– Ты, Шилов, не верил… это не тот Семеныч, совсем как бы не тот…
– Семеныч, кто сейчас президент Солнечной системы? – спросил Шилов мягко. Он, в отличие от Проненко, чувствовал себя в своей тарелке. Семеныч для него сейчас – потенциальное существо с нечеловеческой логикой, и поэтому очень легко с ним общаться.
– Артурос… – неуверенно проговорил Семеныч.
– Артурос Демократис провалился. Президент сейчас, впервые за двести лет, женщина, Карина Цой, леди из цинкового гроба, как ее зовут в народе.
– Я… – пробормотал Семеныч и замолчал. – Я нырнул в другой мир, нос-пиндос, а мой двойник оказался в моем?
Шилов не ответил. Проненко тоже молчал, вжимаясь в стенку, отгораживаясь своей сумкой.
– А какая, в сущности, разница? – поразмыслив, спросил Семеныч.
– Никакой, – кивнул Шилов.
И они замолчали, прислушиваясь к шуму дождя.
Автобус, подъезжая к космопорту, свернул на ровную дорогу и перестал трястись. Вокруг разливалась таинственная тишина, а вдоль обочины, почти утонувшие в грязи, густо лежали тома классика земной литературы, Стивена Кинга, книги, которые так ненавидел младший Коралл, открывший вместе с другими детьми лазейку в иной мир. Наутро тома утонули в жидкой грязи и вскоре им на замену пришли свежие газеты, которые принес ветер, дувший со стороны космопорта. Заголовки в газетах менялись.
«Убит директор базы „Кумарри“!»
«Зеленокожие делают загадочное заявление: Великан мертв, Джек свободен»
«Экстра! Убитый директор базы оказался сероглазым!»
Потом было еще много всяких заголовков, но это уже, извиняемся за штамп, другая история.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
ЧУЖОЙ ПОЕЗД
Посвящается фабрикам грез, заводам счастья, котельным любви и другим заведениям подобного рода
Глава первая
Начальник сказал, меряя шагами кабинет:
– Есть только один шанс остановить проклятых сероглазых. Слышишь, Шилов? Надо использовать «Уничтожитель времени».
Шилов сказал:
– Его запрещено использовать на поверхности планет.
Начальник нахмурился:
– Если мы не сделаем это, планет скоро не станет. Проклятые сероглазые!
– «Уничтожитель времени» используют для развлечения. Только в космосе. Кто знает, что выйдет, если использовать его на поверхности планеты? Да и неэтично это.
– Необходимо выяснить, что выйдет! Ты прав. И ты займешься этим…
– Вообще-то я еще в отпуске, – сказал Шилов, виновато шмыгая носом.
– А зачем зашел тогда? – возмутился начальник.
– Сегодня премия.
За мутным окном проносились и меркли звезды. Шилов провел по стеклу ногтем, извлекая крайне неприятный для человеческого уха звук. Для музыкального слуха его братца этот звук был просто ужасен. Дух отложил гитару на полку и сказал:
– Слушай, хватит, а? – В данном случае «а?» означает: «ты, заноза в моей заднице, свинодятел, долбанный конетрах!» Естественно, люди обычно скрывают свои эмоции и заменяют этих мысленных конетрахов довольно невинным «а?»
Сосед Шилова с верхней полки, Вернон, хихикнул, отрываясь от чтения, перевернулся на бок, стащил с головы Духа фуражку с блестящим околышем и помахал ею у него перед носом.
– Господин Дух, не нервничать!
– Отставить! – взбеленился Дух. Забрал фуражку и водрузил ее обратно на голову.
– Шилов! – позвал он. – Шилов, черт возьми, прекрати!
Шилов ухмыльнулся: ему нравилось иногда позлить Духа, а сегодня в этом вообще была некая особенная радость, сладость маленькой мести, но он все-таки прекратил царапать окно и стал наблюдать за туманностью, которую засасывало в иссиня-черный разлом, оказавшийся при внимательном рассмотрении кристаллом умопомрачительных размеров.
– Такие кристаллы строили големы, – сказал Вернон. – Ну, ты знаешь, таинственная… как это по-русски?… раса третьего мира, обитавшая в космических резервациях.
– Меньше желтых газет читать надо, – буркнул Дух, который после вчерашнего был сильно не в духе. Он взял в руки свою гитару, погладил гриф, мимолетно коснулся струн, вздохнул. Гитара была для него роднее любимой женщины.
– Ты бы сыграл на ней что ли, – предложил Вернон. Вернон был мужчиной представительным, следил за модой, пользовался дорогими одеколонами, отращивал бороду по особой технологии, вычитанной будто бы в книге какого-то русского боярина, по пятницам вплетал в бороду синтетические нити цвета серебра, чтоб всем казалось, будто в бороде есть седые волосы. Вернон носил черный костюм из особенной ткани, которая никогда не мялась, в нем же и спал. Он владел сетью химчисток на севере и западе Лондона, ненавидел торфяные болота, на которых, по его словам, жили презренные родственники, и обожал космические путешествия вторым классом, вместе с небогатыми, «простаками» или «магглами», как он выражался. Такие путешествия были модны в среде Лондонских дельцов. Вернон все это рассказал о себе в первый же вечер путешествия, когда они пробовали на вкус его виски, рассказал без утайки, сам над собой посмеиваясь (видимо, так тоже было модно). Дух в этот вечер вел себя, против обыкновения, скромно, можно даже сказать, был угрюм и скучен, рассказал всего один армейский анекдот, да и тот, что удивительно, без капли пошлости и мата. Шилов, видя состояние двоюродного брата, принялся развлекать Вернона самостоятельно, и у него получилось. Причем сначала Шилов хохмил, заставляя себя, но после третьего пластмассового стаканчика виски, сам поверил в свое хорошее настроение, а после того, как Вернон угостил их кубинскими сигарами и вовсе повеселел. Они гуляли всю ночь, горланили песни, разговаривали о всяких забавных вселенских загадках даже тогда, когда Дух уснул, а потом и сами прилегли. Вернон и Шилов проснулись рано, совершенно бодрые. Дух оставался мрачным и вялым. Целый час он вертел в руках гитару, но так ничего толкового и не сыграл, хотя еще со школьных времен умел прекрасно музицировать на чем угодно. Такой у него был талант.
– Эй, поглядите-ка! – позвал вдруг Вернон. Шилов подошел к нему, стал рядом. Вернон внимательно следил за чем-то в окне. Шилов посмотрел туда же, но сначала видел только пробегающие мимо звезды, в основном спектрального класса Ц, а потом заметил, что прямо к ним движется крохотная планета, окольцованная стаей астероидов и облаками газа, как Сатурн или, например, восьмая Бартоломью.
– Сольфеджио… – бормотал в купе Дух. – Если бы Маринка училась в музыкалке, если бы развила слух, мы бы не ругались с ней так часто… Эй, милая, сыграй-ка нам на клавесине!…
– Что это с ним? – спросил Вернон.
– Да так, в нашей семье не всем везет со вторыми половинками, – как бы в шутку ответил Шилов и немедленно вспомнил о Соне.
– Понятно. Ты смотри! Все ближе и ближе!
Планета приближалась к ним, и видно было, что это газовый гигант, в южном полушарии которого вокруг своей оси вертится большое оранжевое пятно.
– Ураган, – сказал Вернон.
– Что?
– Пятно – это ураган, который годами бушует на поверхности этой планеты. Может, как-нибудь назовем ее?
– Зачем?
– Ну как же, господин Шилов, мы первые увидели планету, открыли ее, так сказать, и теперь должны дать ей название, как первооткрыватели, пока с ней чего-нибудь не случилось. Войдем в историю хотя бы таким, примитивным, способом!
Шилов засмеялся, и в этот момент планета, резко вильнув (на самом деле это вильнул поезд), врезалась в стекло и размазалась по нему зеленым жирным пятном. Слизь стекала к раме с той стороны. Откуда-то с крыши вагона к окну спустились два робота-уборщика и стали очищать стекло от планеты. Чистили ловко, быстро перебирая механическими лапками. Шилов заворожено наблюдал за малышами. Вдруг в одного из них врезалась миниатюрная комета, и робот улетел в бескрайние просторы космоса, отчаянно суча ложноножками. Второй робот замер, вытянув в сторону несчастного две лапки, как бы прощаясь со своим другом или, например, возлюбленным, а может, не решаясь последовать за ним.
– Тьфу, – сказал Вернон весело. – Придумают же!
– На космических железных дорогах работают веселые программисты, – согласился улыбаясь Шилов.
– Выпьем? – спросил Вернон. – Потом прогуляемся к соседям. Кажется, в конце вагона живет молодая семья, думаю, они уже устали друг от друга и будут не против, если мы к ним присоединимся, познакомимся и выпьем.
– Не надо, – сказал Дух, не поднимая глаз. – Не будем им мешать.
– Так ведь и со скуки помереть можно! Первая остановка только вечером, в шесть. Планета… как ее… какая-то затхлая планетка, населенная слаборазумными аборигенами, мы даже спускаться на нее не будем, останемся на околопланетной орбите, купим на станции пива, сырных шариков…
– Ненавижу пиво, – буркнул Дух, и Шилов незаметно толкнул его в бок: мол, что с тобой, сам на себя не похож! Однако Дух остался равнодушен. Он ковырял корпус гитары, отколупывая прилипший кусочек скотча.
Вернон погрустнел, и впервые посмотрел на Духа с неприязнью, но почти сразу изобразил на лице улыбку и хлопнул его по плечу.
– Ну не пиво, так не пиво, возьмем, как это по-русски… vodka. Real Russian vodka.
Дух ударил по струнам, хрустнул шеей, сделал печальный взгляд и обратил его в окно, наблюдая за проносящимся фейерверком, состоящим из тысячи разноцветных комет. Он запел о любви, и в песне его было всего три аккорда, а слов и того меньше, да и те на странном языке, ничего не имеющим общего ни с живыми языками, ни с мертвыми. Однако песня была точно о любви, это становилось ясно сразу по стеклянному взгляду и громко стучащему сердцу брата.
– Чай! Кому чай, свежий, горячий байховый чай со специями! – В проеме показался тучный проводник в синей форме железнодорожника и при бабочке. Бабочка смотрелась на его костюме нелепо, он и сам все время глядел только на нее, удивляясь, откуда она взялась.
– Чай, – повторил проводник, тряся пустым подносом. – Заказывайте, если будете. Отличнейший чай от известного чаепроизводителя господина Шворца.
– Мне, пожалуйста, чашечку, – попросил Вернон. – И без сахара. И без специй, хотя палочку корицы можете оставить, очень я люблю корицу. И гвоздику. Две-три горошины.
– Мне обычный, две ложки сахара, без говенных приправ, – буркнул Дух, и продолжал петь.
– И мне без приправ, – быстро сказал Шилов. – Но с лимоном. С долькой.
Проводник кивнул и убежал в конец вагона, выкрикивая: чай, кому еще чай!
– Раз пьянствовать не хотите, будем чаи гонять, – грустно сказал Вернон. – Забавная вещь: путешествую в одном купе с русскими, и мне еще приходится заставлять их выпивать. Кому расскажу – не поверят!
– Вы… – начал было Шилов.
Вернон укоризненно покачал головой:
– Шилов? Ты чего? Мы ведь вчера, после третьей рюмки, договорились, что будем называть друг друга на «ты»! Да и с утра только на «ты» друг друга звали!
– Хорошо. Ты, Вернон, прекрасно говоришь по-русски. Ты жил в России?
– Признаться, нет. Но я жил неподалеку от славянского гетто в Лондоне и частенько играл с русскими ребятишками в самые разнообразные игры: мы поджигали старые покрышки, били витрины магазинов, покуривали травку, вымоченную в формальдегиде, там же я выучил русский язык. Потом вырос, стал бизнесменом, а мои русские друзья подались кто в таксопарки, а кто в политику. Вот, кстати, вспомнил одну примечательную историю: пошли мы однажды с Федькой, сыном плотника, к Темзе, смотреть на…
– Чай! Чай, свежий чай! – В проеме появился шустрый проводник. Он ловко расставил на столе чашки, полные дымящегося напитка, и наклонился к Шилову.
– Мистер Шилов?
– Да, это я.
– Вас к стереофону. Следуйте, пожалуйста, за мной.
Шилов встал, поклонился Вернону (тот не заметил, потому что, сладко зажмурившись, маленькими глоточками отхлебывал из чашки), щелкнул брата по лбу (брат не отреагировал) и пошел за качающимся проводником.
– Так вот, пошли мы смотреть на баржу, но вместо этого свернули на мост и принялись выдавливать кетчуп в Темзу… – донеслось из купе.
– А кетчуп где взяли?
– Я разве не говорил? Купили заранее…
– Но почему кетчуп?
– Не ищите в этом глубокого смысла, господин Дух. Это не символ, и демоны не шептали нам в уши, что надо взять именно кетчуп, мы просто взяли кетчуп и пошли выдавливать его в Темзу.
– Вам плохо? – спросил Шилов у проводника.
– Что, простите?
– Спрашиваю, вам плохо? Вас шатает. Еще немного и упадете.
– Но не падаю же! – резко ответил проводник, остановился, чтоб отдышаться, и признался:
– Вы, я вижу, добрый христианин, мистер Шилов, и не станете смеяться. Дело в том, что я боюсь.
– Чего вы боитесь?
– Боюсь того, что происходит в других вагонах. Наш, девятнадцатый вагон, такой тихий, спокойный, христианский вагон, но другие… Я очень-очень боюсь их. Намедни я разговаривал с проводником восемнадцатого, а тому одну страшную историю поведали проводники из шестнадцатого и пятнадцатого: говорят, в десятом вагоне творятся самые настоящие непотребности, убивают людей, а что делается дальше, в смысле ближе к кабине машиниста, это вообще страшно представить! В аду и то, наверное, не так страшно. Говорят также, что в тех вагонах водятся мифические звери: скорпикоры, мамонты, бегемоты и другие.
– Хм. Понятно… – пробормотал Шилов, которого мифы генетически выведенных проводников мало интересовали. Тучный провожатый, тем временем, подвел его к узкой дверце, выкрашенной в зеленый цвет, и открыл ее крохотным позолоченным ключиком. Дверца отъехала в сторону, внутри обнаружилась маленькая кабинка с экраном стереофона, занимающим полстены. Шилов вошел внутрь, дверь за ним захлопнулась. На пульте управления стереофоном, выполненном в стиле ретро, горела квадратная оранжевая кнопка, и Шилов нажал ее. Изображения не появилось, но из динамиков потек голос, липкий как гречишный мед. Шилов и без картинки знал, кому он принадлежит.
– Господин Шилов?
– Так точно… – пресным голосом ответил Шилов и откровенно зевнул.
– Как протекает ваш отпуск?
На «вы» обращается, подумал Шилов. Значит, что-то задумал. Как скверно.
– Замечательно, господин начальник!
– Мне показалось, или вы отвечаете с ехидством в голосе?
– Конечно, показалось, господин шеф! Как можно!
– Шилов, я все понимаю. У вас отпуск бывает раз в три года, это третий отпуск за те десять лет, что вы у нас работаете, и у вас осталось всего две недели. Поверьте, я понимаю абсолютно все!
– Кто бы сомневался… – промычал под нос Шилов.
– И не волнуйтесь, Шилов, на этот раз я не буду выдергивать вас из законного отпуска. Работенка, которую вам предстоит проделать, пустяковая, и выбор пал на вас лишь потому, что сегодня вечером ваш поезд по счастливому стечению обстоятельств остановится возле планеты Цапля.
– Ах, вот как она называется, эта станция, никак не мог вспомнить…
– Вам надо будет спуститься на Цаплю и забрать у нашего агента пакет, – сказал начальник. – Всего лишь бумажный пакет. Через неделю вы прилетите на станцию Воробьевка и отдадите пакет другому нашему человеку.
– И все?
– Все! – Кажется, шеф улыбался, но Шилов знал, что расслабляться рано и оказался прав.
– Вот и отлично…
– Погодите, Шилов. Есть одна маленькая проблемка. Наш агент на Цапле пропал, он не выходит на связь. Нам очень нужно его найти.
– Нам?
– Вам. Вам, Шилов, надо его найти.
– Поезд стоит на Цапле всего полтора часа или даже меньше. Он не спускается на поверхность планеты, останавливается у орбитальной станции.
– Не волнуйтесь, Шилов. – Теперь начальник улыбался наверняка. – Мы придержим для вас время. Двух недель хватит?
– Э… – пробормотал Шилов. – Это ж сколько будет стоить, придержать ради меня локальное время на станции?
– Неважно, Шилов, это не ваши проблемы. Помните, я говорил вам об испытаниях «Уничтожителя времени»? Как раз попробуем. Начнем не с планеты, а со станции.
– Но я…
– Вот и чудно. Получите распечатку с информацией о планете и целью миссии. – Из щели под экраном полезла бумага, испещренная символами. – На станции Цапля встретьтесь с мистером Сейко, он снабдит вас инструкциями, обучит языку и расскажет о планете и ее жителях подробнее. Удачи, Шилов. И да поможет вам Бог!
– Я не верю в Бога.
– Он тоже не верит в вас, Шилов, однако задание вы обязаны выполнить не ради него, а ради Родины, которая взрастила вас и вспоила. Отбой.
В динамиках зашумело. Шилов в сердцах ударил по приборной панели и сказал всего одно слово, но слово замечательное, и в слове этом было всего шесть букв, которые, выстроившись в нужном порядке, наилучшим образом характеризовали душевное состояние Шилова. Панель покорно задымилась, но, кажется, ничего на самом деле не сломалось – так, спецэффект для туристов, которых посреди отпуска выдергивают работать. Шилов привалился к холодной шершавой стене и подумал, что от работы никуда не денешься, что космос слишком мал для его шефа, который представился Шилову этаким всеобъемлющим созданием, сердцевина которого – маленькое тщедушное тельце, а основная часть – колоссальная аура, распространившаяся на сотни световых лет вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Семеныч, кто сейчас президент Солнечной системы? – спросил Шилов мягко. Он, в отличие от Проненко, чувствовал себя в своей тарелке. Семеныч для него сейчас – потенциальное существо с нечеловеческой логикой, и поэтому очень легко с ним общаться.
– Артурос… – неуверенно проговорил Семеныч.
– Артурос Демократис провалился. Президент сейчас, впервые за двести лет, женщина, Карина Цой, леди из цинкового гроба, как ее зовут в народе.
– Я… – пробормотал Семеныч и замолчал. – Я нырнул в другой мир, нос-пиндос, а мой двойник оказался в моем?
Шилов не ответил. Проненко тоже молчал, вжимаясь в стенку, отгораживаясь своей сумкой.
– А какая, в сущности, разница? – поразмыслив, спросил Семеныч.
– Никакой, – кивнул Шилов.
И они замолчали, прислушиваясь к шуму дождя.
Автобус, подъезжая к космопорту, свернул на ровную дорогу и перестал трястись. Вокруг разливалась таинственная тишина, а вдоль обочины, почти утонувшие в грязи, густо лежали тома классика земной литературы, Стивена Кинга, книги, которые так ненавидел младший Коралл, открывший вместе с другими детьми лазейку в иной мир. Наутро тома утонули в жидкой грязи и вскоре им на замену пришли свежие газеты, которые принес ветер, дувший со стороны космопорта. Заголовки в газетах менялись.
«Убит директор базы „Кумарри“!»
«Зеленокожие делают загадочное заявление: Великан мертв, Джек свободен»
«Экстра! Убитый директор базы оказался сероглазым!»
Потом было еще много всяких заголовков, но это уже, извиняемся за штамп, другая история.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
ЧУЖОЙ ПОЕЗД
Посвящается фабрикам грез, заводам счастья, котельным любви и другим заведениям подобного рода
Глава первая
Начальник сказал, меряя шагами кабинет:
– Есть только один шанс остановить проклятых сероглазых. Слышишь, Шилов? Надо использовать «Уничтожитель времени».
Шилов сказал:
– Его запрещено использовать на поверхности планет.
Начальник нахмурился:
– Если мы не сделаем это, планет скоро не станет. Проклятые сероглазые!
– «Уничтожитель времени» используют для развлечения. Только в космосе. Кто знает, что выйдет, если использовать его на поверхности планеты? Да и неэтично это.
– Необходимо выяснить, что выйдет! Ты прав. И ты займешься этим…
– Вообще-то я еще в отпуске, – сказал Шилов, виновато шмыгая носом.
– А зачем зашел тогда? – возмутился начальник.
– Сегодня премия.
За мутным окном проносились и меркли звезды. Шилов провел по стеклу ногтем, извлекая крайне неприятный для человеческого уха звук. Для музыкального слуха его братца этот звук был просто ужасен. Дух отложил гитару на полку и сказал:
– Слушай, хватит, а? – В данном случае «а?» означает: «ты, заноза в моей заднице, свинодятел, долбанный конетрах!» Естественно, люди обычно скрывают свои эмоции и заменяют этих мысленных конетрахов довольно невинным «а?»
Сосед Шилова с верхней полки, Вернон, хихикнул, отрываясь от чтения, перевернулся на бок, стащил с головы Духа фуражку с блестящим околышем и помахал ею у него перед носом.
– Господин Дух, не нервничать!
– Отставить! – взбеленился Дух. Забрал фуражку и водрузил ее обратно на голову.
– Шилов! – позвал он. – Шилов, черт возьми, прекрати!
Шилов ухмыльнулся: ему нравилось иногда позлить Духа, а сегодня в этом вообще была некая особенная радость, сладость маленькой мести, но он все-таки прекратил царапать окно и стал наблюдать за туманностью, которую засасывало в иссиня-черный разлом, оказавшийся при внимательном рассмотрении кристаллом умопомрачительных размеров.
– Такие кристаллы строили големы, – сказал Вернон. – Ну, ты знаешь, таинственная… как это по-русски?… раса третьего мира, обитавшая в космических резервациях.
– Меньше желтых газет читать надо, – буркнул Дух, который после вчерашнего был сильно не в духе. Он взял в руки свою гитару, погладил гриф, мимолетно коснулся струн, вздохнул. Гитара была для него роднее любимой женщины.
– Ты бы сыграл на ней что ли, – предложил Вернон. Вернон был мужчиной представительным, следил за модой, пользовался дорогими одеколонами, отращивал бороду по особой технологии, вычитанной будто бы в книге какого-то русского боярина, по пятницам вплетал в бороду синтетические нити цвета серебра, чтоб всем казалось, будто в бороде есть седые волосы. Вернон носил черный костюм из особенной ткани, которая никогда не мялась, в нем же и спал. Он владел сетью химчисток на севере и западе Лондона, ненавидел торфяные болота, на которых, по его словам, жили презренные родственники, и обожал космические путешествия вторым классом, вместе с небогатыми, «простаками» или «магглами», как он выражался. Такие путешествия были модны в среде Лондонских дельцов. Вернон все это рассказал о себе в первый же вечер путешествия, когда они пробовали на вкус его виски, рассказал без утайки, сам над собой посмеиваясь (видимо, так тоже было модно). Дух в этот вечер вел себя, против обыкновения, скромно, можно даже сказать, был угрюм и скучен, рассказал всего один армейский анекдот, да и тот, что удивительно, без капли пошлости и мата. Шилов, видя состояние двоюродного брата, принялся развлекать Вернона самостоятельно, и у него получилось. Причем сначала Шилов хохмил, заставляя себя, но после третьего пластмассового стаканчика виски, сам поверил в свое хорошее настроение, а после того, как Вернон угостил их кубинскими сигарами и вовсе повеселел. Они гуляли всю ночь, горланили песни, разговаривали о всяких забавных вселенских загадках даже тогда, когда Дух уснул, а потом и сами прилегли. Вернон и Шилов проснулись рано, совершенно бодрые. Дух оставался мрачным и вялым. Целый час он вертел в руках гитару, но так ничего толкового и не сыграл, хотя еще со школьных времен умел прекрасно музицировать на чем угодно. Такой у него был талант.
– Эй, поглядите-ка! – позвал вдруг Вернон. Шилов подошел к нему, стал рядом. Вернон внимательно следил за чем-то в окне. Шилов посмотрел туда же, но сначала видел только пробегающие мимо звезды, в основном спектрального класса Ц, а потом заметил, что прямо к ним движется крохотная планета, окольцованная стаей астероидов и облаками газа, как Сатурн или, например, восьмая Бартоломью.
– Сольфеджио… – бормотал в купе Дух. – Если бы Маринка училась в музыкалке, если бы развила слух, мы бы не ругались с ней так часто… Эй, милая, сыграй-ка нам на клавесине!…
– Что это с ним? – спросил Вернон.
– Да так, в нашей семье не всем везет со вторыми половинками, – как бы в шутку ответил Шилов и немедленно вспомнил о Соне.
– Понятно. Ты смотри! Все ближе и ближе!
Планета приближалась к ним, и видно было, что это газовый гигант, в южном полушарии которого вокруг своей оси вертится большое оранжевое пятно.
– Ураган, – сказал Вернон.
– Что?
– Пятно – это ураган, который годами бушует на поверхности этой планеты. Может, как-нибудь назовем ее?
– Зачем?
– Ну как же, господин Шилов, мы первые увидели планету, открыли ее, так сказать, и теперь должны дать ей название, как первооткрыватели, пока с ней чего-нибудь не случилось. Войдем в историю хотя бы таким, примитивным, способом!
Шилов засмеялся, и в этот момент планета, резко вильнув (на самом деле это вильнул поезд), врезалась в стекло и размазалась по нему зеленым жирным пятном. Слизь стекала к раме с той стороны. Откуда-то с крыши вагона к окну спустились два робота-уборщика и стали очищать стекло от планеты. Чистили ловко, быстро перебирая механическими лапками. Шилов заворожено наблюдал за малышами. Вдруг в одного из них врезалась миниатюрная комета, и робот улетел в бескрайние просторы космоса, отчаянно суча ложноножками. Второй робот замер, вытянув в сторону несчастного две лапки, как бы прощаясь со своим другом или, например, возлюбленным, а может, не решаясь последовать за ним.
– Тьфу, – сказал Вернон весело. – Придумают же!
– На космических железных дорогах работают веселые программисты, – согласился улыбаясь Шилов.
– Выпьем? – спросил Вернон. – Потом прогуляемся к соседям. Кажется, в конце вагона живет молодая семья, думаю, они уже устали друг от друга и будут не против, если мы к ним присоединимся, познакомимся и выпьем.
– Не надо, – сказал Дух, не поднимая глаз. – Не будем им мешать.
– Так ведь и со скуки помереть можно! Первая остановка только вечером, в шесть. Планета… как ее… какая-то затхлая планетка, населенная слаборазумными аборигенами, мы даже спускаться на нее не будем, останемся на околопланетной орбите, купим на станции пива, сырных шариков…
– Ненавижу пиво, – буркнул Дух, и Шилов незаметно толкнул его в бок: мол, что с тобой, сам на себя не похож! Однако Дух остался равнодушен. Он ковырял корпус гитары, отколупывая прилипший кусочек скотча.
Вернон погрустнел, и впервые посмотрел на Духа с неприязнью, но почти сразу изобразил на лице улыбку и хлопнул его по плечу.
– Ну не пиво, так не пиво, возьмем, как это по-русски… vodka. Real Russian vodka.
Дух ударил по струнам, хрустнул шеей, сделал печальный взгляд и обратил его в окно, наблюдая за проносящимся фейерверком, состоящим из тысячи разноцветных комет. Он запел о любви, и в песне его было всего три аккорда, а слов и того меньше, да и те на странном языке, ничего не имеющим общего ни с живыми языками, ни с мертвыми. Однако песня была точно о любви, это становилось ясно сразу по стеклянному взгляду и громко стучащему сердцу брата.
– Чай! Кому чай, свежий, горячий байховый чай со специями! – В проеме показался тучный проводник в синей форме железнодорожника и при бабочке. Бабочка смотрелась на его костюме нелепо, он и сам все время глядел только на нее, удивляясь, откуда она взялась.
– Чай, – повторил проводник, тряся пустым подносом. – Заказывайте, если будете. Отличнейший чай от известного чаепроизводителя господина Шворца.
– Мне, пожалуйста, чашечку, – попросил Вернон. – И без сахара. И без специй, хотя палочку корицы можете оставить, очень я люблю корицу. И гвоздику. Две-три горошины.
– Мне обычный, две ложки сахара, без говенных приправ, – буркнул Дух, и продолжал петь.
– И мне без приправ, – быстро сказал Шилов. – Но с лимоном. С долькой.
Проводник кивнул и убежал в конец вагона, выкрикивая: чай, кому еще чай!
– Раз пьянствовать не хотите, будем чаи гонять, – грустно сказал Вернон. – Забавная вещь: путешествую в одном купе с русскими, и мне еще приходится заставлять их выпивать. Кому расскажу – не поверят!
– Вы… – начал было Шилов.
Вернон укоризненно покачал головой:
– Шилов? Ты чего? Мы ведь вчера, после третьей рюмки, договорились, что будем называть друг друга на «ты»! Да и с утра только на «ты» друг друга звали!
– Хорошо. Ты, Вернон, прекрасно говоришь по-русски. Ты жил в России?
– Признаться, нет. Но я жил неподалеку от славянского гетто в Лондоне и частенько играл с русскими ребятишками в самые разнообразные игры: мы поджигали старые покрышки, били витрины магазинов, покуривали травку, вымоченную в формальдегиде, там же я выучил русский язык. Потом вырос, стал бизнесменом, а мои русские друзья подались кто в таксопарки, а кто в политику. Вот, кстати, вспомнил одну примечательную историю: пошли мы однажды с Федькой, сыном плотника, к Темзе, смотреть на…
– Чай! Чай, свежий чай! – В проеме появился шустрый проводник. Он ловко расставил на столе чашки, полные дымящегося напитка, и наклонился к Шилову.
– Мистер Шилов?
– Да, это я.
– Вас к стереофону. Следуйте, пожалуйста, за мной.
Шилов встал, поклонился Вернону (тот не заметил, потому что, сладко зажмурившись, маленькими глоточками отхлебывал из чашки), щелкнул брата по лбу (брат не отреагировал) и пошел за качающимся проводником.
– Так вот, пошли мы смотреть на баржу, но вместо этого свернули на мост и принялись выдавливать кетчуп в Темзу… – донеслось из купе.
– А кетчуп где взяли?
– Я разве не говорил? Купили заранее…
– Но почему кетчуп?
– Не ищите в этом глубокого смысла, господин Дух. Это не символ, и демоны не шептали нам в уши, что надо взять именно кетчуп, мы просто взяли кетчуп и пошли выдавливать его в Темзу.
– Вам плохо? – спросил Шилов у проводника.
– Что, простите?
– Спрашиваю, вам плохо? Вас шатает. Еще немного и упадете.
– Но не падаю же! – резко ответил проводник, остановился, чтоб отдышаться, и признался:
– Вы, я вижу, добрый христианин, мистер Шилов, и не станете смеяться. Дело в том, что я боюсь.
– Чего вы боитесь?
– Боюсь того, что происходит в других вагонах. Наш, девятнадцатый вагон, такой тихий, спокойный, христианский вагон, но другие… Я очень-очень боюсь их. Намедни я разговаривал с проводником восемнадцатого, а тому одну страшную историю поведали проводники из шестнадцатого и пятнадцатого: говорят, в десятом вагоне творятся самые настоящие непотребности, убивают людей, а что делается дальше, в смысле ближе к кабине машиниста, это вообще страшно представить! В аду и то, наверное, не так страшно. Говорят также, что в тех вагонах водятся мифические звери: скорпикоры, мамонты, бегемоты и другие.
– Хм. Понятно… – пробормотал Шилов, которого мифы генетически выведенных проводников мало интересовали. Тучный провожатый, тем временем, подвел его к узкой дверце, выкрашенной в зеленый цвет, и открыл ее крохотным позолоченным ключиком. Дверца отъехала в сторону, внутри обнаружилась маленькая кабинка с экраном стереофона, занимающим полстены. Шилов вошел внутрь, дверь за ним захлопнулась. На пульте управления стереофоном, выполненном в стиле ретро, горела квадратная оранжевая кнопка, и Шилов нажал ее. Изображения не появилось, но из динамиков потек голос, липкий как гречишный мед. Шилов и без картинки знал, кому он принадлежит.
– Господин Шилов?
– Так точно… – пресным голосом ответил Шилов и откровенно зевнул.
– Как протекает ваш отпуск?
На «вы» обращается, подумал Шилов. Значит, что-то задумал. Как скверно.
– Замечательно, господин начальник!
– Мне показалось, или вы отвечаете с ехидством в голосе?
– Конечно, показалось, господин шеф! Как можно!
– Шилов, я все понимаю. У вас отпуск бывает раз в три года, это третий отпуск за те десять лет, что вы у нас работаете, и у вас осталось всего две недели. Поверьте, я понимаю абсолютно все!
– Кто бы сомневался… – промычал под нос Шилов.
– И не волнуйтесь, Шилов, на этот раз я не буду выдергивать вас из законного отпуска. Работенка, которую вам предстоит проделать, пустяковая, и выбор пал на вас лишь потому, что сегодня вечером ваш поезд по счастливому стечению обстоятельств остановится возле планеты Цапля.
– Ах, вот как она называется, эта станция, никак не мог вспомнить…
– Вам надо будет спуститься на Цаплю и забрать у нашего агента пакет, – сказал начальник. – Всего лишь бумажный пакет. Через неделю вы прилетите на станцию Воробьевка и отдадите пакет другому нашему человеку.
– И все?
– Все! – Кажется, шеф улыбался, но Шилов знал, что расслабляться рано и оказался прав.
– Вот и отлично…
– Погодите, Шилов. Есть одна маленькая проблемка. Наш агент на Цапле пропал, он не выходит на связь. Нам очень нужно его найти.
– Нам?
– Вам. Вам, Шилов, надо его найти.
– Поезд стоит на Цапле всего полтора часа или даже меньше. Он не спускается на поверхность планеты, останавливается у орбитальной станции.
– Не волнуйтесь, Шилов. – Теперь начальник улыбался наверняка. – Мы придержим для вас время. Двух недель хватит?
– Э… – пробормотал Шилов. – Это ж сколько будет стоить, придержать ради меня локальное время на станции?
– Неважно, Шилов, это не ваши проблемы. Помните, я говорил вам об испытаниях «Уничтожителя времени»? Как раз попробуем. Начнем не с планеты, а со станции.
– Но я…
– Вот и чудно. Получите распечатку с информацией о планете и целью миссии. – Из щели под экраном полезла бумага, испещренная символами. – На станции Цапля встретьтесь с мистером Сейко, он снабдит вас инструкциями, обучит языку и расскажет о планете и ее жителях подробнее. Удачи, Шилов. И да поможет вам Бог!
– Я не верю в Бога.
– Он тоже не верит в вас, Шилов, однако задание вы обязаны выполнить не ради него, а ради Родины, которая взрастила вас и вспоила. Отбой.
В динамиках зашумело. Шилов в сердцах ударил по приборной панели и сказал всего одно слово, но слово замечательное, и в слове этом было всего шесть букв, которые, выстроившись в нужном порядке, наилучшим образом характеризовали душевное состояние Шилова. Панель покорно задымилась, но, кажется, ничего на самом деле не сломалось – так, спецэффект для туристов, которых посреди отпуска выдергивают работать. Шилов привалился к холодной шершавой стене и подумал, что от работы никуда не денешься, что космос слишком мал для его шефа, который представился Шилову этаким всеобъемлющим созданием, сердцевина которого – маленькое тщедушное тельце, а основная часть – колоссальная аура, распространившаяся на сотни световых лет вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40