Контракты заключались на много столетий. Время принадлежало мертвецам. Но сами они стоили дешево.
– Их напугала история с «Эворт-Оз-Вест», – сказала Элена Асадо.
– Горстка контрададос отказывается от своих обязательств на каком-то занюханном астероиде – и они уже трусят, что небо свалится им на головы?
– Они называют себя «Свободными Мертвецами». Дай вещи имя – и ты дашь ей силу. Это лишь начало. «Эворт-Оз-Вест», все остальные орбитальные и дальнекосмические промышленные корпорады – они давно поняли, что вне Земли их контракты будут недействительны. Они уже проиграли. Космос принадлежит мертвым, – сказала женщина.
Сол пересек эту просторную комнату и подошел к другому окну, к безопасному, под которым в глубокой ложбине расстилалась панорама ночного города. Рисунок его ладони, служивший ключом, расконфигурировал стекло. Вокруг заклубилась ночь, городская ночь, пропахшая можжевельником, сексом, дымом, смуглым полуденным зноем. Он подошел к балконным перилам. Бульвары мерцали, точно карта сознания, но в сердцевине этой карты расстилалось огромное черное пятно амнезии – аморфная зона, где свет отсутствовал, где не работала геометрия городской планировки. Сент-Джон. Некровилль. Мер-твоград. Город мертвых, город в городе, окруженный стенами и рвами, охраняемый теми же вояками, которые патрулировали бульвары. Город комендантского часа. Каждый вечер на закате, в двадцатикилометровой высоте над Мегаполисом-Трес-Вальес расцветали алые пульсирующие сполохи искусственной зари: этот небесный знак приказывал всем трем миллионам мертвецов вернуться с живых улиц в свои некровилли. Мертвецы проходили через пять массивных ворот в форме буквы «V», разделенной пополам горизонтальной линией. Энтропическая, телесная жизнь спускается вниз; жизнь вечная, воскрешенная восходит вверх, пересекая разделительную линию смерти. Таков закон, таково правило сегрегации. Мертвецы есть мертвецы, живые есть живые. И вместе им не сойтись – как не сходятся ночь и день.
Тот же самый знак был вплавлен в ладонь всех воскрешенных, покидавших резервуары Дома Смерти.
Неувязочка вышла, подумал Сол. Не все соблюдают комендантский час. Он поднес свою ладонь к глазам, изучая линии и бугорки, точно пытаясь прочесть по ней свою судьбу.
Он видел знак смерти на руке служанки Элены – видел, как он загорается одновременно с зарей.
– Никак не можешь поверить, что это возможно?
Незаметно для него Элена тоже вышла на балкон и остановилась за его спиной. Он почувствовал, как она прикасается к его волосам, к плечу, к голой руке. Кожа к коже.
– Индейское племя «проколотых носов» верит, что мир погиб на третий день существования, а мы живем в сновидениях его последней ночи. Я упал. Я ударился об ослепительно белый свет – он оказался твердым. Твердым, как алмаз. Может, мне только снится, что я жив, а мои сны – последние раздробленные секунды моей жизни.
– Тебе могло такое присниться?
– Нет, – сказал он, помедлив. – Я больше ничего вокруг себя не узнаю. Не могу понять, как из того, что я помню, мог получиться нынешний мир. Столько всего пропало бесследно.
– Я не могла ничего предпринять, пока не уверилась, что он не подозревает. Он все предусмотрел.
– Это в его стиле.
– В байку про аварию аэролета я с самого начала не верила. Вселенная, конечно, – дама ироничная, но аккуратность ей несвойственна.
– Я все думаю о том бедняге пилоте, которого он тоже убрал, чтобы все выглядело аккуратно. – Ветер принес из города мертвых отдаленный барабанный бой. Завтра большой праздник – Ночь Всех Мертвецов. – Пять лет, – проговорил он. Услышал, как прервалось ее дыхание, и понял, о чём она сейчас спросит и что последует за этим.
– Что чувствуешь, когда становишься мертвым? – спросила Элена Асадо.
За несколько недель заточения в этом доме на холмах он, незаконный мертвец, неклейменый, незакрепощенный контрактом, понял, что она спрашивает не о переживаниях воскрешенных людей. Ее интересует тьма до воскресения.
– Ничего, – ответил он так, как отвечал всегда. То была истина, но не правда, потому что «ничего» – феномен человеческого сознания, а во тьме, наступившей после сокрушительного света на перекрестке Гуверовского бульвара, не осталось никаких следов сознания – ни человеческого, ни какого-либо еще. Ни снов, ни времени, ни утрат, ни света, ни тьмы. НИЧЕГО.
Теперь ее пальцы гладили его кожу, пытаясь нащупать остаточный холод этого «ничего». Повернувшись к городу спиной, он подхватил ее на руки и понес к большой пустой кровати. За месяц новой жизни он отлично усвоил правила игры. Он отнес ее к большой, широкой белой кровати, освещенной огнями лежащего внизу города. Все было холодно и формально – как и в прошлый раз, и в позапрошлый, и позапоза… Он знал, что для нее это не просто соитие с любовником, который вернулся после изгнания из далекого далека. По трепету, по дерганью ее мускулов он чувствовал: ее возбуждает именно идея секса с мертвецом. Именно его природа чаровала и отталкивала Элену. Роль фетиша в чужом извращении его ничуть не смущала. Но тело, когда-то известное под именем «Соломон Гурски», знало кое-что другое – нечто, известное лишь мертвым. Не все, что умерло, потом воскресает. Облик, личность, разум возвращаются. Но любовь не переживает смерти.
После секса она любила слушать его рассказы о воскресении: о том, как «ничто» превратилось в «нечто», и он увидел сквозь мельтешение текторов ее склоненное лицо. Но этой ночью он ничего не рассказывал. Он спрашивал.
– Как я выглядел? – задал он вопрос.
– Твое тело? – переспросила она. Он не стал ее разубеждать. – Опять хочешь посмотреть фотоснимки из морга?
Обугленную ухмылку пустой оболочки он и так помнил наизусть. Руки, вытянутые по швам. По этой детали она сразу обо всем догадалась. Погибшие в огне умирают, воздев кулаки кверху, сражаясь с пламенем.
– Даже после того, как тебя эксгумировали, я не могла тебя сразу воскресить. Знаю-знаю, ты мне передал его слова, что на данный момент мне ничего не угрожает. Но было слишком рано. Технология еще недостаточно развилась, и он бы сразу узнал. Прости, что мне пришлось держать тебя на льду.
– Ничего, я даже не заметил, – сострил он.
– Я все спланировала с самого начала. Все предусмотрела: уволиться из «Тесслер-Танос», нанять нелегальный резервуар в Сент-Джоне. Дом Смерти не знает и одной десятой о том, что там творится.
– Спасибо, – сказал Сол Гурски. И тут почувствовал ЭТО. Почувствовал ЭТО, увидел ЭТО, точно свое собственное тело. Она ощутила, что Сол напрягся.
– Опять воспоминания?
– Нет, – проговорил он. – Наоборот. Вставай.
– Зачем? – растерялась она.
Сол уже натягивал на себя одежду: прикосновение шелка, прикосновение кожи.
– Время, которое тебе дал Адам…
– Да?..
– Оно истекло.
Машина морфировала в сплющенную, гоночную. У поворота, где авеню начинала спускаться с горы, они оба ощутили энергетическую волну: над ними низко-низко летело нечто огромное, абсолютно беззвучное.
– Бросаем машину, – приказал он.
Двери уже откинулись, точно крылья чайки. Три шага – и дом за их спинами взлетел на воздух, растаял в белом огне. Пламя силилось их всосать, тянуло назад в свою зону аннигиляции земного притяжения. Но тут ударная волна швырнула их, машину и всех бездомных существ на мостовую авеню. Несмотря на вой домашней сигнализации, вопли соседей, рев и треск пожара, Сол услышал, что воздушное судно делает круг над испепеленной асьендой. Схватив Элену за руку, он бросился бежать. Аэролет прошел над ними. Машина испарилась в протуберанце белой энергии.
– Черт! Нанобоеголовки!
Они полубегут, полускатываются по террасам многоярусных садов. Элена уже задыхается. Высоко вверху кружит аэролет, заслоняя массивной тушей тусклые звезды, вынюхивая Сола с Эленой своими экстрасенсорными органами чувств. Внизу по садам уже рассыпаются, начиная прочесывание, многочисленные сегуридадос.
– Как ты узнал? – хрипит Элена.
– Увидел, – отвечает Соломон Гурски.
Целая компания серристос расслабляется в бассейне. Сол с Эленой срывают вакханалию – едва завидев их, перепуганные гуляки пускаются наутек. Ниже, еще ниже. Аугментированные кибергончие, рыча, провожают их своими инфракрасными глазами; системы домашней защиты, пробуждаясь от спячки, фиксируют их изображения, вызванивают полицию.
– Увидел? – переспрашивает Элена.
Сол с Эленой выскакивают из проулка между заборами прямо на бульвар. АПВэшки и муниципальные гондолы, резко тормозя, вычерчивают на черном шоссе дымящиеся гексаграммы. Клаксоны. Фары. Многоэтажная ругань. Скрежет колес. Визг тормозов. Треск ломающегося тектопластика отзывается двойным, тройным эхом. Затор из расплющенных машин на правой полосе. На правой обочине у тортиллерии стоит мопедмобиль. «Кочеро» охотно забывает о своих «энчиладас» ради твердой, черной валюты из кошелька Элены. Ради денег, которые и звенят, и складываются.
– Куда?
Разрушения, причиненные его пассажирами, произвели на шофера немалое впечатление, Лютая ненависть к автомобилям – общее свойство всех таксистов на свете.
– Вперед! – сказал Гурски.
Стреляя и чихая, мопед выехал на мостовую.
– Еще не улетел, – заметила Элена, высунувшись из-под тента и вглядываясь прищуренными глазами в ночное небо.
– Не посмеют – полное шоссе машин.
– На авеню уже посмели. – И после паузы: – Ты сказал «увидел». Как это – увидел?
– Когда ты мертв, ты знаешь смерть, – сказал Соломон Гурски. – Знаешь ее лицо, ее маску, ее запах. У нее есть аромат, он ощущается издали, как феромоны моли. Он поднимается вверх по течению времени.
– Погодите, – сказал «кочеро» – нищий, но живой. – Вы чего-нибудь знаете насчет того взрыва на холме? Там что, аэролет разбился? Или другое что?
– Другое что, – произнесла Элена. – Поторопитесь!
– Леди, скажите, куда ехать – я поеду.
– В Некровилль, – распорядился Соломон Гурски. Сент-Джон. Город Мертвецов. Поселение вне закона, вне смертности, вне страха, вне любви – вне всех уз, которые прочно соединяют живых. Город изгнанников. Сол сказал Элене:
– Если ты хочешь свергнуть Адама Тесслера, это удастся сделать только извне. Со стороны.
Он сказал это по-английски. Слова со странным привкусом тяжело давались губам.
– Ты должна примкнуть к обездоленным. К мертвецам.
Попытка проскочить через флуоресцирующую букву «V» – ворота Некровилля – была равносильна Большой Смерти в эпицентре нановзрыва, превращающего все, что угодно, в горячую ионную пыль. Мопед прокрался мимо самурайских силуэтов – сегуридадос, охранявших ворота. Сол велел шоферу высадить их под пыльными пальмами заброшенного бульвара, тесно прижавшегося к суперколючей проволоке Сент-Джона. Покинутые живыми газоны буйно разрослись, бассейны покрылись коростой из отбросов и кувшинок, приветливые дома в испанском стиле кротко разрушались, перевариваемые собственными садами.
«Кочеро» нервно ежился, но Солу здесь понравилось. Он знал эти улицы. Маленький мопед, покашливая, унесся в страну подлинно живых.
– Здесь полно рек и ручьев, которые забраны в трубы, – сказал Сол. – Некоторые проходят под заграждениями – прямо в Некровилль.
– Опять твое мертвецкое ясновидение? – спросила Элена, когда Сол нырнул в заросший проулок между усадьбами.
– В некотором роде. Я здесь вырос.
– А я и не знала.
– Тогда мы здесь в безопасности. Элена остановилась.
– Ты меня в чем-то обвиняешь?
– Элена, сколько процентов меня ты выстроила заново?
– Сол, все воспоминания – твои. Настоящие. Мы любили друг друга – когда-то.
– Когда-то, – повторил он.
И почувствовал ЭТО. Мурлыканье трущегося о его кожу статического электричества – точно руки Элены гладили все его тело одновременно. Это не было предчувствием, астральным бутоном близкой смерти. Это было физическое явление – ласковое прикосновение сфокусированных гравитационных полей.
Они свернули за угол проулка в тот самый миг, когда мечадоры, спокойные и медленные, слетели с небес на крыши старых замшелых ресиденсиас. За бурьяном былого теннисного корта оказалась дренажная канава, огороженная ржавыми сетчатыми щитами. Сол одним ударом повалил целый щит. Адам Тесслер производил сильных, проворных мертвецов. Тухлый, еле текущий ручеек привел беглецов к ржавой решетке стока.
– А теперь проверим, не исказил ли чего во мне генератор, – сказал Сол, ударом ноги выбив решетку. – Если мои воспоминания принадлежат мне, мы вылезем в Сент-Джоне. Если нет, то три дня спустя мы будем качаться на воде в бухте, и хлорка выест наши глаза.
Они спрятались в тоннель за миг до того, как над ними прошел мечадор «МИСТ-27», осыпав ручей боевыми текторами, взметнул ил и воду к небесам. Мертвый мужчина и живая женщина, хлюпая по воде, убежали во тьму.
– А знаешь, он тебя любил, – сказал Сол. – Потому-то он это и делает. Он ревнивое божество. Я всегда знал, что он хочет тебя – сильнее, чем ту женщину, которая считается его женой. Пока я был мертв, он мог сам перед собой прикидываться, что у вас еще что-то получится. Он мог не обращать внимания на твою войну против него – Элена, ты ведь против него бессильна, в одиночку-то. Но когда ты меня воскресила, он не мог больше обманывать себя. Не мог прикидываться победителем. Не мог тебя простить.
– Мелочное божество, – проговорила Элена. Вокруг ее икр, затянутых в кожаные брюки, бурлила вода. Над головой зиял светящийся круг – водоотводная труба с улицы. Они немного постояли под ним, ощущая, как прикасается к их лицам свет Некровилля. Элена поднялась на цыпочки – отодвинуть решетку. Соломон Гурски задержал ее, повернул ее руку ладонью к свету.
– И вот еще что, – произнес он. Вытащил из стены туннеля остроконечный обломок бетонной опалубки. Тремя мощными, жестокими штрихами врезал в ее плоть перечеркнутое «V» – знак смерти.
четверг
Он успел спуститься на три километра по погонщику массы, когда флот разнес Марлен-Дитрих в клочья. Комета Джуди находилась в пяти астрономических единицах от перигелия, вне эклиптики, в тридцати шести градусах от Клайда-Марлен-Дитрих, но в ее небесах на миг засияло второе солнце.
Складки прозрачной тектопластиковой кожи, прикрывавшие лицо Соломона Гурски, потемнели. Верхо-руки Сола, державшие паутинницу звездодвигателя, задрожали – его электромагнитные органы чувств сотрясла ударная волна от пятидесяти миниток-боеголовок, превратившихся в беваватты твердой энергии. Предсмертный крик целого народа. Внутри астероида, тес-Ио сгрудившись в хаотично переплетенных туннелях, парили в невесомости триста Свободных Мертвецов. Марлен-Дитрих была колыбелью мятежа. Корпорады таких обид не спускают.
Лицещит Соломона Гурски вновь посветлел. Костер, на котором погибла Марлен-Дитрих, уже отгорел, но его инфракрасные глаза видели искры, медленно гаснущие среди звезд.
В его черепе раздался голос Элены.
«Ты знаешь?»
Хотя Элена сидела в «матке» – штабном бункере в полукилометре от поверхности кометы, – она была открыта Вселенной нараспашку: связана идент-линками с сенсорной сетью в «корочке» ядра и целым нимбом зондов-шпионов размером с бактерию, которые сновали по разреженному газовому гало.
«Видел», – произнес про себя Сол Гурски.
«Теперь переключатся на нас», – сказала Элена.
«Тебе так кажется».
Перебирая низоруками, Сол пробирался по тонкому хребту погонщика массы к микропробоине, вызванной столкновением с метеоритом.
«Я знаю. Когда дальнобойки наводили порядок после взрыва, мы засекли следы термоядерных блиперов».
Левой уцепиться, правой отцепиться, правой уцепиться, левой отцепиться, правой отцепиться… Когда Свободные Мертвецы модернизируют тебя, ты узнаешь много нового. Например, что пространство – штука относительная, обусловленная твоим мировоззрением. Спустившись на треть высоты девятикилометрового погонщика массы, на который наколоты миллиарды тонн кометного вещества, ты уже не употребляешь понятий «вверх» и «вниз». Скажи про себя «вверх» – голова закружится. «Вниз» – и над твоей головой повиснет грязный ледяной шар диаметром в два километра, болтающийся на ниточке из тектопластика-суперпроводника. «Прочь отсюда» – единственное понятие, позволяющее сохранить здравый рассудок. Уйти и вернуться.
«Сколько движков?» – спросил Сол.
Пробоина сама привлекала к себе внимание – умный пластик в случае ранения пульсировал оранжевым огнем. «Восемь».
Сол выругался про себя. Даже роздыху себе не дают.
«Много у нас времени?»
Элена перекачала свои расчеты по М-линку на зрительный центр его мозга. Огненные кривые протянулись сквозь время и мрак, искривляясь под напором тяготения Юпитера. При заданном ускорении земной флот окажется в дальности выстрела через восемьдесят два часа.
Война в небесах длилась уже двенадцатый год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
– Их напугала история с «Эворт-Оз-Вест», – сказала Элена Асадо.
– Горстка контрададос отказывается от своих обязательств на каком-то занюханном астероиде – и они уже трусят, что небо свалится им на головы?
– Они называют себя «Свободными Мертвецами». Дай вещи имя – и ты дашь ей силу. Это лишь начало. «Эворт-Оз-Вест», все остальные орбитальные и дальнекосмические промышленные корпорады – они давно поняли, что вне Земли их контракты будут недействительны. Они уже проиграли. Космос принадлежит мертвым, – сказала женщина.
Сол пересек эту просторную комнату и подошел к другому окну, к безопасному, под которым в глубокой ложбине расстилалась панорама ночного города. Рисунок его ладони, служивший ключом, расконфигурировал стекло. Вокруг заклубилась ночь, городская ночь, пропахшая можжевельником, сексом, дымом, смуглым полуденным зноем. Он подошел к балконным перилам. Бульвары мерцали, точно карта сознания, но в сердцевине этой карты расстилалось огромное черное пятно амнезии – аморфная зона, где свет отсутствовал, где не работала геометрия городской планировки. Сент-Джон. Некровилль. Мер-твоград. Город мертвых, город в городе, окруженный стенами и рвами, охраняемый теми же вояками, которые патрулировали бульвары. Город комендантского часа. Каждый вечер на закате, в двадцатикилометровой высоте над Мегаполисом-Трес-Вальес расцветали алые пульсирующие сполохи искусственной зари: этот небесный знак приказывал всем трем миллионам мертвецов вернуться с живых улиц в свои некровилли. Мертвецы проходили через пять массивных ворот в форме буквы «V», разделенной пополам горизонтальной линией. Энтропическая, телесная жизнь спускается вниз; жизнь вечная, воскрешенная восходит вверх, пересекая разделительную линию смерти. Таков закон, таково правило сегрегации. Мертвецы есть мертвецы, живые есть живые. И вместе им не сойтись – как не сходятся ночь и день.
Тот же самый знак был вплавлен в ладонь всех воскрешенных, покидавших резервуары Дома Смерти.
Неувязочка вышла, подумал Сол. Не все соблюдают комендантский час. Он поднес свою ладонь к глазам, изучая линии и бугорки, точно пытаясь прочесть по ней свою судьбу.
Он видел знак смерти на руке служанки Элены – видел, как он загорается одновременно с зарей.
– Никак не можешь поверить, что это возможно?
Незаметно для него Элена тоже вышла на балкон и остановилась за его спиной. Он почувствовал, как она прикасается к его волосам, к плечу, к голой руке. Кожа к коже.
– Индейское племя «проколотых носов» верит, что мир погиб на третий день существования, а мы живем в сновидениях его последней ночи. Я упал. Я ударился об ослепительно белый свет – он оказался твердым. Твердым, как алмаз. Может, мне только снится, что я жив, а мои сны – последние раздробленные секунды моей жизни.
– Тебе могло такое присниться?
– Нет, – сказал он, помедлив. – Я больше ничего вокруг себя не узнаю. Не могу понять, как из того, что я помню, мог получиться нынешний мир. Столько всего пропало бесследно.
– Я не могла ничего предпринять, пока не уверилась, что он не подозревает. Он все предусмотрел.
– Это в его стиле.
– В байку про аварию аэролета я с самого начала не верила. Вселенная, конечно, – дама ироничная, но аккуратность ей несвойственна.
– Я все думаю о том бедняге пилоте, которого он тоже убрал, чтобы все выглядело аккуратно. – Ветер принес из города мертвых отдаленный барабанный бой. Завтра большой праздник – Ночь Всех Мертвецов. – Пять лет, – проговорил он. Услышал, как прервалось ее дыхание, и понял, о чём она сейчас спросит и что последует за этим.
– Что чувствуешь, когда становишься мертвым? – спросила Элена Асадо.
За несколько недель заточения в этом доме на холмах он, незаконный мертвец, неклейменый, незакрепощенный контрактом, понял, что она спрашивает не о переживаниях воскрешенных людей. Ее интересует тьма до воскресения.
– Ничего, – ответил он так, как отвечал всегда. То была истина, но не правда, потому что «ничего» – феномен человеческого сознания, а во тьме, наступившей после сокрушительного света на перекрестке Гуверовского бульвара, не осталось никаких следов сознания – ни человеческого, ни какого-либо еще. Ни снов, ни времени, ни утрат, ни света, ни тьмы. НИЧЕГО.
Теперь ее пальцы гладили его кожу, пытаясь нащупать остаточный холод этого «ничего». Повернувшись к городу спиной, он подхватил ее на руки и понес к большой пустой кровати. За месяц новой жизни он отлично усвоил правила игры. Он отнес ее к большой, широкой белой кровати, освещенной огнями лежащего внизу города. Все было холодно и формально – как и в прошлый раз, и в позапрошлый, и позапоза… Он знал, что для нее это не просто соитие с любовником, который вернулся после изгнания из далекого далека. По трепету, по дерганью ее мускулов он чувствовал: ее возбуждает именно идея секса с мертвецом. Именно его природа чаровала и отталкивала Элену. Роль фетиша в чужом извращении его ничуть не смущала. Но тело, когда-то известное под именем «Соломон Гурски», знало кое-что другое – нечто, известное лишь мертвым. Не все, что умерло, потом воскресает. Облик, личность, разум возвращаются. Но любовь не переживает смерти.
После секса она любила слушать его рассказы о воскресении: о том, как «ничто» превратилось в «нечто», и он увидел сквозь мельтешение текторов ее склоненное лицо. Но этой ночью он ничего не рассказывал. Он спрашивал.
– Как я выглядел? – задал он вопрос.
– Твое тело? – переспросила она. Он не стал ее разубеждать. – Опять хочешь посмотреть фотоснимки из морга?
Обугленную ухмылку пустой оболочки он и так помнил наизусть. Руки, вытянутые по швам. По этой детали она сразу обо всем догадалась. Погибшие в огне умирают, воздев кулаки кверху, сражаясь с пламенем.
– Даже после того, как тебя эксгумировали, я не могла тебя сразу воскресить. Знаю-знаю, ты мне передал его слова, что на данный момент мне ничего не угрожает. Но было слишком рано. Технология еще недостаточно развилась, и он бы сразу узнал. Прости, что мне пришлось держать тебя на льду.
– Ничего, я даже не заметил, – сострил он.
– Я все спланировала с самого начала. Все предусмотрела: уволиться из «Тесслер-Танос», нанять нелегальный резервуар в Сент-Джоне. Дом Смерти не знает и одной десятой о том, что там творится.
– Спасибо, – сказал Сол Гурски. И тут почувствовал ЭТО. Почувствовал ЭТО, увидел ЭТО, точно свое собственное тело. Она ощутила, что Сол напрягся.
– Опять воспоминания?
– Нет, – проговорил он. – Наоборот. Вставай.
– Зачем? – растерялась она.
Сол уже натягивал на себя одежду: прикосновение шелка, прикосновение кожи.
– Время, которое тебе дал Адам…
– Да?..
– Оно истекло.
Машина морфировала в сплющенную, гоночную. У поворота, где авеню начинала спускаться с горы, они оба ощутили энергетическую волну: над ними низко-низко летело нечто огромное, абсолютно беззвучное.
– Бросаем машину, – приказал он.
Двери уже откинулись, точно крылья чайки. Три шага – и дом за их спинами взлетел на воздух, растаял в белом огне. Пламя силилось их всосать, тянуло назад в свою зону аннигиляции земного притяжения. Но тут ударная волна швырнула их, машину и всех бездомных существ на мостовую авеню. Несмотря на вой домашней сигнализации, вопли соседей, рев и треск пожара, Сол услышал, что воздушное судно делает круг над испепеленной асьендой. Схватив Элену за руку, он бросился бежать. Аэролет прошел над ними. Машина испарилась в протуберанце белой энергии.
– Черт! Нанобоеголовки!
Они полубегут, полускатываются по террасам многоярусных садов. Элена уже задыхается. Высоко вверху кружит аэролет, заслоняя массивной тушей тусклые звезды, вынюхивая Сола с Эленой своими экстрасенсорными органами чувств. Внизу по садам уже рассыпаются, начиная прочесывание, многочисленные сегуридадос.
– Как ты узнал? – хрипит Элена.
– Увидел, – отвечает Соломон Гурски.
Целая компания серристос расслабляется в бассейне. Сол с Эленой срывают вакханалию – едва завидев их, перепуганные гуляки пускаются наутек. Ниже, еще ниже. Аугментированные кибергончие, рыча, провожают их своими инфракрасными глазами; системы домашней защиты, пробуждаясь от спячки, фиксируют их изображения, вызванивают полицию.
– Увидел? – переспрашивает Элена.
Сол с Эленой выскакивают из проулка между заборами прямо на бульвар. АПВэшки и муниципальные гондолы, резко тормозя, вычерчивают на черном шоссе дымящиеся гексаграммы. Клаксоны. Фары. Многоэтажная ругань. Скрежет колес. Визг тормозов. Треск ломающегося тектопластика отзывается двойным, тройным эхом. Затор из расплющенных машин на правой полосе. На правой обочине у тортиллерии стоит мопедмобиль. «Кочеро» охотно забывает о своих «энчиладас» ради твердой, черной валюты из кошелька Элены. Ради денег, которые и звенят, и складываются.
– Куда?
Разрушения, причиненные его пассажирами, произвели на шофера немалое впечатление, Лютая ненависть к автомобилям – общее свойство всех таксистов на свете.
– Вперед! – сказал Гурски.
Стреляя и чихая, мопед выехал на мостовую.
– Еще не улетел, – заметила Элена, высунувшись из-под тента и вглядываясь прищуренными глазами в ночное небо.
– Не посмеют – полное шоссе машин.
– На авеню уже посмели. – И после паузы: – Ты сказал «увидел». Как это – увидел?
– Когда ты мертв, ты знаешь смерть, – сказал Соломон Гурски. – Знаешь ее лицо, ее маску, ее запах. У нее есть аромат, он ощущается издали, как феромоны моли. Он поднимается вверх по течению времени.
– Погодите, – сказал «кочеро» – нищий, но живой. – Вы чего-нибудь знаете насчет того взрыва на холме? Там что, аэролет разбился? Или другое что?
– Другое что, – произнесла Элена. – Поторопитесь!
– Леди, скажите, куда ехать – я поеду.
– В Некровилль, – распорядился Соломон Гурски. Сент-Джон. Город Мертвецов. Поселение вне закона, вне смертности, вне страха, вне любви – вне всех уз, которые прочно соединяют живых. Город изгнанников. Сол сказал Элене:
– Если ты хочешь свергнуть Адама Тесслера, это удастся сделать только извне. Со стороны.
Он сказал это по-английски. Слова со странным привкусом тяжело давались губам.
– Ты должна примкнуть к обездоленным. К мертвецам.
Попытка проскочить через флуоресцирующую букву «V» – ворота Некровилля – была равносильна Большой Смерти в эпицентре нановзрыва, превращающего все, что угодно, в горячую ионную пыль. Мопед прокрался мимо самурайских силуэтов – сегуридадос, охранявших ворота. Сол велел шоферу высадить их под пыльными пальмами заброшенного бульвара, тесно прижавшегося к суперколючей проволоке Сент-Джона. Покинутые живыми газоны буйно разрослись, бассейны покрылись коростой из отбросов и кувшинок, приветливые дома в испанском стиле кротко разрушались, перевариваемые собственными садами.
«Кочеро» нервно ежился, но Солу здесь понравилось. Он знал эти улицы. Маленький мопед, покашливая, унесся в страну подлинно живых.
– Здесь полно рек и ручьев, которые забраны в трубы, – сказал Сол. – Некоторые проходят под заграждениями – прямо в Некровилль.
– Опять твое мертвецкое ясновидение? – спросила Элена, когда Сол нырнул в заросший проулок между усадьбами.
– В некотором роде. Я здесь вырос.
– А я и не знала.
– Тогда мы здесь в безопасности. Элена остановилась.
– Ты меня в чем-то обвиняешь?
– Элена, сколько процентов меня ты выстроила заново?
– Сол, все воспоминания – твои. Настоящие. Мы любили друг друга – когда-то.
– Когда-то, – повторил он.
И почувствовал ЭТО. Мурлыканье трущегося о его кожу статического электричества – точно руки Элены гладили все его тело одновременно. Это не было предчувствием, астральным бутоном близкой смерти. Это было физическое явление – ласковое прикосновение сфокусированных гравитационных полей.
Они свернули за угол проулка в тот самый миг, когда мечадоры, спокойные и медленные, слетели с небес на крыши старых замшелых ресиденсиас. За бурьяном былого теннисного корта оказалась дренажная канава, огороженная ржавыми сетчатыми щитами. Сол одним ударом повалил целый щит. Адам Тесслер производил сильных, проворных мертвецов. Тухлый, еле текущий ручеек привел беглецов к ржавой решетке стока.
– А теперь проверим, не исказил ли чего во мне генератор, – сказал Сол, ударом ноги выбив решетку. – Если мои воспоминания принадлежат мне, мы вылезем в Сент-Джоне. Если нет, то три дня спустя мы будем качаться на воде в бухте, и хлорка выест наши глаза.
Они спрятались в тоннель за миг до того, как над ними прошел мечадор «МИСТ-27», осыпав ручей боевыми текторами, взметнул ил и воду к небесам. Мертвый мужчина и живая женщина, хлюпая по воде, убежали во тьму.
– А знаешь, он тебя любил, – сказал Сол. – Потому-то он это и делает. Он ревнивое божество. Я всегда знал, что он хочет тебя – сильнее, чем ту женщину, которая считается его женой. Пока я был мертв, он мог сам перед собой прикидываться, что у вас еще что-то получится. Он мог не обращать внимания на твою войну против него – Элена, ты ведь против него бессильна, в одиночку-то. Но когда ты меня воскресила, он не мог больше обманывать себя. Не мог прикидываться победителем. Не мог тебя простить.
– Мелочное божество, – проговорила Элена. Вокруг ее икр, затянутых в кожаные брюки, бурлила вода. Над головой зиял светящийся круг – водоотводная труба с улицы. Они немного постояли под ним, ощущая, как прикасается к их лицам свет Некровилля. Элена поднялась на цыпочки – отодвинуть решетку. Соломон Гурски задержал ее, повернул ее руку ладонью к свету.
– И вот еще что, – произнес он. Вытащил из стены туннеля остроконечный обломок бетонной опалубки. Тремя мощными, жестокими штрихами врезал в ее плоть перечеркнутое «V» – знак смерти.
четверг
Он успел спуститься на три километра по погонщику массы, когда флот разнес Марлен-Дитрих в клочья. Комета Джуди находилась в пяти астрономических единицах от перигелия, вне эклиптики, в тридцати шести градусах от Клайда-Марлен-Дитрих, но в ее небесах на миг засияло второе солнце.
Складки прозрачной тектопластиковой кожи, прикрывавшие лицо Соломона Гурски, потемнели. Верхо-руки Сола, державшие паутинницу звездодвигателя, задрожали – его электромагнитные органы чувств сотрясла ударная волна от пятидесяти миниток-боеголовок, превратившихся в беваватты твердой энергии. Предсмертный крик целого народа. Внутри астероида, тес-Ио сгрудившись в хаотично переплетенных туннелях, парили в невесомости триста Свободных Мертвецов. Марлен-Дитрих была колыбелью мятежа. Корпорады таких обид не спускают.
Лицещит Соломона Гурски вновь посветлел. Костер, на котором погибла Марлен-Дитрих, уже отгорел, но его инфракрасные глаза видели искры, медленно гаснущие среди звезд.
В его черепе раздался голос Элены.
«Ты знаешь?»
Хотя Элена сидела в «матке» – штабном бункере в полукилометре от поверхности кометы, – она была открыта Вселенной нараспашку: связана идент-линками с сенсорной сетью в «корочке» ядра и целым нимбом зондов-шпионов размером с бактерию, которые сновали по разреженному газовому гало.
«Видел», – произнес про себя Сол Гурски.
«Теперь переключатся на нас», – сказала Элена.
«Тебе так кажется».
Перебирая низоруками, Сол пробирался по тонкому хребту погонщика массы к микропробоине, вызванной столкновением с метеоритом.
«Я знаю. Когда дальнобойки наводили порядок после взрыва, мы засекли следы термоядерных блиперов».
Левой уцепиться, правой отцепиться, правой уцепиться, левой отцепиться, правой отцепиться… Когда Свободные Мертвецы модернизируют тебя, ты узнаешь много нового. Например, что пространство – штука относительная, обусловленная твоим мировоззрением. Спустившись на треть высоты девятикилометрового погонщика массы, на который наколоты миллиарды тонн кометного вещества, ты уже не употребляешь понятий «вверх» и «вниз». Скажи про себя «вверх» – голова закружится. «Вниз» – и над твоей головой повиснет грязный ледяной шар диаметром в два километра, болтающийся на ниточке из тектопластика-суперпроводника. «Прочь отсюда» – единственное понятие, позволяющее сохранить здравый рассудок. Уйти и вернуться.
«Сколько движков?» – спросил Сол.
Пробоина сама привлекала к себе внимание – умный пластик в случае ранения пульсировал оранжевым огнем. «Восемь».
Сол выругался про себя. Даже роздыху себе не дают.
«Много у нас времени?»
Элена перекачала свои расчеты по М-линку на зрительный центр его мозга. Огненные кривые протянулись сквозь время и мрак, искривляясь под напором тяготения Юпитера. При заданном ускорении земной флот окажется в дальности выстрела через восемьдесят два часа.
Война в небесах длилась уже двенадцатый год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9