- Ты часто с ним беседуешь? - спросил Теодор.
- Я беседую со многими священниками. Он там не один, - сдержанно ответил Рамон, хотя, наверное, ему очень хотелось выпалить что-нибудь типа: "А какое твое собачье дело?"
- Ну и как? Эти беседы приносят тебе облегчение?
- Да... Нет. Я не знаю.
- Так что же они говорят тебе, Рамон?
- Они говорят, что я попаду в чистилище - а оттуда, возможно, отправлюсь прямиком в ад. Если только не...
- Если только что?
- Если только не покаюсь во всех грехах.
- А ты ещё этого не сделал?
- Еще не успел. У меня слишком много грехов, Теодор. Тебе этого не понять, потому что в твоем понимании никаких грехов не существует.
- Это не так, Рамон.
- Но я же собственными ушами слышал, как ты говорил об этом! Так как тебе понять меня? Конечно, Тео, я знаю, что ты очень добрый и производишь впечатление порядочного человека...
- Я не произвожу впечатление. Я такой на самом деле. И кое-что мне не понятно. Например, то, как может не хватать времени на то, что находится вне рамок временной категории. А если когда-то в прошлом мы с тобой и ссорились, то это лишь потому, что у каждого из нас есть свой взгляд на жизнь. Характер человека определяют его мысли, и если он...
- Вот именно! Именно по этой причина у нас с тобой нет и не может быть ничего общего.
- Но ты мне нравишься, Рамон. Я люблю тебя, как друга, и мы дружим уже несколько лет, не так ли?
- Да, я знаю. Но все-таки мне не понятно, почему ты остаешься моим другом, - сказал Рамон. - Мне кажется, это святое слово для тебя - "друг". Одно из двух: ты или чокнутый, или врун. Или же что-то замышляешь.
- Неужели ты так и не понял, что...
- Ну что ты привязался ко мне, Тео! - перебил его Рамон. - Это твоя религия!
- Ну знаешь ли... к твоему сведению, я никогда не стал бы набиваться в друзья к подлому, непотребному человеку, Рамон. Что же до религии, то любовь к ближнему своему была и остается основой морали, не так ли? - Это было совсем не то, что он хотел сказать, а потому последняя фраза прозвучала чересчур напыщенно. - Ты пытаешься найти разумное объяснение своему расположению ко мне. Тебе кажется, что этому обязательно должно быть некое логическое обоснование. Но почему ты просто не хочешь довериться нашей дружбе? Тебя никто не заставляет ехать со мной куда бы то ни было, Рамон. ТЫ волен поступить так, как считаешь нужным. Я предложил тебе эту поездку лишь потому, что мне хорошо с тобой. Ведь мне тоже очень-очень одиноко... без Лелии.
- Но ведь я убил ее... Тео, мы поссорились из-за ерунды, и я убил её. Но только в тот момент эта ссора вовсе не казалась мне такой уж пустяковой. - Его голос сорвался, у него перехватило дыхание. Рамон крепко зажмурился, закрыл глаза ладонями и остался сидеть неподвижно, опершись локтями о колени.
- Из-за чего вы поссорились?
- Я хотел, чтобы она вышла за меня замуж. Я был унижен и раздавлен...
- И что произошло потом?
- А затем я вышел в кухню и взял нож, - проговорил Рамон, глядя в глаза Теодору. - Я сказал, что даю ей последний шанс, что у неё есть ещё время передумать. Но она, наверное, подумала, что я просто шучу. А потом я уже просто не мог остановиться. Я остервенело наносил ей удары ножом, вполголоса скороговоркой продолжал он. - Она пыталась что-то сказать, может быть она даже передумала...
- А потом ты её изнасиловал?
- Я не помню. Должно быть, я просто потерял рассудок при виде крови и не помню ничего, что было потом. Я непомню, как пришел домой... и все же я каким-то образом там очутился.
- И потом ты вышел и купил цветы?
- Этого я тоже не помню. Может быть, я потерял сознание. Но это вряд ли. Я лишь помню, как я начал резать её. А как остановился, вспомнить не могу. - Рамон устремил на него остановившийся, невидящий взгляд, и можно было подумать, что дьявол ввел его в транс и вертит им, как хочет. - Тео, и ещё я помню, как отрезал ей нос. Представь себе!
Теодор начал шарить по карманам в поисках сигарет, но их там не оказалось.
- Тео, ты только представь себе, каково думать об этом каждую ночь, проговорил Рамон, закрыв лицо руками. - И ты поймешь, почему я сошел с ума!
- Ты не сошел с ума, Рамон, - автоматически возразил Теодор.
Рамон снова поднял на него глаза.
- Единственные люди, кто мне верит, это священники. Те самые священники, кого ты обычно называл придурками.
- Я никогда не называл их придурками, - сказал Теодор, хотя сам до конца не был в этом уверен. Их работа и в самом деле предполагала наличие хотя бы каких-никаких умственных способностей. Что же до чувства вины и покаяния, являющихся основой их вероучения, то им, наверное, было очень отрадно, что один из их прихожан так усердно кается перед ними в своем грехе, да ещё к тому же в столь серьезном, что его вполне достаточно для того, чтобы заточить бедолагу в тюрьму и терорризировать его весь остаток жизни. Но в следующий момент Теодор внезапно устыдился этой своей обиды и навязчивого желания залезть Рамону в душу, и он лишь сдержанно сказал: Все грешат, Рамон, никто небезгрешен. Разница лишь в степени греховности.
Рамон покачал головой.
- Все не так. Если ты не веришь, что все обстоит иначе. Ты человек неверующий, и для тебя понятия греха так такового попросту не существует.
- Отчего же, я вполне допускаю, что грех существует. Я не верю в первородный грех в том смысле, как ты это представляешь себе. Мне кажется, что история грехопадения символична, эта история иносказательно учит нас тому, что познание мира несет с собой не только благо, но и зло - лишение благодати. Но мы, тем не менее, живем в этом мире - это наш удел. Я не верю в то, что первородный грех должен тяжким грузом довлеть над душой человека в течение всей его жизни. И уж конечно я не верю в то, что ощущение собственной греховности может сделать лучше кого бы то ни было. Наоборот, зациклившийся на своих грехах человек, начинает деградировать. - Теодор говорил страстно, однако сильно сомневаясь в том, что его слова доходят до сознания Рамона. Рамон сидел, уставившись в одну точку и слегка покачиваясь всем телом из стороны в сторону.
- Я больше никогда никому не сделаю больно, Тео, - тихо проговорил Рамон. - Я больше никогда никого не убью.
- И я думаю, твои мысли тоже изменятся.
- В каком смысле?
Теодор держал руки в карманах, чувствуя в них нервную дрожь.
- Я хочу сказать, что со временем все забудется, и ты уже больше не будешь постоянно воскрошеть в памяти ту страшную сцену.
- Я тебе не верю, - упавшим голосом проговорил Рамон.
В дверь позвонили.
- Это Саусас. Я пойду открою, - сказал Теодор и вышел из комнаты.
Иносенса уже спешила вниз по лестнице. Теодор заблаговременно предупредил её о том, что ожидает прихода Саусаса.
Теодор встретил Саусаса в гостиной и ещё раз шепотом напомнил ему о том, чтобы тот не упоминал о пропаже его дневника. Затем они поднялись в студию, и Теодор повторил свою теорию того, как грабитель мог проникнуть в дом. Он также сказал, что Иносенса провела весь вечер в соседнем доме, у Веласкесов. Саусас распылил на подоконник какой-то порошок и принялся внимательно разглядывать его через увеличительное стекло.
Затем он выпрямился, толкнул окно, раскрывая створки пошире и принялся искать отпечатки со стороны улицы. В конце концов детектив озадаченно улыбнулся и недоуменно вскинул брови.
- Очень аккуратный вор. Ни единого отпечатка. Такое впечатление, что все бы вымыто горячей водой с мылом!
Они взглянули на увитую плющом перемыку между двумя домами. Ничто не указывало на то, что побеги плюща были примяты или поломаны. Это был самый обыкновенный, хорошо разросшийся, темно-зеленый плющ. Сама каменная перемычка была шириной около шестнадцати дюймов, устроенный со стороны улицы желобок длястока воды добавлял ещё дюйма четыре, а изогнутые металлические прутья как будто специально располагались именно таким образом, чтобы за них было удобно держаться тому, кто задумает пройти по этому мостику, соединявшему два соседних дома.
Саусас ещё раз просмотрел список пропавших предметов и заставил Теодора проверить свой гардероб, не пропало ли что-нибудь из одежды. Насколько Теодор мог судить, все его вещи оказались на месте.
- Иносенса, а из вашей комнаты ничего не пропало? - спросил Саусас.
- Нет, сеньор.
- А ключи вы вчера вечером с собой брали?
- Нет, сеньор, потому что я думала, что вернусь домой вместе с доном Теодоро.
- Где ваши ключи сейчас?
- Я держу их в сумочке и для верности прикалываю булавкой. Сумочка у меня в комнате.
- Они и сейчас там? - уточнил Саусас. - Вы проверяли?
- Нет, сеньор, я не проверяла. - Иносенса расстерянно заморгала, а затем торопливо поднялась к себе.
В следующий момент они услышали её сдавленный крик, и на лестнице снова раздались её торопливые шаги.
- Сеньор, мои ключи исчезли!
Теодор и Саусас взбежали наверх и вошли в её комнату. Ключи были отколоты от подкладки сумочки, и Иносенса показала им следы от английской булавки, располагавшиеся справа от кошелька с мелочью. Она всегда хранила свою связку ключей только здесь и нигде больше.
- Что ж, нужно будет немедленно сменить все замки, - вздохнул Теодор, чувствуя себя усталым и вконец раздавленным.
- И выставить круглосуточную охрану, - сказал Саусас. - Грабитель не взял практически ничего ценного, однако он, похоже, прошелся по всему дому, не так ли? И опять забрал ключи и не оставил отпечатков?
Это самое "опять" занозой заселов в сознании Теодора. Предположительно убийца Лелии забрал её ключи. Но в её квартиру не входил никто, кроме Хосефины и самих полицейских. За квартирой Лелии до сих пор велось наблюдение.
Подойдя к телефону в комнате Теодора, Саусас позвонил в полицейский участок и велел прислать охранника. Затем он сказал Теодору:
- Теперь будем трясти скупщиков краденного. Возможно, удастся отыскать хоть что-нибудь из ваших вещей.
- Меня не столько интересуют сами вещи, как тот, кто их украл у меня, - заметил Теодор.
- Еще бы. И меня тоже. - Саусас закурил. - А вашего приятеля Рамона это не интересует? Кстати, где он?
- У себя в комнате. А вчера он весь вечер был со мной. - Теодор видел, как Саусас едва заметно улыбнулся и кивнул. - Сеньор капитан, мы бы хотели съездить на несколько дней в Гуанахуато. Я могу позвонить вам оттуда и сообщить, в какой гостинице мы остановились.
- Гаунахуато, - задумчиво проговорил Саусас. - По делам или как?
- Нет. Просто ради смены обстановки.
- Что ж, полагаю, это вполне возможно, - сказал Саусас. - А Иносенса останется здесь?
- Думаю, что да, - ответил Теодор.
Саусас удовлетворенно кивнул.
- У дома мы выставим охрану. Я пробуду у вас до прибытия охранника. Если вы не возражаете, сеньор, то я подожду в вашей студии. Там из окна видно улицу, и я увижу его. - Он вышел в студию.
А Теодор пролистал телефонный справочник и позвонил в слесарную мастерскую. Там ему пообещали, прислать мастера "после трех часов", что, как Теодору было прекрасно известно, могло означать и "завтра" или даже "послезавтра", однако, звонить в другую мастерскую он не стал.
Иносенса приготовила обед, и Теодор пригласил Саусаса отобедать с ними, но тот отказался. Однако, не успели они с Рамоном сесть за стол, как прибыл охранник. Саусас сказал, что человек в штатском будет находиться на противоположной стороне улицы в течение восьми ближайших часов, после чего его сменит другой полицейский.
- Как дела, Рамон? - спросил Саусас.
- Спасибо, все очень хорошо.
- Ну как, а вчерашняя вечеринка вам понравилась?
- Было очень весело, - сдержанно ответил Рамон.
- Что ж, буду держать вас в курсе, - пообещал Саусас и ушел.
Слесарь все же пришел в тот же день, и уже к вечеру все замки были заменены. Они решили отправиться в Гуанахуато через два дня, то есть седьмого марта. Теодор внес платеж за квартиру Рамона за месяц вперед. Предполагалось, что Иносенса останется дома до тех пор, пока Теодор не пришлет за ней, если после нескольких дней в гостинице им захочется снять на какое-то время дом в Гуанахуато или где-нибудь еще. Днем Иносенса должна была находиться в доме, но оставаться ночью в пустом доме одна она боялась, а потому договорилась с Констансией, что будет ночевать у нее.
Приставленные к дому охранники взад-вперед прохаживались по тротуару вдоль квартала или же просто стояли на противоположной стороне улицы. Иногда на дежурство выходило сразу двое охранников, и тогда они прогуливались перед домом уже не по одиочке, а вдвоем.
В день отъезда, седьмого числа, около девяти часов утра Иносенса пришла со двора, где она поливала цветы, держа в руках большой конверт из коричневой оберточной бумаги.
- Глядите, сеньор! Ведь это ваш дневник, не так ли?
Теодор укладывал чемоданы в гостиной. Конверт был незапечатан. И в нем лежал его дневник.
- Только Рамону не говори, - прошептал он Иносенсе, так как дверь в комнату Рамона была открыта. - Где ты это нашла?
- Между прутьями ворот. Как вы думаете, кто мог это туда положить?
- Не знаю, - признался Теодор, а про себя подумал: "Вот тебе и охрана."
- Неужели Рамон? - испуганно ахнула Иносенса.
- Нет, Иносенса. Он был украден позапрошлой ночью - вместе с другими вещами. Но Рамону я об этом не сказал. Вот и все. Так что и сейчас ничего ему не говори. Поняла? А о находке я просто сообщу капитану Саусасу.
Иносенса кивнула, но вид у неё был озадаченный.
Теодор дождался, когда она выйдет из комнаты, а затем нетерпеливо раскрыл и перелистал свой дневник. Все осталось, как было, все страницы на месте, никаких новых пометок. Он уже собирался закрыть тетрадь, когда заметил, что вложенная под первую страницу обложки большая фотография Лелии пропала. И с большим опозданием он подумал о возможных отпечатках, которые только что оказались уничтожены его собственными пальцами. Закрыв дневник, Теодор заметил на одном из уголков кожанного переплета царапину длиной примерно в три дюйма. Такой след мог остаться от соприкосновения с гравием, острием ножа или кошачьим когтем.
Глава 19
Теодор бывал в Гуанахуато три или четыре раза, но ему никогда не приходилось задерживаться там больше одного дня. Для него это был особый город, один из самых любимых, куда хотелось приезжать снова и снова. В Мексике было немало и других старинных городков с акведуками и заброшенными шахтами, где некогда добывали серебро, но в Гуанахуато все эти прелести маленьких городков сочетались наилучшим образом, как на хорошо скомпонованной картине. Когда Теодор думал о Гуанахуато, в его воображении возникал панорамный вид городка, раскинувшегося среди холмов в окружении гигантских гор; город изысканных, хотя и поблекших от времени, розовых, золотисто-коричневых и желтых тонов. Однажды он даже зарисовал этот свой воображаемый пейзаж. Получилась маленькая картина, ибо хоть город и раскинулся довольно широко, но все в нем казалось чрезвычайно миниатюрным, таким, чтобы было удобно охватить взглядом и уместить в душе и памяти. Эта картина висела в спальне у Лелии, и о её дальнейшей судьбе Теодору ничего не было известно. Возможно, никто даже не подозревает о том, что это он нарисовал. Подписывать её он не стал, так как подпись нарушила бы всю композицию.
Городок Гуанахауто находился в стороне от главного шоссе, и в нем была лишь одна-единственная хорошая дорога, по которой можно было попасть в город (равно как и уехать из него). Она делала поворот у Силао и бежала извилистой змейкой по дну узкого Каньона-де-Марфил. Затем дорога начинала постепенно взбираться вверх по склону, откуда открывалась панорама безлюдных равнин и гор, а затем снова шла под уклон, опускаясь на самое дно темного ущелья, куда никогда не заглядывало солнце. Виднеющиеся вдалеке, у самого горизонта, горы были окутаны голубой дымкой, и подобно многим другим пейзажам, которые Теодору довелось видеть в Мексике, они словно говорили величественным голосом: "Вот он я - в миллион миллионов раз больше и старше тебя. Посмотри на меня и перестань суетиться из-за своих мелочных проблем!" Этот грандиозный вид был источником меланхоличного умиротворения подобного тому, что обычно снисходило на душу Теодора при созерцании звездного неба в погожую безлунную ночь. Он начинал раслабляться, и хмурое выражение исчезало с его лица.
Они проехали мимо двух местных индейских детишек, бредущих по обочине и ведущих козла, крепко держа его за бороду. Они помахали Теодору, и он помахал им в ответ.
На повороте двое других ребятишек выскочили на дорогу, едва не угодив под колеса автомобиля. Теодор резко затормозил, вдавливая до отказа в пол педаль тормоза, отчего стоявшая на заднем сидении кошачья дорожная клетка соскользнула на пол, а Рамон ударился лбом о щиток.
- Сеньор, купите апельсины! Очень хорошие апельсины! Всего одно песо за целую коробку! - маленькая девчушка ловко просунула в окно свою коробку.
- Так же и под колесами оказаться не долго, - сказал Теодор, глядя на её растерянное личико.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34