиней – это пятьдесят гиней!
ГЛАВА 21
Миссис Фаншо разжигает огонь, а О'Хара раздувает пламя
Ричард Карстерз очень скоро воспользовался разрешением миссис Фаншо посетить ее и нанес визит в дом № 16 по Маунт-Стрит. Он нашел обстановку его весьма элегантной, а старшую сестру, тоже вдову, доброжелательной и гостеприимной хозяйкой.
В первый раз он оказался не единственным гостем: кроме него были две дамы, которых он не знал, и юная кузина, а позднее появился еще мистер Стандиш, с которым он обычно лишь раскланивался. Увидев, что у него не будет возможности поговорить с вдовушкой о своем брате, он вскоре распрощался, пообещав вновь навестить ее в недалеком будущем. Когда спустя три дня он снова назвал свое имя и был приглашен войти, то нашел эту даму в одиночестве и с благодарностью услышал, как она приказала слуге больше никого не принимать.
Склонившись над ее рукой, он высказал надежду, что она здорова.
Миссис Фаншо усадила его рядом с собою на диванчике.
– Я совершенно здорова, мистер Карстерз. А вы?
– Тоже, – улыбнулся он, но вид его не соответствовал этим словам.
Она, засмеявшись, так ему и сказала, и он пожаловался на хлопотливую неделю.
– Что ж, сэр. Я полагаю, что вы пришли поговорить со мной не о своем здоровье, а о моем друге… не так ли?
– Уверяю вас…
– Помните, никаких пустых комплиментов! – умоляюще проговорила она.
– Тогда, сударыня, да. Я хочу услышать о… Ферн-дейле. Видите ли, я… как и вы… испытываю к нему большой интерес.
Она бросила на него острый взгляд и кивнула.
– Конечно, я расскажу вам все, что знаю, мистер Карстерз, но это очень немного, и вы, возможно, разочаруетесь. Я знала его лишь то короткое время, когда мы оказались в Вене, и… он был не слишком общителен.
– Ах!.. он не делился с вами, сударыня?
– Нет. Если кто-либо пытался вызвать его на откровенность, он становился вежливым айсбергом.
– Тем не менее, сударыня, пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете.
– Боюсь, это не займет много времени. Я встретила его в Вене в 48 году, на Прейтере, где я прогуливалась со своим мужем, который поехал в Вену поправить здоровье. Я случайно обронила свой ридикюль как раз, когда сэр Энтони проходил мимо. Он подобрал его и заговорил с нами на ужасном немецком, – она слегка улыбнулась при этом воспоминании. – Мистер Фаншо, испытывая глубочайшую неприязнь ко всем иностранцам, был безмерно рад услышать его английский акцент. Он уговорил сэра Энтони продолжить прогулку с нами, а затем пригласил посетить нас, что тот и сделал. По-моему, он тоже был счастлив встретить соотечественников, потому что приходил часто. Однажды, когда я ним разговаривала, он на мгновенье отбросил… как бы это сказать… свою настороженность… и рассказал мне, что не говорил на родном языке почти четыре года. Но тут же, кажется, пожалел о том, что сказал так много, и переменил тему, – она замолчала и подняла глаза, чтобы посмотреть, интересно ли это ее слушателю.
– Да, да? – поторопил ее Ричард. – А потом?
– Не помню. Как я уже сказала, он приходил часто, в основном поболтать с моим мужем, который был инвалидом, и иногда со мной. Он почти никогда не говорил об Англии… думаю, не доверял своей выдержке. Никогда он не упоминал ни родных, ни английских друзей, а когда я заговаривала о доме, он очень крепко сжимал губы, и вид у него становился чрезвычайно печальный. Я видела, что по какой-то причине для него это больной предмет, так что я перестала об этом говорить.
Он был очень интересным собеседником, мистер Карстерз, и часто рассказывал мужу истории, заставлявшие того смеяться, как не смеялся тот многие месяцы. Он был очень живой, остроумный и всегда тщательно и щегольски одетый, но чем занимался, я сказать не могу. Он говорил, что он праздный джентльмен, но не думаю, что был очень богат. Он часто посещал игорные дома, и я слышала рассказы о его фантастическом везении, так что как-то даже поддразнила его этим. Он только засмеялся и сказал, что живет Случаем… он имел в виду кости. И в то же время я знаю из разговора, который однажды произошел у меня с его слугой, что временами его кошелек был весьма и весьма тощ.
– А тот случай, когда он вам помог, миссис Фаншо? В чем там было дело?
Она покраснела.
– Это было через несколько месяцев после первой нашей встречи. Я совершила… глупость: моя замужняя жизнь не была… очень счастливой, и я… влюбилась… или, вернее, вообразила, что влюбилась в австрийского дворянина, который… который… В общем, достаточно сказать, сэр, что однажды я согласилась пообедать с ним вечером. И я обнаружила, что он был вовсе не тем галантным мужчиной, каким я его считала, совсем наоборот. Я не знаю, чтобы я делала, если бы не приехал сэр Энтони.
– Так он туда приехал?
– Да. Видите ли, он знал, что этот австриец пригласил меня пообедать… я рассказала ему… и он советовал мне отказаться. Но я… ну, вобщем, сэр, я уже вам говорила, что была молода и глупа… Я его не послушала. Когда он заехал к нам домой и узнал, что меня нет, он сразу догадался, где я, последовал за мной в дом графа, назвался австрийским именем и был объявлен как раз, когда граф пытался… пытался… поцеловать меня. Думаю, мне никогда не забыть того облегчения, что я испытала в этот момент! Он был такой надежный, такой английский! Граф был в ярости, и я сначала подумала, что он прикажет своим лакеям выбросить сэра Энтони вон. Но когда он выслушал все, что сэр Энтони захотел ему сказать, он понял, что удерживать меня бесполезно… и меня отвезли домой. Сэр Энтони был очень добр, он не ругал меня и ничего не рассказал моему мужу. Двумя днями позже они с графом дрались на дуэли, и тот был ранен в легкое. Вот и все. Но я была очень ему благодарна и интересовалась его делами. Мистер Фаншо уехал из Вены несколькими неделями спустя, и с тех пор я никогда больше не видела своего Безупречного Рыцаря, – она вздохнула и внимательно посмотрела на Карстерза. – А вы… вы так на него похожи!
– Вы так считаете, сударыня? – это было все, что он смог ответить.
– Считаю, что да, сэр. И, знаете что… не сочтите за дерзость… Сэр Энтони ваш брат?
Внезапность этого нападения, заставила Карстерза растеряться. Он побелел.
– Сударыня!
– Пожалуйста, сэр, не бойтесь моего, как говорится, женского языка. Я не скажу лишнего. Уверяю вас, когда я увидела вас тогда на балу, я была поражена этим сходством и спросила своего спутника, мистера Станли, кто вы. Он сказал ваше имя и еще много чего наговорил, но я тогда не очень стремилась слушать.
– Чего еще ждать от Уилла Станли! – воскликнул Ричард, в душе проклиная добродушного спутника.
– Среди прочего он рассказал мне о вашем старшем брате… который… который… в общем, он рассказал мне всю историю. Конечно, я сразу подумала о моем бедном сэре Энтони, несмотря на то, что он выглядит моложе вас. Я права?
Ричард поднялся и, отойдя к окну, встал спиной к ней.
– Да!
– Я была в этом уверена, – кивнула она. – Значит поэтому он не хотел говорить об Англии! Бедный мальчик!
Душу Ричарда эта жалость обожгла, как раскаленным железом.
– Значит, он всегда будет изгоем, – продолжала она, – одиноким, несчастливым, без друзей…
– Нет! – вскричал он, оборачиваясь. – Бога ради, нет, сударыня!
– Разве когда-нибудь общество… жестокое, непримиримое общество… примет его?
– Настанет день… общество примет… примет его снова, миссис Фаншо. Вы увидите.
– Я мечтаю об этом дне, – вздохнула она. – Как хотелось бы мне, чтобы в моей власти было помочь ему… хоть частично вернуть свой долг.
При этих словах он поднял голову.
– Мой брат, сударыня, я уверен, считает это не долгом, а честью, – гордо ответил он.
– Да, – улыбнулась она. – Вы очень похожи с ним, а когда так говорите, то я просто вижу его перед собой.
– Он стоит тысячу таких, как я, миссис Фаншо! – пылко проговорил он и замолчал, упершись взглядом в стол.
– А как его зовут? – мягко спросила она.
– Джон Энтони Сент-Эрвин Дилэни Карстерз, – произнес он, – граф Уинчем.
– Так что Энтони было настоящим именем! Я так рада, потому что для меня он навсегда останется Энтони.
Наступило долгое молчание, наконец прерванное леди.
– Боюсь, я заставила вас загрустить, мистер Карстерз. Вы выпьете со мной чашку чая до того, как уйдете? И мы больше не будем об этом говорить.
– Вы очень добры, сударыня. Поверьте, я очень вам благодарен за все, что вы рассказали. Прошу вас, не разрешите ли снова посетить вас в недалеком будущем?
– Я буду польщена, сэр. Для моих друзей я почти всегда дома.
Вскоре после этого в комнату вошла ее сестра, и доверительный разговор закончился.
Ночью Карстерз долго лежал без сна, слушая, как бьют часы и кричат совы в сквере под окнами. Слова вдовы глубоко проникли в его наболевшее сознание, и он не мог заснуть от мысли о Джоне, «одиноком, несчастном, без друзей»… Время от времени перед ним вставал мучительный вопрос: Джон или Лавиния?.. Он задумался, где теперь его брат, бродит ли он до сих пор по Южной Англии грабителем на дорогах. Никто никогда не узнает, как страшился Ричард всякой поимки военными такого сорта людей. Каждый раз он ждал, что среди них окажется Джон. Он так часто посещал Ньюгет, что друзья начали над ним подшучивать, утверждая, что у него любовь к ужасам, как у Селвина.
Он мог уговаривать себя, что все зависит от самого Джона, все в его руках: если он захочет вернуться в общество, то так и сделает. Но в глубине души понимал, что эти уговоры недостойны даже такого низкого человека, как он сам. Затем его мысли вернулись к Лавинии, которая попеременно то очаровывала его, то приводила в раздражение. Всего неделю тому назад она бросила ему открытый вызов из-за дружбы своей с Лавлейсом, но разве потом она не извинилась и не отстранила капитана ради него? Она была столь прелестно шкодлива, столь по-детски неразумна. Эгоистична? Да, пожалуй, что так, но ведь он любил ее! Любил так сильно, что с радостью умер бы за нее. Но все-таки Джон… Джон был его братом… обожаемым старшим братом и, предпочитая Лавинию, он вредил брату, поступал с ним несправедливо. Если бы только Лавиния согласилась, чтобы правда была рассказана! Он снова и снова возвращался к этому: если она согласится. А она не согласится никогда. Она настаивала, что он женился на ней обманом и теперь не имел права подставлять ее под бесчестье. Она была права, он это знал, но хотел, чтобы хоть раз она была не такой эгоистичной.
Так он мучился всю ночь, метался по широкой постели, но тяжесть на душе и томительная боль в сердце не покидала его.
С рассветом он заснул и спал, покуда ему не принесли шоколад. Он горько подумал, что по крайней мере Джона не мучает совесть, и он не засыпает с головой, полной противоречивых доводов, а просыпаясь, не обнаруживает, что решение дальше от него, чем когда-либо. В этот день голова Ричарда болела невыносимо, и какое-то время он оставался в постели, разглядывая серое утро за окнами. Что-то бесконечно угнетающее было в этой картине, и, не в силах больше выносить ее, он наконец поднялся и позволил камердинеру одеть себя. К тому времени, как он посетил жену и выслушал ее восторженный рассказ о вчерашнем рауте, голова немного прошла.
Выйдя в сквер, он подозвал портшез и велел отнести себя к «Уайтсу», где намеревался написать два письма. Как-то получилось, что сегодня Уинчем Хаус был пронзительно полон воспоминаний о Джоне, и он был рад из него уйти.
В это утро «Уайте» был переполнен, и шум болезненно отзывался в его голосе. С разных сторон мужчины приветствовали его, предлагали пари, кто-то пытался рассказать ему новейший скандал… Они не оставляли его в покое, и наконец его напряженные нервы не выдержали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31