Тюнин (после паузы).Скажи… А это правда, что…
Екатерина Михайловна. Нет. А кто тебе сказал эту глупость?
Тюнин. Сказали.
Екатерина Михайловна. Зинаида, не иначе.
Тюнин. Это неправда?
Екатерина Михайловна. Нет. То есть он… Но это было давно. А Зинаида… Вот теперь и сводит счеты.
Тюнин. Как у вас все сложно.
Екатерина Михайловна. Сложно? Жизненно. Это раньше люди в одном месте работали, в другом – любили. Время было – на другое место. А сейчас когда? Работа – транспорт – магазин – кухня. Вот и вся любовь. В транспорте – тесно, в магазине – некогда, на кухне – некого. Вот и остается…
Тюнин. Ты, оказывается, циник.
Екатерина Михайловна. А ты разве на водах меня встретил? И не на балу.
Тюнин. Ну и что в этом хорошего?
Екатерина Михайловна. Раньше только вас красила работа, вы отдавали ей свою жизнь, а мы свою – вам. А теперь… Ну ладно, не будем считаться, кто кому. Иди, уже поздно.
Тюнин. Катя…
Екатерина Михайловна. Что?
Тюнин. До завтра?
Возвращается Иванов.
Иванов (Тюнину).Я видел вашего профессора. Он, оказывается, предупреждал вас.
Тюнин (Екатерине Михайловне).До завтра, да?
Иванов. Вы что, не слышите меня?
Тюнин (Иванову).Что?
Иванов. Я говорю, ваш профессор считает, что вы сами нарвались на неприятность, что он вас предупреждал.
Тюнин (посмотрел на Екатерину Михайловну, которая отошла, нехотя повернулся к Иванову).Профессор… Да, действительно предупреждал.
Профессор. Вы, голубчик, правда такой наивный или прикидываетесь? При чем здесь какой-то Изюмов? Речь не о нем – о вас! О вашей диссертации. Если вы с ними поссоритесь, они вообще не дадут вам отзыва. Или дадут отрицательный. Это значит – новый эксперимент. На другом заводе, может быть, даже в другом городе. Это еще год-полтора.
Тюнин. Так… А если я, значит, сделаю вид, что ничего у них не произошло…
Профессор. То они сделают вид, что у вас ничего не произошло.
Тюнин. Значит, можно плевать на здравый смысл, не надо уступать место инвалидам, разрешается обижать слабых и брать чужое? Так?
Профессор. Когда в чем-то не везет, голубчик, главное – не обобщать.
Николаева. Хорошо сказано.
Тюнин. Но они зачеркивают весь смысл нашей работы. Что же, закрыть глаза на это? Мол, не наше дело? Нет, это так нельзя оставить.
Профессор. А что вы можете сделать?
Тюнин. Зеленский – не господь бог, на него тоже есть управа.
Профессор. Ничего вы не добьетесь.
Тюнин. Я или мы?
Профессор. Вы. Я должен думать о лаборатории. Если завод прикроет нашу работу, это отнимет у каждого приличную сумму из зарплаты. На себя вам, конечно, наплевать – истина дороже, не в деньгах счастье, бедность не порок – что еще там говорят в подобных случаях? Ну, ладно, вы за свою принципиальность будете платить. А ваши товарищи за что? (Пауза.)Вот так-то. И не надо скандалов, жалоб, вообще хорошо бы поменьше внимания к нам. Мы еще не так красиво выглядим. Нас пускают-то из милости – как бедных родственников. И все поглядывают – не стащили бы фамильное серебро. А уж после вас – так от социологов вообще как от чумы шарахаться будут.
Тюнин. Знаете, я тоже так подумал сначала. И даже не хотел на другой день на завод идти. Но оказалось – все наоборот. До этого я их искал, а теперь – они меня.
Профессор. Да уж наслышан. Из красного уголка исповедальню сделали. Я не имею ничего против доверительных бесед, на том стоим, но руководство завода недовольно: в рабочее время – о личных делах.
Тюнин. О личных? А вам не сказали, что для них стало личным делом? Нет? Надо, знаете, очень допечь человека, чтобы он на работе о работе говорил.
Надежда Петровна. Может, мы лучше завтра побеседуем? А то сегодня день был сложный. Что поделать, работать ведь тоже иногда приходится. Не все же говорить о работе. У нас вон сколько лозунгов – стен не видно. Их прочитать только – полдня уйдет. За все, оказывается, бороться надо. Даже за чистоту в цехе. Просто взять метлу да подмести – это не то, тут минут за тридцать можно управиться, а дальше – как ни крути – работать надо. А если бороться – так это уж мероприятие, это уже дня на два, а может, и поболе. Тут уж если на саму работу времени не останется, никто не попрекнет. А как же – боролись… А какие только мероприятия не проводятся в рабочее время. Агитаторов – отпусти. На политинформации – отпускай. Бюро – часок от смены непременно захватит. Характеристику оформлять – обязательно днем, после гудка хорошей уж не получишь. Ордер получили, квартиру смотреть – опять днем; вечером плохо видно. Вот – социологический опрос – ну, это уж само собой, вроде как для дела считается. Ну, а уж о собраниях, совещаниях, планерках и говорить нечего. Даже зарплату раздают в рабочее время. Ерунда вроде – постоял минут десять, обменялся впечатлениями по поводу полученного – минут сорок, подумаешь, о чем говорить. И вот если все так взять да сложить – интересно, сколько на саму работу останется? А может, рабочее время – это не то, в которое работают, а то, в которое говорят о работе? А работать тогда надо в нерабочее время, сверхурочно? Что – вы думаете, я шучу? Посмотрите табель – сколько у нас сверхурочной работы. А ведь она вдвойне оплачивается. Вот и получается, что фактически мы вдвойне оплачиваем нашу бурную общественно-публицистическую деятельность. Ну, да ладно, это так, к слову, чтоб вы в полной мере оценили полученные от нас сведения. Дорогие они получаются, если подсчитать. На вес золота. Так что вы из них уж что-нибудь путное сообразите, а то как там насчет овчинки и выделки? Ладно, это у меня так – небольшой крик души вырвался – полушепотом.
Сидоров. Это вы на что намекаете? На наше заседание? А когда же его – после работы проводить?
Тюнин. Я ни на что не намекаю. Я вам рассказываю, о чем у людей душа болит.
Сидоров. Это к делу не относится.
Тюнин. Очень даже относится. Психология – от слова «психо» – душа.
Николаева. О чем у них душа болит, и без психологии известно. Вечером – где бы выпить, а утром – где бы опохмелиться. Мой сосед вот…
Тюнин. Вам не повезло с соседом. Не все же такие. Многие как раз переживают из-за этого.
Захар Захарович. Какие-то вы все несерьезные вопросы задаете. Вот почему вы не спросите, к примеру, как мы боремся с пьянством. Не бойтесь, спросите! Что? Гнать? Гоним. Не допускать? Не допускаем. Иди спи, мол, отдыхай. Нет, все правильно, а то у него радость неполная будет. Ну, конечно, прогул в табеле – это мы пишем. И из зарплаты этот день – все по закону. Так? Вроде так. На первый взгляд. А если еще раз посмотреть, повнимательней? Ну, вычел я с него, ну, обругал публично, ну, докладную написал. Так не ему ведь написал, не он ее читать-то будет. Он, может, вообще неграмотный. Ну, не в этом дело. Допустим даже, посрамленный он ушел. А план его? Он что – с ним ушел? Нет, он тут остался. Вот где. (Хлопает себя по шее.)А выполнять его кто должен? Он вроде бы. Поднажать – и наверстать. Ну, верно ведь, если по совести? Так ведь. Ну, так если по совести – он пить не должен в рабочее время. А раз пьет, значит, нету у него ее, совести. А раз нет, значит, и поднажимать не будет, и наверстывать. А что же тогда будет? А будет тогда невыполнение плана по всему участку. И не получит премию не он один, а еще кое-кто. Я, например. За что же я не получу ее? Это вопрос задачи. Ответ: за то, что наказал и не допустил. Что же я должен делать в этой ситуации? Это еще один вопрос задачи. Я попрошу его выйти в субботу или в воскресенье. Понимаете – не прикажу, не велю – попрошу. А он, сукин сын, еще покуражится и подумает; подойди завтра, скажет. Понятно? И если уважит он меня и отработает свое – не чужое, то я ему за это вдвойне выпишу. А потом еще отгул дам. Потому как в выходной работал. Возникает в этой связи третий вопрос: чем же я его наказал? Подсчитываем и отвечаем: тем, что дали поспать, когда все работали, и потом заплатили за работу в два раза больше, чем другим. Вот такая, значит, алгебра получается, товарищ социолог. Что же вы не записываете, вы запишите, а то забудете.
Иванов (Тюнину).Ну, хорошо, допустим, все это интересно – то, что вы рассказываете. Но нас интересует, что дальше было. Вы, говорят, ходили в инстанции?
Тюнин. Ходил.
Иванов. Ну, и что вам сказали?
Тюнин пожал плечами.
Понятно. Не поддержали, значит. Ну, и что вы?
Тюнин. Что я? Мне терять нечего.
Петров. Акт отчаяния из восьми букв. Кончается на мягкий знак.
Тюнин (машинально).Смелость.
Петров. Вот именно.
Иванов. Значит, собираетесь… (Посмотрел наверх.)
Тюнин. Не знаю. Изюмов попросил не ходить.
Появляется Изюмов.
Иванов. Изюмов? Но вы же вроде не виделись с ним?
Тюнин. На заводе. А он меня здесь разыскал.
Изюмов (Тюнину).Я понимаю вас: вы из-за меня на голгофу, а я… Но это эмоции. А если по делу… Вы женаты? Знаете, почему изменяют женам?… Нет, не поэтому. Это пошло. Потому что для возлюбленных мы даже лысые – кудрявые. А жена заставляет бороться с облысением. Улавливаете нюанс? Жена требует, должна требовать – не для себя даже, для детей. Она как бы начальник семьи, а начальниками всегда недовольны. Ко мне же в цехе – как к любовнице. Я не заставляю, не посылаю, не объявляю, не требую. Более того, им кажется, если я не согласен с ней, я согласен с ними. Это аберрация. Мне тоже не нравятся их опоздания, расхлябанность, пьянство. Но я за это не отвечаю. Мое дело – технология: давление, температура, скорости. Улавливаете нюанс? Поставьте меня на ее место, и я тут же стану женой – я должен буду осуществлять функции власти, в том числе и карательную. И ко мне тут же изменится отношение. Я как оппозиция в английском парламенте, как теневой кабинет. На выборах я могу победить, но как только я начну руководить, я очень скоро стану уязвим для критики. Человек должен знать свое оптимальное место. Начальник – это профессия. К этому надо иметь склонность. Екатерина Михайловна – боец. А я – созерцатель. Она внутри событий. А я – над. Естественно, сверху часто виднее. Мы с ней антиподы, но мы нужны друг другу. Вы же ученый, знаете: всегда должна быть и вторая точка зрения. Глядишь, в споре что-нибудь да родится. Это во-первых. А потом… Вы, наверное, знаете – у нас была авария. И был конфликт. Но он носил технический характер, а не личный. Если же меня назначат вместо нее, это будет выглядеть как сведение личных счетов. Улавливаете нюанс? Поэтому давайте договоримся: не надо ничего менять, не надо ни во что вмешиваться. Вы пришли и ушли, а нам вместе работать.
Тюнин. Как же вместе – они хотят…
Изюмов. Перехотят. Это из области иммунологии: реакция на чужеродное тело. Вы уйдете – температура снова станет нормальной. Нет, нет, вреда вы не принесли, не переживайте, даже наоборот, – иногда встряска полезна. Но любое лечение чревато осложнениями. Улавливаете нюанс? Поэтому я и пришел: не поднимайте волну… (Отходит.)
Иванов. Ну… И стоило из-за него копья ломать. Ругаться со всеми, рисковать защитой, а он вместо спасибо…
Сидоров. А вот все про какую-то аварию говорят. Что за авария – не узнавали?
Тюнин. Узнал. Рассказали…
Надежда Петровна. А чего здесь рассказывать?… Обычная история. Наша вылезла с предложением: не увеличивая площади, увеличить производительность. Теснота у нас – сами видели, тут не то что новую аппаратуру – старую еле втиснули. Так она предложила как бы второй этаж сделать. Не целиком, целиком тоже не проходил, а галерею вдоль стен. И на ней – аппараты. И центр свободен, и обслуживать удобно. На первый взгляд – очень даже остроумно. А вторым – вторым тогда никто не поглядел. Кроме Изюмова. Он посчитал – прочность перекрытий недостаточна, пролеты великоваты. Для статики – в самый раз, а аппараты наши, вы видели, – когда компрессор включается, вибрировать начинают. Ну, вроде холодильника. И если бы они, не дай бог, все сразу включились, одновременно… Знаете, как на мосту, когда строй солдат проходит, специально команду подают – чтоб не в ногу, а то рухнет. Так и тут. Он ходил к математикам, теория вероятности… Наши его на смех – чтоб все сразу, такого не бывает. Он им расчеты. Они их в сейф. Он докладную. Они ее туда же. Он к директору. Наша озлилась. Думает, он из упрямства. Двутавром прозвала его – не гибкий, мол. У нас ведь гибкость синонимом ума стала. Философию гибкости даже создали: уступим в малом, чтоб выиграть в большом, не лезь на рожон, не плюй против ветра и тэ дэ. Какая это философия? Наркоз это – чтоб стыда не чувствовать, что перед трудностями пасуешь. Словом, не гнется наш Двутавр, хоть они его и так, и эдак. И в колхоз грозятся на месяц, и в Сочи путевку предлагают соцстраховскую. А он свое: велики пролеты. А работы уже полным ходом, на всех углах уже раззвонили. Ну что ему оставалось? Молить бога, чтоб он не прав оказался. Тем временем построили, пустили. Цветы, кинохроника, все как положено. Наша из президиумов не вылезает, а он – из цеха: все считает, пересчитывает. Тут и премия подоспела. Она ему – как себе. Знай, мол, наших. Он деньги получил и в конверт их прямо у кассы. Конверт заклеил, через два года, говорит, если ничего не случится, на половину всех денег куплю вам цветы. Это он ей. А она – ну что ж, подожду, пока вазы буду собирать. Ну вот… А через три месяца… Хорошо, в ночную народу мало было. Ну, тут комиссия за комиссией. Прокуратура, министерство. Он про докладную ни слова, она сама не выдержала. Опять, стало быть, благородная. Комиссии позаседали, решили все же – несчастный случай – и укатили. А мы опять в трудовом порыве – дыры латать. А Изюмову – втык: почему, мол, тогда не настоял на своем, если был уверен. Он говорит: я же писал. А Зеленский: ты, говорит, по штатному расписанию не писатель, а инженер, должен свои инженерные убеждения отстаивать до конца. Так и сказал. Только вот не уточнил – до чьего конца. Ну, словом, что вам сказать… Так вот и живем: один без вины виноватый, услали на какие-то курсы, чтобы глаза комиссии не мозолил, другая – снова в передовиках. А как же – весь ремонт своими силами, по две смены пилили. Она лично балки таскала… Всем опять премию, ей опять как ему – настояла. Вот только не знаю, возьмет ли…
Сидоров. Ну, и что – взял?
Тюнин. Не знаю, он тогда еще не приехал.
Николаева. Я бы взяла. С паршивой овцы…
Входит курьер, протягивает Иванову конверт.
Иванов. Что это?
Курьер. Билеты. Вы заказывали.
Иванов. А-а… (Открывает конверт.)Позвольте, но это в Таллин. А у меня командировка в Ленинград.
Курьер. В Ленинград не было. (Уходит.)
Иванов. Но что же мне – опять командировку переписывать? (Уходит вслед за ним.)
Тюннн (Екатерине Михайловне).Катя! Погоди, не беги…
Екатерина Михайловна. Ну что? Мне некогда.
Тюнин. Почему ты не хочешь встретиться?
Екатерина Михайловна. Мы встретились. Что дальше?
Тюнин. Ну на ходу разве поговоришь…
Екатерина Михайловна. А о чем теперь говорить? Что хотел, ты уже сказал. Везде, где мог. Спасибо.
Тюнин. Ну, а что я мог сделать? Если б они не ре«шили убрать Изюмова… А как после этого молчать? Человека ни за что ни про что… Фактически из-за меня. А я – в кусты? Ну как?… Погоди, дослушай… Ты думаешь, я сам не переживал? Получалось, защищая его, я как бы против тебя…
Екатерина Михайловна. Слушай, оставь меня в покое с твоими переживаниями. Что ты как баба какая. Пора уж стать мужчиной. Воюешь – воюй, если убежден. Берешься решать судьбы людей – решай, если уверен. Но не извиняйся на каждом шагу, противно… (Уходит.)
Тюнин (вслед ей).Катя, погоди!… Что же теперь будет?… Неужели из-за этого…
Екатерина Михайловна возвращается. Тюнин смотрит на нее, словно только что ее увидел.
Екатерина Михайловна. Можно? Здравствуйте.
Сидоров. Здесь заседание.
Екатерина Михайловна. Я знаю. Я как раз к вам.
Сидоров. А вы кто, простите?
Тюнин (придя в себя).Это – Екатерина Михайловна. Начальник цеха.
С ид о р о в. Ах, вот как… (Смотрит на нее с интересом.)А мы разве вас вызывали? Что-то не помню.
Екатерина Михайловна. Нет. Я сама пришла. Дело в том, что… Словом, письмо по поводу… (Смотрит на Тюнина.)Его я написала.
Тюнин. Ты?! Не может быть…
Екатерина Михайловна. Я хочу его забрать.
Сидоров. То есть как это – забрать?
Петров. Причина необдуманных поступков. Семь букв. «О» – вторая.
Тюнин (машинально).Совесть.
Петров. Верно.
Екатерина Михайловна. Это неправда – то, что там написано.
Сидоров. Как это неправда, когда гражданин вот во всем сознался. Целую пьесу нам рассказал – в ли-«цах. Что же – ничего не было?
Екатерина Михайловна. Было. Но неправда, что он во всем виноват. И я бы не хотела… Если можно, верните мне его.
Сидоров. Не знаю. Я должен посоветоваться с председателем. (Уходит.)
Тюнин (после паузы– Екатерине Михайловне).Почему ты это сделала?
Екатерина Михайловна. Не знаю. Теперь не знаю. Тогда, наверное, знала… Ты мне столько зла принес. Одним движением – не важно, пусть нечаянным – все: и прошлое, и будущее… Этот цех – думаешь, женщине просто на заводе тянуть лямку, нет, не тянуть, тянут через силу, а я на работу бежала, мне каждый день в радость был… А когда появился мальчик с пальчик со своими дурацкими вопросами, я и конца дня ждать стала… Впервые… А потом, когда все это случилось… Не знаю, я все ломала голову – зачем это тебе, какой прок?
1 2 3 4 5