– Ты должна полететь со мной, – сказал Сол Элене. – Идея твоя. – И уже ассистенту: – Доктор Асадо должна полететь со мной.
Элена пригладила свои всклокоченные воздушными струями волосы:
– Нет, Сол, там мне не место. Это было твое дитя. Ты его выносил и родил. И потом, ты же знаешь, ненавижу общаться с «пиджаками».
Последнее предназначалось для улыбчивого ассистента – но тот уже вел Сола к распахнутой дверце.
Сол пристегнул ремни, и воздушный корабль, запустив турбины, накренился. Сол проводил глазами Элену – та, помахав рукой, побежала обратное зданию института. Крепко вцепившись в корзинку, ощутил что-то вроде удара под дых – аэролет перешел на горизонтальный режим. В корзинке, перепуганная до полусмерти, сама с собой толковала мертвая обезьянка.
– Что у вас с пальцем? – спросил корпорадист.
Когда Сол расколол резервуар и вытащил макаку Маршу из вод ее второго рождения, обезьянка жутко сердилась: похоже, не из-за того, что побывала на том свете, а потому, что промокла. Миг абсолютного, священного безмолвия, затем – одновременно – грязное ругательство и струя крови и, наконец, ликующий рев всей команды, работавшей над проектом «Лазарь». Обезьянка, встревоженная дикими аплодисментами и криками, шныряла по полу в поисках убежища повыше. Элена поймала ее, когда та, судорожно дергаясь, пыталась безуспешно вскочить на стол. Элена завернула ее в термоизолирующее одеяльце и засунула бьющееся в корчах существо в наблюдательный инкубатор. Не прошло и часа, как у Марши полностью восстановилась регуляция моторики, и она уже глодала углы своего пластикового манежа и вычесывала воображаемых блох. Пока фургоны доставляли в институт штабеля пиццы и ящики с дешевым мексиканским шампанским, кто-то догадался позвонить Адаму Тесслеру.
В воздухе ожившей обезьянке не понравилось. Она разразилась такими визгливыми причитаниями, что даже пилот не выдержал.
– Перестань, – рявкнул Сол Гурски. Но тварь и не думала его слушаться, а, раскачиваясь на своем голом заду взад-вперед, вопила еще пуще.
– Разве можно так разговаривать с историческим событием? – проговорил ассистент. Нагнувшись к решетке, ухмыльнулся, пошевелил пальцами, пощелкал языком. – Привет, братишка. Как его звать?
– Вообще-то это сестренка. Мы зовем ее Марша. Она же Невеста Франкенштейна.
«Куси его», – подумал Соломон Гурски. Под брюхом аэролета «Тесслер-корпорады» плыли десять тысяч зеркальных бассейнов. Франкенштейн создавал нежить. В том-то и суть. В том-то и новаторство.
На дворе стоял Век Всевластия, но люди не удовольствовались своим умением превращать любую ненужную вещь в нужную. Ибо продолжало существовать нечто, не желавшее подчиняться текторам «Нанозиса», «Аристида-Тлаксальпо» и других отцов нанотехнологической революции. То была смерть. Весь оптимизм и отчаяние Века Всевластия выражены в Постулате Уотсона – словах одного из пионеров нанотехнологии. «Забудьте о превращениях мусора в нефть и астероидов в ряды «фольксвагенов», о возможности повесить в гостиной точную копию холста Ван-Гога. Первоочередная задача нанотехнологии – сделать нас бессмертными».
Вложенные в исследования пять миллиардов ТОБ-долларов разрушили последнюю преграду. Текторы трансформировали все, к чему прикасались, и убивали все, что трансформировали. Команда Гурски и Асадо раньше своих конкурентов создала вирусы-репликаторы, которые внедрялись в живые клетки и превращали их в матрицы на базе текторов. Их ДНК множились, точно споры, в миллионах экземпляров. Гурски и Асадо вывели алгоритм смертоносной эффективности карцином. Провели эксперименты в пробирках и резервуарах. Нарекли еще одну безымянную макаку-резуса Франкенштейном и впрыснули в ее тело текторы. На глазах Сола и Элены крохотные машины медленно превращали тело обезьяны в нечто, чего не могла вообразить себе даже гангрена.
Элена хотела добить макаку из жалости, но они боялись открывать резервуар, опасаясь заражения. Спустя неделю животное отмучилось.
Монстр развалился на части. Именно так это выглядело. И тут Асадо и Гурски вспомнили жаркий день в поселке Реденсьон, когда Сол обзавелся алмазной передачей.
Если смерть – комплексный процесс, нагромождение микросмерти поверх мини-смерти, поверх малой смерти, поверх среднего-размера-смерти, вполне возможно, что жизнь повинуется тому же энергетическому закону. Неуклонно нарастающая антиэнтропия. Модель финансовой пирамиды.
Вывод Гурски из Постулата Уотсона: «Первоочередная задача нанотехнологии – воскресить мертвых».
Из янтарного марева поднялась Черная Башня. Придуманный Солом и Эленой для собственного употребления шуточный термин пошел гулять из уст в уста, и теперь весь персонал научно-исследовательского подразделения корпорады именовал сооружение, которое Адам Тесслер строил на дне долины, «Барад-Дуром, что в Мор-доре, над коим клубится красный смог», а Адама Тесслера – его бессонным Всевидящим Глазом.
Сейчас башня насчитывала больше пятидесяти ярусов, но, судя по всему, не собиралась этим ограничиваться. Как только очередная секция затвердевала и впадала в спячку, в нее, проделав отверстие в стене, вселялся следующий элемент разветвленной корпорации Адама Тесслера. Архитекторы-люди понятия не имели, когда она перестанет расти. Может быть, когда достигнет километровой или полуторакилометровой высоты – если стабилизируются и отомрут архитекторы-текторы. Сол ненавидел ее глянцево-черные зубцы и наросты и вообще всю эту помесь геологических процессов с раковой опухолью. Стиль – Гауди, материал – дерьмо.
Аэролет завис высоко над стройкой, отдался во власть навигационного поля, сделал круг.
«Все на свете – лишь атомы, амиго», – сказал тот парень, хозяин нанозаводика. Сол запамятовал его имя. Живые и мертвецы сложены из одинаковых атомов.
Они начали с малого – с парамеций, с амеб. С едва живых существ. Так и пошло. Беспозвоночные. Реанимированные тонконогие тараканы, снующие по инсектарию. Биологические машины, наномашины – все равно машины. Машины для выживания. Теперь дави их, не дави – все бесполезно: они возвращаются с того света.
Что толку воскресать, если когда-нибудь опять умрешь?
Тараканы возвращались к жизни. И вновь возвращались. И вновь.
Теперь уже Сол осторожничал, ратовал за то, чтобы неторопливо подняться по всем ступенькам эволюционной цепи. Но Элена не желала медлить. Она хотела взяться за обезьян. От обезьяны недалеко до человека.
На его глазах орда текторов набросилась на животное, содрала кожу с плоти, плоть с костей, разъяла сами кости. На его глазах наномашины сложили все это вновь в форме обезьяны. Она покоилась в жидкости – целая и невредимая, но, судя по приборам, мертвая. И вдруг линия на мониторе подпрыгнула и еще раз подпрыгнула, и в такт ей задергалась вторая, и подключилась третья, и вскоре все линии на экране резвились сообща, и мертвое существо восстало из праха.
Аэролет спускался, держа курс точно в центр белого креста на посадочной площадке, которая прилепилась к боку растущей башни. Аппарат приземлился. Покачался на своих жучьих лапках. Надпись «Пристегнуть ремни» погасла, трап выдвинулся.
– Веди себя прилично, – приказал Соломон Гурски обезьяне.
Всевидящий Глаз ждал у дверей башни. Его сопровождали верные назгулы.
– Сол.
Теплая сильная рука стиснула его пальцы, на за все годы знакомства с Адамом Тесслером Соломон Гурски не доверял ему ни секунды – ни как студенту нанотехноло-гического факультета, ни как главе самой динамичной нанотехнологической корпорады в Сфере Совместного Процветания Тихоокеанского Бассейна.
– Ах вот она какая? – Адам Тесслер нагнулся к корзинке и загукал, обращаясь к обезьянке.
– Она кусается.
– Вижу. – Марша вцепилась в палец Адама своей крохотной розовой ручкой гомункулуса. – Итак, ты победил последнего врага человечества.
– Нет. Не победил. Просто обнаружил то, что расположено с той стороны смерти. Не бессмертие – воскрешение.
Адам Тесслер открыл клетку. Марша, вскарабкавшись по его руке, уселась на плече пиджака от Скарпаччи. Тесслер пощекотал ее мохнатое брюшко.
– А люди?
– Укажи мне однопроцентную разницу между ее ДНК и нашей.
– Ага. – Адам Тесслер зажмурился. – Это только усложняет дело.
По телу Соломона Гурски, точно болезнь, разлился страх.
– Оставьте нас, пожалуйста, – сказал Адам Тесслер своим ассистентам. – Через минутку я к вам присоединюсь.
Не говоря ни слова, они гуськом удалились в аэролет.
– Адам?
– Сол, почему ты это сделал?
– О чем ты, Адам?
– Сам знаешь, Сол.
Стоя на посадочной решетке, приваренной к пятьдесят третьему ярусу башни «Тесслер-корпорады», Сол Гур-ски на миг умер. Затем он вернулся к жизни и с холодной ясностью осознал, что все может высказать вслух, что ДОЛЖЕН все высказать вслух, ибо уже мертв и теперь его ничем не испугать.
– Ты слишком много на себя берешь, Адам. Хочешь, делай автомобили, выращивай дома, составляй в нанокамерах лекарства по специальным заказам – пожалуйста. Но это – совсем другое дело. Это – воскрешение мертвых. Это – все люди отныне и до конца Вселенной. Нельзя допустить, чтобы ты владел патентом единолично. Монопольное право на вечную жизнь принадлежит только Богу.
Адам Тесслер вздохнул. Радужные оболочки его глаз спрятались за темным слоем фотохромных бактерий. Непроницаемый взгляд.
– Ну и?.. Давно?
– Тринадцать лет.
– Я думал, что знаю тебя, Сол.
– И я думал, что знаю тебя. – Здесь, в высоте, воздух был чист, свеж и прозрачен. – Как ты выяснил?
Адам Тесслер погладил обезьянку по голове. Она попыталась вывернуться из его пальцев, оскалив острые зубки.
– Выходи, Мариса, – теперь можно.
Высокая мускулистая женщина, которая вышла из башни на решетчатую площадку, была отлично знакома Солу. Он помнил ее по туристической мастабе на Юкатане, и по горнолыжному трамплину на Аляске, и по казино, выращенному на искусственном, рожденном нанотехнологиями рифе в Южно-Китайском море. Из бесед, которые они вели по надежным каналам связи и лично, на конспиративных встречах, он знал, что она заговорит нежным низким голосом с австралийским акцентом.
– Когда твоим хозяином был Аристид Тласкальпо, ты лучше одевалась, – сказал Сол.
Сейчас женщина была в кожаном костюме, какие носят уличные девки. Она улыбнулась. С прежних времен ее улыбка тоже поистрепалась.
– Почему именно они? – спросил Адам Тесслер. – Мало ли кому ты мог меня продать – но этим лохам?
– Разве это важно? – сказал Сол Гурски. – Знай, Элена тут абсолютно ни при чем.
– Знаю. Ей ничего не угрожает. На данный момент.
В этот миг Сол Гурски осознал, что его ждет, и задрожал, обуянный внезапным острым желанием что-нибудь уничтожить, прежде чем уничтожат его самого. Усилием воли он подавил в себе гнев и, протянув руку к обезьянке, пощелкал пальцами. Марша, наморщив лоб, перемахнула с плеча Тесслера на ладонь Сола. Он моментально схватил макаку за шею, вывернул позвонки, переломил их. Отшвырнул извивающееся в конвульсиях тельце. Оно упало на красную сетку.
– Понимаю твое чувство, – заявил Адам Тесслер. – Но она возродится вновь, и вновь, и вновь. – Вступив на нижнюю ступеньку трапа, он обернулся: – Ты хоть немного представляешь себе, как сильно меня расстроил, Сол?
– Честно тебе скажу – плевал я на это! – крикнул Соломон Гурски, но его слова потонули в гуле запущенных турбин. Аэролет, ненадолго зависнув над площадкой, скользнул вниз, к расчерченным по линейке бескрайним просторам города и улетел в сторону северных холмов.
Сол Гурски и Мариса остались на платформе одни.
– Действуй! – крикнул он.
И осознал, что мускулы, которые так нравились ему, – всего лишь аугменты. Ее пальцы схватили его за шею и подняли над площадкой. Задыхаясь, он сучил ногами в воздухе и урывками глотал воздух. Держа его одной рукой, она подошла к самому краю.
– Действуй, – попытался сказать он, но ее пальцы задушили все слова в его горле. Улыбаясь, она держала его над пропастью. Он наделал себе в штаны и понял, что это и есть экстаз, что испражнение всегда было экстазом. Именно поэтому взрослые запрещают детям испражняться в трусы – первобытные, звериные радости стоят вне закона.
Сквозь кровавый туман он увидел, как ползет к ним, перебирая розовыми человечьими пальчиками, крохотное, скукоженное тело Марши с вывернутой назад головой, и ее глазки, не мигая, созерцают солнце. Затем женщина наконец-то разжала пальцы – и, прошептав «спасибо», он начал падать к ослепительно белым погребальным огням Гуверовского бульвара.
среда
Сегодня вечером сегуридадос вышли на бульвары – охотиться на мертвецов-нарушителей. Живцы-сегуридадос были чудовищами – богатыми скучающими чудовищами. Эти женщины и мужчины, эти «серристо» с огромным удовольствием корчили из себя ангелов Большой Смерти в мире, где все прочие разновидности смерти были временными. На живцов было противно смотреть – зато их машины были прекрасны. «Мечадоры» – роботы-богомолы с клювами из ванадированной стали и двумя скорострельными огнеметами системы «МГЛА-27», которые выстреливали пятьдесят самонаводящихся снарядов в секунду, а те, в свою очередь, за полсекунды до поражения цели превращались в рой солярной картечи. Пятнадцать органов чувств расширенного спектра действия анализировали мир; а маневрировали роботы при помощи узкофокусируемых генераторов-импеллеров. И абсолютно никаких потугов на милосердие. Большая Прекрасная Смерть.
На холмах стоял дом с высоким, широким окном на втором этаже. Мужчина застыл у окна, точно посередине. Он наблюдал, как охотятся мечадоры. Их было четверо: разбившись на пары, они прочесывали обе стороны авеню. Он увидел, как робот с надписью «Смерть мертвецам» на тектопластиковой шкуре, разок пыхнув электрогравитационной энергией, перемахнул через живую изгородь с усадьбы Сифуэнтесов на их участок. Проплыл над газоном, поводя чуткой головой с клювом. Замешкался, отсканировал окно. На секунду взгляд его пяти фасеточных глаз скрестился с взглядом мужчины. Робот двинулся дальше. Его импеллер оставлял на чисто выбритом газоне следы – земляные водовороты. Мужчина не отвел глаз от улицы, пока мечадоры не скрылись из виду, пока по проспекту не прошли сегуридадос в устрашающих и пошлых боевых скафандрах, угрожая воображаемым врагам своим отвратительным оружием.
– Теперь уже каждый вечер, – заметил мужчина. – Совсем сдрейфили.
Спустя миг в просторной комнате с деревянным полом, где находился мужчина, появилась женщина, одетая в виртуальный инфандр. Она выскочила из «Паутины» с такой поспешностью, что пообрывала щупальца скафандра, которые теперь торопились втянуться обратно в узлы сететкани. Темноволосая, смуглая, страшно обозленная. Злость пополам с испугом.
– Сколько раз я тебе говорила: не подходи к этому окну! Никогда! ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ!
Соломон Гурски пожал плечами. За те несколько недель, что он прожил в ее доме, женщина успела возненавидеть эту ужимку. Мертвецы по-своему, по-особому пожимают плечами: когда Сол это делал, в ее большом, теплом, красивом доме на холмах веяло холодом преисподней.
– Это меняет дело, – заявил мертвый мужчина. Элена Асадо натянула брюки из «умной кожи» и сетчатую блузку. Прямо поверх инфандра – она не снимала его с тех самых пор, как стала предательницей. Двенадцать часов в день она проводила в виртуальном мире, подключив к «Паутине» свои глаза, уши, нос, душу – вела войну с человеком, который убил ее возлюбленного. С тем же успехом можно воевать с демиургом, думал Соломон Гурски долгими, пустыми часами в этих приветливых, наполненных светом комнатах. Тесслер – владыка жизни и смерти. Элена снимала скафандр только для того, чтобы опорожнить кишечник и помыться. Ну и рано утром, в голубоватых сумерках, какие бывают только в больших городах, для невеселого соития на большой белой постели. Время и злость высушили и закалили ее тело. Элена Асадо превратилась в существо, скрученное из тугой проволоки. Женственность слетела с нее, сменившись решимостью отомстить Адаму Тесслеру. Отомстить – уничтожить режим, установленный на Земле после того, как Тесслер подарил миру способ воскрешения мертвых. Подарил – нет, какое уж там подарил. Тесслер не Иисус, чтобы гарантировать жизнь вечную всем истинно уверовавшим. Вера – дело неприбыльное. Адам Тесслер забирает все – оставляя тебе лишь твою душу. Если ты можешь вносить солидные взносы за «имморталидад», все нормально: благодаря страховке ты возродишься совершенно свободным, без цента долга. Остальные девяносто процентов мертвецов планеты Земля отрабатывали свое спасение согласно условиям контрактов, ввергающих их во временную крепостную зависимость от Дома Смерти – сети воскресительных цехов при корпораде «Тесслер-Танос».
1 2 3 4 5 6 7 8 9