не то хорошенький мальчик, не то прелестная девочка.
Я встал.
– Простите, Алекс. У меня сегодня, наверное, проблемы с чувством юмора. Я считаю, это не лучшая тема. Да и как-то не смешно, честно говоря.
– Егор, постойте, – Алекс поднял брови. – Не сердитесь. Я уже понял, что вы видели богов другими. И вы уверены, что это был их настоящий облик? Это в нашем-то мире иллюзий?
Я замолчал. Так он хочет сказать, что…
– Черт с ними, с богами, – сказал вдруг Алекс. – У меня к вам просьба, возможно, она покажется вам странной. Вы принципиально хотите быть здесь до конца вечера? Вы не могли бы прямо сейчас съездить со мной в ближайшую «Шамбалу»? Конечно, я могу просто расспросить вас, – загадочно прибавил он, – но мне надо знать наверняка. Так с ума можно сойти…
– Вы хотите что-то посмотреть по компьютеру? – понял я.
– А у вас в «Шамбале» есть компьютеры? Как удобно. Я старый компьютерщик… Вы не поверите, какой инструментарий мне пришлось осваивать. Все эти книги судьбы, магические шары… Пыль, запах тления… Фу! Ну так едем?
Через пять минут мы были в машине.
– Чья «Шамбала» ближе? – спросил Алекс.
– Вираты, – ответил я и мысленно зажал уши. Я вовсе не хотел узнать, что мой босс – обкуренный джинн-гомосексуачист.
Алекс, спасибо ему, тактично промолчал.
Через некоторое время я сам спросил:
– А Натх? Каким он вам показался?
– Кто?
– Натх. Бог Баланса.
– Никогда не слышал про такого, – ответил Алекс. – Вы не могли бы ехать потише, Егор? По-моему, слишком темно для таких гонок.
Но мне было не до осторожности. Вот тебе на… Я не находил слов. Если этот парень не врет, то я знаю о мире не больше, чем в тот день, когда умер. И даже сэр Перси с его четырехсотлетним опытом намыл в бездонной реке лишь крупицы знаний. Баланс – Прогресс. И боги на страже. А может, все сложнее и интереснее? Может, я был прав, когда ждал от небес неразгаданной тайны? И сладкий холодок предвкушения пробежал по моей коже…
Вместе с Алексом мы поднялись в Отдел Информации. Я запустил компьютер. Алекс, одобрительно щелкая языком, оглядывал наш офисный антураж.
– Что смотрим? – спросил я.
– Дайте я сам. – Алекс отобрал у меня мышь. – А вы смотрите на экран и ничему не удивляйтесь. Если не увидите ничего для себя интересного – тогда простите, что отнял у вас время.
Он быстро-быстро набрал данные в окне поисковика, повторяя: «Нет, как удобно!» Я стоял у него за спиной и думал, что тайные ночные посещения офиса стали для меня традицией. И всякий раз это связано с тревожными событиями. Сначала – я искал информацию про Никиту Воронцова, а нашел серьезный сбой в Балансе. Потом – привел сюда князя Свиста и показал ему его собственную смерть. И этот странник Алекс непрост, ой как непрост… Наверняка я увижу что-то интересное. Ха, Сурок. Я даже не подозревал – насколько!
…Дорога темной лентой рассекала зеленые поля – словно «молния» расходилась между двумя половинками ткани. Серебристый «мерседес» шел лихо, не меньше ста сорока. Алекс включил замедленное изображение, но все равно все случилось очень быстро. Гораздо быстрее, чем я понял, что мне показывают. «Мерс» оказался на вершине пригорка, когда на него лоб в лоб вылетел темно-синий «форд». Он тщетно пытался обогнать длинную фуру. «Форд» резко свернул на обочину, освободив «мерседесу» его полосу. Но «мерс»…
– Придурок! – хрипло заорал я, ударив ладонью по столу.
Но ничего уже нельзя было изменить. Машины столкнулись на обочине. Даже компьютер, казалось, едва не разорвало от грохота и скрежета. Фура затормозила. Водитель распахнул дверь и выскочил на дорогу.
Водителя «форда» вынесло на капот. Он лежал ничком, неестественно вывернув руку. Ветер теребил светлую прядь на макушке. Остальные волосы были мокрыми и темными, и к ним липло стеклянное крошево. У «мерса» капота не осталось вообще. Зато водитель – вельветовая кепка, темные очки – казалось, не пострадал. Он слабо шевелил губами и искал рукой кнопку ремня безопасности. А вместо ног и всего остального до пояса у него было сплошное жеваное железо…
Кино продолжалось. Водитель фуры со знанием дела пощупал у светловолосого пульс. Выразительно покачал головой, достал телефон и стал нажимать кнопки… Хватит!
Я грубо вырвал у Алекса мышку и выключил ролик. Потом выпалил, стараясь успокоиться:
– Выкладывайте, что вам надо! Кто вы такой?! Что за представление?! Зачем вам понадобилась информация о моей смерти?!
Алекс сидел с закрытыми глазами, с совершенно отстраненным лицом. С видимым усилием разлепив губы, он сказал:
– Вы не поняли, Егор. Я показал вам обстоятельства, ведущие к моей смерти. Я умер в «скорой», через пятнадцать минут после этого столкновения. – Открыв глаза, но сузив их до щелочек, он ядовито добавил: – Ну, здравствуй, Гастелло. Вот мы и встретились. Во второй раз.
64
Я задохнулся от негодования:
– Это я – Гастелло?! Ты за каким лешим свернул?! Ты же был на своей полосе! Я уступал дорогу!
– Уступал? Да ты позже меня свернул! Это надо быть таким муромоем – обгонять на повороте! Идиот.
– Сам идиот! Ехал бы девяносто, ничего бы не случилось. Я просто не успел перестроиться обратно…
– Причем самому-то повезло, сдох сразу…
– Ты тоже недолго мучился, – огрызнулся я.
Мы стояли друг против друга; я вцепился в край стола, он – в спинку стула. Я старался придать своему взгляду испепеляющие свойства. Так вот кому я обязан столь ранней встрече с Атхартой!
Но, если честно, ненависти к виновнику своей смерти я не испытывал. Он даже был мне симпатичен… Я фыркнул, представив, как выглядит со стороны наша перепалка.
– Очень смешно, – буркнул Алекс.
– А что? И дальше стоять пыхтеть? Тебя как зовут по-человечески? Александр?
– Алексей. Алексей Мишкин. А ты что, не узнавал, с кем столкнулся?
– Не-а, – беспечно ответил я. И вдруг понял. – Ты меня искал?
Алекс… ну то есть Алеша посмотрел на меня странным взглядом. Так смотрят на объект былого чувства. Но вряд ли речь шла о любви.
Он махнул рукой:
– Твое счастье, Гобза, что я нашел тебя только сейчас. Я, собственно, уже и не искал. Это случайно вышло. Ну и что нам теперь делать?
– Выпить за помин души, – предложил я на полном серьезе. На мой взгляд, лучшего средства наладить взаимопонимание между двумя мужчинами еще не изобрели.
– Выпить?! – возмутился Мишкин. – Водки?! А что… Это можно.
Через полчаса комната отдыха в Отделе Информации превратилась в импровизированный бар. Мы соорудили закуску, каждый по своему вкусу: Мишкин – пельмени и маринованные миноги, я – блинчики с черной икрой. Выпили по первой, не чокаясь. Закусили, помолчали.
Потом Мишкин спросил:
– Ну и куда ты так спешил?
– Да не спешил я! Нормально ехал. А эта чертова фура плелась передо мной всю дорогу. Раздражала ужасно. Я вообще был на нервах. С самого утра поругался с девушкой. И на работе накладка вышла: появился жирный клиент, назначил встречу. С утра звонит дура-менеджер, заявляет, что агент заболел и не приедет. А мне сестру из аэропорта встречать… Ладно, думаю. По-быстрому заскочу к клиенту – и в аэропорт. Вот и заскочил, твою мать… Выпьем?
Мы выпили.
Осмелев, я бестактно спросил:
– Слушай, а что тебя так разобрало? Ну случилось. Рано или поздно это происходит со всеми. Я, например, даже облегчение какое-то испытал. Всю жизнь боялся смерти. Думал: как это будет? А тут чик – и ты уже на небесах. Все позади, больше не повторится.
– Если бы рано… или поздно… – покачал головой Мишкин. – А тут ни раньше ни позже. – Он зыркнул на меня повлажневшими глазами. – Этого не объяснишь. Никто не поймет, из какого счастья меня выдернули. Я, видишь ли, безумно любил свою жену.
Он сделал паузу.
Я неопределенно пожал плечами: дескать, всякое бывает.
– Когда мы поженились, я знал, что она меня не любит. Она честно предупреждала об этом. У нее было какое-то увлечение, детская блажь… Я сказал, что меня это не смущает. Что сделаю ее счастливой. Тапочки буду в зубах приносить. На самом деле я надеялся, что… как говорили наши предки, стерпится – слюбится. Бывает ведь любовь с первого взгляда, а бывает со второго и с десятого. Но шли месяцы, годы… Если бы ты знал, сколько раз у меня опускались руки! Я думал даже найти этого ее болвана, привести к ней, сказать им: будьте счастливы, дети мои, только никогда больше не попадайтесь мне на глаза! Но в конце концов я оказался прав. Я услышал от нее долгожданные слова. А потом узнал, что у нас будет ребенок. Я просто спятил от счастья! Если бы кто-нибудь мог понять, как мы жили… как мы смотрели друг другу в глаза… За те четверть часа, пока я был еще жив, я успел понять, что пришел конец моему счастью. Я не чувствовал боли и мучился только этим. Я старался удержаться из последних сил, но даже любовь не всесильна… Увы. «И никого не защитила вдали обещанная встреча, и никого не защитила рука, зовущая вдали», – с иронией продекламировал он. А потом серьезно добавил: – Вот этих пятнадцати минут я не мог тебе простить. Сказать, что я тебя ненавидел, – не сказать ничего. Попади мне тогда в руки отражатель – я не задумываясь взорвал бы Вселенную лишь за то, что где-то в ней есть ты. Я тебя искал с самого первого дня. Ради этого стал адъютом, пустился в странствия. Изобрел тысячу способов наказать тебя. Пересказывать не буду, у тебя пропадет аппетит. Но Монте-Кристо рядом со мной – мальчишка. Ему не приходилось мстить там, где врага нельзя даже убить. Но вот мы встретились, начали орать друг на друга… Знаешь, это даже смешно. Выпьем?
И мы снова выпили. Я почувствовал себя очень пьяным. То ли мы перестарались с водкой, сделав ее крепче обычной. То ли сама эта встреча, будь она неладна, так подействовала… Угрызений совести я не испытывал. Попытки Мишкина обвинить во всем меня одного с треском провалились. Даже выслушав семейную драму, я не дрогнул. Не хватало еще подцепить комплекс вины. Тогда все, милости просим в Больницу…
События того летнего утра, великолепного солнечного зеленого утра, без всякого компьютера выстраивались в памяти по ранжиру. Я помнил визг тормозов – и навалившуюся неподъемной тяжестью тишину. И – последнее: женская фотография в салоне чужой машины.
– Я запомнил у тебя в машине фотографию, – сказал я. – Это твоя жена?
– Да, это Ася, – кивнул Мишкин. Его тоже заметно развезло. – Бедная моя… Я, признаться, посматривал первое время в Кратер. Узнал, что она потеряла ребенка. Потом смотреть перестал: очень уж мучительно…
В какой-то момент голос Мишкина превратился для меня в неразборчивый звуковой фон. Я перестал вслушиваться в слова и сосредоточился на другом… И вдруг меня посетила необычайная ясность. Я словно уподобился богам, прозревающим одновременно причины и следствия всех событий. Фотография белокурой госпожи Мишкиной. Школьный альбом, который я прятал от Златы и который всегда сам собой открывался на одной и той же странице. Неведомый зовущий голос. Moя неспособность любить и поиск утраченного идеала. И еще много-много всего: грохочущий рок-н-ролл выпускного вечера, и запах мандарина, и сладковатый холод тающего на губах снега…
– Ты не будешь возражать, Лешка, если я отлучусь ненадолго? – спросил я.
Ответа не последовало: Мишкин спал. Он откинул голову на спинку кресла и приоткрыл рот. Его породистое лицо отяжелело, постарело, обрюзгло.
Я оглядел комнат} . Как это мы умудрились так быстро надраться и так все загадить? Я на секунду представил лица моих коллег, которые поутру увидят эту икебану… Но прибираться я не стал. Внутри уже тикала заведенная бомба. Ничего, уволить за пьянку на рабочем месте меня все равно не смогут. Я вынул из руки Мишкина вилку с наколотым остывшим пельменем и вышел вон.
65
Я заглушил мотор и остался наедине с тишиной. Только тяжко вздыхало невидимое море. В разрывах туч алмазными гранями вспыхивали звезды. Сколько поколений умерших шлифовало их блеск! Ночное небо над Хани-Дью – это память о самых звездных земных ночах…
Свет фар уперся в борт Кратера. Я подошел к нему, положил руки на края. Камень как камень… Но мне вдруг стало зябко, и хмель прошел без следа.
И что теперь? Как пользоваться этим телескопом? Хлопнуть в ладоши? Сказать «крэкс, пэкс, фэкс»?
Все произошло само собой. Меня потянуло вниз, я вцепился в борт. Темное жерло пришло в движение, наполнилось серым дымом, и я не сразу понял, что это облака. Потом они расползлись в стороны. Я закричал от страха: мне показалось, что я падаю, а панорама города неумолимо приближается.
И вот – крупный план. Шоссе. Дикие поля по обеим сторонам. Вдали – город. Беззвучно пронеслась одинокая машина: я пока не разобрался, как здесь включается звук. Раннее утро выходного дня. Конец августа, и солнце светит как в тумане. На обочине – выцветший пластмассовый венок на подставке. Место, где все кончилось и все началось.
Впрочем, после сегодняшней встряски я смотрел без особого интереса и с нетерпением ждал, когда мне покажут что-нибудь еще. И мне показали. Я увидел симпатичный лесок, церковь… Елочки зеленые, да это кладбище! Вот тут я впервые испугался, что сойду с ума.
Ан нет. Человеческий разум – очень прочная вещь. Главное – широта взглядов, гибкость мышления и свобода от стереотипов. И тогда ты без запинки сможешь выговорить слова: «Вот моя могила, в которой лежат мои кости и все, что от меня осталось». Это просто слова, и нет в них ничего ужасного.
Моя могила выглядела достойно. Блестящий черный мрамор, цветник засыпан гравием, внушительный камень с простой надписью:
Гобза
Егор Николаевич
1972-2002
Никаких сантиментов… Если бы меня спросили, я бы завещал похоронить себя именно так.
Я подумал – и тут же понял, что вру и рисуюсь. Вид у моей могилы был заброшенный и… холодный. Вон рядом, у соседа, какого-то Васильчика – куст бузины, в цветнике рыжеют бархатцы, в углу ограды стоит тоненькая рябинка. Листья дрожат на ветру, а шелеста не слышно. И на камне, совсем небольшом, выбиты две строчки:
Но ведаю: любовь, как смерть, сильна
Люби меня, когда меня не станет…
Поразительно… Это же стихи, которые Зинаида Гиппиус читала в своем салоне!
Впрочем, кроме душевного трепета, это совпадение ничего мне не принесло. Я занимался ерундой и понятия не имел, как управлять Кратером.
Он показывает мне то, что сам хочет. Здесь, на кладбище, я никого не увижу. Годовщина давно прошла, но где же гора увядших цветов? Придется, как это ни противно, просить помощи. Растолкать Мишкина – он говорил, что пользовался Кратером. Нет, Мишкина неудобно. Может, Фаину? Тоже некстати… Да что я волнуюсь! Наверняка в Хани-Дью полно народу, который тайком следит за оставшимися на Земле.
И в тот момент, когда я уже готов был отойти от Кратера, послышался зов. Наяву он был еще сильнее, чем во сне.
Тихо качнулись ветки бузины, и к могиле вышла женщина. Высокая светловолосая женщина в джинсах и вязаном жакете. Беззвучно отворилась калитка ограды. Женщина положила к черному камню ворох садовых ромашек. Поднесла пальцы к губам, коснулась ими мрамора. И все это – не оборачиваясь. Она стояла спиной, и я не видел ее лица.
Она или не она?
Мне так не терпелось ее увидеть, что я не стал ждать, пока она обернется. Я попытался изменить свою точку наблюдения. И сделал что-то не так, картинка резко удалилась, на нее наползли облака. А когда я снова настроился на кладбище, женщины уже не было. Только качалась ветка бузины, словно провожая ее, и маленькие солнца ромашек освещали мертвый камень.
Я сел на землю, прислонившись к Кратеру. Уже рассвело, и зажженные фары «Мустанга» выглядели нелепо. Но у меня не было сил подойти и выключить их. Пусть горят. Аккумулятор не сядет, это же Атхарта…
Ну и где мне теперь ее искать?
Собравшись с духом, я снова склонился над Кратером и мысленно распорядился: «Хочу увидеть свой дом». Кратер послушался. Сквозь облака опять приблизился город, потом дом, потом – моя комната.
Уже не моя. Мебель и обои те же, но на диване спала незнакомая парочка. В ногах у них свернулся калачиком далматин. Словно почувствовав мой взгляд, пес насторожил уши и тихо зарычал.
– Гастон, заткнись, – сонно пробормотал хозяин и пнул пса ногой. Тот проворно соскочил на ковер.
Новые жильцы… Наверное, отец сдает квартиру. Правильно, не пропадать же квадратным метрам.
Отступать мне было некуда. И я рявкнул в жерло:
– Волшебное, зеркало, покажи мне Николая Гобзу!
Вместо пятиэтажки, в которой прошло мое детство, передо мной вырос больничный комплекс. Палата на пять кроватей. На одной кто-то спал, три пустовали, на пятой лежал отец.
Эту разлуку я давным-давно пережил. Я не ждал встречи с родителями в Атхарте: родственники, чьи смерти разделены годами, встречаются крайне редко. Я раз и навсегда запретил себе думать о горе, которое причинила им моя смерть. Я успокаивал себя: мама во Владике, с внуками. У отца еще при моей жизни завелась разбитная разведенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Я встал.
– Простите, Алекс. У меня сегодня, наверное, проблемы с чувством юмора. Я считаю, это не лучшая тема. Да и как-то не смешно, честно говоря.
– Егор, постойте, – Алекс поднял брови. – Не сердитесь. Я уже понял, что вы видели богов другими. И вы уверены, что это был их настоящий облик? Это в нашем-то мире иллюзий?
Я замолчал. Так он хочет сказать, что…
– Черт с ними, с богами, – сказал вдруг Алекс. – У меня к вам просьба, возможно, она покажется вам странной. Вы принципиально хотите быть здесь до конца вечера? Вы не могли бы прямо сейчас съездить со мной в ближайшую «Шамбалу»? Конечно, я могу просто расспросить вас, – загадочно прибавил он, – но мне надо знать наверняка. Так с ума можно сойти…
– Вы хотите что-то посмотреть по компьютеру? – понял я.
– А у вас в «Шамбале» есть компьютеры? Как удобно. Я старый компьютерщик… Вы не поверите, какой инструментарий мне пришлось осваивать. Все эти книги судьбы, магические шары… Пыль, запах тления… Фу! Ну так едем?
Через пять минут мы были в машине.
– Чья «Шамбала» ближе? – спросил Алекс.
– Вираты, – ответил я и мысленно зажал уши. Я вовсе не хотел узнать, что мой босс – обкуренный джинн-гомосексуачист.
Алекс, спасибо ему, тактично промолчал.
Через некоторое время я сам спросил:
– А Натх? Каким он вам показался?
– Кто?
– Натх. Бог Баланса.
– Никогда не слышал про такого, – ответил Алекс. – Вы не могли бы ехать потише, Егор? По-моему, слишком темно для таких гонок.
Но мне было не до осторожности. Вот тебе на… Я не находил слов. Если этот парень не врет, то я знаю о мире не больше, чем в тот день, когда умер. И даже сэр Перси с его четырехсотлетним опытом намыл в бездонной реке лишь крупицы знаний. Баланс – Прогресс. И боги на страже. А может, все сложнее и интереснее? Может, я был прав, когда ждал от небес неразгаданной тайны? И сладкий холодок предвкушения пробежал по моей коже…
Вместе с Алексом мы поднялись в Отдел Информации. Я запустил компьютер. Алекс, одобрительно щелкая языком, оглядывал наш офисный антураж.
– Что смотрим? – спросил я.
– Дайте я сам. – Алекс отобрал у меня мышь. – А вы смотрите на экран и ничему не удивляйтесь. Если не увидите ничего для себя интересного – тогда простите, что отнял у вас время.
Он быстро-быстро набрал данные в окне поисковика, повторяя: «Нет, как удобно!» Я стоял у него за спиной и думал, что тайные ночные посещения офиса стали для меня традицией. И всякий раз это связано с тревожными событиями. Сначала – я искал информацию про Никиту Воронцова, а нашел серьезный сбой в Балансе. Потом – привел сюда князя Свиста и показал ему его собственную смерть. И этот странник Алекс непрост, ой как непрост… Наверняка я увижу что-то интересное. Ха, Сурок. Я даже не подозревал – насколько!
…Дорога темной лентой рассекала зеленые поля – словно «молния» расходилась между двумя половинками ткани. Серебристый «мерседес» шел лихо, не меньше ста сорока. Алекс включил замедленное изображение, но все равно все случилось очень быстро. Гораздо быстрее, чем я понял, что мне показывают. «Мерс» оказался на вершине пригорка, когда на него лоб в лоб вылетел темно-синий «форд». Он тщетно пытался обогнать длинную фуру. «Форд» резко свернул на обочину, освободив «мерседесу» его полосу. Но «мерс»…
– Придурок! – хрипло заорал я, ударив ладонью по столу.
Но ничего уже нельзя было изменить. Машины столкнулись на обочине. Даже компьютер, казалось, едва не разорвало от грохота и скрежета. Фура затормозила. Водитель распахнул дверь и выскочил на дорогу.
Водителя «форда» вынесло на капот. Он лежал ничком, неестественно вывернув руку. Ветер теребил светлую прядь на макушке. Остальные волосы были мокрыми и темными, и к ним липло стеклянное крошево. У «мерса» капота не осталось вообще. Зато водитель – вельветовая кепка, темные очки – казалось, не пострадал. Он слабо шевелил губами и искал рукой кнопку ремня безопасности. А вместо ног и всего остального до пояса у него было сплошное жеваное железо…
Кино продолжалось. Водитель фуры со знанием дела пощупал у светловолосого пульс. Выразительно покачал головой, достал телефон и стал нажимать кнопки… Хватит!
Я грубо вырвал у Алекса мышку и выключил ролик. Потом выпалил, стараясь успокоиться:
– Выкладывайте, что вам надо! Кто вы такой?! Что за представление?! Зачем вам понадобилась информация о моей смерти?!
Алекс сидел с закрытыми глазами, с совершенно отстраненным лицом. С видимым усилием разлепив губы, он сказал:
– Вы не поняли, Егор. Я показал вам обстоятельства, ведущие к моей смерти. Я умер в «скорой», через пятнадцать минут после этого столкновения. – Открыв глаза, но сузив их до щелочек, он ядовито добавил: – Ну, здравствуй, Гастелло. Вот мы и встретились. Во второй раз.
64
Я задохнулся от негодования:
– Это я – Гастелло?! Ты за каким лешим свернул?! Ты же был на своей полосе! Я уступал дорогу!
– Уступал? Да ты позже меня свернул! Это надо быть таким муромоем – обгонять на повороте! Идиот.
– Сам идиот! Ехал бы девяносто, ничего бы не случилось. Я просто не успел перестроиться обратно…
– Причем самому-то повезло, сдох сразу…
– Ты тоже недолго мучился, – огрызнулся я.
Мы стояли друг против друга; я вцепился в край стола, он – в спинку стула. Я старался придать своему взгляду испепеляющие свойства. Так вот кому я обязан столь ранней встрече с Атхартой!
Но, если честно, ненависти к виновнику своей смерти я не испытывал. Он даже был мне симпатичен… Я фыркнул, представив, как выглядит со стороны наша перепалка.
– Очень смешно, – буркнул Алекс.
– А что? И дальше стоять пыхтеть? Тебя как зовут по-человечески? Александр?
– Алексей. Алексей Мишкин. А ты что, не узнавал, с кем столкнулся?
– Не-а, – беспечно ответил я. И вдруг понял. – Ты меня искал?
Алекс… ну то есть Алеша посмотрел на меня странным взглядом. Так смотрят на объект былого чувства. Но вряд ли речь шла о любви.
Он махнул рукой:
– Твое счастье, Гобза, что я нашел тебя только сейчас. Я, собственно, уже и не искал. Это случайно вышло. Ну и что нам теперь делать?
– Выпить за помин души, – предложил я на полном серьезе. На мой взгляд, лучшего средства наладить взаимопонимание между двумя мужчинами еще не изобрели.
– Выпить?! – возмутился Мишкин. – Водки?! А что… Это можно.
Через полчаса комната отдыха в Отделе Информации превратилась в импровизированный бар. Мы соорудили закуску, каждый по своему вкусу: Мишкин – пельмени и маринованные миноги, я – блинчики с черной икрой. Выпили по первой, не чокаясь. Закусили, помолчали.
Потом Мишкин спросил:
– Ну и куда ты так спешил?
– Да не спешил я! Нормально ехал. А эта чертова фура плелась передо мной всю дорогу. Раздражала ужасно. Я вообще был на нервах. С самого утра поругался с девушкой. И на работе накладка вышла: появился жирный клиент, назначил встречу. С утра звонит дура-менеджер, заявляет, что агент заболел и не приедет. А мне сестру из аэропорта встречать… Ладно, думаю. По-быстрому заскочу к клиенту – и в аэропорт. Вот и заскочил, твою мать… Выпьем?
Мы выпили.
Осмелев, я бестактно спросил:
– Слушай, а что тебя так разобрало? Ну случилось. Рано или поздно это происходит со всеми. Я, например, даже облегчение какое-то испытал. Всю жизнь боялся смерти. Думал: как это будет? А тут чик – и ты уже на небесах. Все позади, больше не повторится.
– Если бы рано… или поздно… – покачал головой Мишкин. – А тут ни раньше ни позже. – Он зыркнул на меня повлажневшими глазами. – Этого не объяснишь. Никто не поймет, из какого счастья меня выдернули. Я, видишь ли, безумно любил свою жену.
Он сделал паузу.
Я неопределенно пожал плечами: дескать, всякое бывает.
– Когда мы поженились, я знал, что она меня не любит. Она честно предупреждала об этом. У нее было какое-то увлечение, детская блажь… Я сказал, что меня это не смущает. Что сделаю ее счастливой. Тапочки буду в зубах приносить. На самом деле я надеялся, что… как говорили наши предки, стерпится – слюбится. Бывает ведь любовь с первого взгляда, а бывает со второго и с десятого. Но шли месяцы, годы… Если бы ты знал, сколько раз у меня опускались руки! Я думал даже найти этого ее болвана, привести к ней, сказать им: будьте счастливы, дети мои, только никогда больше не попадайтесь мне на глаза! Но в конце концов я оказался прав. Я услышал от нее долгожданные слова. А потом узнал, что у нас будет ребенок. Я просто спятил от счастья! Если бы кто-нибудь мог понять, как мы жили… как мы смотрели друг другу в глаза… За те четверть часа, пока я был еще жив, я успел понять, что пришел конец моему счастью. Я не чувствовал боли и мучился только этим. Я старался удержаться из последних сил, но даже любовь не всесильна… Увы. «И никого не защитила вдали обещанная встреча, и никого не защитила рука, зовущая вдали», – с иронией продекламировал он. А потом серьезно добавил: – Вот этих пятнадцати минут я не мог тебе простить. Сказать, что я тебя ненавидел, – не сказать ничего. Попади мне тогда в руки отражатель – я не задумываясь взорвал бы Вселенную лишь за то, что где-то в ней есть ты. Я тебя искал с самого первого дня. Ради этого стал адъютом, пустился в странствия. Изобрел тысячу способов наказать тебя. Пересказывать не буду, у тебя пропадет аппетит. Но Монте-Кристо рядом со мной – мальчишка. Ему не приходилось мстить там, где врага нельзя даже убить. Но вот мы встретились, начали орать друг на друга… Знаешь, это даже смешно. Выпьем?
И мы снова выпили. Я почувствовал себя очень пьяным. То ли мы перестарались с водкой, сделав ее крепче обычной. То ли сама эта встреча, будь она неладна, так подействовала… Угрызений совести я не испытывал. Попытки Мишкина обвинить во всем меня одного с треском провалились. Даже выслушав семейную драму, я не дрогнул. Не хватало еще подцепить комплекс вины. Тогда все, милости просим в Больницу…
События того летнего утра, великолепного солнечного зеленого утра, без всякого компьютера выстраивались в памяти по ранжиру. Я помнил визг тормозов – и навалившуюся неподъемной тяжестью тишину. И – последнее: женская фотография в салоне чужой машины.
– Я запомнил у тебя в машине фотографию, – сказал я. – Это твоя жена?
– Да, это Ася, – кивнул Мишкин. Его тоже заметно развезло. – Бедная моя… Я, признаться, посматривал первое время в Кратер. Узнал, что она потеряла ребенка. Потом смотреть перестал: очень уж мучительно…
В какой-то момент голос Мишкина превратился для меня в неразборчивый звуковой фон. Я перестал вслушиваться в слова и сосредоточился на другом… И вдруг меня посетила необычайная ясность. Я словно уподобился богам, прозревающим одновременно причины и следствия всех событий. Фотография белокурой госпожи Мишкиной. Школьный альбом, который я прятал от Златы и который всегда сам собой открывался на одной и той же странице. Неведомый зовущий голос. Moя неспособность любить и поиск утраченного идеала. И еще много-много всего: грохочущий рок-н-ролл выпускного вечера, и запах мандарина, и сладковатый холод тающего на губах снега…
– Ты не будешь возражать, Лешка, если я отлучусь ненадолго? – спросил я.
Ответа не последовало: Мишкин спал. Он откинул голову на спинку кресла и приоткрыл рот. Его породистое лицо отяжелело, постарело, обрюзгло.
Я оглядел комнат} . Как это мы умудрились так быстро надраться и так все загадить? Я на секунду представил лица моих коллег, которые поутру увидят эту икебану… Но прибираться я не стал. Внутри уже тикала заведенная бомба. Ничего, уволить за пьянку на рабочем месте меня все равно не смогут. Я вынул из руки Мишкина вилку с наколотым остывшим пельменем и вышел вон.
65
Я заглушил мотор и остался наедине с тишиной. Только тяжко вздыхало невидимое море. В разрывах туч алмазными гранями вспыхивали звезды. Сколько поколений умерших шлифовало их блеск! Ночное небо над Хани-Дью – это память о самых звездных земных ночах…
Свет фар уперся в борт Кратера. Я подошел к нему, положил руки на края. Камень как камень… Но мне вдруг стало зябко, и хмель прошел без следа.
И что теперь? Как пользоваться этим телескопом? Хлопнуть в ладоши? Сказать «крэкс, пэкс, фэкс»?
Все произошло само собой. Меня потянуло вниз, я вцепился в борт. Темное жерло пришло в движение, наполнилось серым дымом, и я не сразу понял, что это облака. Потом они расползлись в стороны. Я закричал от страха: мне показалось, что я падаю, а панорама города неумолимо приближается.
И вот – крупный план. Шоссе. Дикие поля по обеим сторонам. Вдали – город. Беззвучно пронеслась одинокая машина: я пока не разобрался, как здесь включается звук. Раннее утро выходного дня. Конец августа, и солнце светит как в тумане. На обочине – выцветший пластмассовый венок на подставке. Место, где все кончилось и все началось.
Впрочем, после сегодняшней встряски я смотрел без особого интереса и с нетерпением ждал, когда мне покажут что-нибудь еще. И мне показали. Я увидел симпатичный лесок, церковь… Елочки зеленые, да это кладбище! Вот тут я впервые испугался, что сойду с ума.
Ан нет. Человеческий разум – очень прочная вещь. Главное – широта взглядов, гибкость мышления и свобода от стереотипов. И тогда ты без запинки сможешь выговорить слова: «Вот моя могила, в которой лежат мои кости и все, что от меня осталось». Это просто слова, и нет в них ничего ужасного.
Моя могила выглядела достойно. Блестящий черный мрамор, цветник засыпан гравием, внушительный камень с простой надписью:
Гобза
Егор Николаевич
1972-2002
Никаких сантиментов… Если бы меня спросили, я бы завещал похоронить себя именно так.
Я подумал – и тут же понял, что вру и рисуюсь. Вид у моей могилы был заброшенный и… холодный. Вон рядом, у соседа, какого-то Васильчика – куст бузины, в цветнике рыжеют бархатцы, в углу ограды стоит тоненькая рябинка. Листья дрожат на ветру, а шелеста не слышно. И на камне, совсем небольшом, выбиты две строчки:
Но ведаю: любовь, как смерть, сильна
Люби меня, когда меня не станет…
Поразительно… Это же стихи, которые Зинаида Гиппиус читала в своем салоне!
Впрочем, кроме душевного трепета, это совпадение ничего мне не принесло. Я занимался ерундой и понятия не имел, как управлять Кратером.
Он показывает мне то, что сам хочет. Здесь, на кладбище, я никого не увижу. Годовщина давно прошла, но где же гора увядших цветов? Придется, как это ни противно, просить помощи. Растолкать Мишкина – он говорил, что пользовался Кратером. Нет, Мишкина неудобно. Может, Фаину? Тоже некстати… Да что я волнуюсь! Наверняка в Хани-Дью полно народу, который тайком следит за оставшимися на Земле.
И в тот момент, когда я уже готов был отойти от Кратера, послышался зов. Наяву он был еще сильнее, чем во сне.
Тихо качнулись ветки бузины, и к могиле вышла женщина. Высокая светловолосая женщина в джинсах и вязаном жакете. Беззвучно отворилась калитка ограды. Женщина положила к черному камню ворох садовых ромашек. Поднесла пальцы к губам, коснулась ими мрамора. И все это – не оборачиваясь. Она стояла спиной, и я не видел ее лица.
Она или не она?
Мне так не терпелось ее увидеть, что я не стал ждать, пока она обернется. Я попытался изменить свою точку наблюдения. И сделал что-то не так, картинка резко удалилась, на нее наползли облака. А когда я снова настроился на кладбище, женщины уже не было. Только качалась ветка бузины, словно провожая ее, и маленькие солнца ромашек освещали мертвый камень.
Я сел на землю, прислонившись к Кратеру. Уже рассвело, и зажженные фары «Мустанга» выглядели нелепо. Но у меня не было сил подойти и выключить их. Пусть горят. Аккумулятор не сядет, это же Атхарта…
Ну и где мне теперь ее искать?
Собравшись с духом, я снова склонился над Кратером и мысленно распорядился: «Хочу увидеть свой дом». Кратер послушался. Сквозь облака опять приблизился город, потом дом, потом – моя комната.
Уже не моя. Мебель и обои те же, но на диване спала незнакомая парочка. В ногах у них свернулся калачиком далматин. Словно почувствовав мой взгляд, пес насторожил уши и тихо зарычал.
– Гастон, заткнись, – сонно пробормотал хозяин и пнул пса ногой. Тот проворно соскочил на ковер.
Новые жильцы… Наверное, отец сдает квартиру. Правильно, не пропадать же квадратным метрам.
Отступать мне было некуда. И я рявкнул в жерло:
– Волшебное, зеркало, покажи мне Николая Гобзу!
Вместо пятиэтажки, в которой прошло мое детство, передо мной вырос больничный комплекс. Палата на пять кроватей. На одной кто-то спал, три пустовали, на пятой лежал отец.
Эту разлуку я давным-давно пережил. Я не ждал встречи с родителями в Атхарте: родственники, чьи смерти разделены годами, встречаются крайне редко. Я раз и навсегда запретил себе думать о горе, которое причинила им моя смерть. Я успокаивал себя: мама во Владике, с внуками. У отца еще при моей жизни завелась разбитная разведенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37