Что касается ее троих сыновей, то старший находился в Оксфорде, средний в Итоне, а младший — в детских комнатах.
Мистер Хендред, несмотря на неполадки со здоровьем, редко бывал на Кэвендиш-сквер несколько дней подряд и проводил большую часть времени, разъезжая по стране с личными или общественными поручениями. Венеции казалось, что он не тратит много времени на воспитание своих отпрысков и домашние дела, что не мешало ему пользоваться всеобщим уважением. Все его распоряжения немедленно и беспрекословно выполнялись, а любое его замечание служило решающим аргументом в каждом диспуте. Поселив Венецию в своем доме и сказав ей, что она может обращаться к нему в случае нужды в деньгах, мистер Хендред поручил племянницу жене, ограничив свое внимание частым выражением надежды, что она наслаждается пребыванием в Лондоне.
В определенной степени это соответствовало действительности. Впервые оказавшись в Лондоне, Венеция не могла не испытывать живой интерес к тому, что было абсолютно новым для нее. Тетя жалела, что не может сводить ее в оперу и в Олмак, повторяя дюжину раз в неделю «Если бы только ты приехала в сезон…», но выросшая в деревне Венеция удивлялась тому, сколько развлечений мог предложить город за один день. В Лондоне было достаточно представителей haut ton, разделявших мнение миссис Хендред о сельской жизни и вернувшихся в столицу к началу октября, образуя то, что Венеции казалось целой толпой. Каждый день на Кэвендиш-сквер приходило изрядное количество пригласительных билетов с золотым обрезом. Даже самая убогая пьеса была удивительным зрелищем для того, кто ни разу в жизни не посещал театр; ни одна поездка в Гайд-парк не обходилась без того, чтобы миссис Хендред не показала племяннице какую-нибудь известную личность, а прогулка по Бонд-стрит, самой фешенебельной улице в городе, всегда была увлекательной из-за обилия элегантных щеголей и прекраснейших в мире магазинов. Ум Венеции был не настолько возвышен, чтобы презирать моду, — она обладала природным вкусом, и платья, привезенные ею из Йоркшира, сияли с души миссис Хендред опасения, что ее племянница будет выглядеть невзрачно. При этом Венеция не возражала увеличить свой гардероб и получала немалое удовольствие, одеваясь согласно последнему крику моды. Общество тети также доставляло ей много развлечений — Венецию нисколько не отвращала твердая решимость миссис Хендред не позволять никому и ничему посягать на ее комфорт. Она находила тетю в высшей степени забавной и привязывалась к ней все сильнее. Но под внешней оживленностью скрывалась непрекращающаяся поющая боль, иногда переходящая в острые приступы. Венеция не могла изгнать из своих мыслей Деймрела, перестать думать о том, что бы она рассказала ему о соборе Святого Павла или как бы он смеялся, услышав о том, что миссис Хендред, ставя рядом с собой блюдце с сухим печеньем и поглощая при этом деликатесы вроде пирога с трюфелями и лепешек с омарами, не сомневалась, что придерживается строгой диеты. Даже когда озорная улыбка мелькала на губах Венеции, мысль о том, что она больше никогда не будет смеяться вместе с Деймрелом, а может быть, вообще его не увидит, тут же повергала ее в такое отчаяние, что она понимала, почему люди вроде бедного сэра Сэмюэла Ромилли лишают себя жизни, и завидовала их быстрому уходу от безнадежной тоски. Венеция ждала редких писем Обри, но они приносили ей мало утешения. Он был никудышным корреспондентом, а описываемые им новости в основном касались Андершо. Если Обри упоминал Деймрела, то лишь для сообщения о совместной с ним охоте или о том, что он трижды обыграл его в шахматы.
Венеция не принадлежала к тем, кто любит демонстрировать свои эмоции, — она не лила потоки слез и не погружалась в длительные периоды апатии. Только печаль в глазах иногда выдавала ее и тревожила ее тетю.
В целом Венеция отлично ладила с миссис Хендред, которая была очень довольна племянницей. Венеция была интересной собеседницей, одевалась с безупречным вкусом, отличалась изящными манерами и не только не становилась скованной в обществе незнакомых людей, как можно было ожидать, а, напротив, держалась уверенно и могла непринужденно обмениваться мнениями как с умным, так и с глупым собеседником.
Миссис Хендред находила лишь одну погрешность в поведении племянницы — ее упорную независимость. Ничто не могло убедить Венецию, что не подобает думать, будто она в состоянии устроить свою жизнь без советов старших, а тем более расхаживать по Лондону в одиночестве. Во всех других отношениях Венеция была готова считаться с мнениями тети, но поступаться своей свободой она не желала. Венеция ходила одна в магазины, в парки, а поняв, что ее тетя посещает исторические памятники с крайней неохотой и интересуется только теми картинами, которые принадлежат перу модных художников, она приобрела ужасную привычку уходить из дому во второй половине дня, покуда миссис Хендред мирно дремала в кровати, набираясь сил, и отправляться в экипаже в Вестминстерское аббатство, Тауэр или Британский музей.
— Помимо других соображений, — трагическим тоном заявила миссис Хендред, — этого достаточно, чтобы все считали тебя синим чулком! Хуже ничего не может быть!
Разговор происходил за завтраком, и Венеция, с изумлением наблюдая недовольные гримасы тети при каждом глотке вина, воскликнула:
— Дорогая мэм, вы уверены, что с хересом, который вы пьете, все в порядке?
Говоря, она случайно бросила взгляд на дворецкого. Это был субъект с деревянным выражением лица, но при словах Венеции он обнаружил слабый всплеск эмоций. Миссис Хендред тут же это объяснила, промолвив с тяжким вздохом:
— Это не херес, дорогая, а уксус!
— Уксус? — недоверчиво переспросила Венеция.
— Да, — уныло кивнула ее тетя. — Брэдпоул был вынужден расширить мое фиолетовое атласное платье с французским корсажем и кружевом вокруг шеи на целых два дюйма! Мне нужно похудеть, а для этого нет ничего лучше уксуса и сухого печенья. Байрон сел на такую диету, когда начал проявлять склонность к полноте, и смог продержаться.
— Тетя, Байрон не мог существовать на такой диете! — воскликнула Венеция. — Он убил бы себя!
— В это трудно поверить, — согласилась миссис Хендред, — но мне рассказывал Роджерс. Когда он впервые обедал с Байроном, тот не ел ничего, кроме сухого печенья. Может, это была картошка — я не уверена, но знаю, что он пил уксус.
— Только не пил! — запротестовала Венеция.
— Ну, Байрон не мог его есть, значит, пил, — рассудительно заметила миссис Хендред.
— Возможно, он полил им какую-то еду. Если бы он выпил бокал уксуса, то наверняка бы тяжело заболел!
— Думаешь, я должна полить это уксусом? — спросила миссис Хендред, с сомнением глядя на блюдце с миндальным кремом.
— Конечно нет! — рассмеялась Венеция. — Пожалуйста, мэм, пусть Уортинг заберет уксус!
— По правде, говоря, я думаю, что уксус испортит крем. Пожалуй, мне лучше поесть печенье. Уортинг, положите мне еще крема и можете идти — мне не нужно ничего, кроме печенья, так что оставьте его на столе. Попробуй, дорогая, печенье очень вкусное, а ты ведь почти ничего не ела!
Чтобы угодить ей, Венеция взяла печенье и стала его пожевывать, покуда тетя вновь начала убеждать ее, что экспедиции в одиночку не подобают молодым леди. Венеция не возражала — она не могла объяснить, что осматривает достопримечательности, стараясь отвлечься, а тем более, что никогда не бывает одна, так как рядом с ней ходит призрак, безмолвный и невидимый, но настолько реальный, что ей казалось, будто, протянув руку, она коснется его руки.
— А ты, дорогая, должна особенно следить, чтобы твое поведение выглядело безупречным! — продолжала миссис Хендред.
— Почему? — спросила Венеция.
— Каждой незамужней леди необходимо об этом заботиться! Если бы ты знала свет так же хорошо, как я, то понимала бы, как злы бывают люди к красивым девушкам — особенно таким ослепительно красивым, как ты!
— Не думаю, чтобы обо мне стали говорить гадости только потому, что я выхожу одна, — отозвалась Венеция. — Да и меня это не волнует.
— Умоляю, Венеция, не говори об этом так беспечно! Только подумай, как будет ужасно, если тебя сочтут легкомысленной! Можешь не сомневаться, все только и ждут твоего малейшего промаха, чтобы им воспользоваться, и, в конце концов, это неудивительно! Я бы сама так поступила — конечно, не с тобой, дитя мое, но с любой другой женщиной в твоем положении!
— Но что такого в моем положении, чтобы люди обо мне злословили? — осведомилась Венеция.
— О, дорогая, ты вгоняешь меня в краску! Ведь ты жила только с Обри, без компаньонки, и… Господи, Венеция, даже тебе должно быть ясно, что так нельзя!
— Мне это не ясно, но я не буду с вами спорить, мэм. Конечно, многие с вами согласятся, но каким образом в Лондоне могут узнать о моей жизни в Йоркшире? Уверена, что вы об этом не распространялись.
— Разумеется, но о таких вещах всегда становится известно. Не знаю как, но можешь мне поверить!
Так как Венеция была не в состоянии поверить, что о происходившем в Андершо может быть известно в Лондоне, на нее не произвели впечатления мрачные предупреждения тети. К счастью, отвлечь миссис Хендред не составляло труда, поэтому, вместо того чтобы спорить с пей, Венеция воспользовалась первой же возможностью переменить тему, сказав, что утром слышала в библиотеке Хукема, как кто-то говорил, что королева, по мнению ее врачей, не проживет и неделю. Так как для миссис Хендред являлось постоянным кошмаром то, что ее величество переживет зиму и погубит все шансы Терезы, скончавшись посреди следующего сезона, уловка оказалась успешной — миссис Хендред, напряженно думая о том, сколько времени двор (и, конечно, свет) пробудет в трауре, забыла, что ей не удалось добиться от своевольной племянницы подчинения.
Королева скончалась в Кью рано утром 17 ноября. Мистер Хендред сообщил новость жене, и это подняло ее настроение, испорченное возмутительным поведением портного, который прислал на Кэвендиш-сквер вместо обещанного платья для прогулок записку с извинениями за то, что не может выполнить обещание.
Миссис Хендред огорчало лишь то, что королева решила умереть 17-го числа, а не 18-го, ибо на 17 ноября она назначила бал в честь Венеции. Это было в высшей степени досадно, так как все приготовления уже были сделаны и все усилия — обсуждение ужина с поваром-французом, распоряжение Уортингу относительно шампанского, решение, какое надеть платье, и объяснения Венеции, как рассылать пригласительные билеты, — пошли насмарку. Однако после размышлений, что делать с кремами, заливными блюдами и птицей, ей пришла в голову идея предложить нескольким гостям, приглашенным на бал, прийти вместо этого на неофициальный обед и приятно провести вечер, возможно, за игрой в вист, но, конечно, без музыки.
— Не более полудюжины человек, иначе это будет походить на прием, — сказала она Венеции. — А во время траура это невозможно! Господи, совсем забыла о черных перчатках! Наверное, у тебя их нет — значит, их нужно раздобыть немедленно! Необходимы также черные ленты, и ты должна надеть платье без выреза на груди. Я не буду приглашать молодежь — только нескольких ближайших друзей! Что бы ты сказала о сэре Мэттью Холлоу? Уверена, он с удовольствием пообедал бы у нас, да и тебе он нравится, не так ли?
— Да, очень правится, — рассеянно ответила Венеция.
— Он прекрасный человек и восхищается тобой — я поняла это с первого взгляда!
— Ну, он может восхищаться мной сколько угодно, лишь бы не докучал мне комплиментами, что, по-моему, не входит в его намерения, — равнодушно произнесла Венеция.
Миссис Хендред вздохнула, но больше ничего не сказала. Сэр Мэттью Холлоу, хотя и не являлся идеальной партией для Венеции, обладал многими достоинствами, и она радовалась их дружбе с Венецией. Конечно, он был немного староват для нее и к тому же вдовец, который, как говорили, похоронил свое сердце в могиле жены, но, несомненно, был поражен красотой Венеции и находил ее общество приятным.
В любом случае, сэр Мэттью был не единственным потенциальным супругом, которого миссис Хендред нашла для своей племянницы, поэтому ее не слишком обескуражило отсутствие энтузиазма со стороны Венеции. Она решила пригласить на обед и мистера Армина: он все знал о римских развалинах и тому подобных вещах и мог подойти девушке, которая провела три часа в Британском музее и брала в библиотеке книги о средневековье.
Венеции как будто правился мистер Армин — она говорила, что он хорошо информирован. Впрочем, ей правились и двое других холостяков — один из-за изысканной речи, другой из-за истинно джентльменского облика. Миссис Хендред испытывала сильное желание разразиться слезами и, возможно, сделала бы это, если бы знала, что Венеция перестала осматривать достопримечательности и каждую вторую половину дня посвящает поискам дома.
Задача оказалась нелегкой, но, прожив с тетей целый месяц, Венеция пришла к выводу, что этого достаточно для визита, и более, чем раньше, преисполнилась решимостью обзавестись собственным жильем. Возможно, занимаясь домашним хозяйством, она не будет чувствовать себя такой несчастной, забудет о своей любви или, по крайней мере, привыкнет к одиночеству, как Обри привык к хромоте.
Однажды, когда Венеция вернулась после очередных поисков, слуга, впустивший ее, сообщил, что к ней пришел какой-то джентльмен, который сидит в гостиной с миссис Хендред. Она застыла как вкопанная, чувствуя, что ее сердце перестает биться.
— Его зовут мистер Ярдли, мисс, — добавил слуга.
Глава 17
Эдуард приехал в Лондон с двойной целью. Он хотел посоветоваться с врачом, рекомендованным ему Хаптспиллом, — не то чтобы Эдуард видел какие-то основания для тревоги, но его кашель все еще продолжался, и это беспокоило мать. Хаптспилл сердито заявлял, что если она не доверяет ему, то пусть вызовет врача из Йорка, но Эдуард решил проконсультироваться у лондонского доктора.
— Надеюсь, дорогая Венеция, — лукаво заметил он, — мне незачем объяснять вам, почему я так решил и какова моя другая цель приезда в столицу.
— Мне жаль, что вы до сих пор не вполне поправились, — отозвалась она. — Миссис Ярдли тоже в городе?
Нет, он приехал без мамы. Ей очень хотелось сопровождать его, но Эдуард решил, что путешествие будет для нее чересчур утомительным, поэтому она осталась в Незерфолде. Эдуард остановился в «Реддиш», который ему рекомендовали, но этот отель оказался куда роскошнее, чем он ожидал по описаниям, и теперь его страшила возможность слишком большой суммы в счете.
— Как бы то ни было, это меня не разорит, а когда отправляешься в увеселительную поездку, можно проявить некоторую расточительность.
Когда миссис Хендред вышла из комнаты, для чего она очень скоро нашла предлог, Эдуард выразил свою радость, что застал Венецию живущей в столь комфортабельных условиях. Он не сомневался, что ее тетя — в высшей степени достойная женщина, но чувствовал некоторое беспокойство, пока не увидел все своими глазами. Теперь ему ясно, что Венеция проживает в окружении утонченной элегантности и, безусловно, погружена в водоворот модных увеселений.
— Думаю, у вашей тети широкий круг знакомых и она часто устраивает приемы. Разумеется, вы постоянно встречаетесь с новыми для вас людьми.
Было несложно догадаться о подлинной цели его приезда. Эдуард не считал Деймрела опасным соперником, но неизвестные щеголи и франты, о которых он шутливо ее расспрашивал, при этом пристально за ней наблюдая, легко могли ослепить девушку, выросшую в деревне.
Венеция прервала попытки Эдуарда выяснить, имело ли место нечто подобное, спросив, видел ли он Обри. Лицо Эдуарда сразу стало серьезным.
— Да, я видел его. Я знал, что вы будете о нем спрашивать, поэтому поехал в Прайори — должен признать, без особого желания, так как Деймрел не тот человек, с которым мне бы хотелось поддерживать знакомство, не ограниченное вежливыми приветствиями при встрече. Ситуация очень неловкая, Венеция, и я очень рассердился, услышав об этом. Неужели ваш дядя не пригласил Обри в Лондон вместе с вами?
— Пригласил, но Обри не захотел ехать. С ним все в порядке? Пожалуйста, расскажите, как… как вы все застали в Прайори. Обри — никудышный корреспондент.
— О, с ним все в полном порядке! Незачем говорить, что я застал его уткнувшимся носом в книгу за столом, заваленным бумагами! Я рискнул пошутить насчет его баррикад, как я их называю. Уверяю вас, если он хочет взять книгу с полки, то берет сразу целую дюжину! Я выразил удивление, что человек, так любящий книги, оставляет их валяться где попало — даже на полу! Неужели он никогда не ставит на место прочитанные книги?
— Никогда. Вы говорили ему, что едете в Лондон?
— Разумеется, так как это было целью моего визита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Мистер Хендред, несмотря на неполадки со здоровьем, редко бывал на Кэвендиш-сквер несколько дней подряд и проводил большую часть времени, разъезжая по стране с личными или общественными поручениями. Венеции казалось, что он не тратит много времени на воспитание своих отпрысков и домашние дела, что не мешало ему пользоваться всеобщим уважением. Все его распоряжения немедленно и беспрекословно выполнялись, а любое его замечание служило решающим аргументом в каждом диспуте. Поселив Венецию в своем доме и сказав ей, что она может обращаться к нему в случае нужды в деньгах, мистер Хендред поручил племянницу жене, ограничив свое внимание частым выражением надежды, что она наслаждается пребыванием в Лондоне.
В определенной степени это соответствовало действительности. Впервые оказавшись в Лондоне, Венеция не могла не испытывать живой интерес к тому, что было абсолютно новым для нее. Тетя жалела, что не может сводить ее в оперу и в Олмак, повторяя дюжину раз в неделю «Если бы только ты приехала в сезон…», но выросшая в деревне Венеция удивлялась тому, сколько развлечений мог предложить город за один день. В Лондоне было достаточно представителей haut ton, разделявших мнение миссис Хендред о сельской жизни и вернувшихся в столицу к началу октября, образуя то, что Венеции казалось целой толпой. Каждый день на Кэвендиш-сквер приходило изрядное количество пригласительных билетов с золотым обрезом. Даже самая убогая пьеса была удивительным зрелищем для того, кто ни разу в жизни не посещал театр; ни одна поездка в Гайд-парк не обходилась без того, чтобы миссис Хендред не показала племяннице какую-нибудь известную личность, а прогулка по Бонд-стрит, самой фешенебельной улице в городе, всегда была увлекательной из-за обилия элегантных щеголей и прекраснейших в мире магазинов. Ум Венеции был не настолько возвышен, чтобы презирать моду, — она обладала природным вкусом, и платья, привезенные ею из Йоркшира, сияли с души миссис Хендред опасения, что ее племянница будет выглядеть невзрачно. При этом Венеция не возражала увеличить свой гардероб и получала немалое удовольствие, одеваясь согласно последнему крику моды. Общество тети также доставляло ей много развлечений — Венецию нисколько не отвращала твердая решимость миссис Хендред не позволять никому и ничему посягать на ее комфорт. Она находила тетю в высшей степени забавной и привязывалась к ней все сильнее. Но под внешней оживленностью скрывалась непрекращающаяся поющая боль, иногда переходящая в острые приступы. Венеция не могла изгнать из своих мыслей Деймрела, перестать думать о том, что бы она рассказала ему о соборе Святого Павла или как бы он смеялся, услышав о том, что миссис Хендред, ставя рядом с собой блюдце с сухим печеньем и поглощая при этом деликатесы вроде пирога с трюфелями и лепешек с омарами, не сомневалась, что придерживается строгой диеты. Даже когда озорная улыбка мелькала на губах Венеции, мысль о том, что она больше никогда не будет смеяться вместе с Деймрелом, а может быть, вообще его не увидит, тут же повергала ее в такое отчаяние, что она понимала, почему люди вроде бедного сэра Сэмюэла Ромилли лишают себя жизни, и завидовала их быстрому уходу от безнадежной тоски. Венеция ждала редких писем Обри, но они приносили ей мало утешения. Он был никудышным корреспондентом, а описываемые им новости в основном касались Андершо. Если Обри упоминал Деймрела, то лишь для сообщения о совместной с ним охоте или о том, что он трижды обыграл его в шахматы.
Венеция не принадлежала к тем, кто любит демонстрировать свои эмоции, — она не лила потоки слез и не погружалась в длительные периоды апатии. Только печаль в глазах иногда выдавала ее и тревожила ее тетю.
В целом Венеция отлично ладила с миссис Хендред, которая была очень довольна племянницей. Венеция была интересной собеседницей, одевалась с безупречным вкусом, отличалась изящными манерами и не только не становилась скованной в обществе незнакомых людей, как можно было ожидать, а, напротив, держалась уверенно и могла непринужденно обмениваться мнениями как с умным, так и с глупым собеседником.
Миссис Хендред находила лишь одну погрешность в поведении племянницы — ее упорную независимость. Ничто не могло убедить Венецию, что не подобает думать, будто она в состоянии устроить свою жизнь без советов старших, а тем более расхаживать по Лондону в одиночестве. Во всех других отношениях Венеция была готова считаться с мнениями тети, но поступаться своей свободой она не желала. Венеция ходила одна в магазины, в парки, а поняв, что ее тетя посещает исторические памятники с крайней неохотой и интересуется только теми картинами, которые принадлежат перу модных художников, она приобрела ужасную привычку уходить из дому во второй половине дня, покуда миссис Хендред мирно дремала в кровати, набираясь сил, и отправляться в экипаже в Вестминстерское аббатство, Тауэр или Британский музей.
— Помимо других соображений, — трагическим тоном заявила миссис Хендред, — этого достаточно, чтобы все считали тебя синим чулком! Хуже ничего не может быть!
Разговор происходил за завтраком, и Венеция, с изумлением наблюдая недовольные гримасы тети при каждом глотке вина, воскликнула:
— Дорогая мэм, вы уверены, что с хересом, который вы пьете, все в порядке?
Говоря, она случайно бросила взгляд на дворецкого. Это был субъект с деревянным выражением лица, но при словах Венеции он обнаружил слабый всплеск эмоций. Миссис Хендред тут же это объяснила, промолвив с тяжким вздохом:
— Это не херес, дорогая, а уксус!
— Уксус? — недоверчиво переспросила Венеция.
— Да, — уныло кивнула ее тетя. — Брэдпоул был вынужден расширить мое фиолетовое атласное платье с французским корсажем и кружевом вокруг шеи на целых два дюйма! Мне нужно похудеть, а для этого нет ничего лучше уксуса и сухого печенья. Байрон сел на такую диету, когда начал проявлять склонность к полноте, и смог продержаться.
— Тетя, Байрон не мог существовать на такой диете! — воскликнула Венеция. — Он убил бы себя!
— В это трудно поверить, — согласилась миссис Хендред, — но мне рассказывал Роджерс. Когда он впервые обедал с Байроном, тот не ел ничего, кроме сухого печенья. Может, это была картошка — я не уверена, но знаю, что он пил уксус.
— Только не пил! — запротестовала Венеция.
— Ну, Байрон не мог его есть, значит, пил, — рассудительно заметила миссис Хендред.
— Возможно, он полил им какую-то еду. Если бы он выпил бокал уксуса, то наверняка бы тяжело заболел!
— Думаешь, я должна полить это уксусом? — спросила миссис Хендред, с сомнением глядя на блюдце с миндальным кремом.
— Конечно нет! — рассмеялась Венеция. — Пожалуйста, мэм, пусть Уортинг заберет уксус!
— По правде, говоря, я думаю, что уксус испортит крем. Пожалуй, мне лучше поесть печенье. Уортинг, положите мне еще крема и можете идти — мне не нужно ничего, кроме печенья, так что оставьте его на столе. Попробуй, дорогая, печенье очень вкусное, а ты ведь почти ничего не ела!
Чтобы угодить ей, Венеция взяла печенье и стала его пожевывать, покуда тетя вновь начала убеждать ее, что экспедиции в одиночку не подобают молодым леди. Венеция не возражала — она не могла объяснить, что осматривает достопримечательности, стараясь отвлечься, а тем более, что никогда не бывает одна, так как рядом с ней ходит призрак, безмолвный и невидимый, но настолько реальный, что ей казалось, будто, протянув руку, она коснется его руки.
— А ты, дорогая, должна особенно следить, чтобы твое поведение выглядело безупречным! — продолжала миссис Хендред.
— Почему? — спросила Венеция.
— Каждой незамужней леди необходимо об этом заботиться! Если бы ты знала свет так же хорошо, как я, то понимала бы, как злы бывают люди к красивым девушкам — особенно таким ослепительно красивым, как ты!
— Не думаю, чтобы обо мне стали говорить гадости только потому, что я выхожу одна, — отозвалась Венеция. — Да и меня это не волнует.
— Умоляю, Венеция, не говори об этом так беспечно! Только подумай, как будет ужасно, если тебя сочтут легкомысленной! Можешь не сомневаться, все только и ждут твоего малейшего промаха, чтобы им воспользоваться, и, в конце концов, это неудивительно! Я бы сама так поступила — конечно, не с тобой, дитя мое, но с любой другой женщиной в твоем положении!
— Но что такого в моем положении, чтобы люди обо мне злословили? — осведомилась Венеция.
— О, дорогая, ты вгоняешь меня в краску! Ведь ты жила только с Обри, без компаньонки, и… Господи, Венеция, даже тебе должно быть ясно, что так нельзя!
— Мне это не ясно, но я не буду с вами спорить, мэм. Конечно, многие с вами согласятся, но каким образом в Лондоне могут узнать о моей жизни в Йоркшире? Уверена, что вы об этом не распространялись.
— Разумеется, но о таких вещах всегда становится известно. Не знаю как, но можешь мне поверить!
Так как Венеция была не в состоянии поверить, что о происходившем в Андершо может быть известно в Лондоне, на нее не произвели впечатления мрачные предупреждения тети. К счастью, отвлечь миссис Хендред не составляло труда, поэтому, вместо того чтобы спорить с пей, Венеция воспользовалась первой же возможностью переменить тему, сказав, что утром слышала в библиотеке Хукема, как кто-то говорил, что королева, по мнению ее врачей, не проживет и неделю. Так как для миссис Хендред являлось постоянным кошмаром то, что ее величество переживет зиму и погубит все шансы Терезы, скончавшись посреди следующего сезона, уловка оказалась успешной — миссис Хендред, напряженно думая о том, сколько времени двор (и, конечно, свет) пробудет в трауре, забыла, что ей не удалось добиться от своевольной племянницы подчинения.
Королева скончалась в Кью рано утром 17 ноября. Мистер Хендред сообщил новость жене, и это подняло ее настроение, испорченное возмутительным поведением портного, который прислал на Кэвендиш-сквер вместо обещанного платья для прогулок записку с извинениями за то, что не может выполнить обещание.
Миссис Хендред огорчало лишь то, что королева решила умереть 17-го числа, а не 18-го, ибо на 17 ноября она назначила бал в честь Венеции. Это было в высшей степени досадно, так как все приготовления уже были сделаны и все усилия — обсуждение ужина с поваром-французом, распоряжение Уортингу относительно шампанского, решение, какое надеть платье, и объяснения Венеции, как рассылать пригласительные билеты, — пошли насмарку. Однако после размышлений, что делать с кремами, заливными блюдами и птицей, ей пришла в голову идея предложить нескольким гостям, приглашенным на бал, прийти вместо этого на неофициальный обед и приятно провести вечер, возможно, за игрой в вист, но, конечно, без музыки.
— Не более полудюжины человек, иначе это будет походить на прием, — сказала она Венеции. — А во время траура это невозможно! Господи, совсем забыла о черных перчатках! Наверное, у тебя их нет — значит, их нужно раздобыть немедленно! Необходимы также черные ленты, и ты должна надеть платье без выреза на груди. Я не буду приглашать молодежь — только нескольких ближайших друзей! Что бы ты сказала о сэре Мэттью Холлоу? Уверена, он с удовольствием пообедал бы у нас, да и тебе он нравится, не так ли?
— Да, очень правится, — рассеянно ответила Венеция.
— Он прекрасный человек и восхищается тобой — я поняла это с первого взгляда!
— Ну, он может восхищаться мной сколько угодно, лишь бы не докучал мне комплиментами, что, по-моему, не входит в его намерения, — равнодушно произнесла Венеция.
Миссис Хендред вздохнула, но больше ничего не сказала. Сэр Мэттью Холлоу, хотя и не являлся идеальной партией для Венеции, обладал многими достоинствами, и она радовалась их дружбе с Венецией. Конечно, он был немного староват для нее и к тому же вдовец, который, как говорили, похоронил свое сердце в могиле жены, но, несомненно, был поражен красотой Венеции и находил ее общество приятным.
В любом случае, сэр Мэттью был не единственным потенциальным супругом, которого миссис Хендред нашла для своей племянницы, поэтому ее не слишком обескуражило отсутствие энтузиазма со стороны Венеции. Она решила пригласить на обед и мистера Армина: он все знал о римских развалинах и тому подобных вещах и мог подойти девушке, которая провела три часа в Британском музее и брала в библиотеке книги о средневековье.
Венеции как будто правился мистер Армин — она говорила, что он хорошо информирован. Впрочем, ей правились и двое других холостяков — один из-за изысканной речи, другой из-за истинно джентльменского облика. Миссис Хендред испытывала сильное желание разразиться слезами и, возможно, сделала бы это, если бы знала, что Венеция перестала осматривать достопримечательности и каждую вторую половину дня посвящает поискам дома.
Задача оказалась нелегкой, но, прожив с тетей целый месяц, Венеция пришла к выводу, что этого достаточно для визита, и более, чем раньше, преисполнилась решимостью обзавестись собственным жильем. Возможно, занимаясь домашним хозяйством, она не будет чувствовать себя такой несчастной, забудет о своей любви или, по крайней мере, привыкнет к одиночеству, как Обри привык к хромоте.
Однажды, когда Венеция вернулась после очередных поисков, слуга, впустивший ее, сообщил, что к ней пришел какой-то джентльмен, который сидит в гостиной с миссис Хендред. Она застыла как вкопанная, чувствуя, что ее сердце перестает биться.
— Его зовут мистер Ярдли, мисс, — добавил слуга.
Глава 17
Эдуард приехал в Лондон с двойной целью. Он хотел посоветоваться с врачом, рекомендованным ему Хаптспиллом, — не то чтобы Эдуард видел какие-то основания для тревоги, но его кашель все еще продолжался, и это беспокоило мать. Хаптспилл сердито заявлял, что если она не доверяет ему, то пусть вызовет врача из Йорка, но Эдуард решил проконсультироваться у лондонского доктора.
— Надеюсь, дорогая Венеция, — лукаво заметил он, — мне незачем объяснять вам, почему я так решил и какова моя другая цель приезда в столицу.
— Мне жаль, что вы до сих пор не вполне поправились, — отозвалась она. — Миссис Ярдли тоже в городе?
Нет, он приехал без мамы. Ей очень хотелось сопровождать его, но Эдуард решил, что путешествие будет для нее чересчур утомительным, поэтому она осталась в Незерфолде. Эдуард остановился в «Реддиш», который ему рекомендовали, но этот отель оказался куда роскошнее, чем он ожидал по описаниям, и теперь его страшила возможность слишком большой суммы в счете.
— Как бы то ни было, это меня не разорит, а когда отправляешься в увеселительную поездку, можно проявить некоторую расточительность.
Когда миссис Хендред вышла из комнаты, для чего она очень скоро нашла предлог, Эдуард выразил свою радость, что застал Венецию живущей в столь комфортабельных условиях. Он не сомневался, что ее тетя — в высшей степени достойная женщина, но чувствовал некоторое беспокойство, пока не увидел все своими глазами. Теперь ему ясно, что Венеция проживает в окружении утонченной элегантности и, безусловно, погружена в водоворот модных увеселений.
— Думаю, у вашей тети широкий круг знакомых и она часто устраивает приемы. Разумеется, вы постоянно встречаетесь с новыми для вас людьми.
Было несложно догадаться о подлинной цели его приезда. Эдуард не считал Деймрела опасным соперником, но неизвестные щеголи и франты, о которых он шутливо ее расспрашивал, при этом пристально за ней наблюдая, легко могли ослепить девушку, выросшую в деревне.
Венеция прервала попытки Эдуарда выяснить, имело ли место нечто подобное, спросив, видел ли он Обри. Лицо Эдуарда сразу стало серьезным.
— Да, я видел его. Я знал, что вы будете о нем спрашивать, поэтому поехал в Прайори — должен признать, без особого желания, так как Деймрел не тот человек, с которым мне бы хотелось поддерживать знакомство, не ограниченное вежливыми приветствиями при встрече. Ситуация очень неловкая, Венеция, и я очень рассердился, услышав об этом. Неужели ваш дядя не пригласил Обри в Лондон вместе с вами?
— Пригласил, но Обри не захотел ехать. С ним все в порядке? Пожалуйста, расскажите, как… как вы все застали в Прайори. Обри — никудышный корреспондент.
— О, с ним все в полном порядке! Незачем говорить, что я застал его уткнувшимся носом в книгу за столом, заваленным бумагами! Я рискнул пошутить насчет его баррикад, как я их называю. Уверяю вас, если он хочет взять книгу с полки, то берет сразу целую дюжину! Я выразил удивление, что человек, так любящий книги, оставляет их валяться где попало — даже на полу! Неужели он никогда не ставит на место прочитанные книги?
— Никогда. Вы говорили ему, что едете в Лондон?
— Разумеется, так как это было целью моего визита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35